Ева. Грани миров
Мир оказался в кромешной мгле,
Люди забыли о том, что дорого,
Позволив случиться беде …
– Ты сейчас настоящий, или все же двенадцати летний юноша? – прокричал Ник, ожидая ответа. Он все еще наблюдал в окно, всматривался в мельчайшие детали, как из темноты раздался низкий хриплый голос: «Вряд ли настоящее обрадует, да и есть ли оно вообще».
Внимание Ника привлекло странное и, казавшееся неестественным, движение внизу. По улице бежали несколько десятков людей в форме хранителей. Их яркие, красные петлички светились в темноте. Пустая аллея наполнилась серыми точками, а звук ударов твердой подошвы по плитке разлетался эхом, заставляя массивные стекла дрожать. Ник испугался, окрикнул Анта, но никто не ответил. Он бросился в темноту, отмеряя верные цифры. Прямо двенадцать, направо восемь, дверь, яркий свет, еще восемь шагов, направо, золотая кнопка лифта. Стоп. Синие цифры указывали положение лифта и быстро менялись – одиннадцать, двенадцать. Он побежал обратно, повернул направо, еще направо в темный коридор, дверь, лестница. Ник замер и прислушался. Сердце бешено колотилось, в кровь выбрасывалась новая и новая порция адреналина.
Глухой, но хорошо читаемый звонок остановившегося лифта сорвал юношу с места. Длинными прыжками он преодолевал пролет за пролетом, пять, шесть, семь, восемь и, выскочив на улицу, услышал громкий мужской бас: «Вон он, за ним!» Раздались хлопки выстрелов, с глазами, полными страха, Ник побежал, что было сил к аллее. Звуки исходили издалека и много выше, но осознание опасности ускорило бег. Не чувствуя земли под ногами, Ник преодолел квартал висевших в воздухе домов, парк и поднял голову в поисках выхода, как вдруг его остановило что-то очень твердое. Тело отскочило и с хрустом упало на землю. Огромные металлические ворота невидимого ангара скрывались от посторонних глаз, но оставались существенным препятствием. Валявшийся на теплой, мягкой земле наблюдатель видел лишь продолжение, уходившей вдаль, зеленой аллеи.
– Осторожнее, мистер Ник, – произнес кто-то из темноты. На скамейке неподалеку, как ни в чем не бывало, сидел полный усач в красном сюртуке. Одной рукой Питер придерживал книгу, а свободной показал направление и добавил, – Ручка на уровне вашей головы, потяните вниз.
Ник быстро поднялся, нащупал в пустоте железную ручку, толкнул от себя и выбрался в холодную зиму. Позади раздались глухие крики: «Где он, куда он подевался», и сухой, низкий ответ сквозь усы: «Я видел! Он побежал вон туда, к главной аллее».
Путь до аэро занял считанные секунды. Транспортное средство взлетело вверх, и уже на высоте трёхсот метров, небо озарила яркая вспышка света, а средство передвижения поддалось силе воздушных масс, которая исходила снизу. Теплое, сильное облако толкнуло, а проникнув внутрь, согрело замерзшего беглеца. Ник потянулся к стеклу и увидел красные, резвящиеся на ветру, языки пламени, и черные клубы дыма. Город Анта, его Куб2 взлетел на воздух.
6.
– Ник, ты? Уже вернулся? Так быстро, – послышался женский голос из гостиной. Элис сидела в своем кресле. Рядом на низком деревянном столике среди разбросанных бумажных книг дымила чашка с горячим чаем, над которой висел большой, железный конус светильника. Неяркий, желтоватый свет падал в сторону, а по полу струились бледные тени догорающего камина.
– Быстро? Сколько меня не было?
– Минут пятнадцать, не больше. Я вот, всего-то прочитала, – Элис указала на книгу, – Несколько страниц. Холодно там?
– Да, холодно. То холодно, то тепло, то снова холодно, – пробурчал Ник себе под нос. Он подошел к окну и застыл.
На мгновение показалось, что по комнате пробежало тепло и запах лета, сочных зеленых деревьев и цветов, но то, что видели глаза, заставило сомневаться. Внутри, в районе солнечного сплетения родилось и наполнялось силой сомнение. Оно учащало пульс, напрягало органы чувств, извлекая из памяти картинки прошлого. На одной из них мальчик, лет шести. Он сидит в песочнице и строит причудливые строения, а шумные дети носятся вокруг и все время кричат. Рядом кривое дерево, распустившее белые цветки, и красный мяч на зеленой траве. Картинка не постоянная, она то всплывает, то прячется в глубине памяти, отчего формы и предметы не четкие, словно в пелене тумана. Ребенок спокоен, ибо предметы и веселые детские крики обычны. Обычно все, кроме ряби, ползущей вдоль невысокой деревянной ограды. Внезапно белоснежная, опоясывающая площадку ограда, начинает мерцать, и слой за слоем менять структуру, и цвет. Каждое следующее движение смывает очередной слой и очень скоро от белого цвета не остается и следа. Удивленный ребенок подходит ближе и видит серые, подгнившие, потрепанные временем доски, он протягивает руку и касается изогнутого гвоздя, который издает неприятный звук и оставляет на пальцах ржавчину. От испуга ребенок бежит к родителям в поисках защиты, но мгновение спустя происходит новое мерцание и все возвращается. Дерево, дети и белоснежная оградка.
Странности прошлого, точнее воспоминаний, казались игрой воспаленной фантазии, мозг придумывал несоответствия, внушая хозяину исключительность, но тут же упирался в стену критики. «Подумай об этом, подумай об этом», – звучали слова Анта. Сложно даже представить, что мир, каким его видят и слышат, другой, а допустить наличие искусственно внедренного творца и вовсе невозможно. Ник прикоснулся кончиками пальцев к стеклу и почувствовал его гладкость, и прохладу. На стекле остался след, который медленно растворялся. Прикасаясь к предметам, Ник прошел по комнате. Он еще не понимал, что именно ищет, но уже понимал почему. Фактура дерева, обрамлявшего картины; тепло камня, из которого сложен камин; скрип деревянного пола; хруст красной кожи, обтягивавшей кресло, – выглядели, звучали и пахли узнаваемо, и казались максимально натуральными. Но какие они на самом деле?
«Подумай об этом. Ева анализирует тебя, выстраивая вокруг неповторимый индивидуальный мир». Зрачки Ника расширились, мотор в груди ускорил обороты, он посмотрел на Элис. Он не мог даже допустить, что Элис, милая Элис не такая, какой он ее видит. Стало по- настоящему страшно и больно. Ник закрыл глаза. В комнате повисла тишина, наполненная треском догорающего дерева и шелестом переворачиваемых страниц.
– Элис, ты помнишь свое детство?
– Да, у меня было прекрасное детство. Помню не все и не четко, но яркие страницы, да.
– А не яркие?
– Не яркие тоже были, но к чему они мне?
– Они часть тебя, как мое прошлое – часть меня. Я говорю о том прошлом, которое сформировало нас, которое должно быть у каждого свое. В детстве мы часто ходили в пустошь, далеко за Нейм, в красную зону, и там …
– Там радиация, и чем дальше от Нейма, тем больше. Мы тоже ходили в пустошь …
– Все ходили в пустошь. Потом мы возвращались и в ночи у костра слушали рассказы о времени, когда это произошло. Война, заражение, и новое время в Неймах. Мы все знаем одну историю, слово в слово. В моем прошлом нет меня, а в твоем нет тебя. Наше прошлое – не конкретные люди, а образы, не конкретные события, а мутные слайды. Да, набор воспоминаний у каждого свой, но они сглажены и лишены шума. Зато есть настоящее. Нам явили эту реальность, а мы поколение за поколением ее принимаем и оберегаем.
– О чем ты говоришь? Новое время лучше прошлого, в котором правили Одни, – удивленно возразила Элис.
– И их оружие! – дополнил заученную фразу Ник, – В отличие от других воспоминаний, эти сохранились прекрасно. Я помню пустыню в мельчайших деталях, людей, их лица, одежду и прически. И все мы, все без исключения знаем, что новое время лучше того прошлого. Походы в пустошь – обязательный и достаточный элемент, но чего?
– Милый, что-то не так?
– Элис, эти воспоминания у всех одинаковые, как и воспоминания прекрасного детства и полной красок юности. В них нет разбитых коленок, и носов, нет драк, и нет болезней. Где все это? Ты скажешь, не было ни первого, ни второго, ни третьего, ведь мы живем в новое время. Тогда откуда у тебя это? – Ник взял Элис за руку. На запястье красовался шрам в виде латинской буквы «В».
– У Мари тоже есть шрам и она тоже не помнит, откуда он. Видимо, не все воспоминания обязательны, оттого просто забываются, – Элис подошла к Нику и обняла.
– В том и дело, что не обязательны, – пробурчал Ник и улыбнулся, – Для того, кто нас формирует.
Глава 2
Тени
Он пришел тихо, пробравшись утренним свежим ветром,
Дрожью по телу, сквозь толщи одежды,
В самое тонкое, самое слабое место,
Не оставив даже надежды.
Mysky «Они знают»
7.
Шесть месяцев пролетели, как один миг. Суровая зима сменилась сырой весной, а та уступила место яркому и зеленому лету. Ученые прошлого ошибались, предполагая, что планету ждало глобальное потепление. В ответ на причиненную боль, планета повела себя максимально разумно, наказывая нерасторопных жителей холодными и продолжительными зимами, удивляя ливневыми и ветряными вёснами, и радуя коротким, но теплым летом.
Жители Нейма научились справляться с капризами природы и приспособились к стачкам ее настроений. Зимой приходилось прятаться от ледяного дождя, который опадал с неба огромными, твердыми каплями. Набрав скорость, они ударялись о землю, и со стеклянным звоном разлетались на мелкие осколки. Наблюдать за явлением было одно удовольствие, ведь стеклянная дробь сопровождалась волшебной игрой света. Подобно триллионам маленьких бриллиантов, летящие во все стороны ледяные осколки распускали скучный, серый свет на сотни разных оттенков, которые, сливаясь друг с другом, образовывали причудливые узоры. Только вместе с красотой, природное явление несло и опасность. Твердые ледяные частицы больно ранили прохожих, которые теряли желание любоваться, и поскорее ретировались в безопасные места.
Ранней весной природа отмывала Нейм, густыми дождями, приправляя картину активными, шквальными ветрами. Царствующий ветер прогуливался по паркам и улицам, а податливые деревья покорно склоняли макушки. Но тирания длилась не долго, ее место занимала мягкая, вкусно пахнущая весна. Это было, пожалуй, самое приятное и восхитительное время года. Картина вокруг приобретала плотность, наполнялась жизнью и просто радовала глаз. При этом жителям, наконец, ничего не угрожало. Они могли часами прогуливаться по паркам, не опасаясь за здоровье.
Теплое время года длилось не долго, три-четыре месяца. В такие периоды стрелка термометра подрастала и часто поднималась выше сорока градусов, а пустыня, опоясавшая Нейм, напоминала о себе мелким и едки песком. Даже самый незначительный, нежный и ласковый ветерок приносил пылевые облака, которые подобно горячим танцорам, бодро кружили вдоль улиц и проспектов.
Громкий монотонный, скрипящий звук пробежал по пустынной улице и, отражаясь от редких строений, медленно затих. Сигнал раздавался ежедневно в семнадцать часов, свидетельствуя, а в определенные периоды настойчиво призывая, к окончанию работы. В первую очередь это касалось корпораций, всосавших в себя добрую половину жителей Нейма. Джениос – старейшая и одна из самых могущественных корпораций, чей потенциал не знал равных – три производственные площадки и несколько зон управления удовлетворяли более десяти процентов потребностей Нейма в еде, сопутствующих товарах, приборах и технике.
Работа в Джениос, как и в других корпорациях, строилась по строгим принципам, основанным на дисциплине, преемственности и квалификации. Правила Нейма запрещали возвышать одних людей над другими. Это прежнее время городило бесконечных директоров и управленцев, их заместителей, заместителей заместилелей и так до бесконечности. Став Одним, человек прошлого обретал черты, свойственные статусу, а высшей степенью мутации являлось превращение среднестатистического представителя вида в философа-мыслителя. Вот только мнение одного, даже самого опытного человека часто являлось ошибочным. Преемственность нового времени заключалась в равном доступе к желаемой позиции, а критериями служили опыт и знания.
Джениос активно взаимодействовала с другими корпорациями. Сейвас и Оптикум располагались южнее и юго-западнее, и специализировались на выпуске бытовых приборов. Там же, на востоке находилась новая площадка, которую назвали Неррис. Своим появлением она обязана росту численности жителей Нейма. Корпорации- близнецы Йенни и Лоррел занимали огромную площадь на севере, а Марджив гордо занимала восточную часть. Стоит отметить, что на корпорации распространялись те же правила, что и на всех остальных. Правило номер пять «Запрет сговоров», поощряло конкуренцию в производстве схожих категорий продуктов и товаров, но запрещало тайные соглашения, либо сотрудничество которые вели к нарушению интересов общества.
В считанные минуты площадь перед Джениос заполнилась людьми, ожила и загудела. Из узкого, темного коридора, рассеченного турникетами, повалили люди в серой форменной одежде с нашивками «Джениос». Лето выдалось сухим и жарким. Системы охлаждения кряхтя пыхтели, пытаясь доказать пригодность, но справлялись с трудом. Деревья, моля о пощаде, растопырили ветки, и клонились к земле.
– Как же много здесь работает людей! – Алекс прищурился от внезапного яркого света, осматривая площадь перед Джениос.
– Весь наш Нейм – это одна большая корпорация, – День повернулся в пол-оборота, взмахнув пухлой рукой. Невысокого роста с добрыми глазами парень с трудом поспевал за друзьями.
– И ведь в каждой производственной площадке столько людей, – согласился Ник.
– Сколько людей, столько идей, – улыбнулся День, – Хотя, какие идеи, надел на голову шлем и вперед к светлому производственному будущему.
Алекс, Ник и День дружили с детства. Школа-пансионат, куда родители отправили отпрысков на обучение, состояла из нескольких связанных корпусов. Вокруг учебного блока располагались жилые отсеки, где ребята и познакомились. Семилетних пацанов поселили в одной комнате, в крайнем блоке, на самом верхнем этаже. Тесная комната состояла из спальных мест и пары столов, но за долгое время стала родной, ведь детей часто оставляли в пансионате на несколько дней. Только если Алекса и Ника родители забирали часто, то вот День проводил в кампусе много времени. Полный ребенок с круглым лицом и красными щеками умел найти приключения на пятую точку, он рос активным, быстро соображал, остроумно шутил и, не смотря на тучность, умел постоять за себя и за друзей горой.
– Ник, братишка, ты сегодня с нами в Арго или снова в царство мертвых книг? – День улыбнулся, не ожидая ответа.
– В архив, – грустно протянул Ник.
– Маньяк. Как можно столько времени проводить в этом хмуром, плохо пахнущем месте, – парировал Алекс, – Пойдем, День, а то еще подхватим он него любовь к книгам.
Последние слова Алекс произносил уже в спину другу. Ник даже не обернулся. Детское увлечение историей переросло во что-то иное. День за днем, неделю за неделей он проводил в плохо освещенных и по-особому пахнущих помещениях среди высоких деревянных стеллажей, наполненных бумажными документами и книгами. Несмотря на то, что книги и документы были переведены в цифровой вид, и являлись доступными, Ника манили царапины и потертости обложек, цвет и запах листов, их складки, обрывы и заметки, написанные рукой человека, жившего много лет назад. Бумажная книга была живой, и обладала особой неповторимой энергией.
Обложившись книгами и альбомами, и забыв о времени, Ник с головой погружался в чтение. Он прятался в дальнем углу большого зала, там, где царили тишина и уединение. На самом деле выбор места не имел особого значения, архив популярностью не пользовался, отчего пыльный зал большинство времени пустовал. Увлекаясь процессом, Ник не замечал проходивших мимо людей, или, что еще интереснее, как начинал размышлять вслух. Услышав пространные размышления, доносившиеся из-за груды книг, случайные наблюдатели поворачивали головы и мило улыбались.
С момента знакомства и Антом прошло более полугода, а Ник ни на шаг не приблизился к пониманию загадочного человека и его мира. Короткое, словно вспышка, знакомство оставило море вопросов, которые впадали в бездну непонимания. «Ничего не было, тебе все привиделось» – убеждал себя Ник, а после прыгал в аэро, и летел на место взрыва. Капсула зависала над развалинами, а Ник внимательно рассматривал искореженный металл и обгоревшую растительность. Не найдя ответов, молодой человек возвращался в архив, и принимался за изучение мрачного и неоднозначного прошлого.
Добравшись до войн двадцатого века, Ник воскликнул, – Они всегда искали поводы. Причины копились годами, а вот поводы для начала самых кровопролитных войн придумывались в закрытых клубах за бокалом виски.
– Вы что-то сказали? – раздался мужской голос. Акустика помещения, наполненного большим количеством предметов, обманчива. Нику показалось, что голос исходил издалека, но каково было его удивление, когда, подняв голову над стопками книг, он увидел стоящего совсем рядом пожилого человека.
– Вы мне? – отрешенно спросил Ник.
– Извините. Вы размышляли вслух, мне понравились ваши слова.
– О, нет. Я задумался и …
Ник попытался отмахнуться, но незнакомец покачал головой, – Все в порядке. Разрешите, спрошу? А ваше мнение, для начала войны нужен повод?
Ник внимательнее посмотрел на собеседника и прищурился. Незнакомец был не высок, его голова светилась серебристыми волосами, а, наполненный неведомым огнем, взгляд проникал глубоко и гипнотизировал. Не по возрасту стройную фигуру украшал, застегнутый на все пуговицы, бежевый плащ, из-под которого выглядывал дерзкий черный воротник с разноцветной вышивкой. Нос незнакомца был манерно вздернут, и когда он говорил, то смотрел сверху-вниз.
Ник оперся подбородком на кисти рук, и задумался, а после тихо произнес, – Повод служил обоснованием того, почему люди должны были взять в руки оружие, пойти в чужую землю и там погибнуть. Истинные намерения подразумевались и, кажется, были понятны, но уже не имели значения. Когда над головами свистят пули, а рядом взрываются снаряды, ничто не имеет значения.
– Отчасти вы правы. Слова нужны тогда, когда есть слушатель. В последний раз они все сделали быстро, никого никуда отправлять не пришлось. Б-у-у-у-м! – незнакомец изобразил руками в воздухе шар и улыбнулся. В последнем слове низкий голос стал еще ниже и зазвучал угрожающе. Его речь не состояла из отдельных слов, подобно ручью она лилась и поглощала собеседника. Очарованный Ник отпрянул, понимая, что попадает в сети опытного оратора.
– Страшно и глупо.
– Почему же? Все зависит от цели. Если цель – уничтожение всего живого, то не нужны ни причины, ни поводы. Первый эксперимент боевого применения атомного оружия был признан успешным. Невероятная энергия, способная вмиг стирать с лица земли все то, что строили на протяжении сотен лет, бодрила похлеще любого наркотика. Время шло, килотонны сменились мегатоннами, а количество бомб исчислялось сотнями тысяч. Был ли у них шанс избежать большой беды? Нет, – он протянул последнее слово, – Там, где сошлись две самые мощные зависимости – сила и власть, правит не разум, – незнакомец слегка наклонился, – Я тоже люблю сюда приходить. Меня манят тишина и антураж, здесь удобно думать.
Незнакомец не спешил, при этом он не подбирал слова, подобная манера казалась естественной. В способе подачи было что-то несовременное и высокомерное, при этом его глаза светились великим знанием. Внутри старого, осунувшегося, покрытого морщинами и возрастными пятнами лица, жили два молодых, ярких, наполненных интеллектом, голубых зрачка.
– Что вы читаете? – поинтересовался незнакомец.
Ник обрадовался смене темы, потянулся к карте и приготовился ответить, как боковым зрением заметил в руке незнакомца небольшую книгу. Встретить человека с книгой в библиотеке не такая уж и редкость, но внимание привлек ее внешний вид. Серые страницы были сложены не так аккуратно, как это делали специальные станки и подсказывали, что книгу собирали вручную. Можно было предположить, что незнакомец держал блокнот для записей, но твердая, значительно выступавшая над листами, бежевая обложка говорила об обратном. Увидев любопытный взгляд Ника, мужчина провел большим пальцем по обложке, и убрал руки за спину.
– История, меня увлекает история, события и люди прошлого, – ответил Ник и кивнул на стопку из десятка сложенных друг на друга книг, – Вот тут время прошлое, а вот тут, – соседняя стопка была куда выше и массивнее, – Настоящее. Я пытаюсь понять и сложить события в линию.
– И как, получается?
– Нет, пока нет. Слишком много пробелов, пустых мест.
– Вы уверены, что двигаетесь в правильном направлении?
– Правильном направлении? – опешил Ник.
– Что события происходят одно за другим и именно так, как хранятся в памяти поколений? Память человека, далее малой группы людей, потом все шире и шире, и вот перед тобой история мира, написанная коллективным, многократно интерпретированным разумом. Мне кажется, в этих книгах истины ровно столько, сколько в ваших собственных воспоминаниях о вчерашнем дне.
– Ну как же, вот посмотрите, – Ник выдернул толстую, потрепанную книгу, – Вот здесь. История закономерная и последовательная смена, – но подняв голову, увидел, что разговаривает уже сам с собой. Ник приподнялся, посмотрел по сторонам, выглянул в длинный, пыльный коридор и, не обнаружив незнакомца, вернулся на место. Внезапно, в глаза бросилось что-то, чего на столе Ника быть не должно. Предмет лежал на самом краю, отдельно от остальных книг. Подойдя ближе, Ник свел брови и еще раз осмотрелся. На краю стола, отдельно от остальных, лежала та самая книга, которую еще минуту назад так трепетно держал в руках незнакомец.
Бежевая с подтеками времени обложка была пуста, на ней не было ни букв, ни символов, ничего. К основному телу книги она крепилась темно-коричневой тканью, похожей на бинт. Внимательно присмотревшись, обнаруживались подтеки клея и краски, которые заметно выступали и были нанесены уже поверх собранной книги. Первые страницы, как и обложка, оказались пустыми. Быстрыми движениями Ник пролистал несколько страниц печатного текста, пока взгляд не останавливается на двух маленьких буквах. Словно написанные детской неуверенной ручкой, буквы «МБ» сорвали Ника с места.
– Макс Брант? Не может быть!
Он бросился вдоль коридора, пересек длинный зал, спустился по лестнице два пролета, добежал до стойки сутулого архивариуса с пустыми глазами и поинтересовался, куда делся пожилой мужчина. Не дослушав вопрос, архивариус фыркнул и, удаляясь в свою коморку, прохрипел, что в библиотеке только один посетитель и это нервный юноша, стоящий напротив, а, предъявленная в качестве доказательства, книга вообще не из его архива.
8.
– Элис, Элис, ты дома? – прогремел Ник, врываясь в дом. Его встретили запахи готовящейся еды и знакомые звуки, которые доносились из гостиной. Помешивая шкварчащие и булькающие блюда, Элис порхала в ароматном дыму и пела: «On and on the rain will fall, like tears from a star, like tears from a star». Трехмерная проекция Стинга расположилась в центре комнаты и подпевала Элис. Закрывая от удовольствия глаза, она вытягивалась во весь рост, вставала на носочки и широко открывала рот. Наблюдая за Элис, Ник позабыл чем, еще секунду назад хотел поделиться. Он стоял в дверном проеме, в верхней одежде и наблюдал единение человека и музыки. Подпевая человеку из далекого, далекого прошлого, прекрасная Элис не заметила постороннего присутствия. Повторив несколько раз какие мы хрупкие, какие мы хрупкие, какие мы хрупкие, Элис грустно улыбнулась и замолчала.
– Элис! – прошептал Ник.
– Ник, я тебя не заметила, – обернулась блондинка, в ее глазах пробежало смущение, – Что? У тебя такой загадочный взгляд.
– Какая же ты такая красивая, Элис.
Спустя час молодые люди и их гости сидели за большим столом, уставленным блестящими приборами и свечами. Зажжённые свечи добавляли уют и уравновешивали разность характеров. Напротив спокойной хозяйки дома сидела бурная Мари. Невысокого роста, с длинными темными волосами и голубыми глазами девушка являлась воплощением неиссякаемей энергии. На худощавом, овальном лице выделялись острые скулы, а на щеках были рассыпаны еле заметные веснушки. Тело девушки украшало множество мелких рисунков-тату, а выглядели они так, словно их оставила неопытная детская ручка. Уж слишком мило соседствовали герои сказок и рунические символы.
Мари выросла без родителей. Они пропали, когда девушка была совсем маленькой. Отца Мари не помнила совсем, а вот мама сохранилась в памяти. Оказавшись в тишине, наедине с собой Мари закрывала глаза и представляла, как красивая женщина с волнистыми волосами и добрыми глазами качает детскую коляску и поет одну, и ту же песню. Уверенности в реальности воспоминаний добавляло и то, что Мари хорошо помнила последние слова песни: