Госпожа и её Владелец

– Девчули! – гаркнул Дима Дима, остановившись у диванов, где расположилось знакомое нам женское общество. – Бойцы! – добавил он, обращаясь к прочим гостям. – Поступило предложение (тут в речи Димы Димы появился лёгонький французский акцентик, навеянный разговорами об искусстве) объединить наши сидушки, мля, и создать общий, так сказать, аэродром!

Предложение было с радостью подхвачено, и вскоре все перебрались к камину. Зарине досталось большое уютное кресло рядом с огнём. Жар от камина, отсветы пламени на лицах гостей, факелоподобные светильники и движения длинных теней на каменных стенах сделали своё дело – Зарине казалось, что она в средневековом замке. Синтетические пассажи диджея сменились вдруг размеренным пением ребек, фиделей и виол, разлилась сладкозвучная цитра, засвиристела флейта, сама Госпожа разлеглась на топчане в атласе и жемчугах, её окружали придворные дамы, рыцари и, что греха таить, принцы, поэтому, когда вдруг прозвучало имя Генриха IV, Зарина тут же представила короля Генриха IV сидящим в кресле неподалёку со скипетром, державой и алмазной короной, Госпожа даже приподнялась с кресла, чтобы рассмотреть его лучше, но увидела тучного Гуськова, который вёл разговор с Димой Димой. Тот выбирал напитки, и Гуськов обращался к нему со своего диванчика:

– Димон Димон. – В этом обращении, кроме сонорного окончания на французский манер, чувствовалась вибрация ожидания (чего именно, будет ясно уже совсем скоро), и вибрация эта тянула на тысячу баллов, какую шкалу ни возьми. – Не ищешь ли ты Генриха IV?

– Вы имеете в виду голову Генриха IV Наваррского? – раздался голос. Обернувшись на него, Зарина увидела питонового гостя.

– Голову? На кой мне голова какого-то Генриха, – произнёс Димон Димон, разворачиваясь к товарищу и по мере движения набирая в лёгкие воздуха для долгой сентенции, – на кой мне голова какого-то Генриха…

А поскольку имя было довольно ветхим и пряталось под толстым слоем пыли, то вместе с воздухом Дима Дима втянул в себя и её тоже, так что у него вышло: «Какого-то Генрихааааааааааапчхи!».

– На кой мне голова, – продолжил он снова, – какого-то Генрихааааааааааааа… – Здесь вышло то же самое окончание, что и в прошлый раз. – На кой мне… На кой мне головааааааааааааааааапчхи!!!

Зайдя на четвертый круг, Димон Димон уже и сам забыл, что собирался сказать, но, надо полагать, терпение моего читателя иссякло ещё на второй пробе, так что я наберусь дерзости и закончу фразу за хозяина гольф-клуба, не бойся, друг, я сохраню изысканность русской медлительной речи и очарование французского акцента, хотя задача эта и посложнее, чем синхронный перевод!

«На кой мне голова какого-то Генриха (французский артикль м. р.), – сказал бы Дима Дима, будь его нос настолько же нечувствительным, насколько любопытным, – на кой (трата-та, ла-ла-ла), когда одна только моя башка (франц. арт. ж. р.) до того напичкана проблемами и заботами (франц. арт. ж. р.), что как тот горшок, не сумевший удержать манную кашу, так и моя голова уже не вмещает всех забот, а потому они обложили ещё и мои плечи, подобно лошадиному ярму (франц. арт. м. и ж. р.)».

Здесь мне пришлось восстановить несказанное, руководствуясь интуицией, равно как и желанием добавить сентенции литературного лоска, но вполне возможно – повторюсь – ВПОЛНЕ возможно, то есть вероятность этого «вполне» – один процент к половине, то есть я даю 51 процент тому, что всё вышесказанное Дима Дима заменил бы только французским артиклем женского рода. «На кой мне голова какого-то Генриха, – вполне вероятно сказал бы он, – мля».

– Да я имел в виду коньяк, черти, – заявил Гуськов. Он поднялся со своего места, тяжело и неторопливо распрямился и вышел к Диме Диме подхватить диджестивы. – Я коньяк имел в виду, самый дорогой в мире, Генрих IV. Два миллиончика долларов, только и всего.

– Ха! – воскликнул Димон, точно так, как говорят «ха» борцы сумо, укладывая на татами противника. – Ха, довольствуйтесь, господа хорошие, Хеннеси. ХО! – И он вручил Гуськову Хеннеси.

– А что с головой настоящего Генриха IV? – спросила одна барышня, заинтригованная репликой нового гостя.

– Да, правда, что с головой? – поддержали её прочие барышни, разделяя беспокойство за Генриха IV, хотя для них он был чужой человек и мало того абсолютно не знакомый, но женская сердобольность часто бежит впереди выгоды.

– Голова Генриха IV была похищена из Сен-Дени, когда в гробницу ворвались вандалы, это произошло во время восстания в Париже в 1793 году, – начал питоновый гость, игнорируя ужас, который явственно проступил на лицах слушательниц, некоторые из них с тревогой дотронулись до своих голов, но, убедившись, что те по-прежнему на месте, хорошенькие, легкие и в целом необременительные для туловища, успокоились. – Время от времени голова объявлялась в частных коллекциях. Последний раз в 2010 году. Провели, конечно, исследования, всякие там резонансы и анализы, после которых ученые признали наконец, что голова Генриха IV нашлась! Но, – добавил рассказчик, – говорят, впоследствии и эта экспертиза была отвергнута. Бедная голова так и покоится где-то, чей-то безызвестный дом стал ей приютом…

«Надо просмотреть ещё раз все коробки», – подумала Зарина, вспомнив о своих мраморных головах в гардеробной.

– Вы так увлекаетесь Францией, – заметила одна из членов ЖЗЛ, суровая на вид пышнотелая дама, на что гость ответил, что ему интересна история в целом, а что касается эпохи Генриха IV, то он проходил её недавно со своими детьми.

– У вас очень любознательные дети, – заметила дама, – как только удаётся воспитать таких? Много у вас детей?

– Двадцать пять человек.

– Да что вы!

Все посмотрели на гостя с таким огромным уважением, а некоторые с таким неприкрытым любопытством, а иные с великим удивлением стали рассматривать его, так что гость стушевался и поскорее перешёл к многочисленным детям Генриха IV, из которых главным был наследник – Людовик XIII.

Гуськов, услышав имя Людовика XIII, предложил обсудить коньяк в его честь, но не тот, который можно встретить в дьюти-фри, а коллекционный.

– А всё же, – не унималась член ЖЗЛ, на корню вырубая предложение Гуськова, – откуда столько детей? Она надеялась, что оратор адресует вопрос себе, но в этот момент в разговор встрял Рапанов:

– Фаворитки, позволю себе заметить, – осторожно подсказал он.

– Да-да, вы правы! Фаворитки, конечно! И не одна…

Здесь пришла очередь Госпожи навострить уши.

– Расскажите! Расскажите, пожалуйста, что-нибудь о самой любимой из них, – попросила другая барышня, молоденькая актриса.

– Ну… – Питоновый гость понял, что публика не собирается его отпускать, тогда он удобнее расположился на диванчике, закинул правую ногу на левую, впрочем, тут же передумал и левую закинул на правую, несколько раз погладил подбородок, затем посмотрел вверх, собираясь таким образом с мыслями. – Ну… – гость сложил руки в замочек, – это, конечно, Красавица Габриэль д’Эстре.

– Дарил ли он ей подарки? – молниеносно спросил Рапанов, желая скорее перейти к практической части отношений с фаворитками.

– Естественно, – подтвердил рассказчик, – всё как обычно: титулы, поместья, бриллианты…

Он перечислил все титулы и все поместья и даже расписал платья, усыпанные драгоценными камнями, настолько роскошные, что ими до сих пор блистает историческая хроника.

– И что, жена не догадывалась об этом? – спросил Рапанов уже спокойнее.

– Не то чтобы догадывалась… Видите ли…

Тут проявили активность слушатели, так что вышла целая дискуссия, но как бы ни пытались некоторые из участниц словесной баталии выгородить жён, вывод напрашивался один: они смирялись с наличием фавориток и с их подчас огромным, как в случае с Габриэль д’Эстре, политическим влиянием.

Рапанов обвёл глазами присутствующих с торжеством, в котором угадывалось достоинство короля, огромное и тяжеловесное, как Индо-Гангская равнина. Но как Индо-Гангская равнина покоится на Евразийской литосферной плите, так и гордость Рапанова была подпираема ничем иным как страхом, ведь его подарок любовнице трудно назвать королевским – всего-то кроссовер в классической комплектации из тех, что были в наличии у дилера, что же касается поместья, то оно досталось возлюбленной от прошлого поклонника и имело капитализацию куда более внушительную, чем кроссовер. Но гости, склонные, как многие «хомо сапиенс», судить поверхностно, видели лишь то, что Рапанов горд, мы же, зная поднаготную, перечислим все слои пирога, начиная с его основания, и скажем, что Рапанов был страшно горд, к чему любовница добавила бы, что в эту минуту ещё и страшно красив, а супруга – что страшно озабочен, и это последнее качество она простёрла бы далеко за пределы минуты, охватывая ровно тот кусок времени, как в жизни её муженька появилась любовница. Какое-то время все три эпитета составляли прочную конструкцию тетраэдра, благодаря чему Рапанов сохранял свой чинный вид, но едва гость перешёл к супруге Генриха IV, а ею оказалась королева Марго, и описал, хотя и в общих чертах, её любовные похождения, рядом с которыми адюльтеры супруга казались детской шалостью, то красота и гордость, взяв друг друга под руки, потихонечку слиняли с рапановского лица, оставив только озабоченность.

– Но влияние Габриэль на короля, – заметил рассказчик, – отнюдь не означало, что сам он не был себе на уме: наследника родила вторая жена – Мария Медичи.

– Бог мой! Куда же делась фаворитка? – не выдержала Зарина, в то время как Рапанов затянулся сигарой и, больше не проявляя интереса к разговору, погрузился в свои мысли.

– Отравили, – ответил питоновый гость, – король надел ей на пальчик обручальное кольцо, а сам, прямо в тот же день, попросил прислать ему портрет Марии Медичи… Финита ля комедия! М-да… а ведь Габриэль была беременна четвертым ребенком.

Примечания