Сумерки Бога, или Кухонные астронавты

Видите ли, с точки зрения экономики курс на увеличение числа работников и потребителей некоторое время в самом деле себя оправдывал; причем сначала это был курс именно на рост рабочей силы, пока Генри Форд не заметил, что можно продавать в кредит машины своим же рабочим, а это удваивало эффективность модели. Человек производил ценность, получал за это деньги, возвращал деньги в систему, получая взамен произведенную ценность – вот так, очень условно, но система жила, хотя и не без проблем, обеспечивая промышленное развитие и финансовый рост за счет того, что работник производил больше, чем потреблял – во всех смыслах. Но экспоненциальный рост технологий, прежде всего информационных, количества людей и превалирование экономики услуг над реальным сектором завели дело в тупик. Теперь официантка обслуживала педикюршу, педикюрша рисовала официантке сердечки и иероглифы на ногтях ног, потом они обе садились в такси, которым управлял водитель, не делающий ничего другого, кроме как развозящий официанток и педикюрш, и ехали к своей подруге, которая им стригла брови, а по дороге смотрели мотивационный тренинг в исполнении бывшей парикмахерши или бармена. Никакого производства ценности, копеечное потребление, но для каждого из участников этого небольшого этюда нужно добыть ископаемые, чтобы сделать топливо для такси, и запакостить атмосферу, пока они катят на работу или в бров-бар; произвести пищу, ингредиенты и неразлагаемую упаковку для пищи, также потратив на то энергоресурсы, воду и сельскохозяйственную продукцию, и снова выбросив в воздух загрязняющие его газы; произвести одежду, бытовую химию, которую они сольют в мировой океан, потратив взамен пресную воду на постирушки и душ – слишком много затрат для того, чтобы получить на выходе разрисованные ногти и ничтожно малые суммы, возвращенные в оборот. Но ведь деньги – это условность, выдумка, созданная для удобства хозяйственных отношений, так что в реальности получалось, что взамен тоннам мусора, загрязненной воды и отравленного воздуха экономика таксистов, официанток и педикюрш, а еще маркетологов, юристов, бухгалтеров и секретарш не давала ценности вовсе. Они только сжирали ресурсы планеты, принося в глобальном масштабе вреда больше, чем объективной пользы – и это мы еще не говорим о том, какую нагрузку они давали на систему социального обеспечения! Потому что и педикюрша, и официантка потребуют, чтобы их лечили бесплатно; чтобы общество заплатило им, вздумай они родить, и заплатило еще раз, обеспечив собственно роды; они потребуют, чтобы за их детьми присматривали, учили и тоже лечили, пока они стригут брови, или смотрят тренинги, или разносят еду, а потом они все, вместе с маркетологами и юристами, усядутся в самолет и полетят в отпуск, оставляя на собой широкий след керосинового выхлопа поперек неба. Все это было терпимо, и даже забавно отчасти, когда на земле жило 3 миллиарда людей. Но когда их почти 8!..

Дело усугубила автоматизация в промышленной отрасли: теперь для работы требовалось нанимать не тысячи, а десятки; но куда девать освободившиеся тысячи? Гарантированный доход? Обучение на блогеров и маникюрш? Массовый найм в таксисты и официанты?..

У меня для книжки родилась аллегория. Представьте себе вечеринку вскладчину: собрались пять человек. Каждый принес еду и напитки, и они вполне весело проводят время. Пришли еще пять, и тоже честно принесли с собой что-то. Теперь на вечеринке десять человек, и это пока приемлемо, хотя иногда и приходится подождать очереди у туалета. Но потом пришло еще десять, и еще, а потом входная дверь вообще перестала закрываться, люди все идут и идут. То, что они приносят с собой, уже не важно, тем более что большинство ничего не приносят вовсе, а пришли просто поесть и выпить, как говорится, на ша́ру. Теперь проблема в том, чтобы просто их рассадить, но и это не удается; все стоят в тесноте, залезают с ногами на кровать в спальне, тащат грязь на ковры, толкаются в коридоре; так как почти никто ни с кем не знаком, а люди собрались из весьма разных социальных кругов, постоянно возникают крупные и мелкие стычки; в туалет не попасть вовсе, и там кто-то непременно помочится на пол, кто-то не воспользуется ёршиком, а когда ему сделают замечание, то полезет чуть ли не в драку за свое святое право срать и ёршиком принципиально не пользоваться, потому что ему это запрещает религия. В довершение ко всему заканчивается еда, и отчаявшиеся хозяева вечеринки вместо того, чтобы просто разогнать лишних и тех, кто гадит мимо горшка, начинают думать о том, что придется кормить публику геранью и тараканами…

Вот вы говорите про диалог с обществом; что людям можно все объяснить, если говорить открыто и честно. Но разве таких попыток не было? Сколько было сказано и объяснено про экологические проблемы, сколько призывали к ответственному потреблению, разумному социальному поведению, но все тщетно: они хотели только бессмысленно жрать, так же бессмысленно и бесконтрольно рожать, а еще постоянно требовать для себя неоправданных льгот и незаслуженных преференций. Будущее, наступившее неравномерно, привело к глобальному дисбалансу системы, и готовность к ее перестройке в одной части полностью нивелировалась дремучей отсталостью в других, через которую не проникали никакие доводы разума. Дело тут, конечно, было в гнетущей генетике, влиянии семьи и среды. Если в чем-то и проявили беспечность элиты, так это в вопросах контроля рождаемости – не только лишь ограничения, а контроля! – но, как я уже говорил, прекрасные миражи количественного экономического роста кружили голову многим. Меж тем о необходимости такого контроля еще Платон говорил тому два с половиной тысячелетия:«Взяв младенцев, родившихся от хороших родителей, эти лица отнесут их в ясли к кормилицам, живущим отдельно в какой-нибудь части города. А младенцев, родившихся от худших родителей или хотя бы от обладающих телесными недостатками, они укроют, как положено в недоступном, тайном месте». Ну, это эвфемизм, конечно, про тайное место. Таких младенцев полагалось просто убить. И ладно бы, только Платон; посмотрите, как прекрасно и точно сказал, по сути, о том же Герберт Уэллс: «По мере того как человек все решительнее будет становиться хозяином самого себя и будет развиваться дальше философский и научный метод, станет возможным управлять еще одной областью, о которой можно только мечтать в наш век невежества и препон. Начиная с Платона, философы всегда выражали удивление, что человек с любовью выводит благородные породы собак и лошадей, но предоставляет любым подлецам производить потомство и портить следующие поколения людей. Так это продолжается и по сей день. Прекрасные, замечательные люди умирают бездетными, унося с собой в могилу сокровища своей души и ума, и нас вполне удовлетворяет система брака, которая словно ставит своей задачей умножать число посредственностей. Но настанет день, когда наука и благоприятные условия позволят человеку овладеть и этой областью и действительно возникнет уверенность, что каждое новое поколение будет лучше своих предшественников. И тогда откроется новая страница истории человечества – страница, которая будет для нас словно солнечный свет для новорожденного».

И вот скажите мне: если отбросить морализаторское пустословие, можно ли не согласиться с такими словами? Как не согласиться с тем, что если не каждому человеку следует доверять ружье или даже собаку бойцовской породы, то не каждому и должно доверить привести в мир и воспитать человека?! Вот в чем гуманизм; вот ваша слезинка ребенка: сколько бы их не было пролито, сколько не было бы сломано судеб, сколько несчастных детей не пополнили бы собой приюты, больницы, тюрьмы и морги, если бы люди ответственно отнеслись к праву родительства, которого нужно быть достойным! И напротив: заведомо калечить судьбу только родившемуся малышу, плодить тупость, злобу, убожество – это ли не преступление против того гуманизма, о котором Петр Федорович любит вещать! Чтобы купить пистолет или получить права на управление автомобилем, нужно пройти медицинское и правовое освидетельствование; чтобы работать электриком или монтажником нужно выучиться и получить допуск; чтобы просто телевизор настроить, следует прочесть инструкцию; для того же, чтобы родить и воспитать человека, достаточно будто бы одной только животной физиологии. Стоит ли удивляться тому, что экспоненциальный количественный рост населения сопровождался таким же радикальным падением его качества? И стоит ли сожалеть, что оно было истреблено?

Петр Федорович старше меня на поколение, а потому иногда еще рефлексирует на эту тему. Что ж, это прекрасно его характеризует, он тонко чувствующий человек с воображением. Но я, знаете ли, специализируюсь на истории как раз тех периодов, а потому от рефлексии свободен. Я и Петра Федоровича хотел исцелить от всяческих сожалений, показав ему подборку видеозаписей из социальных сетей за 2020–2022 годы, ну, или хотя бы юмористическую передачу какую-нибудь того времени, да он отказался. Говорит, не хочу, на всю жизнь запомнится. И он прав: смотришь, морщишься, а не оторваться, как от всего отвратительного: омерзительные пьяные выходки, гогот этот их противный, драки с кровищей, женским визгом и матерным ором, плоские шутки, варварские свадьбы с плясками, шашлыки эти, когда непременно нужно выехать на берег реки, чтобы нажраться горелой свинины и водки, загадив потом все вокруг пластиковыми бутылками из-под пива и пакетами из супермаркетов; кривляние под чужие матерные частушки, культурная деградация, нравственная ущербность, невежество, жестокость до степени самого лютого зверства. Некоторые из них и сами так остро ощущали отвращение к себе и себе подобным, что устраивали стрельбу в людных местах, чтобы убить побольше людей, а потом и себя.

И что с этим всем было делать, скажите на милость?..

К счастью, на помощь пришли высокие технологии, социология, биология и медицина.

На момент начала активной стадии Великого Перехода сама идея о радикальном сокращении населения уже довольно долго жила и обсуждалась с переменным успехом в общественном пространстве; разница была только в отношении и оценках. В любой корпорации при слухах о грядущем сокращении кадров больше всего возбуждаются, кричат и разносят панические слухи те, кто осознает свою бесполезность и подсознательно понимает, что будет первым на выход. Парадоксально, но, несмотря на свою умственную ущербность, они в данном случае обычно бывают правы. Точно так же и в мире накануне Великого Перехода более всего предвещали недоброе ограниченные интеллектуально, но весьма активные социально представители традиционных и патриархальных сообществ, заражая своими эсхатологическими настроениями более умеренных центристов. Однако есть и еще одна важная социологическая закономерность: стоит только самому убежденному гуманисту и противнику идеи физического истребления человечества шепнуть, что ни его, ни его близких это истребление не коснется, как мнение этого записного гуманиста в отношении сокращения человечества сразу поменяется с «недопустимо» до «обсуждаемо», причем обсуждать в этом случае станут не моральные аспекты проблемы, а то, не повредит ли нехватка людей комфорту тех, кто останется жить. Тут же окажется, что разное дело, слезинка своего или чужого ребенка, и чужому – хоть обрыдаться, если свой доволен и счастлив. Это дело известное; попробуйте корпоративному крикуну о незаконности сокращения штата дать гарантии, что он сохранит свое рабочее место, если только замолкнет, как он тут же в рот воды наберет, да еще и других распропагандирует возмущаться. Если же еще предложить нашему бывшему гуманисту лично поучаствовать в составлении списков на физическое уничтожение, то поверьте – откуда только возьмется энтузиазм!

Потому что у всех и каждого найдется по такому случаю предложение, кого бы подсократить: либералов, ура-патриотов, националистов, пацифистов, антифа и фашистов, русских, евреев, украинцев, англосаксов, арабов, негров, кавказцев, бандитов, коллекторов, интернет-скандалистов, феминисток, традиционалистов, геев, трансгендеров, токсичных мамаш, домашних тиранов, абьюзеров и газлайтеров, педофилов, насильников, хулиганов, хипстеров, мигрантов, нищебродов, буржуев, наркоманов и пьяниц, начальство, ментов, собачников, живодеров, экологических активистов, правозащитников, православных, католиков, атеистов, масонов, понаехавших, местных, чиновников, жуликов и воров, склочных баб, антиваксеров, пропагандистов, журналистов, проституток, стариков, неизлечимо больных, сумасшедших, инвалидов, трамвайных хамов; соседей, разбрасывающих мусор в парадной и ссущих в лифте; гогочущих ночь напролет под окнами гопников; вздорную, наглую и крикливую мамашу отвратительного мальчишки, который постоянно обижает вашего ребенка в саду – заодно с самим мальчишкой; дебошира, который подрезал вас после недоразумения на дороге, выскочил разбираться с бейсбольной битой в руках, напугал жену и ребенка, заставил заблокировать двери и выруливать задним ходом, вцепившись в руль и стиснув зубы от стыда и от злости – этого, кстати, вместе с его бабой и отпрыском, которые глазели через заднее стекло их кредитной корейской лохани…

Так что оставьте ваше морализаторство про то, что с людьми так нельзя и все прочее. За ним нет ничего, пустота. Это означает лишь, что с вами так нельзя, или с теми, кого вы считаете своими, да и то с оговорками. А если так, если нет на самом деле у вас никакой морали, и нравственных принципов нет, и согласны, что других можно бы подсократить, да только не вас – тогда и не обижайтесь. Тут дело как с продажей души: всяк не прочь продать бы, и подороже, да не у каждого купят, потому как нечего покупать.

Так или иначе, но движимые ненавистью друг к другу несчастные, разобщенные, злые и больные создания сами проголосовали за сокращение населения, когда им пообещали, что под бульдозеры пустят не всех, а только какие-то маргинальные группы типа насильников, убийц или наркоманов со стажем. После этого важно было двигаться быстро, чтобы реальность регулярно превосходила ожидания, это парализует сознание – особенно если сознание так себе и воображения нет – и не дает реально оценить будущие перспективы. Мозг все время восклицает: «Не может быть!», и так до самого конца. Человек – такое существо, что надеется до последнего вздоха, даже когда уже плетется в колонне по пятьсот человек под конвоем из БТР куда-то в пустошь, вместе с усталой женой, которая по привычке не забыла накраситься, с колясками Peg Perego, с детишками в комбинезончиках Reima, с чемоданами на колесиках, хранящими следы наклеек из аэропортов Турции и Египта, с сумками, с которыми таскались на фитнесс, с остатками прежней жизни, которой уже не суждено возродиться, – но все равно продолжает верить, что это их просто переселяют, и все снова наладится, и он вечером усядется со смартфоном в руках, чтобы поглядеть Телеграм. Благодаря силе надежды мы и сварили эту лягушку в котле, конечно, не без некоторых трудностей, когда приходилось по обстоятельствам увеличивать темп реализации проекта выше скорости привыкания. Тогда на помощь призваны были продажные пропагандисты; им намекнули, не обещая прямо, на неприкосновенность и спокойную жизнь, и они вправду поверили, что получат в награду виртуальную «двушку на Мальдивах». Ничего подобного, разумеется, им не досталось, и они отправились следом за остальными, едва только в них кончилась надобность, потому что как можно иметь дело с беспринципными личностями, кто поступается собственной совестью? Я, к примеру, не хотел бы этаких соседей по даче.

На завершающей стадии, когда людей сократили настолько, что исчезла реально оцениваемая опасность массового мятежа, церемониться перестали вовсе и в дело вступили военные. От них, кстати, тоже потом избавились, чтобы, знаете ли, портянками своими тут не воняли. Хваленая армейская выучка – это, прежде всего, умение становиться не-человеком, когда нужно исполнить бесчеловечный приказ. Что за польза в силовике, если он не может без колебаний убить вопреки закону и совести по приказу начальства? Они всерьез полагали, что в них всегда будет нужда, не сумев только сообразить, что необходимости в бессовестных исполнителях и опасных психопатах, которым удовольствие доставляет мучить и убивать, не может быть в обществе, свободном от войн и преступности. Вы же не храните бережно, на почетном месте грязную тряпку, которой только что вытерли нечистоты, особенно, если избавились от таких нечистот раз и навсегда. Но на последнем этапе Великого Перехода военные сыграли важную роль: блокировали заброшенные города с отключенными коммуникациями, куда свозили на ликвидацию последние группы людей, и ждали, пока они сами умрут от холода, голода, отсутствия иммунитета и критических изменений в геноме, без всякой жалости расстреливая тех, кто в отчаянии пытался бежать. Я не знаю, какими были последние дни и часы этих несчастных; может быть, среди них была и пятилетняя девочка, что, замерзая, била себя в грудь кулачком и молилась, чтобы они с папой и мамой снова вернулись домой. Я этого не знаю и не хочу знать; вы же не ходите на экскурсию к бойне, хотя и едите барашка? Потому что барашек хорошенький, его станет жалко, и вы заберете его домой, но он вырастет бодливым, тупым и испортит лужайку. К счастью, у вас есть великолепная и завидная возможность с удовольствием съесть каре ягненка, и не видеть при этом не только барашка, но и неприятного грубого мясника.

И вот вам еще к дилемме о детских слезах. Кабы мы семьдесят лет назад не сделали этого, не отправили разом в небытие почти шесть миллиардов агрессивных, бедных, неумных, примитивных, несносных людей, не вытравили их целыми семьями, так жили бы сейчас по-другому. Сидели бы в жилой капсуле два на два метра с восстановленным воздухом, ограниченным содержанием кислорода, с лимитом воды в пятнадцать литров на день, питательными батончиками из тараканов, и в штанах, которые раз в год выдают, а за окном отравленная атмосфера, преступность, железо и мрак с кислотным дождем. Или лучше все-таки кристальный воздух, реки, из которых можно пить пригоршнями, дома среди зеленых холмов; сидеть на террасе и беседовать про Достоевского под самовар и малину в сливках, в приличном обществе, и не закрывать на ночь двери, и совсем не бояться прогуливаться ночами ни в городе, не по лесным тропкам; знать, что каждый встречный – приятный и дружелюбный человек, и не беспокоиться, отпуская детей без присмотра? И все это ценой существования таких людей, от которых вы и сами сейчас стараетесь держаться подальше. К тому же, они ведь толком даже не жили: так, проводили жизнь, словно в ожидании на вокзале, где главное – устроиться поудобнее и кое-как убить время, пока не подошел поезд, без толка, без пользы, не в силах и сами ответить, в чем смысл их жизни, которую получили, как дар, да так и не придумали, как его применить. Еще и жаловались постоянно: на понедельники, на ранние пробуждения к нелюбимой работе, на начальство, жен, мужей, погоду, усталость, радуясь только выходным и коротким неделям отпуска, в которые жадно старались ухватить побольше сомнительных удовольствий, будто голодные беспризорники, забежавшие в кондитерский магазин. Зачем вообще нужна такая жизнь?

Ну и в конце концов, предки же были не звери! Да и не дураки. На Земле сейчас живет два миллиарда – вдумайтесь, целых два, как в 1930 году! Это две тысячи миллионов! Достаточно, чтобы не просто сохранить популяцию, но и то лучшее, что было в нашей истории и культуре. И чтобы не опустели и не вымерли города – ну, не все, конечно: от того, что вымрет какой-нибудь Северосумск человечество потеряет немного, а вот Москва, Петербург, Киев, Лондон, Токио, Нью-Йорк, Копенгаген, Прага – все живут, цветут, именно как настоящие города, каждый со своим колоритом, а не как ужасающие бетонные гетто, куда напихали миллионы сомнительного качества людей. Знаете, сколько, к примеру, жило в Петербурге в начале 20 века? В период его высшего культурного расцвета? Немногим более миллиона. Уберем отсюда маргиналов, бродяг, хулиганов – получим не больше 500 тысяч интеллигентных, интересных, культурных петербуржцев – столько, кстати, там сейчас именно и проживает. В историческом центре Москвы, в пределах Садового, сейчас живет тысяч 100, не больше. Ходят в гости друг другу, прогуливаются на Патриарших, даже метро работает для колорита.

Мы выпустили дурную кровь, отсекли зараженную часть единого человеческого организма. По сути, мы построили ту самую утопию, идеальное общество, о котором писали в фантастических романах прошлого. Теперь и с инопланетной цивилизацией встретиться не стыдно, хе-хе. Да, ради этого пришлось многими пожертвовать, но ведь, если подумать: было ли это жертвой? И не были ли все эти люди предназначены исторически, эволюционно к тому, чтобы послужить созданию материальной базы для Великого Перехода, а потом исчезнуть с лица планеты, как исчезли до этого многие виды живых существ? Не были ли они просто одним из видов ресурсов для развития новой, более совершенной человеческой популяции?.. О! Вы посмотрите-ка, кто пожаловал! Верочка!

На террасу быстро поднимается девушка лет двадцати, короткостриженая, резкая, с пестрой косынкой на шее. В летних сумерках и при свете настольной лампы ее правильное лицо кажется словно по-лунному серовато-бледным, а цветы на косынке, напротив, яркими и живыми.

– Рад тебя видеть, душенька!

– И я тебя, папа! Уф, эта Антарктика совсем меня измотала! Но нам удалось-таки найти и спасти того кита-полосатика, искусанного касатками, помнишь, я писала тебе?..

– Кит наверняка был очень вам благодарен. А я тут как раз рассказывал нашему гостю про историю Великого Перехода…

– Наверное, опять пытался обосновать, почему все же решили оставить два миллиарда?

– Верочка у нас радикальная техногуманистка, – не без язвительности сообщает Дмитрий Иванович.

– Я предпочитаю называться логическая противница полумер, – парирует Верочка. – И как ты не убеждай меня, а я не перестану считать положение, например, Дуняши и прочих служебных людей совершенно недопустимым и бесчеловечным.

– Милая моя Верочка, чтобы получилась такая вот наша Дуняша, потребовалось полвека генной модификации и селекции для результата, которого две тысячи лет безуспешно добивалась религия: заставить большинство признать уже наконец свое жизненное предназначение в служении меньшинству и никогда более не роптать. А потому, как существо по-своему совершенное, она столь же совершенно и счастлива, уверяю тебя!

– И когда вы у нее из пяти детей трех на органы сдали, тоже была счастлива?

Дмитрий Иванович морщится.

– Во-первых, почему сразу на органы? Отдали для общественных нужд, а там, кто знает, может, их и пристроят куда-то. Понимаете, когда мой старший Павлик с женой планировали появление Поленьки, мы хотели, чтобы ей было бы с кем поиграть, не только с детьми наших друзей, а так, на потеху. Знаете, в классических книжках часто встречается что-нибудь вроде «играли с деревенскими ребятишками». Ну, мы и хотели, чтобы у нас были такие же ребятишки. Отвели Дуняшу на репродукцию, а при искусственном оплодотворении редко когда появляется один ребеночек, ну вот Дуняша и родила в первый год двойню, а во второй и вовсе троих за раз. Из первого помета нам ни один не глянулся, а из второго решили все же двоих себе взять, Егорку и Анечку. Очаровательные сорванцы получились, вы их еще увидите: веснушчатые, с выгоревшими волосами, босоногие, все, как надо; Анечка в сарафанчике, а Егорка в штанах на одной лямке. Ему такие Ирина Петровна лично сшила для колорита, увидела на картинке в какой-то из книжек. Наша Поленька прекрасно с ними играет в горелки и в салки, а живут они у Дуняши в комнате, она с ними нянчится, когда время выпадет, я даже видел раз, как она им по слогам нашу местную газету читала. И где тут несчастье?

– А этот бедолага дядя Митя, он тоже, по-твоему, счастлив? – упрямится Верочка. – Вы дядю Митю видели? Ну, посмотрите еще, коль задержитесь: это булочник, добродушный седоусый такой дядька, что в лавке на въезде в поселок. Каждое утро выдает папеньке пакет со свежайшей выпечкой, угощает Поленьку крендельком и непременно побалагурит, на основании чего папенька делает выводы, что дядя Митя доволен своим положением. А я вот доподлинно знаю, что он ночами не спит и только молится в ужасе, чтобы не вызвать неудовольствие кого-то из милейших и славных жителей Аксиньино, потому что тогда его разрешение на осуществление жизнедеятельности могут в один момент обнулить, нанороботы остановят сердце, а рабочие в масках заберут и вывезут труп за полчаса до того, как новый булочник вселится в его комнатушку над лавкой. А главное, что дядя Митя тут совершенно не нужен, и держат его потому только, что папеньке и остальным прочим приятнее получать багет и коврижки из рук человека, а не вытаскивать из автомата. И в чем тогда смысл Великого Перехода? Я лично убеждена, что трагедия элит прошлого заключалась в зависимости от труда отвратительного им большинства. Почитайте, к примеру, публикации в социальных сетях некоторых знаменитостей начала 21 века, там эта тема – скорбь от необходимости сосуществовать с плебсом и зависеть от его прихотей – красной нитью проходит. К счастью, технологии помогли положение изменить, но мы зачем-то продолжаем держать полтора миллиарда статистов, хотя машины без всяких проблем могут обслуживать наши верхние пятьсот миллионов, и не только, грубо говоря, кормить, но и развлекать, создавать произведения искусства не хуже живых писателей и художников – которых мы сохраняем, честно признаться, от скуки, – помогать заниматься наукой, отправлять в космос.