Хранить вечно

– Приветствую тебя, трибун! – громко сказал Саксум, поднимая ладонью вперёд правую руку. – Как дорога? Говорят, на перевале уже лежит снег?

– Кто ты такой, и что тебе нужно?! – крикнул префект неожиданно тонким для его комплекции голосом.

– Невежливо отвечать вопросом на вопрос, – сказал декурион. – Я полагал, что трибуну-латиклавию знакомо это простое правило?

– Я ещё раз тебя спрашиваю, что тебе нужно?!

– Мне нужно знать – лежит ли на перевале снег? – спокойно сказал Саксум. – Разве ты с первого раза не расслышал мой вопрос?

– Кентурион! – не оборачиваясь, позвал префект. – Убрать с дороги этого придурка!

Кентурион кивнул своим всадникам, и двое из них тронулись с места, поднимая и беря наизготовку свои трагулы.

– Трибун! – по-прежнему обращаясь к префекту, громко, но спокойно сказал Саксум. – Я бы не советовал тебе делать резких движений! У тебя очень незавидное положение. С обеих сторон дороги, на склонах, сидит полсотни моих лучников. У меня за спиной, – он ткнул большим пальцем через плечо, – две турмы кавалерии. Вон они – на вершине холма, можешь посмотреть… А у тебя за спиной – твой обоз, который перекрыл тебе выход на равнину. Ты загнал себя в ловушку, трибун! Так что тебе лучше ответить на мой вопрос!

По рядам легионеров прокатился ропот. Все крутили головами, безуспешно пытаясь разглядеть в густых зарослях, покрывающих склоны лощины, невидимых стрелков. Всадники поспешно надевали шлемы и снимали с сёдел притороченные к ним щиты.

– Чего тебе надо?! – крикнул префект, тоже озираясь и вертя головой во все стороны, он явно нервничал; лошадь под ним приплясывала и, роняя пену, грызла удила.

– Я тебя уже в третий раз спрашиваю, трибун: лежит ли на перевале снег? Неужели ты не способен ответить на такой простой вопрос?

– Нет там никакого снега! – раздражённо крикнул Рет. – Всё?!

– Значит, нет, – покачал головой декурион. – А я так полагал, что уже лежит. В прошлом году, понимаешь, в это время там уже лежал снег…

– В прошлом был, а в этом – нет! Что ж тут такого?!

– Странно, странно… – вновь покачал головой Саксум. – Как же так? Середина октября – и нет, понимаешь, снега?

– Это всё?! – крикнул трибун, видно было, что он теряет терпение. – У тебя больше нет вопросов?!

– Почти всё, – уточнил Саксум. – Ещё два небольших вопроса и будет всё… Вы же идёте из Ламбессы, не так ли? Как там лега́т? Надеюсь, здоров?

– Здоров, здоров, что с ним сделается! – нетерпеливо отозвался префект. – Ещё что-нибудь?!

– А его возлюбленная А́мата? Здорова ли она?

– Что ещё за Амата?! – воскликнул трибун, пытаясь удержать на месте свою пляшущую кобылу. – Нет у легата никакой Аматы! Его жену зовут Ли́вия! Ли-ви-я! Она живёт в Роме! И всегда жила в Роме!

– Это странно, – удивился Саксум. – Все знают про Амату – возлюбленную легата Долабе́ллы. А ты был, понимаешь, в Ламбессе видел легата, наверняка общался с ним и не знаешь, кто такая Амата. Я начинаю сомневаться в твоей правдивости, трибун! Отвечай мне: кто ты такой и куда ведёшь свой отряд?!

Префект вспыхнул.

– Я – Гай Корнелий Рет! Трибун-латиклавий! – наливаясь кровью и надрывая глотку так, как будто до Саксума была, по крайней мере, пара стадиев, заорал он. – По высочайшему приказу проконсула и легата Пу́блия Корнелия Долабеллы веду вверенный мне отряд в крепость Тубуск!.. – голос его на последнем слове сорвался и дал петуха. – Вот! – префект выдернул из седельной сумки свиток со свисающими с него печатями и поднял его высоко над головой. – Вот приказ самого́ проконсула!

– У тебя даже есть приказ проконсула, а ты не знаешь, кто такая Амата?! – показательно изумился Саксум.

– Не знаю я никакой Аматы!! – завизжал, совершенно уже теряя лицо, Гай Корнелий Рет. – Прочь с дороги, хам!! Или я отдаю своим людям приказ идти в атаку!!..

И тут совершенно неожиданно расхохотался кентурион. Он смеялся громко, самозабвенно, то наклоняясь к са́мой холке коня, то вновь откидываясь в седле, всхлипывая и вытирая тыльной стороной ладони проступающие слёзы, он смеялся так заразительно, что окружающие, не понимая в чём дело, тем не менее тоже начали похохатывать. Один только Гай Корнелий Рет, префект и трибун-латиклавий, не участвовал в общем веселье, он очумело вертел головой по сторонам, не в силах понять причину этого неуместного смеха, так и забыв опустить задранную руку с высочайшим приказом.

– Ты – Саксум! – отдуваясь, сказал кентурион, наконец обретя дар речи. – Я тебя узнал! – он тронул коня и, выехав из строя, двинулся к декуриону. – Амата – это любимая сука легата, – проезжая, кинул он через плечо Гаю Корнелию Рету. – На редкость противная и визгливая собачонка! Ты разве не знал? Он же тебя просто проверял, Гай!

Кентурион подъехал вплотную и протянул Саксуму руку. Теперь и Саксум узнал его. Это был Марк Проб – командир одной из кентурий, отличившихся в памятном бою при Та́ле. Саксум, помнится, со своей декурией прикрывал ему тогда левый фланг. Давно это было. По местным меркам – очень давно. Целых три года тому назад.

– Привет тебе, Саксум! Привет, дружище! – Проб широко улыбнулся. – Никак префект Тит Красс выслал тебя нам навстречу? Очень благородно с его стороны!

– Привет и тебе, славный Марк! – Саксум крепко пожал протянутую руку. – Тебя не узнать! Ты зарос, как какой-нибудь вшивый мусула́мий. По-моему, борода тебе не идёт.

– Надоело бриться, – отмахнулся кентурион. – Наш новый легат, в отличие от старого, носит бородку. Поэтому у нас сейчас самая настоящая вольница: хочешь – брейся, а не хочешь – ходи так… – он выпятил челюсть и пошкрябал пятернёй в своей короткой курчавой бороде. – Я, например, решил ходить так… Ну что, ты пропустишь нас в Тубуск? Или нам придётся биться с твоими несуществующими лучниками?

Саксум улыбнулся:

– Догадался…

– Это было несложно, – насмешливо сморщил нос Марк Проб. – В этих краях лучники – все поголовно кретяне. А от них за добрый стадий разит чесноком и бараньим жиром. Здесь, в лощине, ветра совсем нет, так что я бы их унюхал сразу… Насчёт двух турм кавалерии ты тоже пошутил?

– Да, – кивнул Саксум. – У меня здесь всего лишь одна декурия. Мы ведь, понимаешь, – самый обыкновенный патруль.

– Ловко, ловко… – одобрительно покивал Марк Проб.

– Дай команду своим людям, – сказал Саксум, – пусть двигают дальше. Не надо здесь надолго задерживаться. А то, не приведи бог, объявиться кто-нибудь действительно опасный. У кого действительно есть две турмы кавалерии.

– На Такфарина́са намекаешь?

– На него, родимого.

– Шалит?

– Не то слово! Пять дней назад у нас тут целый отряд фуражиров пропал. Шестнадцать либертинов, понимаешь, плюс декан. Потом труп декана подбросили под наши ворота… Они его привязали к лошади и таскали по земле. Долго таскали – у него всё мясо с костей слезло.

– А либертины?

– А о либертинах – ни слуху, ни духу. Никого из них не нашли. Ни живым, ни мёртвым… Думаю, рабами они теперь у местных вождей… А может, у Такфаринаса в войске. И через пару месяцев сюда придут, нас, понимаешь, резать.

Кентурион крякнул:

– Эх, не додавили мы в прошлом году этого Такфаринаса! Была же возможность! Совсем ведь было прижали его!.. А теперь что? Теперь, с одним-то легионом, – пойди, догони его в этих песках!

– М-да, – согласился Саксум, – аукнется нам ещё уход «испанцев», ой, как аукнется!.. У нас тут людей не хватает, дыры всё время латаем, а у Такфаринаса, понимаешь, армия растёт день ото дня… Вы, кстати, к нам или куда дальше?

– К вам. На усиление.

– Это хорошо! Лишняя кентурия нам сейчас никак не помешает. А кавалерия – это вообще здорово! Это то, что больше всего сейчас нужно. Мусуламии своими конными разъездами нас уже задёргали. Шастают, понимаешь, по всей округе, как по собственному двору… Вы, кстати, никого не видели по дороге?

– Нет, вроде…

– Ну всё равно, – махнул рукой Саксум, – Всё равно вас уже давно заметили. Так что давайте, не стойте, двигайте в крепость.

– Далеко тут ещё?

– Нет, – покачал головой Саксум, – тридцать стадиев. Через час будете на месте. Давай, кентурион, давай, не стой, командуй!

– Э, нет, – возразил Марк Проб, – командует у нас теперь исключительно трибун-латиклавий. А мы все так – у него на побегушках, – он придвинулся поближе к декуриону, наклонился к нему и, ткнув себя двумя пальцами под бороду, заговорщицки шепнул: – Во, как он мне надоел за эти дни, трибун-латиклавий этот! Хоть волком вой, надоел! Петух столичный!.. – впрочем, он тут же распрямился и, повернувшись к отряду, как ни в чём не бывало крикнул: – Всё в порядке, трибун! Можно ехать!

Префект важно кивнул и дал отмашку. Послышались передаваемые по строю команды, вновь зашаркали ноги, зафыркали лошади, загомонили приглушённые голоса, – войско двинулось.

Марк Проб и Саксум съехали на обочину, пропуская мимо себя колонну. К ним подскакал Гай Корнелий Рет. Широкое лицо его пылало праведным гневом.

– Это возмутительно! Это переходит всякие границы! Я незамедлительно по прибытии сообщу о произошедшем инциденте префекту Титу Крассу. Ты обязательно будешь наказан. Как там тебя? Саксум, кажется?

– Декурион второй декурии третьей турмы Симо́н Саксум. К твоим услугам, трибун! – Саксум приложил кулак к своей груди.

– Декурион?! – глаза Гая Корнелия Рета, казалось, вот-вот выпадут из глазниц. – Простой декурион?! И ты посмел?!.. И ты мне?!.. И ты?!.. – у трибуна кончился воздух и он, поперхнувшись, замолчал.

– Я преподал тебе небольшой урок, трибун, – не дождавшись продолжения, спокойно сказал Саксум. – Ты шёл без передового дозора, без бокового охранения, ты выслал вперёд двух неопытных ротозеев, ты позволил себе войти в лес, не убедившись, что в этом лесу тебя не ждёт засада. А ведь здесь война! Здесь самая настоящая война. Мы только за последний месяц потеряли, понимаешь, сорок три человека! Если тебе не жалко своей собственной жизни, то пожалей хотя бы своих людей. Или ты жаждешь повторить германский «подвиг» Квинти́лия Вара?!.. Ты, конечно, можешь сообщить обо всём случившемся префекту. Но учти, что я тогда тоже буду вынужден доложить ему обо всём. Обо всём! Со всеми, понимаешь, подробностями!

Некоторое время Гай Корнелий Рет, бледный, с двумя пунцовыми пятнами на щеках, раздувая ноздри, яростно ел наглого декуриона глазами. Саксум не отвёл взгляд. Тогда трибун ударил свою сарматскую кобылицу шпорами в бока и, рванув поводья, кинул её вверх по склону.

– Ты нажил себе врага, – проводив трибуна взглядом, задумчиво сказал Марк Проб. – Такие обид не забывают.

– Ничего, – ответил Саксум. – Как-нибудь переживём. Одним врагом больше, одним меньше…

Он поднял руку и призывно помахал Олусу Кепе, всё ещё гарцующему вместе с нумидийцами на вершине холма. Кепа тоже помахал ему рукой и двинулся вниз. Взгляд декуриона вновь зацепился за роскошный, белоснежный с яркой красной каймой, плащ удаляющегося трибуна.

– Послушай, – спросил он Марка, – а почему он такой чистый? Прям светится! Ведь как-никак шесть дней в пути.

– Ты не поверишь, – усмехнулся кентурион, – у него целый короб этих плащей. Он их меняет чаще, чем наш кесарь своих юных любовников.

– Во как! – Саксум потёр пальцем нос. – Почему-то я не удивлён. Давно он из Ромы?

– Меньше месяца.

– Это чувствуется, – сказал Саксум. – Ладно, посмотрим, что будет, когда кончится его запас плащей… Кстати, что там в Роме? Какие новости? Какие сплетни? Как кесарь? Надеюсь, здоров? И вообще… Мы ведь тут сидим, понимаешь, как в каменном мешке, – ничего не знаем.

– А что в Роме, – пожал плечами кентурион, – в Роме всё по-прежнему. Траур. Кесарь оплакивает Друза…

– Подожди-подожди, – Саксум потряс головой, – ты хочешь сказать, что наследник великого Тиберия… умер?!

– А ты что, до сих пор ничего не знаешь?!

– Я ж тебе говорю – мы тут сидим, как на острове. До нас новости доходят… как наши деньги за службу: потёртыми, урезанными и всего три раза в год…

В этот момент к ним подъехал Кепа.

– Звал, декурион?

– Да, – сказал Саксум. – Давай дуй к Тубуску – там где-то Маммас со своими людьми сюда скачет. Перехватишь его, скажешь, что всё в порядке, свои, мол, идут – отряд из Ламбессы. А то, не дай бог, он нашего трибуна-латиклавия первым встретит. Маммас не я – он ведь, понимаешь, разговоры разговаривать не станет, он на руку скор.

Кепа редкозубо улыбнулся:

– Интересно знать, а чего это у трибуна рожа такая перекошенная? Как будто он только что полную лопату дерьма съел. Что ты ему такого сказал, декурион?..

– Разговорчики! – строго оборвал его Саксум. – Ты приказ слышал, солдат?! Вот и выполняй! И быстро!

Кепа сделал испуганное лицо и, стрельнув глазами в сторону кентуриона, молча отъехал.

– Дисциплина? – сочувственно спросил Марк Проб.

– Дисциплина… – вздохнул Саксум. – Прям беда! Впрочем, – сейчас же поправился он, – у нас в а́ле – ещё ничего, без особых происшествий. В карцере, во всяком случае, уже давно никто не сидел. И вообще, наш префект предпочитает денежные штрафы. Казну, говорит, надо беречь! Удар денарием, говорит, куда действенней удара розгой.

– Мудрый человек, – заметил Марк.

– Что ты! – согласился Саксум. – Ума палата!.. Только вот денариев, понимаешь, уже практически ни у кого не осталось.

– Кстати, – вспомнил кентурион, – где два моих разгильдяя? Надеюсь, твои люди не отправили их к праотцам?

– Обижаешь, – сказал Саксум. – Мы работаем чисто. Лежат твои разгильдяи целые и почти невредимые связанными в кустах… Ты уж там проведи с ними разъяснительную беседу.

– Это будь спокоен, – заверил его Марк. – Отведают они у меня розог. Я им на спинах такие рисунки понарисую – любо-дорого будет посмотреть.

– И это правильно… – одобрил Саксум. – Да! – вспомнил он. – Так что там стряслось с Друзом?

– Друз умер, дружище, – покачал головой кентурион. – Уже почти два месяца назад.

– Вот видишь! – возмутился Саксум. – А мы тут до сих пор ничего не знаем! Я ж тебе говорю – сидим тут… как эти… А что случилось-то? Он ведь был не намного старше нас с тобой.

– Какая-то лихорадка, – пожал плечами Марк. – Три недели, говорят, бедняга мучился. Что только ни делали – ничего не помогло… А может, и не лихорадка вовсе. Ходят слухи, что отравили его. Как и несчастного Герма́ника.

– Понятно… – вздохнул декурион. – Опять одно и то же. Скорпионы в кувшине!.. Подожди, а кто ж теперь наследник?

– Да кто его знает… – почесал в затылке Марк. – Там есть, к примеру, Не́рон – приёмный сын Тиберия. Но, говорят, что Кесарь его не особо жалует… Там ещё есть трёхлетний Геме́лл – внук Тиберия… Там, наконец, есть племянник Тиберия Клавдий. Но, правда, ходят слухи, что он малахольный, Клавдий этот, так что это уж совсем вряд ли… Да и, вообще, кто может знать, что у нашего кесаря в голове? Возьмёт сейчас, к примеру, и ещё кого-нибудь усыновит. Того, о ком никто и думать не думает… Того же Се́яна, например.

– Да-а, – протянул Саксум, – дела-а…

Какое-то время они молча смотрели на медленно тянущуюся мимо них колонну легионеров, потом Марк Проб тронул декуриона за колено.

– Слушай, дружище, ты мне вот что скажи. Чего это ты прицепился к нашему Гаю Корнелию со снегом на перевале? Ты ж из него прям всю душу этим снегом своим вынул.

– Так ведь пароль, – отозвался декурион, явно думая о чём-то своём.

– Что ещё за пароль?

– Обыкновенный пароль: «Лежит ли на перевале снег?». Отзыв: «Снега на перевале нет, хотя в прошлом году в это время уже лежал». – Саксум посмотрел на кентуриона с удивлением. – А ты что, тоже пароля не знаешь?

– Подожди-подожди, – нахмурился Марк. – Какой ещё снег? Что за снег? Ты о чём?.. А! – он хлопнул себя по лбу. – Это же старый пароль! Ну да! Ещё сентябрьский. В сентябре был этот пароль! Да ты что, сейчас ведь уже середина октября! Сейчас уже совсем другой пароль! Сейчас пароль: «Олени здесь водятся?». Отзыв: «Оленей нет, но газели приходят».

– Ну вот, видишь! – фыркнул Саксум. – Я ж тебе говорю, мы тут, как на острове, живём… А оленей у нас тут действительно отродясь не бывало. Это вы у себя в Ламбессе правильно придумали…

– Подожди! – прервал Саксума Марк. – Подожди!.. Так ведь ещё две недели назад к вам в Тубуск отряд ушёл – продовольствие вам везли, вино, снаряжение. Опять же жалованье солдатам – вторую выплату. Мой тессера́рий Гай Ска́вола отрядом этим командовал. И шестеро моих легионеров с ним ушли. Там подвод двадцать было. Канцелярию ещё какую-то вам из штаба отправляли. Вот с этим отрядом вам новый пароль и должны были передать.

Саксум медленно покачал головой. Улыбка сползла с его лица.

– К нам из Ламбессы уже почти два месяца никто не приходил.

Марк Проб помрачнел.

– Ты полагаешь – Такфаринас? – хмуро спросил он.

– Больше некому, – пожал плечами Саксум. – Мне жаль… Мне жаль, кентурион, твоего тессерария. И людей твоих мне тоже жаль.

Они помолчали. Потом Саксум кисло улыбнулся:

– Выходит, жалованья нам теперь ещё долго не видать.

– Да уж, – согласился кентурион. – На ваши сестертии Такфаринас сейчас где-нибудь в Ту́ггурте гуляет, девочек покупает, вино.

– Оружие он покупает, – мрачно сказал Саксум.

– И то верно…

– Шимо́н!!.. – вдруг раздался тонкий отчаянный крик со стороны дороги. – Шимон!!..

Саксум и Марк разом повернули головы. Из середины колонны, то и дело спотыкаясь о ноги, задевая идущих своей фуркой и далеко торчащими, неуклюжими палисадинами, к ним пробирался легионер.

– Шимон!!..

Сопровождаемый тычками и проклятьями, солдат выбрался наконец из строя и, подбежав, остановился перед всадниками – худой, грязный, обтрёпанный, со старым, помятым и поцарапанным шлемом, болтающимся на груди, с нелепыми палисадинами на плече и с широко распахнутыми, восторженными глазами.

– Шимон!..

– В чём дело, солдат?! – мгновенно закаменев лицом, жёстким командным голосом спросил кентурион. – Почему покинул строй?!.. Я тебя спрашиваю – в чём дело?!!

Легионера как будто ударили палкой. Он вздрогнул, втянул голову в плечи и, опустив глаза, виновато потупился.

– Подожди… – сказал Саксум. – Подожди…

Он медленно слез с коня и, подойдя, пристально вгляделся в лицо солдата. Сквозь многодневную, въевшуюся в каждую пору, грязь, сквозь обветренную и обожжённую солнцем кожу, сквозь потрескавшиеся губы и запавшие горячечные глаза стало зримо и неуклонно проступать другое лицо, лицо, когда-то давно виденное и так же давно забытое, провалившееся на самое дно памяти, погребённое там под пластами позднейших дней и событий, уже многие годы не приходящее даже во снах, – лицо десятилетнего мальчишки: скуластое, горбоносое, густобровое, с ещё по-детски припухшими губами и с широко посаженными, чёрными, всегда весёлыми глазами.

– Аше́р… – одними губами сказал Саксум.

Он шагнул к солдату и сгрёб его в объятья. Всё полетело в пыль – копьё, щит, поцарапанный шлем с обломанным гребнем, фурка, гремящие дурацкие палисадины.

– Ашер! – прошептал Саксум, прижимая солдата к груди, ощущая под горячей, нагретой солнцем кольчугой худое, костлявое тело и полной грудью вдыхая запах пота и пыли – запах дальней дороги. – А́ши!.. Братишка!..