Аджимушкай. Красные звезды в каменном небе. Роман. Том 3

Глава 4

– Ты что тут рыщешь, Володя? – за спиной в темноте раздается хриплый голос комиссара Храмова, – Тут уже линия обороны обрывается, там фрицы дальше…

– Я знаю… – оглядывается Желтовский, поправляя автомат, – Ну собственно мне туда и надо! Есть дельце небольшое.

Из крупного пролома льется зыбкий вечерний свет…

– Ты что один на прогулку собрался? И с какой целью? – огромной тенью нависает Храмов, – У нас все выходы согласуются со штабом! В самоволку никто не ходит, товарищ лейтенант!

– Так я же недалеко… Букет полевых цветов Валюшке соберу и назад! – хитро блестят глаза Желтовского, – Всего лишь пяток метров! Не более…

– Все шутишь! Если б и было где… Ты еще найди, цветы эти! Выжжено все! Куда собрался, Володя?

– Я же сказал… За щедрыми дарами керченских степей! Так и есть… Только за тем, что можно съесть. За травой! Мне людей кормить надо! А не на складе прохлаждаться…

– Так и корми. Зачем на линии огня шастать?

– Чем? Кормить то?

– Команды в поля и огороды ходят регулярно. Неужели не хватает?

– Этого мало… У меня запас на исходе. Я – интендант! И моя задача – чтобы закрома подземные были полны! Тыл должен быть крепким… Иначе и в бой никто не сможет пойти.

– Ну эта арифметика нам известна. Но у нас каждым своим делом занят. И все службы важны. Мы как единый организм. А у каждого органа своя роль… А ты я чую, хочешь на голову встать, как в цирке! Зачем?

– Это мое дело. Моя зона ответственности, чтобы люди с голоду не умерли! И было чем товарищей угощать, хотя бы раз в сутки… А то ведь совсем плохо стало. Склад пустой, продукты на скалах не растут!

– Ээ-э нет… Что-то ты темнишь, Володенька! Тут дело в другом… Даже не в запасах неприкосновенных!

– И в чем же? – улыбаясь разворачивается Желтовский, – Шо не понятно? Я тебе, Федор Иванович, таки весь расклад выложил… Все «Аллегро»! Чего еще?

– А скорее всего в том, что заскучал ты в своих дремучих складских владениях товарищ интендант! И решил ты с фашистом познакомиться поближе… Что вполне понятно с точки зрения простой армейской психологии, а нашей подземной —особенно! А вот с точки зрения устава – непозволительно! У нас полк обороны Аджимушкая, часть РККА, а не махновская сотня! Поэтому, разворачивайся дорогой мой, и на родную базу! Бегать по полям на виду у фашистов, под прицелом их огневых точек – сомнительное удовольствие. И можно попасть под трибунал… сам знаешь!

– Да знаю я это все… – морщится Желтовский, – Ну, хорошо, Федор, твоя взяла! Не могу я больше на складе и кухне сидеть. Там без меня все прекрасно справляются. Прилежаев там просто царь и бог! У него там все на мази… Он вообще сугубо штатский человек и попал в свою жилу… А я так не могу! Душа дела настоящего просит. Боевого! Истомился я весь… Воевать хочу, а не в душном подземном складе, как Кащей с ключами и книгами учета чахнуть… Да и с поставками травы все плохо… Две команды не вернулись! Варить еду почти не из чего. У меня были кое-какие запасы, но их не хватит. Так что все серьезно, комиссар!

– Тебе боевых вылазок мало? Мы все ходим… По очереди, сменяя друг друга. И разведка, и диверсии! Что не так?

– Я редко попадаю… В силу своей специальности! Так по мелочевке… То пост наружный, то небольшая заварушка поблизости. А что действительно значительное, так там другие идут – или погранцы или морпехи Панова! А опять не у дел…

– Но твоя первая обязанность – обеспечить личный состав продуктами, вещами, всем необходимым для жизнедеятельности и ведения боевых действий. Следить за инвентарем, распределять все равномерно и держать людей по возможности в достатке и сытости!

– Именно!

– Ну и? Что не устраивает?

– Но само оно с неба не свалится! Я не товарищ Моисей из иудейской пустыни… Волшебных посохов у меня нет, кроме этого! – побрякивает оружием Желтовский, – И манны небесной тем более… И я сам должен прилагать усилия, чтобы что-то появилось.

– Есть специальные службы, кто этим занимается. Разведка всегда приносит и траву и зерно. Мальчишки таскают иногда больше всех… Ты один, чего сможешь, с парой вещьмешков? Хочешь голову под пулю подставить? Так мы не имеем права так глупо погибать! Мы все ответственны за других… Каждый на своем месте должен быть! Иначе Ковчег наш Подземный, быстро ко дну пойдет!

– Мои два вещьмешка могут спасти чью-то жизнь и не одну… Народ истощен. Еле ходит, падает в коридорах. И я должен не это все спокойно смотреть? Нет! Хочешь ты или нет, товарищ комиссар, а я все равно пойду! Можешь меня потом расстрелять как дезертира или еще кого… Но только когда я ячмень или пшеницу принесу! Договорились?

– Ну что ты за человек, Желтовский? Что тебе не сидится? Куда ты все время мчишься? Как ты вообще в интенданты попал… Тебе бы в кавалерии служить! Скакать по полям на лихом рысаке!

– Короче, Федор! Вон там ложбина, я приглядел… Мигом выходим на пшеничное поле. Посты у фрицев чуть подальше, я наблюдал, все проверил. Дело верное. Пошли со мной! – лукаво улыбается Желтовский, – Потом вместе за нарушение воинской дисциплины, вон у той стенки застрелимся… Как японские самураи! Как тебе такой план?

– Дьявол тебя раздери, Володенька! Змей- искуситель одесский! Это хлеще эдемского… Все это неправильно. Но с другой стороны… Где наша не пропадала? Я тоже засиделся в штабе в последнее время. Сил уже нет… Встретились твою налево, два одиночества! Ладно, сгоняем по-быстрому!

– Я знал, что тебе понравится. Вот видишь, как мы удачно здесь встретились, прямо судьба свела или боги подземные шалят, о нас пекутся! А приди сюда Парахин или Никифоров, так и слушать бы не стали… Блюстители порядка! Да и мне не так грустно одному будет колосья щипать…

…Когда опускается черный покров ночи, Храмов и Желтовский уже ползут в поле, умело обойдя посты противника.

– Сколько у тебя? – тихо шепчет интендант.

– Три четверти… – еле слышно отзывается комиссар.

– Тут еще ячмень рядом и два огорода на отшибе… Там может быть репа и щавель. Или еще чего интересного!

– Сейчас здесь закончим и дальше пойдем. Но надо торопиться! Скоро светать начнет… Ночи короткие, не успеваешь оглянуться, а восход уже алеет.

– Успеем… Здесь еще немного осталось. Все подберем и ходу! Место удачное попалось!

– Воздух то какой! Травой пахнет… Аж голова кругом идет. И земля теплая. У нас каменюки холодные как лед! Просто другой мир!

– Отвыкли мы от своего привычного обитания. Обычное душное грязное поле сказкой кажется…

– Ничего! Скоро все закончится. Выйдем во весь рост, пройдемся наконец как хозяева всех этих просторов… И не будем уже как воры какие-то последние на своих же полях ползать! А то ведь все перевернулось. Пора возвращать все на места! Вот когда…

Пулеметная очередь огненным зигзагом над головой срезает колосья. Заставляет мгновенно вжаться в землю…

– Засекли? – выдыхает Храмов, спешно затягивая вещьмешок.

– Подожди… – приподнимается Желтовский, – Может так, для острастки шмаляют. У них это часто случается… Нервишки сдают. Хлипкий они народец!

Еще одна очередь полыхающей змеей проносится по траве, бьет уже рядом… Разнося в пыль стебли и взбивая прелую рыхлую почву…

Где-то сверху вспыхивают прожектора, ослепляя словно разверзшиеся небеса. Сияющие лучи хищно гуляя крест-накрест, широкими полосами режут взор… Раздается отрывистая немецкая речь…

– Ну что, пора до дому! – расстегивает кобуру Храмов, – Романтическая прогулка под луной закончилась…

– Давай-ка вон туда… вдоль изгороди и вниз!

– Там же посты… и крюк приличный!

– Там нас не ждут! А где мы пойдем, уже наверняка засада. Мы мими проскользнем. Они в темноте плохо видят…

Желтовский и Храмов бросаются в темноту и тенями скользят по полю… То там, то здесь, раздаются окрики и отдельные выстрелы. Пулемет пока молчит.

Луч прожектора гротескно высвечивает поникшие колосья… Голоса теперь доносятся с разных сторон. Фашисты видимо оцепляют квадрат, чтобы блокировать нарушителей ночного спокойствия и не дать никаких шансов уйти. Несколько выстрелов бьют почти в упор по метнувшимся теням. Желтовский вскидывает автомат МП-40, дает длинную очередь и резко уходит в сторону… Храмов стреляет веером из парабеллума. И также ныряет в спасительный мрак. Чернота ночи вмиг окрашивается огненными язвами выстрелов. Поверх покачивающейся травы, изрыгающимся яростным пламенем колотит пулемет…

Желтовский и Храмов несутся сквозь хлещущую по телу высокую траву… Пули свистят, прожигая воздух, то вдалеке, то совсем рядом. В темноте, когда роковой свинец может вылететь откуда угодно, невольно перехватывает дыхание. Солдаты подземелья петляют, прижимаясь ближе к оврагам. Выход на путь к каменоломням уже близко… Еще пару десятков метров и можно спокойно погрузиться в спасительный мрак предвходовых расщелин.

Но неожиданно Желтовский влетает во что-то тучное и мягкое, увязая в нем. В первые секунды он не может понять что это… Он вертится, пыхтит, пытается за что-то ухватиться, скинуть с себя и прижать к земле непонятное живое препятствие. Оказывается… Это немец! Видимо не менее ошалевший, чем наскочивший на него интендант. Желтовский пытается освободиться, сбросить с себя навалившуюся довольно резвую и сильную преграду, но они лишь непроизвольно сцепившись, катятся куда-то вниз, обдираясь об камни и какие-то колючки…

Интендант изворачивается и пробует нанести удары, но бесполезно… Все заканчивается жесткой хваткой, переплетением рук и ног. Глухая возня продолжается и пока никто не берет верх. Они перекатываются уже в какой-то мокрой грязи, как вдруг раздается выстрел… То ли шальная пуля, то ли срабатывает оружие немца, то ли что-то еще. Желтовский цепенеет, замирает, прислушиваясь к ощущениям своего тела. В кого угодила пуля? Кровь бешено пульсирует в висках… Ничего не ясно. Кто из них поражен? Кому выписан приговор судьбы? Что будет дальше? Но фашистский солдат резко обмякает и соскальзывает вбок. Желтовский пружинисто, как кошка, вскакивает и ныряет во мрак ночи.

Тут же, недалеко, Храмов натыкается на двух немцев, они также внезапно сталкиваются, не успевая даже применить оружие. Первый фашист бросается на комиссара, цепко обхватывая его, но тот выкручивается и наносит серию ударов по противнику… Последний сокрушающий боковой в челюсть, опрокидывает немца.

Второй фашист по-борцовски кидается в ноги комиссару и валит его на землю, подминая и выкручивая руки… Храмов силится вырваться, но враг наседает и уже дотягивается до горла. Комиссар отчаянно барахтается, но немец значительно сильнее и здоровее – сытнее и крупнее. Солдаты подземелья, подорванные голодом, физически гораздо слабее.

Фашист уже довольно что-то бормочет, давит все больше… И тут из темноты вылетает поблескивающее лезвие ножа. Желтовский с размаха всаживает клинок в бок немца несколько раз. Тот хрипит и грузно заваливается в сторону.

– Жив, комиссар? – протягивает руку интендант, – Как это ты тут с таким боровом сошелся?

– Ага! Спасибо Володя! Ну и катавасия… на меня такой хряк баварский свалился, я думал раздавит в лепешку! Аж кости все хрустнули. Хорошо их кормят однако… Такие туши по полям бегают! Не то, что мы, скелеты ходячие.

– Тогда берем оружие и деру! Совсем жарко становится. Они нас в кольцо пытаются взять. Надо спешить…

– Тут еще один!

Храмов поднимается, покачиваясь, находит пистолет и три раза стреляет в упор начинающего приходить в себя от нокаута первого немца. Тот сразу опрокидывается…

– Ну все, пошли! – торопит Желтовский, – Потом еще придем. Их тут хватит для отстрела не на один день…

И они, как призраки, растворяются в густом мраке.

…Когда за спиной смыкаются камни и они зажигают лучину провода, запыхавшиеся, переводят дух и ошалело улыбаются друг другу.

– Сходили… вернулись! – усмехается Храмов, осматривая ссадины и порезы, – Сейчас за нами музыка заиграет, минометная! Уже трескотня пулеметная по всем окрестностям. Расшевелили осиное гнездо… Пусть постреляют в пустоту черную ночную! Меньше останется!

– Это да! Пусть боезапас тратят… Но главное пшеницу набрали. И ячменя еще… Будет что печь и из чего варить. Немного, но все-таки! Кому-то порядком поможет. На одной воде и сахаре далеко не уедешь.

Храмов наклоняется, садится на валун и смеется…

– Ты чего? – недоумевая спрашивает Желтовский.

– Пацаны ровней ходят, никогда не попадаются, уже с месяц! А мы увальни, напоролись! Еще и прямо в патруль башкой въехали! Это же надо… Цирк настоящий!

– На то они и пацаны. Чтоб как мыши юркнуть! Я в детстве куда только не лазил… И в сады и огороды чужие, и на заводские территории, и за портовые заграждения! Чего только не было. Вот пригодилось… через столько лет! Хорошее детство было, полезное! Многому научились! Все сгодилось на войне. А насчет патрулей – тут не всегда угадаешь! Кому как повезет. При всей осторожности.

– Ну что, доволен, интендант? – щурится от света лучины Храмов, – Покоцал фрицев? Скольких ты уложил?

– Получается троих точно… Пока шел! Может зацепил еще кого, когда отстреливались. Темно было!

– Силен. Теперь успокоился немного? Не будешь в самоволку бегать? По охраняемым садам и огородам? Все-таки это уже не детские забавы и не пустое озорство! Тут подзатыльником и шлепком по заднице не отделаешься! Здесь жизнь на кону! Нам повезло еще… Они грамотно нас окружали. Я это даже нутром почувствовал, как зверь, которого охотники загоняют. Сегодня подфартило, выскочили! А один шаг не туда – сам понимаешь…

– В ближайшую неделю не буду! – хитро щурится Желтовский, – А там поглядим…

Глава 5

В притихшей казарме Немцов почти не мигая, как в трансе, смотрит на пламя горелки из снарядной гильзы….

– О чем задумался, Коля? – подсаживается рядом Волошенюк, – С тобой все в порядке? Не заболел?

– Полный порядок! Все в ажуре… Свет вот впитываю по крупицам, смотрю на него и душа поет. Завораживает… Забываешь обо всем, что здесь с нами происходит. Какой он все-таки прелестный и безмерный. Он словно танцует! Радостно так… В последнее время чувствую как мрак в меня вливается, заполняет почти до глотки… Рвет изнутри! Липнет везде как клейка сеть или трется об кожу, как взлохмаченный зверь, давит отсутствием пространства, черный бездонный Монолит! Как будто тонешь… В пучине адской. Что за сила здесь обитает?

– Сила она наверно вообще одна! – замечает Волошенюк, – только меняет одежды и маски, как актер в театре! И имя ей сама Жизнь! Все ее игры и наблюдаем в изобилии…. И пытаемся понять и ее и себя!

– А как же Смерть? Боль, утраты… Пороки и преступления разные? Всякая гнусность и змеиная ложь?

– Ее теневая сторона! Все мы отбрасываем тени… И носим Бездну внутри! И способны и на высокое самопожертвование и на бессмысленную жестокоть. Когда руду плавят, всегда шлак остается! Когда возделывают урожай, остается грязь. Так и здесь… Мир – это процесс, становление, движение вперед! А при каждом движении есть и сопротивление, и заблуждения. Без этого видимо никак!

– Все равно неправильно это. Свет с мраком не сочетается никак! Жизнь должна быть цветущей, без изъянов и боли… А тут словно болезнью пораженное! Живое должно постоянно двигаться. А у нас как огромный корабль, который в трясине увяз…

– Страдания тоже чему-то учат. Дают бесценный опыт. Корректируют курс! Заставляют работать над собой. Раздвигают границы привычного наконец. Дают посмотреть на себя со стороны.

– Это все хорошо, если не переборщить! Если на краю обрыва стоять и раскачиваться все сильнее, рано или поздно вниз рухнешь… Или чем дальше и глубже в воду заходить, не умея плавать, кроме предсмертного дна ничего больше не увидишь!

– Да пусть хоть что перед нами встает! Сколько бы ни было! Тут все от силы человека зависит… Какие бы испытания и катастрофы не сваливались, даже если все разъяренные дикие силы на него обрушаться! Есть в нас что-то такое особенное глубоко внутри, перед чем любая природная мощь отступает… Наши предки на утлых кораблях в шторм пускались и побеждали морскую стихию и себя самих. Вот на них и надо равняться.

– Замечательно, когда есть на чем плыть! Или на что опереться… У нас кроме мрака и голых камней и нет ничего! Ни одной доски для какого-нибудь судна или даже лодки! Так что у нас как-то по-другому складывается, Толик! Мы больше в волнах тьмы болтаемся, еще удивительно долго. Просто чудо какое-то!

– Чудес не бывает! Есть наша воля и способности. И благоприятные условия. Тогда и выстраивается гармония с внешним миром, когда получается все легко. Вот и зовем это Удачей и Чудом! На самом деле это результат предыдущей кропотливой работы…

– Нет в тебе романтизма, Толя! Все то, ты пытаешься объяснить и разложить по полочкам, а нужно ли это! Может что-то должно оставаться Тайной и в этом вся прелесть Жизни?

– С чего ты взял? Я за смелые и необычные проекты! Только без суеверной шелухи! Любое явление должно опираться на разум. А разные смутные призраки только смущают рассудок и ведут на болотные тропы, как в сказках…

– Мечты, даже самые сумасшедшие, дают простор для свершений, окрыляют, если хочешь… Заставляют переживать обычные вещи по-новому! Раскрашивают полотно серой обыденности яркими цветами…

– Только чтоб они пустыми и бесплотными не оказались! Излишние мечтания и томные чувства, тоже ни к чему хорошему не приведут! По мне так лучше больше дела, поменьше зефирных грез… Из сладкой дремы, сам по себе паровоз не появится, и хлеб на стол сам не свалится! Тут серьезно поработать придется! Так что, если что-то хотим получить, необходима блистающая как молния мысль и действие! Вот формула на все времена…

– Чего вы там галдите, как чайки на пирсе? – с лежанки недовольно приподнимается Чернышов, – Дайте поспать! Скоро на пост заступать, а вы разорались, как радио в выходные! Никакого покоя нет. То фриц бомбит, то вы кудахчите, как девицы на лавочке… Сил нет! Еще и время на пустую болтовню находите, шли бы куда-нибудь, занялись чем полезным!

– Мы тихо… Спи уже! – улыбается Немцов, – Если тут не разговаривать, так совсем умом помешаться можно. Здесь нужно всегда тонус поддерживать естественно-человеческий. А то мигом во мрак обернешься… И моргнуть не успеешь! Бдительность самого себя необходима. Об общении тоже не забывать! И беседовать с кем угодно, хоть с камнями….

– Точно! Это очень важно. – поддерживает Волошенюк, – Нас сейчас это только и связывает, пока еще что-то лопочем друг другу, а то разлетимся по углам, как искры от костра. И быстро потемнеем, как эти глыбы угрюмые… Тут грань между Жизнью и Смертью очень тонкая… Только шагни не туда!

– Да ну вас! – прячется в темноте нар Чернышов, – Сейчас начнете всякую лабуду собирать! От скуки… Вот ведь неймется людям ночью! Все я спать! Шепчитесь там, только не во весь голос! Отдохнуть надо перед дежурством…

– Да мы и так как мыши, Леша! -улыбается Немцов, – Давай, закрывай уже глазки и посапывай уже! Уносись во сне, где светло и красочно, и где есть что пожевать… Потом расскажешь!

– Замечательно бы было через сон отсюда вырваться, улететь к своим! На тот берег… Быстро и незаметно для врага! – мечтательно произносит Волошенюк, – Может когда-нибудь люди так научатся?

– Это из области магии! – скептически хмыкает Немцов, – Там чего только нет… И шапки-невидимки, и сапоги-скороходы и скатерть самобранка! Нам бы она больше всего не помешала, чтоб поесть досыта, хоть раз…

– Раньше и тарантас без лошади, и телефон были немыслимы, из сферы фантазий и колдовства! Про электричество и авиацию я вообще молчу! Однако теперь это обыденные вещи… Кто знает, куда еще шагнет наука!

– Ковер-самолет тебе надо выписать, Толик! – доносится из темноты голос Чернышова, – Вместо «Илюшки»! Пулемет на узорчатую роспись поставишь, и будешь строчить по фрицу, только бороду не забудь отпустить длиннющую как у восточных колдунов, до полноты картины! Ты ведь как раз стрелок-бомбардир по специальности, вот и дерзай, громи врага под волшебными облаками! Ох, вы сказочники! – зевает Алексей, – Послушаешь, так и как тепло становится, как дома…

– Ты вроде спать собирался? – смеется Волошенюк, – Что уже желание пропало? Интересно стало?

– Уснешь тут с вами, полуночниками! Горазды языками чесать, народ смущать…

– Утро уже! На часы глянь… Солнышко поди уже выкатилось в своей огневой мощи и величии! – отмечает Немцов, – Вся природа пробуждается, а ты дрыхнешь, как медведь в берлоге…

– Да тут ночь всегда! Солнце оно может, где и катается, но только не у нас! – ворчит Чернышов, – Подземное царство мрака и вечного холода! Обитель мертвых… Преисподняя в чистом виде! Может попы и правы насчет ада? Где ж тогда Рай?

– Рай у нас внутри… – неожиданно заявляет Волошенюк, – Это наше самое настоящее, наша суть, это наши поступки, то что мы делаем! То что можем и должны, и даже сверх этого… Тот свет который несем в мир! То лучшее, что мы способны дать другим…

– Это что мы ангелы что ли, по-твоему? – усмехается Немцов, – Сильно приторно и старорежимным нафталином попахивает, какой-то поповщиной несет, не по-комсомольски! И вообще у нас с этой пернатой братией цели разные. Они охмуряют людей, как сон напускают соблазнительный и коварный, а мы наоборот просвещаем и ведем к новым горизонтам.

– Может и ангелы, отчего нет? По небу тоже умеем летать! – усмехается Волошенюк, – Только крылья у нас стальные, а не куринно-пушистые, и вместо сердца, что? «Пламенный мотор»! Может мы, и покруче их будем! Засунь в наше подземелье этого херувимчика, я бы посмотрел на него! Через пару часов умчался бы к себе, под облака! На пуховые эдемские перины… А мы уже не одну неделю во мраке красным пламенем горим! И еще сможем…

– Да мы все сможем! – потягивается, разводя руки в стороны Чернышов, – Только дай цель! Мы ее мигом в прорези мушки поймаем. И ни архангелы, ни бесы, нам ни чета… Мы – строители новой эры Коммунизма! «Мы наш, мы новый мир построим…» И никто нас не остановит, никакая фашистско-буржуйская мразь!

– У нас врагов еще много! – задумывается Немцов – И сила у них тоже приличная! Немало придется приложить усилий и времени, пока мы эту гадость с земли выведем…

– Зато какой будет результат! – подмигивает Волошенюк, – Мир станет прекрасным садом, вернется к изначальной Красоте и Счастью! Никто никого не будет убивать и мучить… Вот тогда мечта всех нормальных людей и осуществиться!

– Славно мы заживем после Победы, ребята! – потягивается Чернышов, – Города возведем лучше прежнего! Заводы громадные, машины новые… Вся прогрессивная мысль найдет в нашем обществе свое полное воплощение! Все изменится кардинально. Все известные блага будут доступны. Люди будут наслаждаться тем, что создали! Каждый день будет праздником! Нам и ангелы позавидуют, ежели они есть, где… Мы невозможное и невообразимое сделаем повседневностью!

– По сравнению с этим подземельем, любой день, любое место райскими кущами покажется… – задумчиво вздыхает Немцов, – Когда же наше заточение кончится?

В дрожащем мареве тьмы раздается крадущийся шорох. Слышится шарканье и «журчание» осыпающегося песка… Все оборачиваются. Вбегает запыхавшийся Скибин.

– Братва! Наши фрицев бомбят! Айда наверх к амбразурам… Дело мировой важности есть! Подсобить надо… Да поживей вы! Чего вялые такие?

– Десант что ли? – вскакивает с лежанки Чернышов, – Дождались? Ты уверен?

– Что там, Ваня? – поворачивается Волошенюк, подхватывая трофейный автомат, – Наступление началось?

– Неужели наши? – замирает Немцов, – Канонаду слышно было, высадка штурмовых отрядов началась?

– Не совсем! Давайте за мной… По дороге все объясню! Некогда сейчас трепаться!

– Ух ты, какой загадочный и суровый! – собирается Волошенюк, засовывая гранаты за пояс, – Вас какая сегодня муха укусила? Один сонный как бирюк ворчит, другой весь взбаломошный, как дельфийский оракул вещает смутными фразами. Все такие интересные становятся!