«Я дал ей телефон аптеки и забыл сказать, что я – фармацевт… – подумал, снимая трубку телефона. – Ничего. Это не страшно». Набрал помер и сразу услышал низкий грудной голос: «Да?» – «Кло, это я…» – «Как хорошо, что ты догадался позвонить! – обрадовалась, как девочка. – Я так ждала… Ты и представить себе на можешь, как я ждала!» – «Звонка?» – пошутил слегка скабрезно. Ничего. Женщины это любят. Такая скабрезность все и сразу ставит на свои места. «Противный, – отозвалась, имитируя обиду. – О чем ты только думаешь…» – «О чем я могу думать, когда разговариваю с тобой? О философии экзистенциализма, вероятно?» – «Не трепи мне нервы. Я неважно себя чувствую…» Что ж, вот он и повод: «Кло, я забыл тебе сказать – я же фармацевт! – прокричал так, словно сообщал о том, что пожалован высшим знаком отличия республики. – Ты что принимаешь? Недомогание, сердце, голова? Что у тебя?» – «У меня… – протянула. – У меня – ты! Главное недомогание…» – «Ну эта болезнь не к смерти… – проворковал. – Она лечится легко и просто». – «Так приходи и вылечи!»
…Уже через десять минут он входил в знакомый подъезд. Теперь можно было и присмотреться. Конечно, невероятная для русского глаза чистота. Каменные плиты пола такого возраста, что заходится сердце. Какая умница, какой вкус: она их оставила как память, принцип. О, какая женщина, какая женщина… А лифт? Он ведь сделан по индивидуальному проекту. Разве серийная махина поместилась бы в этот зияющий провал XVII века? А лестница… Основа прежняя, только истертые ступени она велела заменить. Они точно из такого же мрамора, какой и прежде был, – вон сохранилась последняя ступенька марша. А перила? Этому матерому дубу – столетия. Какой цельный ансамбль, какой безупречный вкус…
Она уже ждала у дверей и, когда он вышел из лифта, повисла у него на шее, дрыгая ногами.
– О мой сюрприз, – кричала в голос. – О подарок судьбы!
– Тише, – пытался унять поцелуями, но она разошлась еще больше:
– Я люблю! И значит – я живу! – исходила криком. – Так поет ваш шансонье, и он трижды прав!
Вошли в прихожую, справа зияла раскрытая дверь и длинные вешалки со множеством верхней одежды. Перехватив его взгляд, она рассмеялась:
– Эти старые дома всегда вызывают странный восторг. Можно подумать, что наши предки жили лучше, интереснее нас…
– А что? – спросил с грустинкой в глазах. – Ты права. Помнишь? «Она ж, припав к его устам, ему промолвила: «Я вам отдать поистине хотела б в награду душу всю и тело, ведь я же знаю, что узда в мои бы руки никогда через другого не попала, и рыцарских голов немало торчит на палках над водой…»
– Эти стихи родились вместе с моим домом! – произнесла, ошеломленная то ли совпадением, то ли его познаниями.
– Это на четыреста лет раньше, дорогая. Пайен де Мезьер, начало восемнадцатого века, куртуазный роман… Ты не читала его, но ты угадала: тогда жили лучше и интереснее («На тебе, девушка, это вкусно, скушай и сойди с ума окончательно и бесповоротно»).
Взглянула странно:
– «И рыцарских голов немало торчит на палках»… Жестокое время.
Усмехнулся, взял ее за руку:
– Жестокость нашего времени абсолютна, Кло. И потому должны мы сами свое имущество хранить. У нас с тобой только одно достояние…
Обнял, она не сопротивлялась и позволила отнести себя на широкий диван.
«Вот это нам как-то привычней»… – подумал, осторожно снимая с нее платье, белье, чулки.
– Тебе не нравится, когда я полуодета? – спросила удивленно.
– Кло, ведь полуодетость – добавочный элемент возбуждения. Мне же достаточно твоего прекрасного тела…
Оно и в самом деле было прекрасным. Тонкая талия, выраженный, но не гипертрофированный зад, умеренная грудь без признака силиконового воздействия, длинная, красиво изогнутая шея, покатые плечи… Если бы все происходило в России, непременно сказал бы: лебедь белая…
– Поверни меня… – потребовала. – Это простонародный способ, но тебе понравится.
Еще бы! О юнкерские времена, о крики: «Ноги делаем так!» Кто бы мог представить, как мы «делаем» эти ноги…
И началось упоительное, непередаваемое, восторженное и бесконечное. Кло извивалась, вытанцовывая немыслимый, невозможный танец, слова, которые слетали с ее губ, казались удивительными, хотя постороннему, если бы он оказался за стеной, например, все озвученное показалось бы более чем странным:
– Не отпускай меня… Нет… Это я тебя не должна отпустить… Не должна… Я знаю: стоит всего лишь раз ошибиться и… Волшебство исчезнет! Навсегда! Боже, как удивительно! Ты облачаешь таким… таким… – Каким «таким», она не уточняла, но полковник прекрасно понимал, что именно она имеет в виду, и это возбуждало куда как больше, нежели прежняя полуодетость. Он уже не чаял занавеса, последним усилием воли удерживая в руке шнур, за который этот занавес тянут. Еще мгновение, еще… Нет, это невозможно, первый раз в жизни именно он потянет за этот шнур, хотя все предыдущие годы его тянули нежные женские руки, исходя великим криком удовлетворения и счастья. Неужели? Неужели на этот раз все произойдет иначе?.. Но в ту, последнюю долю секунды, когда он уже примирился со своим поражением, она вздрогнула, отяжелела и выбросила поток спутавшихся друг с другом слов, смысла которых он не понял, да и не старался, потому что свершилось. В две тысячи пятнадцатый раз (он считал свои победы, он вел им самый строгий учет) он оказался на высоте, и на какой… Ее можно было сравнить разве что с недалеким от этих мест Монбланом.
Он остался на диване, она бессильно распласталась на ковре, у его ног, ее подрагивающее тело все еще вызывало желание. Но сил – их больше не было.
– За все, за все тебя благодарю я! – проговорил так, будто только что сам сочинил, или вырвалось из глубины сердца, быть может… – «Восторг любви нас ждет с тобою! – запел по-русски. – Не покидай, не покидай…»
Она поняла.
– Какой красивый романс… – сказала, уже приходя в себя. – Наверное, русские – очень романтичный, светлый народ?
– Несомненно, – ответствовал бодро и уверенно. Незачем лить помои на собственный народ, пусть он и заслуживает этого. Тем более что, кто ее знает… жизнь и руководство, инструкции опять же учат, что всякое может случиться. Она не должна думать, что он являет собою классического Ивана, не помнящего родства. Это неблагородно даже для самого отъявленного антисоветчика, тем более – из бывших.
– И я так думаю… – кивнула. – Хотя то, что случилось много лет назад в России, печалит, не правда ли?
– Что ж… Ты права, печалит, вызывает гнев и неприятие. Но вправе ли мы винить в случившемся весь народ? Помнится, Пушкин – ты ведь знаешь, кто такой Пушкин? – так вот он утверждал, что и один человек есть весь народ!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Первое Главное управление КГБ СССР, политическая разведка.
2
Сотрудник личной охраны.
3
Управление «С» ПГУ – нелегальная разведка, нелегалы.
4
Пятый отдел ПГУ работал по Франции, Швейцарии, Италии, Югославии.
5
Школа «100» – специальное подготовительное подразделение ПГУ.
6
«К» – контрразведка, специальное подразделение ПГУ.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги