Рукопись из тайной комнаты. Криминальный исторический триллер
Ева почувствовала себя очень неуверенно. Ей очень захотелось, чтобы Марис, большой, сильный и надёжный, оказался рядом. Но Марис в Финляндии учился строить подземные сооружения.
– Хорошо, что он хотя бы Ральфа привёз, – вздохнула Ева.
Она прекрасно понимала, что пятимесячный Ральф – пока совсем не защита. Но с ним было как-то веселее.
На всякий случай она выглянула во двор. Но ничего подозрительного не обнаружила. Дора, привязанная к колышку, мирно паслась на хорошо просматриваемом пригорке, а Ральф, которому строго-настрого запрещалось даже думать о том, чтобы пытаться выйти со двора, носился вдоль хорошо укреплённого Марисом забора, гоняя драный мячик.
Привычная и совсем не опасная картина несколько сняла напряжение. И Ева вернулась в комнату Густы. На всякий случай она задёрнула тяжёлые шторы, висевшие по обе стороны окна, и включила люстру. Вновь покрутив в руках ключик, она осмотрела комнату в поисках того, к чему же он может подойти.
Кровать, бюро, стул, табурет, и – за занавеской – шкаф.
И она решительно направилась в сторону занавески.
За занавеской действительно оказался шкаф. Там были простые деревянные полочки с вещами и самая обычная штанга, на которой висело несколько платьев, составлявших весь небольшой гардероб Густы.
И ничего, что хоть как-то бы запиралось.
Ева вторично осмотрела комнату, вновь заглянула под кровать, но ничего нового не обнаружила.
Вылезая из-под кровати, она, однако, заметила какую-то странную тёмную полоску в глубине шкафа за парадным платьем тёти Густы. Платье не доходило до полу, но, поскольку горела люстра, отбрасывало тёмную тень. Еве показалось странным, что тень не только не заканчивается там, где ей, казалось бы, положено было уже закончиться, но и становится какой-то узкой и очень тёмной
За неимением других идей Ева полезла в шкаф.
Сдвинув платья в сторону, она обнаружила некую щель на задней стенке шкафа. Стенка была не такой, как все стенки в доме. Какие-то стенки, совсем старые, довоенные, были серыми, каким и должен быть старый высохший брус. А какие-то стены – она знала, потому что однажды в детстве из любопытства проковыряла гвоздиком дырочку в стене, – были кирпичными – белого силикатного кирпича кладки 60-х годов. Это дедушка Евы когда-то перестроил и нарастил часть дома. Почему не весь дом, а только часть, она не знала. Да, собственно, никогда не задумывалась об этом. Как не задумывалась, почему перестройке не подверглась именно комната тёти Густы.
Итак, стенка была совсем не такой. Она была деревянной, но не из бруса, а – из гладких, хорошо пригнанных друг к другу полотен. Видимо, они просто чуть рассохлись от старости и отошли. Она просунула в щель мизинец. Полотно оказалось толстым, больше чем фаланга пальца.
– Странно. Зачем в шкафу, где дверцы из жёлтой занавесочки, делать такую массивную заднюю стенку? – подумала Ева.
И тут у неё мелькнула некая мысль. Она открыла дверь в комнату и, встав на пороге, ещё раз посмотрела на шкаф. Вот оно! С отдернутой занавеской несуразица бросалась в глаза – шкаф должен был быть намного-намного глубже!
– Фальшивая стенка! – пронеслось в переполненной новостями голове.
И, закрыв дверь, она ринулась на штурм очередной тайны.
Быстро выгрузив из шкафа немногочисленное тряпье, она обнаружила, что, казавшиеся неказистыми полочки имеют секрет. Они – складывались. Штанга тоже легко вынималась, и вот задняя стенка предстала перед Евой без декора и прикрас, такой, какой и должна быть потайная стенка.
Слегка подёргав и потолкав её, Ева обнаружила, что полотна не прибиты намертво, а скользят вдоль по каким-то направляющим, как в современных стенных шкафах. И она храбро принялась сдвигать их.
Открывшееся пространство было не совсем уж пространством. Всё его занимал огромный-преогромный, почти до потолка, старинный книжный шкаф. Точнее, два шкафа, сдвинутые вместе и образовавшие некий большой Шкаф. Тёмный и от возраста, и, видимо, от пребывания в темноте, он казался каким-то невероятным хранилищем целого сонма тайн, одним своим видом внушая робость и уважение.
Но отступление было уже невозможным! Она должна была во что бы то ни стало докопаться до сути. И она принялась храбро открывать все дверцы сразу.
Шкаф оказался доверху полон книгами. Большие старые книги тоже внушали уважение. Готические буквы на корешках – книги были, насколько могла судить Ева, сплошь немецкими, вызывали желание их потрогать. Но она отложила это на потом. Потому что на нижней полке шкафа действительно стоял сундучок. Довольно современный, во всяком случае, намного моложе мебели, хотя, скорее всего, старше самой Евы, он стоял себе внизу и манил отверстием, к которому непременно должен был подойти тот самый ключик из конверта.
Нет, само наличие такого количества тайн было больше, чем она могла вынести.
Теперь она понимала, почему Густа никого не пускала даже на порог. И была полна решимости докопаться до сути вещей.
Но посмотрев на часы, Ева поняла, что её домочадцы вряд ли будут с ней солидарны. Выглянув в окно, она обнаружила, что на улице не просто сумерки, а практически уже вечер. И несчастная Дора, белым пятном выделявшаяся на тёмном пригорке, того и гляди станет жертвой какого-нибудь ночного хищника. Её надо было срочно спасать.
И Ева, поспешно заперев дверь в комнату Густы, единственную в доме комнату, снабжённую запором – теперь-то понятно почему, быстро, босиком запрыгнула в резиновые сапоги, накинула куртку и, захлопнув калитку перед носом удивлённого Ральфа, помчалась выручать жалобно блеющую козу.
Вымолив у Доры прощение и подоив её, она отправилась кормить сбитого с толку нарушением распорядка Ральфа. Щенок был действительно обескуражен. Он как будто чувствовал, что что-то происходит, и силился, но не мог понять, что именно.
Она наполнила его миску, но он не кинулся, как обычно, жадно глотать, а, посмотрев на Еву, подошёл к ней и требовательно затявкал.
– Что с тобой? – попыталась она угомонить щенка.
Но по его взгляду поняла: Ральф отказывался есть один и хотел, чтобы хозяйка составила ему компанию. Ева и сама вдруг почувствовала, что проголодалась. Сварив себе большущую кружку кофе и накрутив бутербродов с лососиной, она уселась за клеёнчатый стол. Ральф внимательно следил за всеми приготовлениями и направился к миске, только убедившись, что она приступила к еде.
– Да ты прямо как моя мама, – усмехнулась Ева. – Тоже хочешь, чтобы я была сыта.
И она перестала торопиться.
Едва закончились кофе и бутерброды, зазвенел мобильник.
– Что случилось? – голос Мариса звучал так, будто он находится рядом, а не в сотнях километров. – Я тебе писал, ты не отвечаешь!
Она совсем забыла! Компьютер-то накрылся… Вот Марис, видимо, со вчерашнего вечера безуспешно пытавшийся достучаться ей на почту или в скайп, и бегает по стенкам от тревоги. Пришлось рассказать ему о проблеме с Маком.
Марис рвал и метал. Если бы он был рядом, этого конечно бы не случилось. Он бы выключил компьютер. Он бы защитил Еву. Он бы справился со всем, только чтобы его женщина ни о чем не волновалась.
Бедный Марис! Он даже не представлял себе, о чем его беззащитная Ева волнуется в этот раз. Она поняла, что для Мариса на сегодня достаточно проблем. Ей самой казалось, что поломка компьютера случилась когда-то очень давно, месяцы, а то и годы назад. Это было – очень далеко.
А вот совсем близко был ключ от сундучка, который буквально жёг карман её джинсов. Так что Ева дала обещание сообщить, как только будет найдена отсутствующая деталь и после заверений в любви выключила телефон и решительно направилась в комнату Густы.
Ральф недоуменно проводил её взглядом, но поскольку все были сыты, и всё было в порядке, он простил хозяйке странности поведения и, умаявшийся, пошёл в сени на свой матрасик.
Она уже привычным движением включила свет и закрыла дверь Ей хотелось, чтобы даже Ральф не знал о существовании ни шкафа, ни тем более сундучка. Она хотела быть сегодня единоличной открывательницей тайн.
Ключик подошёл сразу. Было очевидно, что им пользовались часто, ключ поворачивался легко и бесшумно. И вот сундучок более не заперт. Осталось только открыть крышку и, что бы там ни было, оно тут же станет явным.
Ева минутку помедлила, собираясь с духом. Наконец, справившись с волнением, она решилась и открыла крышку.
В сундучке были тетради. Точнее, большие амбарные книги.
Сверху лежала современная, в светло-коричневой обложке. Вспомнилось, как несколько лет назад Густа попросила папу отвезти её по магазинам, и Ева увязалась с ними. Перед глазами сама собой возникла сцена – Густа у кассы расплачивается за эту большую светло-коричневую тетрадь. На короткий момент мелькнула мысль «зачем тете такой большой альбом?», но быстро умчалась, вытесненная куда более интересными для молодой девушки новинками книжного магазина.
Она осторожно открыла тетрадь. Да, тот же готический шрифт, те же немецкие буквы. Аккуратно проставленные даты ясно показывали – это дневник. Дневник старой латышской хуторской крестьянки, пусть даже и сельской учительницы, написанный изысканным шрифтом на немецком языке… Этого не могло быть. Но это – было.
Она решительно выгрузила из сундучка ещё несколько толстых тетрадей. Самая нижняя была самой красивой. Это была не просто старая канцелярская тетрадь, обтянутая потемневшей от времени коричневой с золотым тиснением кожей, а скорее – настоящее произведение искусства
Это был самый первый дневник.
И перебравшись поближе к зелёной настольной лампе, Ева принялась его читать.
9.
Пробуждение было странным.
С одной стороны, она по-прежнему оставалась самой собой – Евой, со всей её биографией и вытекающими оттуда правами, обязанностями и отношениями. А также – проблемами.
С другой стороны, то, что хранил в себе сундучок, и то, что с таким трудом открывалось ей в стройных рядах готических букв, аккуратно выведенных более семидесяти лет назад, превращало жизнь в какой-то запутанный роман. А её – в героиню романа.
От этой двойственности было не по себе. Каким-то образом требовалось создать некий баланс между сегодняшним днём и событиями, участницей которых, а позже – хранительницей семейной тайны, стала поневоле Ева.
Пока руки механически доили козу, кормили Ральфа, варили кофе, сама она как бы отсутствовала. Её голова тщетно пыталась принять хоть какое-то решение, как совместить сегодняшнюю обычную жизнь с прошлым.
Наконец после двух чашек кофе она приняла решение. Оно могло бы показаться странным, но это было лучшее решение, которое у неё получилось. Ей нужно время. Время, чтобы узнать то, что так долго было покрыто мраком, и время, чтобы это осмыслить.
– Торопиться не надо. – Слова из какого-то старого фильма сами всплыли в голове.
Оценив положение дел, Ева пришла к выводу, что судьба, похоже, на её стороне. А что? Макинтош – не работает, детали к нему нет, значит, редактор не сможет требовать с неё переводов. Марис будет на учёбе чуть больше двух недель, значит, ей не придётся скрывать от него то, что она и сама пока не очень поняла.
– Ха! У меня есть две недели, а то и больше, чтобы прочитать дневники, – созрело решение.
Сама мысль о том, что карты фортуны легли так, чтобы освободить ей время, вдохновляла. И Ева решила не сопротивляться. Она позвонила в редакцию, где получила крайне неутешительную, но очень своевременную информацию, что головной офис помочь с «мамой» для Мака не может. Редактор был нейтрализован. Следующий звонок был адресован Марису:
– Ты можешь в Хельсинки достать эту чёртову «маму»?
Она знала: Марис будет страдать, если не сможет помочь. Теперь же, получив задание, он перероет не только Хельсинки, но при необходимости и всю Европу, но достанет, спасёт, сделает.
Расчёт был прост: редактор не ругается, Марис – при деле, а материнская плата для пострадавшего Макинтоша окажется на месте только вместе с Марисом, то есть через две недели с хвостиком. Всё по-честному, все при деле, никому не надо врать, но у Евы есть две недели свободного времени, чтобы наконец-то разгадать тайну тёти Густы.
И Ева, сварив очередную чашку кофе, принялась за толстые тетради из секретного сундучка.
Она читала, и жизнь Густы открывалась перед ней.
2. Густа. Недетское детство
1.
Детство выдалось хлопотным.
У папы и мамы их с сестрой было двое – старшая Марта и она, на полтора года младше. Марта родилась, соответственно, в марте, а она – Августа, как и следовало ожидать, в августе. Пастор, как видно, решил вопрос с наречением очень прямолинейно.
Бабушек-дедушек Густа не помнила. Помнила только, что сначала жили в каком-то сараюшке, где за небольшой стеночкой стояла корова. Одним из звуков детства был густой шорох, с которым корова тёрлась своим горячим боком о перегородку. И ещё – очень много работы. Девочки, и Марта, и она, помогали, сколько хватало сил. Огород, скотина – всё было на них с мамой. Папа, отличный плотник, далеко не всегда бывал дома, его приглашали строить дома. Обычно папу забирали другие мужчины. Они заходили во двор и кричали:
– Янка! Бери топор, работа есть!
И мама сразу же бежала собирать папе с собой в дорогу еду. А папа радостно кричал в ответ:
– Что, без Янки никуда? Сейчас покажу, как надо работать!
И уходил на неделю, а то и больше.
Густа не понимала, почему, если папа строит дома другим людям, сами они живут в крошечной, холодной избёнке. Однажды она даже спросила об этом маму, но ответила мама непонятно:
– Папе надо заработать деньги на лес.
Почему надо зарабатывать деньги на лес, который со всех сторон чуть не вплотную подходил к их домику, было странно. Но Густа твердо решила вырасти и узнать ответ.
Но однажды к папе пришли не мужики. К их домику подъехал большой крытый – Густа никогда таких не видела – экипаж. Господин из экипажа, очень интересно одетый и в странной шляпе, о чем-то долго говорил с папой, нерешительно переминавшемся с ноги на ногу. Потом экипаж уехал, а папа как-то суетливо пошёл в дом. Густа помнила, как мама выгнала их с Мартой, замотав платками, на улицу и велела гулять и не мешаться. Было холодно, из ртов валил пар, но девочки честно выполняли приказ и в дом не лезли. Было ясно, что родители обсуждают что-то очень важное.
Уже почти стемнело, когда мама позвала их в тепло. Она непривычно суетилась, накрывая ужин, и даже напевала, а папа тихонько сидел и точил свой знаменитый топор.
Наутро папа собрался, взял инструменты и пошёл со двора, оставляя следы на первом, едва выпавшем снегу.
– Почему папа один, без мужиков, – спросила Густа.
– Ах ты, маленькая любопыта, – усмехнулась мама. – Всё-то тебе интересно. Потому что папу в баронскую усадьбу пригласили.
Это было опять непонятно, но Густа снова пообещала себе вырасти и разобраться.
2.
Папы не было долго.
Уже стало очень холодно, и пастор в церкви говорил о Рождестве. Мама сделала из еловых веточек красивый венок, который они вместе украшали всякими цветными штучками. В венок мама приладила четыре больших белых свечи, которые зажигала по одной каждое воскресенье.
А папа никак не шел.
Он пришёл, вернее – приехал, когда на венке сгорели уже все свечки. Его привезла та же лошадь, что привозила раньше крытый экипаж, вот только на сей раз это были большие сани, из которых папа, позвав жену и дочерей, начал доставать вещи.
Вороная лошадь терпеливо стояла, время от времени пофыркивая на морозе, а возница с любопытством смотрел, как папа вынимает и вынимает корзины.
– Видать, угодил Янка барину, – подмигнул возница, обращаясь к маме. – Золотые руки у мужа твоего, ты им правильную работу-то давай. А то вдруг он отвык уже.
И громко захохотал. А мама покраснела.
– А вы папу не обижайте, – вылезла вперёд Густа. – Знаете, какие дома он строит!
Возница вытаращил глаза на пигалицу, у которой из платков торчал только нос.
– Ишь ты! Такая маленькая, а уже во взрослые разговоры лезет! А сама-то ты видела, какие твой папа дома строит?
– Нет, не видела. Вот вырасту и пойду, посмотрю.
– А что, Янка, – снова расхохотался возница, – барон, чай ругаться не будет, если ты девкам своим работу-то покажешь. Вон ты как ему угодил! Давай уж, прокатим девок твоих туда да обратно, пусть посмотрят, как их отец плотничать умеет.
Дело сладили быстро. Оттащив мешки да корзины в дом, папа подхватил подмышки сперва Марту, потом Густу, закидывая их в сани. Жене тоже попытался помочь, прихватив её за талию, но возница вновь захохотал, а мама снова покраснела.
Оказалось, баронская усадьба не так далеко, как думала Густа. Сильная лошадь шла уверенной рысью, везя сани по своей же колее между большущих заснеженных сосен, между сугробов, сверкающих на полуденном снегу.
Усадьба открылась сразу. Она никогда не видела таких больших и красивых домов. Это было красивее, чем церковь. «Наверное, нельзя так думать», – одёрнула сама себя Густа.
Но это было очень красиво! В дом вела огромная широкая лестница с множеством ступенек. А сколько там было окон! Ей казалось, что из каждого окна смотрят, как она будет вылезать из саней. Было страшно.
– Что, пигалицы, страшно? – словно угадал её мысли возница.
И Густа решила, назло ему, не бояться. Пока они вылезали, к саням подошёл какой-то господин. Ни одеждой, ни повадками он не был похож ни на одного мужика, которых видела за свою недолгую жизнь Густа. «Наверное, это и есть барон», – подумала она.
– Что случилось, Янис? – строго спросил господин.
– Да вот, господин управляющий, хотел семье работу свою показать. Они ведь никогда в жизни такой красоты не видели. Можно? – и папа с надеждой посмотрел на господина.
– Можно? – выдохнула Густа, вынырнув у папы из-под руки и глядя прямо в глаза господину.
– Ишь ты, какая прыткая! – усмехнулся управляющий. – Ну, давай мне руку, пойдём, покажу, какие чудеса ваш папка делать мастер.
Ой. Они шли по этой широкой красивой лестнице прямо вверх. Она очень боялась споткнуться, но обошлось. Управляющий открыл дверь и пропустил маму с Мартой вперёд
Никогда прежде Густа не видела такой красоты! Очень быстро она устала и уже не понимала, где в этом большом и прекрасном здании они ходят. В памяти осталась только большая комната с огромными резными шкафами до потолка. Она вся была в этих шкафах. Их-то, да и не только их, и делал папа. Шкафы, лестницы, резной потолок, это было невозможно красиво. Густа отпустила руку управляющего и ухватилась за папу, который умел делать такую невероятную красоту.
– А внутри что? Платья? – вдруг поинтересовалась Марта.
Марта была тихоней и от неё вопросов никто не ждал.
– Марта, перестань, – строго сказала мама.
Но, как видно, сегодня был особенный день. Потому что управляющий не рассердился, а молча открыл один из шкафов. Там были не платья. Там стояли библии. Во всяком случае, Густа, на тот момент видевшая одну единственную книгу, подумала именно так. Словно зачарованная, она шагнула вперёд.
– Зачем столько библий? – робко спросила она.
– Это не Библии, это – книги. – И управляющий, достав одну из больших книг, открыл её.
Там была даже картинка! Книга буквально заворожила Густу. Она пахла чем-то непонятным, но очень приятным и загадочным. Густа очень хотела узнать, о чем эта книга. «Вырасту, выучусь, обязательно узнаю», – вновь про себя решила Густа.
3.
Рождество отмечали весело. Папа принёс ёлочку, а мама накрыла стол, достав из корзин привезённые папой припасы. Там было много всего – хватило не только на праздник, но и надолго.
Кроме припасов папа привёз большой и очень тяжёлый ящик. Несколько раз он любовно вынимал из него и раскладывал на столе всякие железные вещи, большие и маленькие. Видно было, что инструменты папе очень нравятся. Густе они тоже нравились, такие разные и блестящие. Оказалось, для того, что делал папа в баронском доме, папиных вещей было совсем недостаточно, и барон купил весь этот инструмент. А по окончании работы разрешил папе забрать его себе. Так что папа с удовольствием раскладывал свои новые игрушки и любовался ими.
А ещё – Густа сама слышала – папа с мамой говорили про лес. Вроде бы папа накопил достаточно денег на лес для настоящего большого дома.
И действительно, ещё не сошёл снег, а во двор уже приехало несколько больших саней, груженных огромными, как казалось Густе, стволами. Их сгрудили в углу двора и строго-настрого велели даже близко не подходить. Да Густа и сама бы не подошла: во-первых, куча была очень большая, а во-вторых, она очень хотела новый тёплый дом и боялась, что может что-то испортить, и дом не получится.
Потом была весна.
А когда стало совсем уже тепло и зелено, во двор пришли мужики. Некоторых Густа видела раньше, а некоторых – нет. Но они никуда не звали папу, и папа не кричал: «Что, не можете без Янки!» Потому что в этот раз папе самому были нужны помощники. Во дворе появился большой артельный стол и шалаш, в котором мужики спали. И с утра не смолкал стук топоров, тесавших и тесавших сочно пахнувшие деревом брусья. С утра, уходя вместе с мамой полоть огород, Густа оглядывалась, чтобы запомнить, как выглядит двор сегодня. И каждый вечер, возвращаясь с Мартой и мамой, ведущей домой корову с полным выменем молока, она замечала изменения. Бревна уже не лежали грудой в углу, а жёлтые, свежеотёсанные, занимали места вокруг плотно-плотно вкопанных в землю больших тёмных камней, образовавших посередине двора огромную – по мнению Густы – площадку. Папа сказал, что это – фундамент, основа, на которой будет стоять их новый дом. И она ждала, когда же дом начнёт расти вверх.
Но всё случилось неожиданно. В один из дней, когда мама вела уставших девочек домой, издали уже они заметили перемену: во дворе стоял дом. Только вчера весь двор был заполнен брёвнами, и вдруг – уже стены. Усталость осталась где-то позади, потому что обе девочки припустили со всех ног, стремясь поскорее посмотреть на их будущее жилище. Вблизи стало видно, что это был не весь дом, а только часть его – до верхнего края окон, но было странно и удивительно, как из отдельных брёвен собирается такое большое строение.
Через несколько дней дом был готов.
В нём не было ещё дверей, да и проёмы оконные пока зияли пустотой. Но это был дом! Большой, с целыми тремя комнатами, в одной из которых приглашённый весёлый дядька-печник уже вымерял место для будущей печки.
– Высоко поднялся Янка, – говорили мужики, складывая свой инструмент.
А мама кланялась и приглашала к столу. И долго-долго, пока не пришёл сон, слышала Густа, как гуляли мужики, отмечая конец большой работы.
Утром мужики собирались по домам. С каждым отец прощался, каждому жал руку, каждого благодарил за помощь. Похоже было, что им всем нравился дом, который они сообща построили, потому что каждый хлопал отца по плечу и желал хорошего новоселья.
– Что Янка, теперь небось зазнаешься, барином заживёшь, – пошутил высокий жилистый Юрис. – Сам-то больше плотничать не пойдёшь?
– Да ты что! – отец не шутил. – С таким инструментом, как у меня, да не работать! Зовите, сразу приду!
Отец действительно был хорошим плотником. К середине лета дом уже сверкал новыми окнами.
Помочь с новосельем позвали соседок – тётю Гиту и тётю Мару. Мама в последнее время тяжело носила выросший живот, и без помощи обойтись не удавалось. Марта и Густа тоже старались, как могли. Мели, скоблили, тёрли, двигали и общими усилиями всё-таки привели дом в полный порядок. Двор тоже чисто вымели, только мелкие щепки и большой артельный стол, так и оставшийся после строительства, напоминали о том, что совсем недавно никакого дома не было и в помине.
На новоселье пригласили всех. И мужиков, что строили дом, и соседей, и печника. Густа заметила даже возницу из баронской усадьбы. Артельный стол пригодился очень – за ним поместились все. Ели и пили от души. Мама носила и носила плетёные корзины с печевом и большие бутыли с полупрозрачной жидкостью. Потом все принялись петь. Пели хорошо, дружно, слаженно. Казалось, конца веселью не будет.
Да вот мама не утерпела. Вдруг она охнула, согнулась и, ухватившись одной рукой за столешницу, а второй – за поясницу, застонала. Первой опомнилась тётя Мара – соседка.
– А ну-ка, давай, я тебя в дом отведу, – и она легко, как пушинку, подхватила маму за талию и повела к крыльцу.
Тётя Гуна тоже долго не задумывалась.
– Янка, мне кипяток нужен. Давай-ка, помогай.
Густа видела, как с отца мгновенно слетел хмель.
– Мужики, вы ешьте, пейте, а я пойду, подсоблю, чем смогу, – и отец быстро поднялся из-за стола.
– Янка, ты, если что, скажи, – подал голос возница. – Я могу и за бабкой-повитухой съездить.
– Ладно, сами справимся, – тётя Мара вышла на крыльцо. – Чай не впервой. Сиди пока.