Последние из Валуа

– Вы уже были у Рене? – спросил он.

– Была.

– Значит, он говорил вам…

– Э! Какое мне дело до того, что говорит этот человек! Какое мне дело до нетерпения королевы-матери?

– Однако вы ужасно неблагодарны… Впрочем, ведь вы еще не знаете, чем обязаны королеве-матери.

– И чем же?

– Сегодня я представил ей Марио и Паоло…

– И?

– И, в соответствии с вашим страстным желанием, завтра они поступят ко двору в качестве пажей…

– Пажей… госпожи Екатерины?

– Нет. Молодой госпожи Елизаветы, молодой королевы, супруги Карла IX, которой они так понравились, что госпожа Екатерина уступила ей их… в порыве поразительного великодушия, немало меня удивившего.

Складки недовольства, выступившие на лбу Тофаны, мгновенно разгладились.

– Очень этому рада, – сказала она. – Мне гораздо приятнее знать, что они будут служить молодой королеве, чем… другой. Я слышала, что госпожа Елизавета добродетельна, мила и любезна и, что немаловажно, отличается здравомыслием. Если во Франции со мной случится несчастье, то хоть Паоло и Марио будут в полной безопасности возле нее.

– Несчастье? – переспросил граф с изумлением. – Какое же несчастье может случиться здесь с вами?

– Как-нибудь в другой раз я поведаю вам, Лоренцано, на чем основываются мои опасения. Пока же лишь скажу, что неподалеку от Гренобля у меня состоялась встреча с некоторыми личностями, которая доказала, что ненависть, заставившая меня страдать – более или менее – в Италии, преследует меня и во Франции. Когда я въезжала сегодня в Париж, то спросила себя: не лучше ли будет просто проехать через город, как птичка пролетает над равниной, чем поступить на службу королеве-матери.

– Извольте же объясниться.

– Нет. В другой раз, в другой раз… К чему вам лишние тревоги? Теперь я спокойна. Мои дети получили благородную защитницу… Мои дети!.. Как сладко произносить эти слова!.. Нет, нет! Больше я ничего не боюсь, и Екатерина Медичи будет довольна… Я вся к ее услугам за то, что она сделала для моих детей!.. Но они теперь, верно, уже спят?.. Не проведете вы меня к ним, мой друг?

– Идемте.

Граф провел Тофану к спальне близнецов, но прежде вошел туда сам.

Мальчики, действительно, уже спали; по обыкновению, на одной кровати, – они так любили друг друга, что даже спать не могли порознь.

Ночная лампа освещала их свежие, прелестные лица.

– Войдите! – тихо промолвил граф.

Тофана вошла и, подойдя к краю кровати, с нежностью посмотрела на тех, кого называла своими детьми.

– Как они прекрасны! – пробормотала она. – Настоящее ангелы!

Лоренцано улыбнулся – улыбкой несколько ироничной, которая не ускользнула от внимания Тофаны.

– Вы смеетесь над тем, – сказала она, – что демон вроде меня называет своих детей ангелами!

– Тише! Тише!

– Они крепко спят и не могут меня слышать.

– Но вы же сами…

– Вы правы. Раз уж я – ради их счастья, их будущего – имела достаточно твердости, чтобы скрываться от них до сих пор, чтобы никогда не говорить им: «Я вас люблю и имею на это право, потому что я ваша мать!», то доведу эту жертву до конца! Но во Флоренции вы иногда позволяли мне обнять их во время сна… Могу ли я?..

Лоренцано утвердительно кивнул головой, и Тофана, вся дрожа, склонилась над близнецами.

Граф, из осторожности, убавил свет лампы.

Демон обнял ангелов.

Уже в половине одиннадцатого, а не в половине двенадцатого, как он обещал Тофане, Рене послал в Лувр, к королеве-матери, того же слугу, Жакоба, с запиской следующего содержания:

«Госпожа,

Тофана приехала. Прежде всего она пожелала нанести визит графу Лоренцано. К полуночи должна вернуться в мой дом.

Парфюмер, как мы видим, в своей переписке с госпожой Екатериной был весьма лаконичен. Он сообщал ей только то, что должен был сообщить.

И королева-мать, судя по всему, была привычна к такой сдержанности своего парфюмера, которого многие считали ее штатным отравителем, так как, спокойно прочитав записку, она на том же листе пергамента написала по-итальянски уместившийся всего в две строки ответ, после чего вернула бумагу слуге.

«Условимся так: мне известно лишь то, что она приехала. Сейчас одиннадцать. В четверть первого я буду у вас, non dire niente[7]».

В четверть первого эскортируемая шестью вооруженными людьми карета доставила Екатерину к дому Рене.

Тофана явилась четвертью часа ранее и, пристально взглянув на Рене, спросила:

– Вы уведомили ее величество, что я пожелала видеть графа Лоренцано прежде, чем ее?

Рене знал, что королева его не выдаст; твердо выдержав взгляд Тофаны, он с улыбкой промолвил:

– В ответ на этот вопрос, сударыня, повторю ваши собственные слова: нам ведь с вами суждено жить под одной кровлей, вследствие чего мне не хотелось бы сразу же оказаться зачисленным вами в число ваших врагов.

– Хорошо! – сказала Елена и, протянув парфюмеру руку, добавила: – Я не знаю, богаты ли вы, мэтр Рене, но если я найду в вас верного друга, то, поверьте, вы от моего пребывания в вашем доме лишь выиграете.

Чтобы гостья, навязанная ему королевой-матерью, ни в чем не нуждалась, Рене был вынужден временно переместиться на третий этаж, в кабинет, прилегавший к лаборатории, так что в распоряжении Тофаны и ее оруженосца оказался весь второй этаж.

Подобное ниспровержение привычного образа жизни, конечно же, не могло привести парфюмера в восторг, но если он и был чем-то недоволен, то ничем этого не показывал.

Королева сомневалась в его талантах… в определенной области. Прослышав про репутацию этой современной Локусты[8], Екатерина решила его от себя отдалить.

Недовольства таким решением королевы-матери он не выказал, но про себя подумал, что, если сицилийские яды окажутся ничуть не лучше ядов флорентийских, в будущем он станет брать с Екатерины за свой товар в десять раз большую цену.

Проводив королеву на второй этаж, Рене почтительно удалился, оставив ее наедине с Тофаной.

Несмотря на свои пятьдесят два года, Екатерина Медичи была еще довольно красива, а траурный костюм, который она не меняла со дня смерти своего супруга, короля Генриха II, был ей весьма к лицу.

Слегка кивнув подобострастно преклонившейся перед ней Тофане, она опустилась в большое кресло.

Несколько минут женщины провели в молчании, лишь украдкой поглядывая друг на друга.

– Вы сицилийка, полагаю? – спросила наконец королева, и в голосе ее прозвучали былые звонкие интонации.

– Да, госпожа, – ответила Тофана, – я родилась в Неаполе.

– Сколько вам лет?

– В сентябре исполнится сорок один.

– Ваши родители живы?

– Нет, госпожа. Моя мать еще недавно была жива, но три года тому назад она умерла… умерла не своей смертью.

– Как так?

– Ее убили.

– Убили!

– Как прежде убили и отца моего, и брата. Чтобы наказать их…

– Но за что?

– За то, что они имели такую дочь и сестру!

Последние слова Тофана произнесла глухим голосом.

– В Италии, очевидно, вас ужасно ненавидят, – продолжала Екатерина.

Тофана гордо вскинула голову.

– Ну и пусть… За эту ненависть итальянцам воздается сторицей.

Королева улыбнулась.

– Да, – сказала она, – уж это-то мне известно.

На сей раз Великая Отравительница посмотрела прямо в глаза собеседнице.

– Мне следует воспринимать слова вашего величества как упрек?

– Нет! – живо возразила Екатерина. – Нет! Пожелав извлечь выгоду из… ваших знаний, я была бы слишком несправедлива, если бы упрекала вас за то, что вы…

– Само собой разумеется: каждый мстит как может. Но вы, кажется, обязаны вашим знаниям возможностью не только мстить, но и обогатиться…

– В обмен на смерть мне давали золото… много, очень много золота всего за несколько составленных мною капель. Какое мне было дело до жизни совсем не знакомых мне людей, которые, возможно, ненавидели меня, даже не зная меня лично?

– Но как вы приобрели эти знания?

– Это слишком долгая история, госпожа, которая возбудила бы во мне очень тяжелые воспоминания, поэтому если ваше величество позволят…

– Мы отложим ее до другого раза. Пусть будет так, пусть будет так!.. Вы знаете астрологию? Магию? Умеете читать судьбу человека по звездам и составлять гороскоп? Гадать по внутренностям известных животных, убитых в известные часы и при известных условиях?

Тофана отрицательно покачала головой.

– Нет, госпожа.

– Нет! – повторила Екатерина с некоторым изумлением. – Но ведь магия и астрология – тоже прекрасные науки. Косма Руджери, который меня им обучал, весьма в них сведущ.

– Я этого и не отрицаю, но…

– Но?.. Говорите, говорите откровенно! Вы не верите в оккультные науки?

– С позволения вашего величества скажу честно: я действительно верю лишь в то, что вижу… что мне показано, доказано… И так как до сих пор, несмотря на все проклятия, сыпавшиеся на меня, Господь Бог, этот каратель всех неправедников, ни разу не наказал меня за мои… грехи, то я не верю больше ни в Бога, ни в дьявола. Мы рождаемся с нашими наклонностями, нашими добрыми и злыми инстинктами, которые обстоятельства жизни либо развивают, либо же уничтожают. Мы творим добро или зло, поскольку находим в этом либо выгоду, либо удовольствие.

– А смерть? А загробная жизнь?

– Смерть? Что есть смерть, как не бесконечный сон? Загробная жизнь? Я убила – из мести либо по призванию – столько людей, что ими можно было бы населить целый город, но разве хоть одна из моих жертв встала из могилы, чтобы упрекнуть меня в преступлении? Ни единая! Поверьте, госпожа: небеса пусты, ад же существует лишь в воображении людей боязливых!

Екатерина Медичи покачала головой.

– Теперь я понимаю, – сказала она, – почему вы действуете так смело. Вы ни во что не верите!

Тофана важно поклонилась.

– Простите, госпожа, но я верю в радость, в гордость служить такой великой королеве, как вы.

– И в то, что эта королева осыплет вас золотом?

Тофана презрительно улыбнулась.

– У меня и так больше золота, чем мне необходимо, – ответила она.

– И тем не менее пусть вы ни во что и не верите, – продолжала Екатерина, и в голосе ее также появились высокомерные нотки, – вы ведь не станете, я полагаю, служить мне бескорыстно? Каким-то мотивом, согласившись приехать во Францию, в Париж, чтобы предоставить ваши таланты в мое распоряжение, вы ведь руководствовались?

– Да, госпожа, мотив у меня имеется, и очень серьезный. В Италии мне в последнее время стала грозить опасность, а здесь, в Париже, под вашей могущественной и благосклонной защитой, я надеюсь жить вполне спокойно.

– А!.. И… это все? Богатой, все еще красивой, вам, для полного счастья, будет достаточно спокойной жизни в этой стране?

Екатерина буквально сверлила сицилийку взглядом, но та спокойно ответила:

– Да, госпожа, этого мне будет вполне достаточно.

– Хорошо, – промолвила королева. – Можете быть уверены, что с этой минуты вы находитесь под нашей защитой. – Ну, а теперь – королева вдруг изменила тон, – прежде чем я уйду… нельзя ли… Граф Лоренцано ваш друг… ведь он друг вам, не так ли?

– Полагаю, что да, госпожа.

– Так вот, граф Лоренцано чрезвычайно возбудил мое любопытство, рассказав мне о замечательных свойствах некоторых из ваших ядов… Нельзя ли… прежде чем мы расстанемся…

– Испытать один из них? Для того, кто хочет, все возможно, госпожа. Но, должна заметить вашему величеству, что, прибыв лишь этим вечером в Париж, я совершенно не знаю…

– На ком можно было бы испытать его без сожалений? Справедливо! Но постойте, я часто бываю здесь, в этом доме, вследствие чего хорошо знаю весь персонал.

Екатерина Медичи позвонила в колокольчик. Вошел Рене.

– Я хочу пить, Рене, – сказала она, – а графиня, вероятно, тоже не откажется от стакана хорошего вина. Не пожалейте же для нас бутылки того славного осерского, которое у вас припрятано для друзей.

Рене поклонился и направился к двери, но королева его остановила:

– Скажите, Рене, служит ли еще у вас та молоденькая крестьянка-нормандка, алыми, как яблоки ее края, щечками которой я всегда так любовалась?

– Вы изволите спрашивать о Фаретте, ваше величество? Да, она еще служит у меня – пока, но через неделю уйдет.

– Вы решили отказаться от ее услуг?

– Нет, она сама меня оставляет, чтобы выйти замуж в своей деревне.

– А!.. Подумать только! Мадемуазель Фаретта выходит замуж! О, плутовка! Приобрела себе у вас хорошее приданое и теперь выходит замуж… Так вот, я желаю, чтобы именно она подала нам пить, слышите, Рене? Хочу сделать ей свадебный подарок.

Парфюмер широко раскрыл свои и без того большие глаза.

– Позволяю себе заметить вашему величеству, что теперь очень поздно, и что, не нуждаясь больше в этой девушке, я позволил ей…

– Отправиться спать. Так что ж? Если она спит, то ваш слуга ее разбудит; это не трудно, не так ли? Идите, Рене! Я непременно желаю, чтобы нас обслужила мадемуазель Фаретта.

Рене не посмел противоречить королеве, хотя и весьма удивился ее капризу.

Как только он вышел, Тофана вынула из саквояжа, который передал ей по возвращении в дом парфюмера Орио, небольшую шкатулку, обитую сталью, и поставила ее на стол перед госпожой Екатериной.

Шкатулка имела три замка, отпиравшиеся тремя же различными ключами, которые Тофана всегда носила на груди на золотой цепочке, и содержала в себе множество флаконов из горного хрусталя, расположенных по маленьким отделениям, выстланным красным бархатом. Флаконы были наполнены различными жидкостями и герметически закупорены.

Екатерина Медичи внимательно их изучила.

– Так это и есть…

– Да, посредством этого, – холодно промолвила Великая Отравительница, – можно отправить в мир иной, если только он существует, десять, двадцать, сто – словом, столько людей, сколько есть капель в каждом из этих флаконов.

– Серьезно?! Стало быть, одной капли достаточно для того…

– Чтобы отделить душу от тела? Да, госпожа.

– Но… эту смертельную каплю следует непременно выпить?

– Она может действовать и другим способом… посредством обоняния, а то и просто прикосновения. О, я все предвидела! Избавляться от людей, мешающих вам, одним и тем же способом опасно…

– И однообразно! – весело добавила Екатерина. – Вот, например, эта девушка, которая сейчас принесет нам вина, она ведь сама пить не станет… что вы сделаете с нею?

Тофана осмотрелась, и взгляд ее остановился на вазе с прекрасным букетом живых цветов – парфюмер не забыл украсить комнату своей новой гостьи.

– Вот это годится! – воскликнула она, выбрав одну из самых красивых роз, и пролила в бутон пару капель содержащейся во флаконе жидкости.

Тотчас же на одном из лепестков образовалось фиолетовое пятнышко, но столь крошечное, что едва было заметно.

В это мгновение, неся бутылку и два серебряных кубка, вошла Фаретта. Бедняжка! Она выглядела такой взволнованной! Взволнованной оттого, что ее разбудили посреди ночи, и в особенности потому, что разбудили ее по приказу самой королевы.

Взволнованной, но радостной!

– Королева, которой я сообщил, что ты уходишь, желает сделать тебе свадебный подарок! – сказал ей хозяин.

Бедняжка! Она была отнюдь не красива, скорее даже уродлива. Но она была молода – лет восемнадцать-девятнадцать, не больше, – и свежа, как только что распустившийся пион.

Неужели эта молодость, невинность, свежесть не обезоружили этих двух чудовищ, Екатерину Медичи и ее новую союзницу, Тофану?

Нет! Речь ведь шла об опыте in anima vili, опыте, производимом над низкой душонкой, ничтожном существом; на эту девчушку они смотрели не иначе, как ученые на собаку, кошку или лягушку, коих мучают во имя науки!

Они испытывали не больше угрызений совести, чем Карл IX утром, когда перерезал охотничьим ножом горло ни в чем не повинному ослу.

– Добрый вечер, Фаретта! – воскликнула королева-мать. – Я слышала, ты хочешь покинуть нас? Выходишь замуж, моя милая?

– Госпожа королева… – пробормотала крестьянка.

– Полно стыдиться, девочка моя! Выходить замуж не дурно, а напротив, весьма похвально! Лучше рожать красивых мальчиков, которые затем станут солдатами короля, моего сына, чем быть кухаркой! Ха-ха!

Веселая была дама, эта Екатерина Медичи! Брантом, историк, живший при ее дворе, говорил о ней: «Она всегда охотно смеялась, от природы была жизнерадостна и никогда не лезла за словом в карман».

– Вот, держи, дарю тебе это за то, что потревожила твой сон, – добавила Екатерина, снимая с себя массивную золотую цепь и надевая ее на шею служанке. – Надеюсь, ты на меня больше не сердишься?

– О, госпожа королева!.. Госпожа королева!.. Спасибо! – воскликнула девушка, опускаясь на колени.

Тофана смотрела на нее с притворной снисходительностью.

– Вы очень любите вашего будущего мужа, дитя мое? – спросила она.

– О! Да, сударыня! – ответила молодая нормандка, краснея.

– Как его зовут?

– Венсан Дори.

– Венсан Дори! Что ж, с позволения ее величества, я тоже хочу кое-что вам подарить. Видите эту розу… Я произнесла над ней магическое заклинание… Когда ляжете спать, прижмите эту розу к груди, к самому сердцу.

– И что же скажет моему сердцу эта роза, госпожа? – наивно вопросила Фаретта, осторожно принимая отравленный цветок из рук Тофаны.

– Она скажет вам, любит ли вас господин Венсан Дори так же сильно, как вы его, и будет ли он вам постоянно верен!

– Да? О! Тогда… могу я идти, госпожа королева, чтобы послушать розу? Я вам больше не нужна?

– Нет, нет! Ступай, дитя мое! Желаю тебе спокойной ночи!.. Ступай!

Спокойной ночи!.. Какая гнусная насмешка!

– Как скоро подействует яд? – спросила Екатерина, едва Фаретта удалилась.

– Через четверть часа.

– Она будет страдать?

– Ничуть. Сначала она почувствует некоторую вялость ума… затем – совсем скоро – наступит полный паралич мозга… и она уснет… вечным сном.

– Великолепно придумано! Убивать посредством цветка!

– Я могу убить и посредством наполовину отравленного плода, тогда как другая его половина останется здоровой, посредством свечи с отравленным фитилем, посредством перчаток… посредством книги, каждый лист которой будет пропитан ядом.

– Мы испытаем все это, испытаем! Ах, Елена Тофана! Если вы действительно имеете такую власть, то я… не обогащу вас, так как вы и без того богаты, но исполню все, о чем вы меня ни попросите… для вас самих либо же для тех, кого вы любите, если вы кого-то любите. Клянусь вам в этом!

– Со временем я не премину напомнить вашему величеству это милостивое обещание.

– Но… мне кажется, четверть часа уже прошло?

– Да, пройдет через пару минут.

– Самое время отправиться в спальню этой девушки.

Екатерина снова позвонила.

– Я ухожу, – сказала она вошедшему Рене, – препоручая вам госпожу графиню.

Рене поклонился.

– Ах да, – небрежно добавила королева, – ваша служанка показалась какой-то нездоровой. Я отослала ее в постель… Хотелось бы узнать, не хуже ли бедняжке. Где она спит?

– На первом этаже, возле магазина, ваше величество.

– Ну, так проводите нас к ней.

Рене не ответил. Он понял, что Екатерина неспроста так живо интересуется здоровьем служанки… Взяв факел, он спустился по лестнице первым – женщины следовали за ним – и, дойдя до спальни девушки, отворил дверь.

Вырвав из его рук факел, королева бросилась внутрь, к кровати. И тотчас же вскрикнула… от радости.

Тофана сказала правду – опыт удался. Четверти часа оказалось достаточно; Фаретта уснула… вечным сном.

Хотя Рене и был привычен к преступлениям, но и он сильно побледнел и задрожал при виде трупа…

С уст парфюмера уже готов был сорваться вопрос, но королева остановила его жестом.

– Графиня Гвидичелли была права, – сказала она, – когда уверяла, что эта крошка страдает полнокровием и что с ней может случиться удар. Ах, Рене, друг мой, графиня – такая ученая женщина!

– Да, и я имею тому доказательство, – ответил Рене изменившимся голосом.

– Вы рядом с ней – всего лишь ученик, Рене, – продолжала Екатерина с улыбкой. – Но, надеюсь, вы не преминете воспользоваться ее уроками. А пока… помните, что у вас она должна чувствовать себя, как дома. До свидания, Рене! До скорого, графиня! Благодаря вам у меня теперь есть надежное оружие… Пойду подумаю над тем, как его использовать!