В тот же миг Зори встретилась взглядом с дедушкой и оторопела. Эдмунд оказался не просто старым. Девушку изумили не сутулые плечи, абсолютно седые, местами поредевшие волосы и худой, высохший торс, а дедушкино лицо. Глубокие, некрасивые морщины избороздили его лоб и щеки. Крупный нос загибался книзу. Брови выглядели точно два куста сухостоя, покрытых ноябрьским инеем. Но больше всего ее поразили его глаза. Когда-то они были синими, но теперь словно выцвели, превратившись в пугающе мутные, точно Зори смотрела сквозь паутину. По ощущениям перед ней сидел трехсотлетний старик. Неужели это последствия слабого здоровья? Торжественный, вопреки местным традициям, черный смокинг, висел на нем, как на жерди. Это лишь усиливало впечатление старческой немощности.
– Ты напугана?
На фоне отталкивающей внешности голос деда звучал приятно. Такой контраст сбивал с толку. Зори шумно втянула воздух носом и попыталась улыбнуться.
– Н-нет, – выдавила она, – просто не ожидала, что ты такой… такой… – она лихорадочно искала слово помягче.
– Старый, дряхлый, отвратительный?
В голосе Эдмунда послышалась добрая насмешка, но Зори все равно смутилась.
– Я не это имела в виду.
Несколько томительных секунд в машине стояла тишина. Наконец, мужчина гортанно рассмеялся.
– Ты слишком добра, внучка! Я знаю, какое впечатление произвожу, так что не будем притворяться, что твой дед, – он доверительно склонился к ней, – красавчик. Кстати, – добавил Эдмунд, все еще улыбаясь, – твоя бабушка полюбила меня тоже далеко не сразу.
Не выдержав, Зори прыснула и рассмеялась. Однако мгновенно взяла себя в руки и грустно сказала:
– Мои соболезнования, дедушка.
Она замолчала и принялась разглядывать пол автомобиля, изредка поднимая глаза на Эдмунда. Тот затих, уставился в окно, а затем снова заговорил. Зори показалось, это было продолжение монолога, который начался в его голове.
– Катрин приняла это место. Моту был ее домом. Без нее тут все уже не то. Даже утром стало темнее, ты заметила?
Не дождавшись ответа, он продолжил:
– Но Катрин всегда выбирала тьму, даже в те времена, когда до ужаса страшилась ее. Понимаешь?
Дед повернулся к Зори и вопросительно посмотрел на нее. Та не поняла ни слова, поэтому только растерянно захлопала ресницами. К счастью, в этот момент автомобиль замер. Зори поспешила открыть дверь и выбраться наружу. Оказалось, парковка была уже до отказа забита, но не только машинами, а и людьми. Ого! Похоже, с бабушкой решил попрощаться чуть ли не весь остров! На Зори моментально уставилось множество пар глаз одинаково темно-коричневого цвета. Она смутилась и опустила взгляд в землю.
Через минуту в сопровождении Эдмунда девушка вошла в церковь, тоже набитую людьми. Одного взгляда на маму и папу хватило, чтобы она, наконец, осознала: несмотря на белые наряды и роскошный вид за окном, вопреки тому, что повсюду витал знакомый цветочный аромат, это все же были похороны. Увидев заплаканные мамины глаза, она ощутила комок в горле.
Пробравшись сквозь толпу незнакомых, одетых в бело-черное людей, Зори встала рядом с родителями и нежно сжала материнский локоть. Та ответила полным признательности взглядом и легонько кивнула. Дрожащими руками Марта протянула Зори несколько свежих белых лилий и желтых хризантем, а еще, к молчаливому изумлению последней, венок на шею из белоснежных цветов с желтой сердцевиной. От неожиданности название вылетело из головы. Растерянно оглядевшись, Зори поняла, что все в церкви – и сидевшие на деревянных скамейках, и стоявшие в проходах – были в таких же цветочных венках.
– Традиция, – тихо шепнул ей прошедший мимо Эдмунд, ласково поцеловав Марту в макушку, будто ей было восемь.
Он тяжело опустился на стул, приготовленный специально для него. Увидев, что все в сборе, старый священник со смуглой кожей и карими глазами поднялся на небольшой постамент. Гроб с телом бабушки поставили прямо перед его возвышением. Расправив кипенно-белое одеяние в пол, священник начал на том же корявом английском, что и вчера. Смысл Зори поняла, а остальные, кажется, знали речь наизусть.
– Мы собраться почтить память Катрин, любимой мама, жена, бабушка и… – он посмотрел на Зори и, казалось, обратился именно к ней, – та, что много значить для мира. Мы вспоминать ее доброту в сердце. Легкость, что она идти за судьбой. Бесстрашие, что проявить, когда предстоять важный выбор.
Стоявшая рядом Марта всхлипнула, отчего у Зори на глазах тоже навернулись слезы. Силясь не раскиснуть, она отвела взгляд. Ей было неловко плакать при незнакомцах. Чтобы переключиться, девушка принялась изучать церковь, которую толком не рассмотрела. Простые деревянные скамейки, массивные металлические подсвечники, старый орган в глубине и большая люстра не вызывали особого интереса. В отличие от потолка, на который она уставилась, как завороженная. По задумке художника церковный свод украсили необычной цветной росписью. На одной половине красовалось огромное позолоченное Солнце, изображенное на восходе. На другой, на фоне ночного неба сияла серебристая Луна в окружении звезд. На мгновение Зори даже забыла, где находится. Столь необыкновенной казалась эта искусная работа. Но потом Марта подняла руку, чтобы утереть слезы, девушка очнулась и тайком перешла к изучению гостей.
Стыдно признаться, на похоронах она присутствовала впервые в жизни. Ей жутко повезло – почти восемнадцать лет она не теряла никого из близких. А если это и случалось, то были дальние родственники, на прощание с которыми ее ни разу не брали. Бабушка стала первой, с кем ей предстояло попрощаться по-настоящему. Возможно, поэтому Зори не понимала, как должна была себя чувствовать. С одной стороны, внутри саднило от грусти. С другой, она никак не могла отделаться от дикой мысли, что церемония не такая уж печальная. Все были одеты в белое, у каждого на шее красовался венок из цветов, плюс никто не убивался, будто все это – часть какого-то хорошо знакомого всем, кроме нее, ритуала. Конечно, мама плакала, а отец обнимал ее, покачивая из стороны в сторону, как ребенка. Остальные же выглядели собранными. Зори чувствовала растерянность, но уговаривала себя, что, наверное, так и должно быть на местных похоронах. Она бесцельно рассматривала одинаково смуглые лица, некоторые до глубокой черноты, пока не встретилась взглядом с единственным знакомым.
Это был Сильвер. Одетый в безукоризненно белый брючный костюм, под которым сегодня виднелась строгая черная рубашка. Выглядел он потрясающе, но был серьезен. Стоял от нее через ряд деревянных скамеек и неотрывно смотрел на священника. Пользуясь тем, что парень не видит, Зори любовалась его лицом. Вдруг, будто почувствовав ее интерес, Сильвер обернулся и с легкой улыбкой кивнул. Девушка смутилась, но в ответ тоже кивнула. Тем временем священник закончил речь и произнес:
– А теперь я просить кого-то сказать добрые слова о Катрин.
То же самое он повторил на местном языке. Никто в церкви и опомниться не успел, как под сводами раздался мягкий голос Сильвера:
– С большим удовольствием.
Парень начал пробираться к постаменту, а гости взволнованно зашептались. Мягко и решительно оттеснив священника, Сильвер обвел присутствующих скорбным взглядом.
– Знаю, не все поверят, но я искренне любил Катрин, – он говорил по-английски, хотя теперь большая часть пришедших вряд ли его понимала. – С первого дня нашего знакомства и до последнего ее вздоха, она была для меня воплощением душевной чистоты. Напоминала, что есть вещи, на которые никто не в силах повлиять, – он бросил взгляд на Марту, – а также о том, что в делах, по-настоящему важных, окончательный выбор всегда за нами, – теперь он посмотрел на Зори.
В его прекрасных небесно-голубых глазах вспыхнула искра, смысл которой девушка не поняла, но почувствовала. Ее как будто ударило током, отчего кровь прилила к щекам. Чтобы не пялиться на юношу, замершего на постаменте, Зори посмотрела на мать. Та была бледной и не сводила с говорившего глаз. Несколько томительных мгновений в церкви стояла абсолютная тишина, нарушаемая только птичьим чириканьем, доносившимся с улицы.
– Э-э-э, я благодарить, – наконец, нашелся священник. – Теперь можно прощаться с Катрин.
Он обернулся и махнул кому-то за своей спиной. В тот же миг церковь наполнили звуки органа, а в проходах выстроилась печальная процессия. Тихие перешептывания потонули в музыкальных аккордах.
Зори смотрела под ноги и терпеливо ждала своей очереди. Когда родители положили цветы рядом с усопшей, девушка, наконец, подошла к гробу. Устланный яркими бутонами, он напоминал разноцветное лоскутное одеяло, ласково укрывшее Катрин в последний раз. Цветочный аромат здесь был настолько густым, что у Зори закружилась голова. Она сильнее сжала в руках хризантемы с лилиями и сконцентрировалась на дыхании. «Вдох – выдох, и все будет хорошо», – убеждала она себя. Однако, взглянув на бабушкино лицо, не сдержалась и всхлипнула. Две крохотные слезинки выкатились из глаз и упали на белый атлас внутри новой постели Катрин. В последний раз Зори видела бабушку так давно, что воспоминания о ней сильно размылись. Девушка смутно помнила моложавую, с ясным взглядом и задорной улыбкой белокурую женщину. Теперь она, конечно, постарела, но продолжала едва заметно улыбаться. Этого смерть изменить не смогла. Только теперь глаза Катрин были навсегда закрыты.
– Пора прощаться, малыш.
Подошедший сзади Дэвид сжал плечо дочери. Та кивнула и положила цветы на гроб. Дальнейшая часть церемонии прошла как в тумане. Вот Катрин вынесли на кладбище и опустили в землю. Вот сверху положили море принесенных цветов. Вот кто-то из местных сказал что-то утешительное маме на своем языке. Вот Сильвер ободряюще пожал руку самой Зори и почтительно кивнул Эдмунду. А вот они уже приехали домой, и девушка провалилась в рваный, беспокойный сон в своей комнате. Следующим утром она проснулась с тяжелой головой. Часы показывали десять. Когда после душа, Зори спустилась в столовую, Эдмунд, Марта и Дэвид завтракали и тихонько переговаривались. Увидев ее, все трое замолчали.
– Дочь, нам нужно с тобой поговорить.
Отцовский голос звучал приветливо, но Зори уловила едва слышное беспокойство.
– Что-то случилось? – спросила она, занимая свободное место за столом.
– Да, то есть нет… То есть да, но… – попыталась объяснить Марта, однако, не справившись, умоляюще посмотрела на Дэвида.
– Время пришло, дорогая, – осторожно сказал он. – Понимаешь, о чем я?
Зори, успевшая присмотреть зеленое яблоко в вазочке с фруктами, так и застыла. Без всяких объяснений она мгновенно поняла, о чем говорил отец. Таким нарочито мягким тоном они обсуждали, если это, вообще, можно было назвать обсуждением, только одну тему. Сердце Зори подскочило куда-то к горлу, а губы слегка приоткрылись. Осипшим от волнения голосом она спросила:
– Я что должна познакомиться с будущим мужем? Сейчас?
Ее лицо вспыхнуло румянцем, дыхание стало частым. Она переводила изумленный взгляд с матери на отца. Оба молчали и выглядели не менее взволнованными. Марта нервно покусывала нижнюю губу. Дэвид не сводил глаз с Зори и в оцепенении сжимал пальцы на правой руке. Тишину в столовой, наконец, нарушил Эдмунд.
– Мистер Найтли уже тебя ждет, внучка, – твердо сказал дед.
«Мистер Найтли, – пронеслось в пылающей голове Зори. – Вот, значит, как его зовут. Моего будущего… мужа». Слово обожгло непривычной новизной. Она почувствовала, как вспотели ладони, а по телу прошла волна нервного возбуждения. Сидеть спокойно стало невмоготу.
– Но почему сейчас? – Зори вскочила, обошла стул и вцепилась в спинку, чтобы скрыть дрожь в руках.
– Как сказал твой отец, время пришло, – Эдмунд был похоже единственным, кто сохранил невозмутимость. – А еще, – помедлив, добавил он, – потому что по традиции это должно произойти на Моту. Ты уже здесь, а мистер Найтли скоро приедет. Откладывать ни к чему.
– Вот как?
Зори не знала, что еще сказать. Она никак не ожидала, что все решится так скоро и так не вовремя. Ведь только вчера они прощались с бабушкой, а уже сегодня обсуждают будущее. Ее будущее!
– Милая, – наконец, подала голос Марта. – Ты же помнишь, мы много раз говорили тебе, что однажды этот день наступит, – она выдавила из себя слабую улыбку, – и мы все устроим.
