Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 2

У истоков «духа 49‐го года»

29 и 30 марта этому же вопросу было посвящено собрание филологов‐коммунис- тов ЛГУ:

«Два дня коммунисты филологического факультета Ленинградского университета обсуждали статью “Против буржуазного либерализма в литературоведении”.

С докладом на собрании выступил тов. А. Дементьев, показавший порочность буржуазно-либеральной космополитической концепции Веселовского. Докладчик вскрыл ошибки В. Шишмарева, В. Жирмунского, М. Алексеева, Б. Эйхенбаума, Б. Томашевского, А. Долинина, М. Азадовского, В. Проппа, не преодолевших пережитки буржуазного объективизма, формализма, низкопоклонства перед иностранщиной»[164].

«Тов. Дементьев подчеркнул особую важность и своевременность статьи, которая до конца вскрыла подлинное лицо буржуазного либерализма Веселовского и его школы, положила конец той вредной шумихе, которая велась вокруг имени и “заслуг” Веселовского – типичного представителя либерально-политической науки, отрицавшей самобытность русской культуры, проповедовавшего зависимость ее от культуры Запада.

Такие ученые в Университете, как акад[емик] В. Шишмарев, профессора В. Жирмунский, М. Азадовский, М. Алексеев, В. Пропп, создали культ Веселовского. Пережитки аполитизма и формализма не преодолели в своих работах профессора Б. Эйхенбаум и Б. Томашевский. Методологически ошибочные книги написали проф[ессор] В. Пропп (“Исторические корни волшебной сказки”) и проф[ессор] А. Долинин (“В творческой лаборатории Достоевского”).

Тов. Дементьев отметил, что некоторые коммунисты-ученые были не до конца принципиальны в своем отношении к Веселовскому. Так, проф[ессор] Л. Плоткин занял половинчатую позицию.

– Веселовский враждебен нам полностью, – сказал докладчик. – И всякие реверансы и оговорки, направленные по его адресу, вредны.

Непонимание остроты борьбы за партийность в науке приводит подчас к вредным результатам, пагубно дезориентирующим нашу студенческую молодежь. Кое-кем еще вытаскиваются из архивной пыли имена реакционеров, против которых страстно выступали и которых бичевали вожди нашей партии и народа Ленин и Сталин. Примером может служить книга, изданная в 1947 году, “Ленинградский Университет за советские годы”. Там, наряду с учеными, отдавшими весь свой труд, все свои знания народу, можно встретить того же Веселовского, К. Кавелина, которых жестоко критиковали и Ленин и Герцен, М. Туган-Барановского, К. Бестужева-Рюмина и других, им подобных. Там с гордостью говорится, что наш Университет окончили Л. Андреев, Вс. Крестовский – писатели, выступавшие в литературе с реакционных позиций.

Борьба с возвеличиванием Веселовского и другими буржуазными пережитками, – сказал в заключение своего доклада тов. Дементьев, – является делом каждого коммуниста и всей партийной организации в целом. Статья в газете “Культура и жизнь” – боевое оружие в наших руках. Мы обязаны воспользоваться им в борьбе за партийность науки.

После доклада развернулись прения, в которых коммунисты факультета единодушно признали правильность и огромную принципиальную важность статьи, напечатанной в газете “Культура и жизнь”»[165].

Из-за большого числа желающих высказаться в прениях собрание длилось два вечера – в понедельник и во вторник. По сути, это было первое собрание, где уже носился этот “дух 1949‐го года”:

Обратимся к скупому протоколу заседания:

«НАУМОВ: Книга пр[офессора] Проппа, книги пр[офессора] Азадовского и пр[офессора] Эйхенбаума не только неверны, но и вредны для нас. Они доказывают, что мы не имеем ничего русского самобытного. Защитники Веселовского охраняют его авторитет, потому что боятся развенчания собственного авторитета.

В студенческие годы я обратился к статье пр[офессора] Азадовского “Пушкин и фольклор”. В этой статье Пушкина не было. В моих лекциях о Толстом мне не пригодилась ни одна работа Эйхенбаума о Толстом. Работы Эйхенбаума направлены против слов Ленина о Толстом: “Кого можно поставить на западе рядом с Толстым? Никого”. Такая наука нужна всем, кроме нас, советских людей.

В семинаре проф[ессора] Эйхенбаума одна аспирантка делала доклад о “Евгении Онегине”, где больше говорилось о западных поэтах, чем о Пушкине. Эйхенбаум одобрил доклад, а аспиранты его поддержали.

Мы недостаточно остро и резко выступаем против чуждых взглядов. На собраниях у нас аплодируют и Дементьеву, критикующему защитников Веселовского, и Эйхенбауму и Жирмунскому»[166].

«СОЙМОНОВ[167]. Парторганизация оказалась не на высоте положения. За идеологическую работу на факультете отвечает парторганизация. Мы не должны ждать появления статей в “Культуре и жизни”, чтобы правильно ставить вопросы. Когда я был студентом, я воздействовал как коммунист на Азадовского. А в аспирантуре я самоустранился, но не я один. Работа пр[офессора] Азадовского о Веселовском порочна.

Никуда не годится, что на следующий день после партсобрания беспартийные знают, о чем шла речь на собрании»[168].

«КОЛПАКОВА[169]. Наши ученые не только отходят от марксистских позиций в своих книгах, но и неверно учат студентов. В СНО были представлены три доклада из семинара проф[ессора] Эйхенбаума, которые повторяли ошибки Эйхенбаума. Один доклад связывает социально-политические взгляды Толстого с рассмотрением различных видов автобиографического жанра. Доклад о “Проблеме социального зла в поэзии Лермонтова” рассматривает эту проблему только как внутрилитературную.

Отсутствует партийный контроль над работой семинаров и спецкурсами. Среди студентов не ведется работа по разъяснению проблем современного литературоведения, статьи “Литгазеты” и газеты “Культура и Жизнь” не обсуждаются на комсомольских и партийных собраниях, эти вопросы не ставятся агитаторами»[170].

«ВУЛИХ[171]. В работах зав. кафедрой [классической филологии] О. М. Фрейденберг серьезные ошибки, она, например, находит остатки первобытного сознания у Блока и т. п., ее ученики повторяют ее ошибки. В работе т. Поляковой[172] говорится, что как в языке есть сложноподчиненное предложение, так в греческом романе происходит нанизывание одного сюжета на другой. Это – формализм. Книга об античной науке пр[офессора] Лурье[173] подверглась критике в Москве. Этот вопрос обсуждался на закрытом заседании на философском факультете, на которое представителей каф[едры] классической филологии не пригласили. Необходимо оживить работу нашей кафедры»[174].

«СПИЖАРСКАЯ. Веселовским занимаются немногие ученые, но его методом работают почти все ученые-литературоведы. Пр[офессор] Гуковский сказал на прошлой дискуссии, что литературоведение отрывается от литературы, но это неверно. За этим литературоведением стоит такая литература, как Ахматова, Шереметьева (“Вступление в жизнь”) и некоторые другие попытки идеализации прошлого.

На дискуссии о стадиальности о Веселовском говорили мало, но все равно было много ошибок. В докладе пр[офессора] Гуковского были антидемократические высказывания. Теория стадиальности вредна, ведет к формалистическим выводам. У пр[офессора] Тронского проявляется космополитизм. Все аспиранты пр[офессора] Реизова, кроме Раскина[175], подходят к литературным явлениям как к имманентным. Порочен самый метод работы по Веселовскому. Пр[офессор] Алексеев пытался сделать вывод, что Горький заимствовал свое “Человек – это звучит гордо” от венгерского писателя, на основании того, что тот написал “Человеческую трагедию”. Этот венгерский писатель оказался романтиком-пессимистом»[176].

«ХАВИН. Порочная методология буржуазного либерализма сказывается не только в литературоведении, но и в других науках, в частности, в науке о русском языке. Тов. Дементьев остановился на ошибочной работе пр[офессора] Виноградова, но недостатки этой работы на кафедре обсуждались келейно. В другой работе пр[офессора] Виноградова в статье 1946 г. “Основные понятия русской фразеологии как лингвистической науки” атмосфера отрешенности от современности, фикция надклассовости, беспартийности. Эту статью можно легко представить напечатанной в дореволюционном журнале. Работники кафедры русского языка не подвергли эту работу критике. Народ недоволен специалистами по русскому языку, я знаю это, так как общаюсь с учителями, дикторами, корректорами. Кафедра стоит в стороне от народных запросов. В лекториях не ставятся лекции о русском языке и о русских ученых»[177].

Но не все выступления были такими по-большевистски принципиальными: некоторые не оправдали ожиданий партбюро. Особенно стоит отметить специалиста по древнерусской литературе, аспиранта филологического факультета И. П. Лапицкого, чья деятельность вскоре будет держать в оцепенении и родной факультет, и Пушкинский Дом:

«ЛАПИЦКИЙ. Недавно вышла “История древнерусской литературы”, где помещена статья пр[офессора] Емельянова[178], доказывающая, что Владимир Мономах заимствовал целую главу у одного малоизвестного римского писателя. Орлов[179] писал о будущих ученых, что “они заменят бег на месте движением вперед”. Слова “бег на месте” он относил к себе и своим помощникам. В учебнике Гудзия есть факты, но нет литературного анализа. В книге Добиаш[180] применяется компаративистский метод»[181].

Он был моментально поставлен на место устроителями:

«Не все выступавшие коммунисты твердо усвоили себе необходимость для коммуниста честной критики и самокритики. Всеобщий отпор вызвало выступление аспиранта И. Лапицкого, который, лавируя и осторожно критикуя ученых не нашего университета, абсолютно ничего не сказал о недостатках научной и производственно-воспитательной работы своей кафедры»[182].

В заключение слово взяли члены партбюро факультета. Сперва – друг и единомышленник А. Г. Дементьева С. С. Деркач, а затем и секретарь партбюро Г. П. Бердников:

«БЕРДНИКОВ. Наше партийное собрание подтвердило, что вопросы, поднятые в газете “Культура и Жизнь”, являются не только политически актуальными, но и научно-актуальными.

Тов. Жданов говорил о том, что мы должны качественно представлять отличие нашей науки, методологии от буржуазной науки и методологии.

Вопрос о Веселовском – вопрос об основных принципах нашей методологии.

Приходится нам перестраивать всю нашу работу, т. к. речь идет о типе настоящего советского ученого. Наши ученые должны коренным образом пересматривать то, что идет от прошлого.

Статья показывает принципиальные позиции.

Почему мы до сего времени не выбили чуждое оружие из рук ученых? И на этот вопрос ответило наше собрание. Мы оказались несостоятельными в этом принципиальном вопросе. Критика и самокритика на этом собрании развернулась по-настоящему, чего у нас не было раньше. Партбюро не смогло повести коммунистов на борьбу за большевистские методы в литературоведении. Наша парторганизация должна занять твердые позиции о нашей науке.

Надо взять в руки аспирантуру, нужно знать, кто идет туда с V курса.

Товарищи, не нужно давать повода профессорам понять всю нашу работу как поход против них. Мы заинтересованы в том, чтобы эти люди, осознав свои ошибки, продолжали строить науку вместе с нами. Надо перед профессорами честно ставить вопросы, волнующие наше студенчество.

Надо создать общественное мнение на факультете, чтобы избавиться от молчальников, а также и от болтунов»[183].

Под занавес второго дня, перед голосованием за резолюцию, выступил Александр Григорьевич:

«ДЕМЕНТЬЕВ. Заключительное слово.

Теория стадиальности в литературоведении не нужна. Оба ее варианта, вариант Жирмунского и вариант Гуковского, неприемлемы. Жирмунский в своей последней работе об узбекском эпосе загубил хорошее начинание благодаря теории стадиальности, национальное своеобразие узбекского эпоса у него совершенно исчезло. Рассмотрение разнонациональных явлений как одинаковых на одной стадии прокладывает дорогу космополитизму. В варианте Гуковского смазывается классовая борьба в литературе. На одной стадии художественного сознания у Гуковского сближается Достоевский и Горький.

Неправильные высказывания в литературоведении связаны с явлениями апологии старого, имевшими место в некоторых произведениях художественной литературы в последнее время, и с пропагандой аполитизма, свободы от партии, правительства и советского государства. Примеры такой пропаганды – произведения Зощенко и Ахматовой. И Панова отдала в “Кружилихе” дань беспартийному искусству. Важнейшая опасность в науке сейчас – это объективизм, космополитизм, формализм. Если ученый не хочет заниматься идейным содержанием произведения, это значит, что он практически борется за чистое искусство против партийности в литературоведении.

Сейчас основная задача – развивать критику и самокритику на кафедрах и Ученом Совете. У нас хорошо научились праздновать юбилеи, а критике не научились. Имеет место преклонение перед знаниями, перед эрудицией, но кроме знаний нужна и методология.

Выступление Лапицкого показало, что он не научился еще по-настоящему критиковать. Нужно критиковать того, кто стоит рядом и является руководителем. Нужно было критиковать Еремина ‹…›.

Критика – дело хорошее. Но критиковать – не значит бить дубинкой по голове. Я вчера назвал вступление Шишмарева ахинеей, но его самого я так не назову. А. Соймонов говорит: “Веселовский, Азадовский – это всё ерунда”. Некоторые выступавшие проявили чрезмерную страстность. Мы, защищая партийность, стоим на самых принципиальных позициях, но от ученых мы не отказываемся и не будем их громить. Мы должны воспитывать наших ученых политически и методологически. Тот, кто будет противопоставлять себя линии партии, сам выйдет в тираж. Ученым мы должны противопоставлять не только методологию, но и факты, поэтому мы должны учиться.

Мы выступаем против эстетизма и формализма, но мы также против вульгарного социологизма.

Наше партсобрание показало, что у нас выросли кадры коммунистов. У нас коммунисты сильные, но несмелые. Надо быть смелее и смелее разоблачать искривления.

Коммунисты кафедр должны собираться и вырабатывать определенную линию поведения.

На Ученом совете мы должны показать, что мы можем делать политику на факультете»[184].

Приведем резолюцию – итоговый документ двухдневного партийного собрания:

«Заслушав и обсудив доклад т. Дементьева о статье в газете “Культура и жизнь” “Против буржуазного либерализма в литературоведении”, партийное собрание считает ее совершенно правильной и очень своевременной.

Александр Веселовский – принципиальный враг революционной демократии, характерный представитель буржуазно-либеральной академической науки – чужд и враждебен нам как тип ученого.

Созданный Веселовским метод изучения литературы диаметрально противоположен марксизму, т. к. рассматривает литературные явления вне их прямой зависимости от классовой борьбы, от уровня развития философских идей в обществе, от исторической действительности. Метод Веселовского сводит изучение литературы к анализу мертвых схем, к сличению неизменных кочующих мотивов, сюжетов и образов, игнорируя тем самым национальное конкретно-историческое содержание литературных произведений. Формализм и буржуазный космополитизм неотъемлемы от учения Веселовского.

Активное стремление ряда наших ученых оживить учение Веселовского представляет собой попытку навязать нашей науке принципы чуждого и враждебного нам буржуазного либерального литературоведения с присущими последнему космополитизмом, безыдейностью, культом чистой филологии.

Политический вред подобных попыток станет ясен, если учесть, что именно под этим флагом выступают сейчас ученые – представители американской и западной реакции, в интересах захватнических планов своих хозяев проводящие идею вненациональной, надклассовой, “чистой”, “мировой” науки.

Партийное собрание считает, что статья в «Культуре и жизни», глубоко вскрывающая методологическую и политическую сущность концепции Веселовского и попыток ее оживления, имеет огромное значение в борьбе за чистоту марксистско-ленинской методологии в литературоведении.

Партийное собрание отмечает, что во вредной попытке оживить учение Веселовского деятельное участие приняли ряд руководящих научных работников нашего факультета. Активными апологетами Веселовского выступили академик Шишмарев, зав. кафедрой романо-германской филологии, член-корреспондент Академии наук СССР, зав. кафедрой западноевропейских литератур проф[ессор] Жирмунский, директор Научно-исследовательского филологического института член-корреспондент Академии наук Алексеев, зав. кафедрой фольклора проф[ессор] Азадовский. А их соратниками неизбежно оказался ряд ученых, не изживших формализм, находящихся в плену чуждой нам методологии – проф[ессора] Эйхенбаум, Томашевский, Пропп, многие работы которых подверглись справедливой критике на страницах нашей печати. Аполитичность и объективизм ярко сказались и в книге А. Долинина о Достоевском, в которой идеализированы, прикрашены реакционные стороны творчества Достоевского. Апологетическое отношение к представителям дореволюционной буржуазной науки несомненно сильно еще среди научных работников, занимающихся фольклором, древней русской литературой, русским языком. Пережитки буржуазного либерализма, формализма и академического бесстрастия пагубно сказываются на развитии нашей науки, отрывают ее от задач современности, тормозят ее развитие, мешают правильному воспитанию молодых научных кадров и студентов.

Активная защита Веселовского рядом работников нашего факультета, а также наличие буржуазных пережитков в исследованиях и лекциях ряда работ ученых и отдельных кафедр стали возможны потому, что большевистская критика и самокритика не стали еще основой, стилем работы факультета, а коммунисты не заняли непримиримой позиции по отношению к апологетам Веселовского и различным проявлениям и пережиткам буржуазной идеологии. Половинчатую, двусмысленную позицию по отношению к Веселовскому занял коммунист профессор нашего факультета Плоткин. Коммунисты нашего факультета не сумели вскрыть политическую суть концепции Веселовского и выступлений ее защитников на дискуссии “О состоянии и задачах советского литературоведения”.

Коммунисты кафедры русского языка (Бархударов, Каратаева[185], Аверьянова[186]) не нашли в себе должной смелости для того, чтобы выступить с резкой критикой книги академика В. Виноградова “Русский язык”. Партийное бюро факультета, начав правильную практику критического обсуждения работы кафедр, не довело этой работы до конца и не направило коммунистов на борьбу за развитие боевого партийного литературоведения.

В партийной организации нашего факультета есть еще молчальники, которые предпочитают сохранять “добрые” отношения с учеными, боятся открыто выступать с нелицеприятной прямой большевистской критикой. Ярким примером является поведение коммунистов Реферовской[187], Шведе-Васильевой[188], М. В. Колобовой[189], которые на последнем заседании кафедры романо-германской филологии не выступили с критикой доклада акад[емика] Шишмарева, в котором последний пытался представить Веселовского и Чичерина основоположниками советской романо-германистики.

Исходя из этого, партийное собрание постановляет:

1. Потребовать от всех коммунистов активной, повседневной борьбы за партийность филологической науки против всех пережитков в ней буржуазной идеологии.

2. Партийному бюро направить работу факультета, его руководства, Ученого совета и всех кафедр:

а). На борьбу с порочными традициями школы Веселовского, формализма, либерального академизма, на борьбу с ложными представлениями о существовании надклассовой, наднациональной “чистой науки”;

б). На раскрытие литературоведами и фольклористами политического, философского и морального смысла и значения художественных произведений, чтобы шире и лучше использовать художественную литературу и фольклор для коммунистического воспитания нашего народа;

в). На более активную разработку важнейших вопросов теории литературы и марксистско-ленинской эстетики, истории советской литературы, проблем социалистического реализма и наследия великих представителей русской революционной демократии;

г). На борьбу за активное служение нашей науке задачам современного социалистического строительства, разработку актуальных научных проблем, непосредственную помощь советской школе;