Фальшивая убийца

– Ми-и-иша, – с укоризной протянула повариха.

– А что Миша? – вздернул плечи дядька. – Если дом освободился, а наследников нет…

– Без тебя разберутся, – отрезала Лидия Ивановна и, прекращая прения, обернулась ко мне: – Добрый вечер, тебя, кажется, Алисой зовут? – спросила мягко.

Вдоль длинного стола с двумя тарелками в руках носилась Людмила. Щедро накладывала закуски на две персоны одновременно и еще успевала разговаривать. За меня.

– Алиса уже институт закончила, на работу устроиться не может… Лидочка Ивановна, а где пирог с капустой?!

Кипучая энергия и фонтанирующая болтливость Люды спасли меня от расспросов. Я отщипнула кусочек хлеба и обошлась ответной улыбкой.

– Разуй глаза, – посоветовала повариха. —

Перед твоим носом стоит. И положи Алисе пюре!

И рыбы. И сядь, наконец! В глазах рябит, неугомонная!

За противоположным концом стола брюнетка Елена продолжала рассказ, придерживаясь повествовательного стиля Савелия Краморова из «Неуловимых» – «а вдоль дороги мертвые с косами стоят, и – тишина-а-а!». Дорожно-транспортное происшествие подарило ей массу впечатлений, и девушка никак не могла переключиться:

– А девчонка в серой шубке не наша. Не поселковая. Представь – лежит. Глаза открыты, как у куклы, ни единой царапинки, но – мертвая! Говорят – шею сломала. Я так плакала!

Расчетливо-смекалистый дядька Миша покосился на рассказчицу, крякнул и, со значением подняв наполненную рюмку, произнес:

– Ну, – пауза, дававшая возможность свидетельнице ДТП заткнуться, – выпьем за нашу дорогую хлопотунью Лидочку Ивановну…

Застолье пошло своим чередом. Я с плохо скрываемой жадностью налегала на разносолы, которые успевали в две руки подкладывать Людмила и Саша, сидящие по бокам. Угощение, приготовленное новоиспеченной бабушкой, заслуживало не похвалы, а песни. В домах, подобных псевдозамку, плохих поваров не держат. Я уминала явства с азартом изголодавшейся собачки и только что хвостиком умильно не вертела.

Тем временем народ перешел с восхвалений – заслуженных! – талантов бабушки Лиды к великосветским сплетням.

И я тут же пожалела, что не захватила на кухню диктофон. Народ, успевший поработать в иных местах и у иных звезд, рассуждал об их звездной жизни со знанием дела и фактов.

Материала набралось бы на десять с лишком статей и две полновесные книжонки! Народ упоминал знаменитые фамилии так легко, словно находился с ними в кровном родстве! Факты, неизвестные широкой общественности, обсуждались всуе, я чувствовала себя засланным казачком и только не рыдала от огорчения – ну кто же знал, что все это можно услышать на кухне! Да за четверть того, что я разнюхала на празднике поварихи, любой глянцевый журнал отдал бы половину площади любого номера!!!

Я даже про пирог забыла. Сидела, превратившись в слух, и старалась не упустить, не перепутать, расслышать.

Кухонное общество оказалось ценнейшим источником информации!

Но все хорошее имеет обыкновение быстро заканчиваться. Поток великосветских сплетен в кухонной интерпретации прервал широкоплечий рослый гражданин в приличном костюме. Гражданин занес на кухню большую коробку с розовым бантом, нахмурился, увидев дядю Мишу рядом с бутылкой, но все же улыбнулся:

– Поздравляю тебя, Лидочка. Дай Бог здоровья тебе и внучке.

– Шмаргун, – тихонько шепнула Людмила, – Георгий Анатольевич. Шеф охраны.

– Злой? – одними губами спросила я.

– Нет. Справедливый. Лидочка в него по уши. И Ленка. И даже Ворона. Кажется.

Охранник Саша мгновенно – и виновато – испарился с кухни, дядя Миша наполнил новому гостю рюмку, Шмаргун положил себе на тарелочку дольку докторской колбасы.

Демонстрация с колбасой не прошла незамеченной. Народ быстро смел с тарелок подвявшую закуску и рассосался по недрам замка шкодливыми тенями.

…За окнами, выходящими на задний двор, вовсю гуляла метель. Следы от шин упрятались под снег, под двери гаража намело сугробы, Людмила глянула на улицу и зябко повела плечами:

– И охота тебе в такую пургу на улицу тащиться? Оставайся до утра, завтра Сашка тебя в город отвезет…

Я обогнула замершую у окна девушку, вошла в комнату и вынула из шкафа чужую сумку.

Села на диван, поставила баул у ног и, дождавшись Люды, произнесла:

– Ты слышала, что рассказывала Лена? Об аварии на автобусной остановке…

– Ну, – кивнула горничная.

– Помнишь, она говорила о погибшей девушке в серой шубке?

– Ну… – все еще не понимая, к чему я веду, снова кивнула та.

– Я думаю, погибшая – и есть ваша пропавшая девушка, – тихо, глядя снизу вверх, закончила я.

Людмила так и села на кровать.

– Точно, – протянула пораженно. – Она не вернулась… погибла… а тебя приняли за нее!

– Я почти в этом уверена. Иначе куда она делась? Давай посмотрим в сумке, может быть, там есть какие-нибудь документы?

– Давай! – тут же согласилась Людмила, я раскрыла плоское внутреннее отделение баула и сразу нашла паспорт. – Ну и дела! – причитала Мила, пересаживаясь на диван и заглядывая мне через плечо. – А я-то думаю, куда она подевалась?! Ни за что бы не догадалась! – И огрела меня по спине. – А ты молоток! Варишь!

Паспорт был выписан на имя Копыловой Алины Сергеевны. Девушка жила в Клину, мы были почти ровесницами.

– Понимаешь, почему нас перепутали? – глядя на Людмилу, спросила я. – Имена созвучны – Алина – Алиса. Фамилии тоже похожи – Ковалева – Копылова.

– Точно! Все в точку!

Занятой, загруженной работой Ирине Владимировне не запомнить в точности фамилию горничных. Чудо, что она вообще хоть что-то вспомнила об очередной претендентке на белый передник! Алиса – Алина, Ковалева – Копылова…

Хотя… ей кто-то звонил относительно новенькой девушки…

Рядом с паспортом в том же боковом отделении лежал обычный, туго набитый конверт. Отдав паспорт Людмиле, я вынула и его.

Конверт не был ни заклеен, ни надписан, я открыла его и достала два старых черно-белых снимка и сложенный листок письма. Одна из фотографий была общей: десятка полтора юнцов в нарядных рубашках и расклешенных брюках, девочки-подростки в парадной школьной форме и ленточках через плечо. «Последний школьный звонок», – догадалась я.

На второй фотографии из той же серии застыла пара улыбающихся подружек в белых фартуках. Высокая, коротко стриженная брюнетка с лисьей физиономией, приобнимая, склонилась к плечу худенькой девушки с пепельными кудряшками. Лисица улыбалась нагловато и скалилась прямо в объектив, худышка улыбалась несколько растерянно, смотрела в сторону, в ней я сразу узнала хозяйку этого дома.

Развернутый листок письма догадку подтвердил.

«Здравствуй, Ирочка! – начиналось послание. – Выполняю обещание и высылаю тебе наши школьные фотографии…»

Письмо, выписанное убористым бисерным почерком, почти сплошь состояло из воспоминаний о «славных школьных временах». В нем были приветы и поклоны, рассказы об одноклассниках: кто где работает, кто женился, кто развелся. В первый момент наличие письма в конверте меня несколько удивило – кто в век Интернета и сотовых телефонов обменивается письмами?! – но позже я поняла: вряд ли госпожа Вяземская стала бы выслушивать все эти новости по телефону. Она стала слишком далека и деловита. Так что ее одноклассница поступила разумно и просто: сочинила послание и дала Вяземской право поступать по своему усмотрению – читать письмо в свободную минуту или забыть о нем и выбросить. Второе было маловероятно. Ностальгия по прошлому всегда догонит.

Впрочем, само послание меня интересовало мало. Меня интересовали только подпись – «Всегда твоя Жанна» – и постскриптум с благодарностью за участие в судьбе Алины Копыловой: «Сироты и чудной девушки».

Я положила письмо обратно в конверт, отведя от него недрогнувшей рукой руку любопытной Людмилы, туда же спрятала фотографии и снова взялась за паспорт.

– Возможно, девушку начнут искать не скоро, – сказала я задумчиво.

– Почему? – Людмила слегка надулась из-за того, что я не дала ей сунуть нос в письмо.

– Алина сирота. Ни мама, ни папа не ждут от нее звонка с подтверждением – все в порядке, я на месте.

– А может быть, у нее куча бабушек и тетушек? – резонно заметила Мила.

– Дедушек и дядей, – медленно вторила я. – И сообщить им все же надо.

– Как?

– Не знаю. Но кажется, придется ехать в Клин.

– Скажи завтра хозяйке, узнай у нее телефон Жанны, пусть сама звонит, – фыркнула Люда. – Неужели тебе охота в Клин тащиться?

– А если мы ошиблись? – прищурилась я. – Если пропавшая Алина не погибла на остановке и я просто напугаю до полусмерти какую-нибудь старушку? Представь, заявляется некая девица к твоей бабушке и заявляет: «Ваша внучка погибла под колесами грузовика»…

– Да не обязательно пугать. Сообщим – Алина пропала, не появилась на работе, а рядом с домом кого-то сбили.

– Мы поступим проще, – заявила я. – Ты можешь у кого-нибудь узнать, как выглядела и была одета девушка, приехавшая наниматься на работу?

– Могу, – с готовностью кивнула Люда. – Позвоню Игорю, он в той смене работал, и спрошу.

– А ты знаешь точно, когда приехала и пропала Алина?

Мила подняла глаза к потолку.

– Так. Она приехала до того, как сменилась охрана у ворот. Значит, где-то в половине одиннадцатого, не позже.

«Теперь понятно, почему Саша, принесший в комнату сумку, не обнаружил подмены. Алина появилась у ворот при одной смене, меня привезли уже при другой…»

– Давай звони, – сказала я, и девушка, порывшись в памяти сотового телефона, вызвонила приятеля-охранника:

– Привет, Игорек. Как дела?.. Хоккей смотришь? Ну, я быстренько. Ты видел сегодня новую горничную? Можешь ее описать?.. Да, да, эта. В серой шубке, говоришь? – уточнила Люда и, закусив губу, какое-то время слушала. – А что Шмаргун? Искал?.. А что сказал?.. Что?!.. Ах, гол забили… Поздравляю. Не с чем? Ну ладно, чао…

Люда сложила пополам мобильник, села поудобнее, подогнула под себя одну ногу и пустилась делиться добытыми сведениями:

– Пока все похоже. Алина была одета в серую шубку, Игорь в мехах не разбирается, но сказал – что-то кудрявенькое, вероятно, козлик. Она подошла к воротам, объяснила, что приехала устраиваться на работу, но ребята ее на территорию не пропустили. Вороны тогда на месте не было, она куда-то вместе со Шмаргуном моталась и никаких распоряжений насчет новой горничной не оставила. Ребята попросили девочку обождать, та спросила, где можно купить сигарет, оставила в каптерке сумку и потопала к ларьку на остановке…

– Где ее сбил грузовик, – закончила я. – Так получается?

– Так, – заинтересованно кивнула Люда. – Теперь все точно – девушка погибла, ты попала на ее место. Завтра обо всем расскажешь хозяйке.

«Нет в журналистике большей ошибки, чем использование непроверенных фактов, – учили меня в институте. – Хороший профессионал проверяет и перепроверяет любую информацию и никогда не торопится с выводами».

– Мы поступим по-другому, – не согласилась я. – Ты можешь принести сюда трубку городского телефона?

– Могу. А зачем?

– Хочу позвонить в справочную ГИБДД и узнать подробности об аварии в поселке. Вдруг у погибшей девушки были документы, имя ее уже установили и никакая она не Алина?

– Ее паспорт в сумке, – напомнила Людмила.

– Документы бывают разными. А имя могли узнать по сотовому телефону. Вдруг в нем была строчка с пометкой «Бабушка» или «Тетя Лиза»? Так что тащи телефон, узнаем в милиции, сообщили они родственникам погибшей о происшествии или нет.

– Ой, ну ты прямо детектив! – в который раз похвалила меня Люда и, бодро шевеля крепенькими ножками в удобных серых тапочках, умчалась на хозяйскую половину за телефоном.

…Беседа с информационно-экстренными службами заняла довольно много времени. Я чуть мозоль на языке не заработала, пытаясь узнать конкретный телефон, по которому могли хоть что-то сообщить о погибшей девушке.

Приходилось изворачиваться:

– Моя сестра не вернулась утром с работы.

Она была одета в серую шубку, а я слышала, что возле такого-то поселка произошло ДТП, есть жертвы…

Путем неутомимого вранья мне удалось добраться до оперативного дежурного нужной мне части и, невзирая на позднее время и отсутствие следователя, выезжавшего на происшествие, получить хоть какой-то определенный ответ.

– Личность девушки не установлена.

– Но у нее был сотовый телефон! – с надеждой и уверенностью, что у каждой современной девушки мобильник под рукой, восклицала я. – Посмотрите, пожалуйста, протокол! Может быть, это не моя сестра!

Дежурный тяжело вздохнул и исчез из эфира минут на пять.

– Сумка, принадлежавшая девушке в серой шубе, попала под колеса грузовика, – возникнув снова, сказал мужчина виновато. – Остались одни ошметки. Адрес морга судебно-медицинской экспертизы диктовать? Съездите, посмотрите…

– Диктуйте, – прошептала я горестно. Получалось, что без нашего вмешательства личность Алины устанавливали бы долго. При ней не оказалось ни документов, ни сотового телефона в рабочем состоянии – Джейн Доу, как говорят американцы. По-русски – потеряшка.

Пока я записывала координаты морга, Людмила, забравшись на кровать, во все глаза смотрела на меня, не скрывая уважения.

– Это вас так в журналистском институте учат? – спросила она с интересом.

– В смысле? – удивилась я.

– Ну… Все узнавать.

– Да нет. Это обычная практика. Зачем еще существуют телефоны. – И я мысленно добавила: «Как не для вранья». – Надо только уметь им правильно пользоваться, и все узнаешь без лишней беготни.

– И что ты теперь делать будешь? Пойдешь к хозяйке?

– Нет, сначала побываю в морге.

– Зачем?

Как объяснить наивной девушке, зачем мне это нужно? Для меня ситуация выглядит довольно просто, есть выбор: идти к Вяземской с извинениями или показать себя настоящим журналистом и повести беседу так: «Ирина Владимировна, произошло недоразумение. – И дальше: – Мне удалось установить… Я побывала в морге, и, увы, опасения подтвердились…» Настоящий, реальный журналист не станет лепетать «тут что-то не так, тут как-то непонятно», он предъявит факты. Побегает, установит – и покажет себя настоящим профессионалом. Это правило. Это реноме.

И времени настоящий журналист никогда не потратит даром. Оставив вопрос Людмилы без ответа, я взяла свой сотовый и набрала номер Бармалея:

– Привет, Василий. Как дела? Занят не очень?

– Для тебя не очень, – буркнул Вася, слегка обиженный резким окончанием недавнего разговора.

– Ты можешь в «Одноклассники» залезть? Мне тут одна информация нужна…

– Могу. Что тебя интересует?

– Меня интересует, в какой школе училась Ирина Владимировна Вяземская и была ли у нее одноклассница Жанна. Имя довольно редкое, надеюсь, трудностей не возникнет.

– Сделаем, – бодро отозвался Василий. – Вяземская персона популярная, о таких «одноклассники» вспоминать любят.

– Спасибо, жду звонка, – сказала я, выключила связь и посмотрела на полураскрытое окошко за целомудренными девичьими занавесочками в розовый цветочек.

В стекла лупил зарядами мокрый снег. Огромные снежинки налипали на окна, собирались в кучки и медленно сползали с теплого стекла на карниз.

Я представила себе, как доезжаю до коммуналки троюродной сестры: ошпаренные метелью ноги напоминают оранжевые морковки, втиснутые в сапоги, бордовое лицо обветрено, губы фиолетовые… Картинка в сюрреалистических тонах.

Собираясь на свидание с Вяземской, я вовсе не предполагала, что придется мерзнуть в сугробах за городом. Каблучки, тонкие колготки и короткая шубка неплохо выглядят в Москве, где из метро в офис, из офиса в метро. Но топать по заметенным обочинам загородного шоссе… бррр, представить жутко.

Видимо, нечто уже замерзшее и почти заболевшее отразилось на моем лице, и Людмила жалобно проскулила:

– Алис, не ходи никуда, а? Оставайся. Куда ты в такую метель? Застудишься. Вороны нет, хозяйки нет, переночуешь, никто не узнает…

Я тебе свою пижаму дам. Чистенькую. Белье тоже свежее, для Алины приготовили…

В квартире моей троюродной сестры, помимо ее семьи – мужа и двоих детей, – проживали еще два соседа: матерый злющий алкоголик Валера и еще более злющая непьющая бабка Авдотья. Сказать, что после водворения по месту их законной прописки непонятной троюродной особы эта парочка устроила Маринке форменный скандал, значит сильно приукрасить действительность. Воюющая доселе парочка объединила усилия и устроила разборку с привлечением участкового – приличный молоденький старлей, надо сказать, чуть алкаша Валеру не забрал с собой, – но закончилось дело демонстративным плеванием на Маринкину половину газовой плиты и обещанием устроить «небо в алмазах» на всю ближайшую пятилетку.

Я теперь даже в туалет пробиралась тайком. Что уж говорить о законном желании помыться и отогреться с мороза в общественной ванной…

– …А завтра Сашка тебя куда хочешь довезет.

Попросим хорошенько – и в морг свозит, и обратно доставит…

Уговаривать себя дальше я не позволила. Поблагодарила Люду за ночлег и пижаму и отправилась в душевую смывать косметику.

В комнате тихонько бормотал телевизор. Но мы его не слушали. Людмила, сидя по-турецки на кровати, рассказывала о своем житье-бытье:

– Нас в семье еще трое детей. Я младшая. Мама на фабрике работает, халаты шьет, папа там же охранником на пропускной… Меня сюда тетя Римма устроила, она в другой смене, горничной… Работа не пыльная, платят хорошо…

– Если не секрет – сколько? – сонно поинтересовалась я.

Людмила назвала сумму – в долларах, – и я чуть не подскочила до потолка:

– Сколько?!?!

Девушка снова, уже горделиво, назвала сумму.

– А ты что думаешь? – сказала с достоинством. – Я тут за копейки ломаюсь? Нет, дорогая, тут все по высшему разряду. Платят так, чтоб за место держались.

«И не воровали», – добавила я про себя, но Людмила предложила совсем другую причину:

– Вот ты думаешь, ко мне ваш брат журналист не подкатывал? Еще как подкатывал! Штуку баксов предлагали, чтобы я в прошлом году гостей на сотовый телефон засняла! Кто, да с кем приехал, да какие подарки…

– А ты?

– Послала, – усмехнулась Люда. – И еще Шмаргуну пожаловалась. Тот у всей прислуги аппараты с фотиками отобрал. Так-то вот. У нас абы кого с улицы не берут. Даже с рекомендациями. Только по знакомству, только если за тебя кто-то поручится. Вот Сашка. Он племянник Лиды Ивановны. Или Ленка. Она дальняя родственница нашего садовника, живут тут, в поселке, неподалеку… Все друг за друга отвечают, один на чем-то попадется, нагорит и тому, кто в дом привел. Сечешь?

– Угу. А девушка, которая раньше с тобой в одной смене работала? Марина, кажется… Она почему уволилась?

– Не знаю, – перейдя на шепот, проговорила Люда. – Вроде все нормально было, никакой новой работы она не искала. Точно. И вот однажды – фьють! – Мила махнула круглой ладошкой. – Пришла, вещички собрала, и на выход.

– Ее попросили на выход? Или она сама ушла?

– А я знаю? – искренне удивилась горничная. – Все было нормально. До вечера. Потом пришла, побросала вещи в сумку и: «Пока, Милка, я отчаливаю».

– Она была расстроена? Рассержена?

– Не-а. Даже улыбалась. Хотя… странно. У нее муж, детей двое, всех кормить надо… где она еще такую работу найдет? Образования-то ведь никакого. – Мила покачала головой. – Не понимаю. Маринка так за место держалась. – Потом вдруг ударила себя по согнутым ногам и, наклонившись вперед, проговорила с воодушевлением: – Слушай! А давай ты на ее место устроишься!! Ты ж безработная, да?! Работу ищешь!

– Ну… Я – журналистка. Безработная, – без всякого энтузиазма отметила я.

– Ой! Журналистка она, – фыркнула девушка. – Да в какой газете ты столько заработаешь?! Тут тебе – и соцпакет, и пища дармовая, и отпуск, и… четыре дня выходных! А работа – тьфу! Не надорвешься. Чисто, тепло, компания хорошая. Оставайся, а? А то пришлют на твое место какую-нибудь заразу вроде Верки, которая вместе с тетей Риммой работает… Наплачусь.

– Люд, а ты не забыла, что я не Алина Копылова, а Алиса Ковалева?

– И что с того? – снова фыркнула девушка. – Ты разве кого обманывала? Чужим именем называлась? Нет. Привезешь завтра Вороне трудовую книжку, отдашь – и все. Если заметит, значит, не выгорело. А не заметит – работай на здоровье! Или, – нахмурилась Людмила, – брезгуешь? Горничной работать стыдно?

Обида, явственно прозвучавшая в последнем вопросе, заставила усмехнуться. Я – брезгую? После того как несколько месяцев стряпала статьи про садоводство из Интернета?

Да я неделю назад с бесшабашной удалью стремилась в дворники! Обещала Бармалею заработать на кусок хлеба с маргарином мытьем полов и грязных тарелок!

– Нет, Мила, я не брезгую. Тут дело в другом. Меня приняли не за того человека…

– Подожди, – перебила Мила. – В том, что тебя приняли за другого человека, нет никакой твоей вины. Это хозяйка ошиблась. Принесешь завтра трудовую книжку и – молчи. Все само устаканится.

– А если Клементина Карловна меня о чем-то спросит?

– Ворона?! Да ей плевать, кто ты такая, раз хозяйка приказала на работу взять! Слово Владимировны – закон!

– Но настоящую горничную видели охранники у ворот.

– Ой! Да разглядывал ее кто! Серая шубка, голубая шапка. Никто и не вспомнит! А потом привыкнут. Охрана-то, кроме Сашки, почти в доме и не бывает. Это он все к тетке бегает…

Я откинулась на пушистую мягкую подушку – не удивлюсь, если внутри нее настоящий гусиный пух, – и посмотрела на потолок.

Два дня я не могла себя заставить взять из денег мебельной мамаши даже цент. Эти деньги для меня воняли. Как взятка, как откупные, как Иудины сребреники. Я не искала новое жилье, ночевала на комковатом матрасе, разложенном на полу в крошечной комнатке Марины, и от бессилия и неловкости не могла заснуть. Да, я взяла конвертик с долларами. Да, я поддалась. Уговорила совесть… Но так страдала! Что просто не могла заснуть… И мечтала поскорее вернуть долг. Доказать, что справлюсь без подачек…

И вот что-то произошло. Что? Чудо? Застывший в сугробах город решил подарить передышку влюбленной в него провинциалке? Дал шанс на выживание? Но…

– Людмила, а у вас тут прислуге жить разрешают?

– Где? В этих комнатах?

– Да.

– Конечно! – поняв, что я поддаюсь на уговоры, воскликнула девушка. – Племянница Шмаргуна из Белоруссии тут три года жила! Она на заочном училась, квартиру не снимала – деньги матери высылала – и жила в соседней комнате. Я ж говорю, не работа – блеск! И работа, и жилье, и кормят! Лида Ивановна никогда куски считать не будет! Тут сплошь нормальные люди, не жлобы какие-то!

Я опять откинулась на подушку, посмотрела в потолок и улыбнулась. Неужели нечаянно может сбыться мечта? Четыре дня я буду ходить по этому замку в мягких серых тапочках, сбивать пушистой щеткой пыль с книжных шкафов и статуэток, вечерами слушать великосветские сплетни в кухонном исполнении, а остальное время – писать. Запираться в уютной светлой горенке на четыре дня и – сочинять роман. Сюжет, кажется, у меня уже появился. Закрутившийся вокруг самой писательницы в сырой и снежный декабрьский день…

Так вполне бы могло быть. Если бы не одно но. Конверт с письмом и вложенными в него фотографиями, которые надо было отдать.