Филоксен рассказал о ней другим, и вскоре слух об удивительной девочке дошёл до ушей самого Эпаминонда, который лично пожелал увидеть девочку и послал за ней слуг.
Когда она с родителями пришла к нему в Кадмею, он услышал такую историю.
Не так давно эта девочка шла домой через низину от дома брата её матери, неся в сумке подарок: сыр и оливки. В той низине лежал огромный чёрный камень в человеческий рост и шириной в три обхвата, по прозванию Кратон, что значит «Держатель». Камень этот упал с неба давным-давно и от его падения образовалась эта низина. Камень этот обладал странным действием: если ты страдал болезнями крови или костей, ты мог прислониться к нему и чувствовать облегчение. Но когда ты прислонялся к нему здоровым, ты чувствовал лишь слабость и потерю сил. Ещё этот камень мог притягивать к себе железные предметы так, что многие висели на нём и не падали.
И вот девочка, проходя мимо, она заметила рядом с ним женщину, которая сидела и была без сил. Женщина это была необыкновенна красива, бела кожей и чисто одета. Весь её вид говорил о том, что она была нездешняя. Женщина вдруг назвала её по имени и попросила подойти. Когда та подошла, она сказала, что голодна и просила поделиться с ней едой. Девочка тут же дала ей еды. Женщина вкусила её еды, поблагодарила, потом встала и зашла за камень с другой стороны. Когда же девочка обошла вокруг камня, она никого не увидела. Тогда она пошла домой.
Она рассказала об этом родителям, но они не поверили ей, посчитав что она сочинила это, а на самом деле поделилась едой с попрошайками.
На следующее утро, когда мать пришла разбудить её, она увидела, что её дочь лежит на спине, а на лбу её сидит бабочка ярко-синей окраски, освещаемая солнечным лучом. Так мать стояла и глядела, пока бабочка не вспорхнула и не вылетела в окно. Тогда её дочь открыла глаза, улыбнулась и произнесла: «я – Лигия Ясноговорящая, и теперь я всё знаю».
Затем девочка рассказала о своём сне. Женщина, что была тогда у камня, приходила к ней во сне и сказала: «Здравствуй, Нисса. Я – Эпистема, муза тайного знания. Мой отец – титан Кесос, древний бог мудрости. Мой отец был проклят Зевсом и ниспослан в Ахронион или Безвременье, откуда ничто не исходит, ибо там нет ни времени, ни движения. Его мудрость обратилась в безумие, а я, как его дочь несущая печать кары Зевса, должна была угасать на земле. Но мне было пророчество идти в Беотию и найти камень Кратон. Он заберёт проклятие из мира богов если кто-то из людей даст мне пищу. Это оказалась ты. За то, что ты помогла мне, я награжу тебя необыкновенным даром. Ты будешь знать причину вещей и тайну сочетаний знаков. Ты будешь знать исход всякого вычисления и смысл тайного письма без всяких расчётов и раздумий, ибо ты ясно увидишь это в небесном хранилище Арифмее, скрытом от человеческих глаз. Отныне имя твоё будет не Нисса, а Лигия, что значит «говорящая ясно», ибо ты будешь ясно говорить о том, что ты увидишь.» Так она сказала и удалилась.
После того как Эпаминонд услышал это, он пригласил в Фивы учёных мужей со всей Эллады, и к ним вдобавок Полемона, Элевсинского иерофанта. И Лигия, так теперь её звали, рассказала им обо всём, а затем показала свой дар. И были все они поражены так же, как и Филоксен. И тогда Эпаминонд распорядился построить святилище в Фивах в честь Эпистемы, музы тайного знания, а юная Лигия стала его первой жрицей. И когда люди всех возрастов стекались в Фивы и делали там дары, они получали то, что просили. Многие дети преуспели в науках, старые люди до последних дней жизни сохраняли ясность ума и хорошую память. Полемон же, Элевсинский иерофант, написал комментарий к рассказу Лигии, который известен как «Благодарность Эпистемы». В словах музы он увидел символический смысл, ибо даром Ниссы стало лицезрение небесных истин, минуя логику земного ума. А в том, что муза попросила у Ниссы себе еды чтобы явить ей это – заключалось знакомство чистого знания с грубой материей для воплощения подобно тому чтобы сохранить невидимое, нужна видимая форма; чтобы сохранить жидкое, нужно твердое; чтобы излить воду, нужна чаша.
Деметрион закончил рассказ.
– Очень любопытно. Это легенда? – спросил я.
– Самая настоящая быль.
Тиций
Я упомянул, что пришёл навестить одного воспитанника. Мальчика этого звали Тиций, и он был весьма способен в науках. Это был именно он, кого Деметрион назначил судьёй в диспуте двух учеников, что мы видели в библиотеке. Тиций был одним из тех, кто здесь не только учился, но и жил. Раньше он проживал в обычном месте в Риме, но обстоятельства сложились так, что он больше не мог жить в своём доме, вернее, в комнате в одном из бедных кварталов Рима со своей матерью. Почему не мог – это отдельная история, о которой я расскажу позже.
Я справился о нём у грека.
– Он лучший среди всех в истории и грамматике, – похвалил Деметрион. – И он уже умеет сносно изъясняться по-гречески. Он просит ему дать читать книги по философии, но я нахожу это преждевременным. Ни моё, ни мнение других педагогов о нём не изменилось. Он очень способный, и здесь у него появилось много друзей.
Я одобрительно кивнул и повернулся, переведя взгляд на троих в самом конце двора. Они сидели на длинной скамье рядом с каменным забором спиной к нам и о чём-то оживлённо разговаривали. Среди них был и он. Поскольку Тиций сидел ко мне спиной, он не видел меня, иначе бы давно подошёл. Я безошибочно узнал его среди детей.
Замечание Деметриона, что у Тиция появились здесь друзья, было важно мне. Дети подчас не следят за языком и бывают злы в суждениях. Я со стыдом вспоминаю как сам в детстве дразнил мальчика, который сильно заикался. Тогда мой отец устыдил меня, рассказав историю о Демосфене, который преодолел этот дефект и стал знаменитым оратором.
Замечание Деметриона было важно, так как этот мальчик имел физический изъян и раньше испытывал насмешки.
Перехватив взгляд одного из учеников стоявших в отдалении, грек сделал знак ему подойти. Мальчик направился к нам. Это был ученик из старшей группы.
Он подошёл, вежливо поклонился мне и затем перевёл взгляд на Деметриона. Его вьющиеся волосы были перехвачены лентой. Над верхней губой еле проклёвывала растительность, а из-под чёрных бровей смотрели пытливые карие глаза.
Деметрион взял его за руку и начал что-то быстро говорить по-гречески. Мальчик закивал, слушая его. Затем что-то переспросил. У него был свободный греческий, и это меня очень удивило. Деметрион показал ему рукой на скамью у самой стены, и я отчётливо услышал «Тициос». Мальчик развернулся и направился в ту сторону.
– Он превосходно говорит по-гречески, – сказал я, кивая ему вслед. – Я знал, что здесь хорошо преподают языки, но не думал что настолько.
Деметрион улыбнулся.
– Это потому, что он сам грек.
– Грек?
– Да.
– Грек учится в Риме?
«Неужели Педагогиум стал настолько хорош, что теперь они посылают своих детей сюда?» возник вопрос в моей голове.
Деметрион рассмеялся.
– Он особенный грек. Он – мой младший сын.
Я смотрел в спину удаляющемуся мальчику.
– Мы знакомы давно. Ты никогда не рассказывал о детях, – сказал я.
– У меня их двое. Старший остался в Смирне и пошёл по стопам деда, а этот пошёл по моим стопам.
– У них, должно быть, есть мать, философ? – спросил я, и тут же спохватился не прозвучало ли это бестактно. Однако, Деметрион не воспринял это так.
– Я женат. Боги даровали мне хорошую жену. Она живёт со мной в Риме.
Он посмотрел мне в глаза:
– Называя меня философом, ты делаешь мне одолжение, Луций. Философ из меня не получился. Философ тот, кто любит мудрость. Мудрость, по-гречески ‘София’, очень ревнивая дама и не терпит соперниц. Она требует служить лишь ей, и лишь тогда платит тебе взаимностью. Не знаю ни одного из философов, кто был бы счастлив в браке. Супружество для них было обузой. Но я не таков, я счастлив в браке. Я не стал философом, зато стал учителем.
– Ты замечательный учитель, Деметрион. B философ тоже.
Тем временем его сын подошёл к скамейке и легонько похлопал по плечу одного из воспитанников, что-то ему сказав. Тот поспешно обернулся. Я вытянул руку и помахал ему. Мальчик с трудом встал и направился к нам, сильно хромая и опираясь на посох.
Подойдя к нам, он сделал уважительный поклон Деметриону:
– Учитель.
– Я оставлю вас, – сказал Деметрион и поднялся, чтобы уйти.
***
– Привет тебе, славный советник.
Мы обнялись. Тиций присел, положив посох рядом.
– Ты уже говоришь как взрослый. – Я улыбнулся. – Дай-ка я на тебя посмотрю.
Я отодвинулся и сел чуть боком, чтобы лучше рассмотреть его. Я не был здесь около месяца. У него были красивые глаза. Совсем как у его матери. Говорят, если первым рождается сын, он похож на отца. Тиций был исключением.
– Тебе хорошо здесь?
– Да, очень.
Я знал это. Я спросил просто так.
