Просто сказка
– Знамо что, заколдованы. А вона и спаситель явился – не запылился, – выглянул Конек.
Владимир также взглянул в окно. У ворот на разгоряченном богатырском коне гарцевал витязь, грозным голосом призывая стражей распахнуть настежь ворота из уважения к его царскому сану, или же пусть пеняют на себя. Те не откликались по вполне понятной нам причине.
Конек сильно толкнул Владимира.
– Ну-ка, живо полезай ко мне в ухо. Негоже тебе встречать Ивана-царевича в таком виде.
– Да, но… – засомневался Владимир, слегка ошеломленный подобным предложением.
– Живей, живей! – поторапливал Конек, и Владимиру ничего не оставалось, как подчиниться. Не понимая, возможно ли ему выполнить повеление Горбунка, он все же, зажмурив глаза, ткнулся головой в мягкое ухо и так грохнулся лбом об пол, что из удивленно открытых глазах посыпались искры.
– Так-то лучше, – услышал он голос Конька и осмотрел себя. На нем вместо прежнего одеяния появился шитый золотом алый кафтан да мягкие сапожки того же цвета сафьяна.
– Вот теперь можно и гостя встречать, – удовлетворенно заметил Горбунок и засеменил по лестнице к воротам. Владимир поспешил за ним.
Витязь, по-видимому, так и не дождавшись ответа, ехал по дорожке. Заметив приближающихся Владимира и Конька он спешился и застыл, положив правую руку на седло, а левую на рукоять меча.
Владимир поясно поклонился, стараясь при этом не упасть – каблук у сапожек оказался до крайности неудобен. Горбунок же просто мотнул головой, что должно было означать приветствие. Царевич в ответ едва склонил голову.
– Свет Иван-царевич, Владимир, тезка князю нашему, – представил их друг другу Конек, а затем обратился к Ивану: – А ты, Ваня, за какой надобностью пожаловал? Уж не за невестой ли часом? Тогда опоздал малость…
– Вот ведь напасть какая, – опустил голову царевич. Он, похоже, был знаком с Горбунком. – Не везет, да и только. Объявится свободная царевна – так поди Бабе-Яге слугой по гроб жизни али со Змеем Горынычем биться. Добро бы до первой крови, а то ведь насмерть. Или вот с Кощеем. А как с ним биться? Условия-то спервоначалу неравные. А тут, говаривали, и девица-красавица, и царство свободное. Владей – не хочу. Всего и делов-то – собраться да приехать. А тут – на тебе! – опоздал малость… Что случилось-то? Соперник какой опередил?.. Уж не вы ли? – глянул он на наших путешественников, нахмурив брови. – Вот ты, молодец. Володимир-то Володимером, а чьих кровей будешь? Какого царства?
Владимир оторопел, не зная, что и сказать в ответ. Из Московского? А есть ли она сейчас, Москва, даром что в сказке свое времяисчисление? Юрий Долгорукий, отобравший селение у Кучковичей и по этой веской причине считающийся его основателем, насколько ему помнилось из курса истории, потомок Красного Солнышка, возрастом на полтора столетия младше… С другой стороны, он где-то читал (это для него «где-то», но мы-то с вами знаем, что у историка нашего дореволюционного, Андрея Экземплярского), что Олег, путешествовавший с малолетним Игорем из Новгорода в Киев, ставил на своем пути города и веси, среди которых и была Москва…
– Да какие они тебе супротивники!.. – словно из-под земли вырос старичок-грибовичок. – Так, недоразумение одно. А царевну, как на духу говорю, Кощей заколдовал. Молвил слово крепкое, запер его замком кованым, а ключ от замка тово спрятал под Алатырь-камнем на острове Буяне. Вот послушайте, как дело было…
Как из стран, лежащих за морем, широкиим,Из-за гор, покрытых снегом, да Карпатскиих,Выезжал Кощей, удалый добрый молодец…Начало было многообещающим. Продолжение оказалось превыше всех ожиданий.
В то время, как одна, неизмеримо большая, часть Владимира с упоением слушала рассказ старичка (почему, будет сказано далее), другая вдруг машинально начала подсчитывать события, о которых он велся. Итог злодейств кощеевых получился следующим.
Девять раз Кощей заблудился, восемь раз – подрался, семь раз – оказался на княжеском пиру. Один раз, после княжеского пира, заблудился и подрался с мельницей (о, великий Сервантес!). Затем, в ореоле славы, явился к царевне, которой, в отличие от Кощея, кроме своей красоты и похвастаться-то было особенно нечем, и зачем-то посватался. Но у царевны день явно не задался. С утра она встала не с той ноги и наступила кошке на хвост, укололась веретеном, пошла по воду – наступила на грабли и утопила в колодце ведро, соль рассыпала – всем ведь известно, что обыденную домашнюю работу царевны привыкли выполнять сами. В результате Кощей получил полный афронт, обиделся, и заколдовал ее словом крепким. Затем одумался, представив, что может с ним случиться, если девица расколдуется, и спрятал ключ подалее.
Скорее всего, в повести старичка не было ни единого слова правды. Но рассказывать он умел, как никто другой. Когда он говорил про лес, через который ехал Кощей, Владимир явственно ощущал себя в лесу. Когда про драку – у Владимира начинали болеть бока. Когда про пир… Слова лились песней, музыкой, их хотелось слушать и слушать. Неудивительно поэтому, что Иван-царевич застыл, раскрыв рот, а Конек – развесив уши. Неудивительно также, что когда старичок закончил свой рассказ и исчез, они оказались повязаны страшной-престрашной клятвой оставить прочие дела и посвятить себя всех без остатка благородному делу расколдовывания. И пустились они в путь-дороженьку, почему-то понурив головы и избегая смотреть друг на друга.
Они уже спустились с горы, когда перед ними внезапно возник тот же старичок.
– Погодьте, погодьте, – забормотал он, – ишь, прыткие какие. Как же без дороги-то? Вот я вам помогу, дам вам репьячок-проводничок; куда он покатится, туда и путь держите, никуда не сворачивайте – прямо в царство Кощеево и попадете.
С этими словами старичок оторвал от штанины репейник и бросил его на дорогу. Вернее, попытался бросить, поскольку коварная колючка тут же вцепилась ему в отворот рукава.
– Вот незадача, – старичок оторвал его другой рукой и вновь бросил, с тем же успехом – только теперь репей прицепился к другому рукаву.
– Эка ведь, – старичок тряхнул рукавом, и колючка снова оказалась на портчине, на своем первоначальном месте.
– Ну ладно, – вздохнул грибовичок, – дам я вам тогда клубочек волшебный.
Как и следовало ожидать, конец клубочка зацепился за что-то глубоко в кармане, и от портов потянулась золотая нить. Старичок едва волком не взвыл.
– Кыш, окаянная! – пискнул он, оборвал нитку, бросил клубочек на дорогу и исчез, даже не попрощавшись. А клубочек словно живой покатился по дорожке и, будто назло нашим путешественникам, привел их в лес, в самую чащу.
Смеркалось; но яркий маленький огонечек уверенно бежал впереди, указывая путь во тьме, как вдруг…
Неясная тень мелькнула впереди и схватила клубок.
– Попались, голубчики! – злорадно проскрипел чей-то голос.
– Отдай! – бросился Владимир. Иван-царевич и Конек последовали за ним и… оказались в огромном болоте. Освещенное мертвенно-бледным светом, оно было ужасно. Корявые деревья и коряжины казались злыми существами, вылезшими на свет из еще более подземного, но уже не такого привлекательного, мира. Неподалеку, посреди топи, водили хоровод русалки, болотники, аржанники и еще какие-то странные существа, похожие на обугленные пни. Вокруг них поднимались ядовитые испарения, сквозь которые то тут, то там мелькали призрачные болотные огоньки. Заметив прибывших, нечисть с визгами и воплями, от которых кровь стыла в жилах, бросилась к ним, схватила, потащила в трясину. Тщетно отбивались Владимир и Иван-царевич, – нечисти оказалось слишком много.
– Оставьте их! – вдруг раздался повелительный скрипучий голос, и толпа с недовольным гомоном схлынула в разные стороны. На большом пне сидел старик с длинной седой бородой, волосы пополам с тиною, облепленный ряской и чешуей, устремив на пленников внимательный взгляд красных глаз.
– Болотный дед, – шепнул Горбунок Владимиру. – Пропали наши головушки.
– Гой еси, добры молодцы. Далеко ли путь держите? – как-то недобро ласково спросил старик.
– Дорога наша лежит в царство Кощея. А едем мы к нему заколдованную царевну выручать, – с поклоном ответил Иван-царевич.
– Жаль мне вас, молодцы, и царевну жаль, да что поделаешь. Не видать вам царства Кощеева. Кто в болото попал, тот навеки пропал, – болотный дед противно захихикал, оглаживая бороду. – А вот тебя, молодец, я что-то не признаю, – обратился он к Владимиру. – Об Ивашке наслышан, длинноухого каждая жаба знает, а ты какого рода будешь?
Владимир задумался. Как объяснить, откуда он сюда попал? И сказал первое, что пришло в голову:
– Волшебник я. Прибыл к вам из-за моря-океана, поглядеть на ваше житье-бытье, себя показать.
– Гляди-ка, – поразился болотный дед. – Аж из самого заморя-окияна. Себя показать. Ну так покажи, коль за тем прибыл. Потешишь душу – живьем отпущу.
У Владимира уже возник план. Ну, не то, чтобы план, а так… Конечно, в обычном мире… А здесь сказочный… И, может быть, одно-единственное желание…
– Горбуночек, миленький, верни мне мою одежду, – прошептал Владимир.
– Что это вы там шепчетесь? – подозрительно осведомился дед. – Коль удрать задумали – сей же час русалки защекотят.
– Нет-нет, – поспешно сказал Владимир. – Мне для колдовства кое-что надо.
– Ну, тогда ладно. Вот только торопись, скоро солнце взойдет, а я страсть как его не люблю, так что поспешай – не то в трясину.
Горбунок тем временем подставил ухо, и Владимир осторожно, чтобы не повторить предыдущей ошибки, ткнулся в него. Убедившись, что на нем прежняя одежда, он сунул руку в карман, вытащил коробок и чиркнул спичкой.
– Ишь, чудо заморское, – восхитился дед. – А вот одежа твоя… тьфу. Ну-кась, повтори, а не то – в трясину.
– Ну что ты заладил – в трясину, в трясину… Сейчас.
При недолгом свете спички Владимир успел заметить то, что и надеялся увидеть, – что из-под пня выбиваются пузырьки газа и, не мешкая, бросил горящую спичку на лопающиеся пузырьки. И его одно-единственное желание исполнилось – сказка все-таки, – пень, начиненный метаном, окутался поначалу снизу паром, из которого вырвался вдруг яркий сноп огня. Болотный дед, вцепившись в него, со свистом, пронзительным воем и выпученными глазами унесся куда-то ввысь, а глазевшая на «колдуна» нечисть с визгом бросилась наутек…
* * *…Как они вновь оказались на дороге, про то неведомо. Перед ними стоял маленький человечек в обычной крестьянской одежке с всклокоченными волосами и бородой, усыпанной репьями.
– Клубочек ваш я не отдам, – произнес он ласковым голосом. – Но и без подарка не отпущу. Попадете в беду – пригодится. К Кощею же прямо по этой дороге и попадете.
Сказал, и не стало его. С глаз пропал, а у Владимира в руках оказалась небольшая деревянная шкатулка.
– Кто это был? – обратился Владимир к всезнающему Коньку.
– Колдун какой-то местный, – буркнул Конек. – Ты подарок-от его подале убери, не открывай пока. Не ровен час, случится что…
– А как ты узнал, что колдун?
– Чего тут узнавать-то? Ты лапти его видел? Правый на левую ногу обут, а левый – на правую.
– Так может он того… – Владимир замялся, подбирая нужное слово. – Подгулял…
– Да где там подгулял! – неожиданно встрял Иван-царевич. – У него и глаза разного цвета: один синий, другой зеленый.
– А чего ж вы с ним? То есть, я хотел сказать, чего ж вы ему клубочек отдали?
– Была охота копыта бить, – поморщился Конек. – Попадется какой-нибудь нестандартный – наплачешься. Дорогу узлом завяжет.
– Как так? – не понял Владимир.
– А вот так, – опять вмешался царевич. – В прошлом годе это случилось. Как раз на свадьбу побратима моего, Ивана коровьего сына. Зимой. Я тогда дружкой жениха был. Тогда свадебный поезд аккурат при въезде в село у крайней хаты остановился. Потому – колдуна как-то впопыхах пригласить забыли. Вот он и осерчал. Крепко встали, ни тпру, ни ну. Ни тебе отъехать, ни объехать. А мороз, правду сказать, завернул – птица на лету замерзает. И, что обидно, вот она, хата колдунова, шагов двадцать, да и хозяин, по всему видно, дома – огонь в окошках, дым из трубы… Тут мужики и осерчали шибко. Сейчас мы, говорят, живо его обратаем, самому бока намнем, а сруб по бревнышку раскатаем… Ну, на худой случай забор повалим, что ли… Замерзли. Пошли они, а мы смотрим: шагов пять до ворот осталось, а они свернули – да в обход, вдоль забора. Обошли дом, глядят на нас, а мы – на них. Ничего понять не можем. Вдругорядь – то же самое. Тут уж почти все, кто в санях сидели, не удержались… Часа два вокруг бродили… Вот ведь что учудил – рядом дом, а не войдешь…
– Кончилось-то чем? – нетерпеливо перебил Конек.
– Чем, чем… Постояли, покричали. Повинились… Замирились, в общем, с хозяином, он и отворил проезд. Пирогов ему дали, сбитня, того-сего… Да только замерзло все, в камень обратилось… Я же говорю – мороз…
* * *Уже рассвело, когда наши путешественники выбрались из леса. Дорогу им преградила широкая река. На небольшом мостке сидел, опустив хвост в воду, большой задумчивый волк и мечтательно созерцал облака. Владимир и Иван подъехали ближе.
– Что, приятель, рыбу ловишь? – улыбнулся Владимир.
Вместо ответа волк резко выдернул хвост из воды. На солнце блеснула чешуей небольшая плотвичка, которую серый мгновенно подхватил на лету и проглотил.
Владимир едва не упал с Конька от удивления.
– Как… так…
– А вот так, – волк победоносно взглянул на него. – Патрикеевна, спасибо ей, надоумила.
И серый поболтал хвостом, отчего по воде пошли пузырьки и круги.
– Вот зимой плохо. Рыба, вишь, все больше по дну ходит, хвост не достает. Опять же холодно. Да и мужики от проруби гоняют…
Волк не докончил. Взвыв, он вскочил и пулей бросился в лес. На хвосте у него висел крупный рак.
Из реки выглянул довольный своей проделкой водяной – кочка, густо покрытая тиной, нос картошкой, толстые, словно пиявки, губы, глаза что раковины-перловицы. И странная отметина на голове.
– Ишь повадился, браконьер серый. Ужо гляди у меня… Сказано тебе – в нерест на два крючка, в остальное время – на десять. И больше чего – ни-ни… Совсем озверел, – пояснил он нашим путешественникам. – Мало того, что снастью неразрешенной ловит, так еще приловчился хвост об траву натирать. Анисовую. Так, говорит, лучше клюет. А зимой, покуда я спал, мешок налимов в проруби наловил. Ну, там где бабы белье стирают. Наловил, и у мужиков на горилку сменял. Так они с медведем того… Лешего подняли и давай гонять по лесу. Чего он, мол, зверье в карты проигрывает, добычу… А того не понимают, что сезонные миграции способствуют перекрестному опылению, – видимо процитировал кого-то водяной, сморщив лоб и пожевав губами, словно пробуя произнесенное на вкус. – Грек тут у нас один завелся. Ехал, понимаешь через реку, и увидел рака. Ишь, какая невидаль – рак! Ну и полез. А там омут, сажен пять… Вот и остался у нас. Грамотный больно, заел всех. Уж я и так, и этак пытался от него избавиться, чего только ни делал, кому только ни предлагал – отказываются… Может… – И он с надеждой глянул на отведших глаза в сторону путешественников. И тут же, погладив шрам на голове, неожиданно заорал на Ивана-царевича: – Ты б стрелять научился, прежде чем лук в руки брать! Не видишь, где река, а где болото! Утоплю в следующий раз!.. – И скрылся под водой.
– А я что? Я ничего… – сконфуженно пробормотал Иван. – И вообще, это не я был… А так, другой Иван… Какой-то… Вовсе мне и незнакомый…
Конек задумался.
– Речка эта Смородиной зовется. И мост на ней один, да и тот Калиновый. Хоть неподалеку, а все не то – змеи живут там, чего доброго, съедят.
– Так ведь он сам ведун, – встрял Иван, кивнув на Владимира.
– И то верно! – Горбунок разом встряхнулся и вихрем помчался по берегу.
* * *Что же вы такое, речка Смородина да Калинов мост?.. Сколько исследователей, столько мнений. Вот, например, что говорит известный филолог, профессор русского языка и словесности Киевского, а затем Санкт-Петербургского университета А.И.Соболевский. Что речка Смородина (точнее – Смородинка), протекает в северной части Орловской губернии близ древнего города Карачева и в Смородинской волости Фатежского уезда Курской губернии. Академик РАН, авторитетный российский археолог и историк Б.А.Рыбаков (автор прекраснейших работ по истории Руси и славян)полагает, что «…былинная река Смородина и город Углич соответствуют летописной реке Снепороду (современная Самара) и городу Углу». Еще один исследователь, Ю.Александров (найдите его статью в журнале «Знание – сила» № 6 за 1969 год), взяв за основу былину об Илье Муромце и Соловье-разбойнике в записи Гильфердинга (был такой русской историк, к сожалению, не переиздававшийся), указывает реку Свапу в Дмитровском районе Курской области. Многие производят название реки от «смород» – смрад, неприятный, удушливый запах, а название моста от «калина» – сильно нагретый. Отделяет река эта мир живых от мира мертвых, только чудища могут переправляться по мосту… В песнях народных, в былинах, в заговорах, «говорит человеческим голосом, за слова ласковые и поклоны низкие пропускает молодцев, других же обиды топит»… А кто хочет, пусть представит себе (есть и такие исследователи) тихую речку-реченьку, с берегами, поросшими смородиной, да с витым-перевитым калиною деревянным ажурным мосточком… А куда нас тем временем дорожка привела?
* * *И впрямь, до Калинова моста оказалось рукой подать. Зато картина, открывшаяся их глазам, была настолько необычна, что Владимир от удивления даже рот раскрыл.
Сам мост не представлял из себя ничего особенного – обычный бревенчатый мост с грубо сколоченными перилами. Вход на него преграждал шлагбаум – здоровенная лесина, Владимир прикинул – сантиметров под сорок диаметром – по всему виду ель. С одной стороны к бревну был примотан здоровенный булыжник, с другой к нему был привязан крепкий канат, петлей накинутый на скобу, вбитую в массивный столб в человеческий рост. К этому же столбу был прибит скворечник, снизу которого висел холщовый мешок с большой, в ладонь, сургучной печатью. На столбе сидел огромный ворон и, склонив голову набок, внимательно рассматривал пришельцев.
Перед мостом сидели за шахматной доской, размером приблизительно сажень на сажень, мужичок в атласной рубахе и Змей, игравшие в тавлеи (для тех, кто случаем не знает – в русские шашки. И еще скажем, не вдаваясь в подробности, что игра эта упоминается, например, в Ипатьевской летописи XV века и Домострое).
Владимиру показалось, что он видит перед собой ожившего динозавра. Туловище размером с комнату в однокомнатной квартире, крупная рыбья чешуя цвета свежего мха, головы – нечто среднее между коровьей и бегемота, но не всамделишных, а таких, какими их обычно рисуют в мультфильмах. Чудище сидело, растопырив задние лапы и обвив себя хвостом, словно кошка. Передние лапы были скрещены на груди, и Змей быстро крутил большими пальцами. Одна голова сосредоточенно уставилась на доску, а две других о чем-то перешептывались позади нее, поглядывая то на доску, то на думающую, при этом время от времени деликатно хихикая. И такой он был весь домашний какой-то, плюшевый… Прелесть, одним словом, а не чудище.
Сделав ход, Змей довольно поерзал.
– Вишь, тезка мой, – сказал Иван-царевич, – меньшой Иван. Поди ж ты, должно быть снова прогневил царя-батюшку, вот его опять и послали… куда-нибудь.
– Лягай! – вдруг крикнул Горбунок и распластался на земле, прежде чем Владимир успел понять, что, собственно, от него требуется.
Над ними со свистом пролетел какой-то снаряд и так ударил в стену примостившейся неподалеку приземистой избушки, что у нее вылетели стекла. Из избушки вылетели еще два мужичка. Постарше игравшего, покряжистей, закатывая на ходу рукава.
– Умом тронулся? – заорали они. – Что за беда приключилась? Семь раз стекла вставляли!
– Да вот, заперли меня, – прокричал в ответ Иван-меньшой. – Обидно стало!
– То не лихо, – махнули рукой мужички и скрылись в избушке. Затем один из них выглянул. – Обидно ему… Завтра же отправляйся за стеклом, да найди себе хорошего учителя, а то так скоро всю избу по бревнам раскатаешь. Или во что другое играй… в домино там, в лото… А то еще за грибами сходи, трав пособирай… Но чтоб тихо, без всяких-разных… и чтоб рукавицы не метать…
– А я читал, что они сражаться должны; мой меч – твоя голова с плеч, ну и так далее… – склонился Владимир к уху Конька.
– Сражаться… – Горбунок тряхнул гривой. – Кабы дело каждый раз до смертоубийства доходило, где ж Горынычей напасешься? А Ваня-то, поди, чуть ли не каждый год куда-то ездит.
– Вот они и порешили, – добавил Иван-царевич, – в игру эту сражаться, дабы обоим целыми быть. На щелбаны поначалу. Потом, правда, передумали. Силушки-то у обоих немеряно…
Горыныч неожиданно проиграл, вскочил и с шумом и плеском исчез под мостом. По воде часто-часто пошли пузыри, видимо, все три головы обвиняли друг друга в постыдном поражении.
– Что ж Горыныча обидел? Поддаться не мог? – насупился Иван-царевич. – Ему ж раз выиграть – на неделю разговоров.
– А так вот с ним и надо, окаянным, – произнес Иван. – Мало того, что о три головы думает, так ведь еще и подсказывать норовит. Глаз да глаз за ним нужен. Да и поддаваться как-то не с руки… Только начну, как сразу мысли нехорошие в голову лезут, злиться начинаю… Братьев беспокою… А ты, свет Иван-царевич, небось опять за яблоками молодильными? Каждый год ездишь…
– Оказия, вишь, вышла, – отмахнулся царевич и спешился. Владимир последовал его примеру. – Опять. С другой стороны – царь, он и есть царь, на него не угодишь. То ему сорт не тот, то червивые, то вообще земляные. А в этот раз, кричит, груши привез… За это я тебя, кричит, злодея, враз оженю. Будешь знать, как над старостью издеваться. Вот прям сейчас на Марье Моревне и оженю, а сам рушник мне тычет, где она сама себя вышила. Глянул я на изображение и понял – счастье мое в яблоках молодильных… Да что ж мы все обо мне да обо мне… Ты-то как?
– А как я? Да никак. Надоело на службе царской – спасу нет. Чуть слово поперек и пожалуйста – езжай за тридевять земель, диво дивное во дворец доставить. Вот здесь и пристроился избушкой – чего понапрасну-то ноги бить? Отдохну, порыбачу сколько надобно, – и к царю. Извините-подвиньтесь мол, ваше величество, да только опоздал я, кончилось диво дивное, вами заказанное. Через год обещали… Ну и мост, опять же, доглядать помогаю.
– Так пошто ж его сторожить-то? Чай, не украдут.
– Украдут – не украдут… А ты послушай, коли временем богат, – Иван широко махнул рукой и присел на бревно, служившее, видимо, лавочкой. Царевич и Владимир сели на другое, напротив. Конек встал рядом с Владимиром. – Прибыл к нашему царю-батюшке волхв заморский. У тебя, говорит, товар, у нас – купец. Сватаю, говорит, дочь твою среднюю, Доброславу, за сына короля нашего, Мил… Милдреда… Миледи… Тьфу, пакость! Пропади они пропадом, имена их иноземные. Ну, пусть Ваней будет.
– …Говорил ведь, три тавлеи бить надобно, а он – одну, одну… – донеслось из-под моста.
– Ась? – обернулся Иван, затем, видя, что обращаются не к нему, продолжал: – Так вот. Портрет показал, каким-то Рафаэлло писанный. На зернышке маковом. Думали поначалу – издевается. Ан нет – достал он стекло дивное, через которое посмотришь, и все большим кажется. Вот, скажем, муравей. И не видно его, а как в стекло то глянешь – ровно таракан. Через стекло то и рассмотрели. Да только диво это вовсе и не дивом оказалось. Пришел тут к царю-батюшке кузнец один, Левшой прозывается, на работу устраиваться. Кузнец, я тебе скажу, всем кузнецам кузнец. Что хочешь – враз сделает, только опиши поподробнее. Одно плохо – к напиткам слаб. Он почему в бега подался? Народишко больно озлился. Он, понимаешь, как лишку хватит, так кует, что ни попадя. Всех блох в деревне подковал, – да что там подковал – шпоры делать начал. Вот и посуди: одно дело, когда тебя просто кусают, а другое – когда еще и лягают, и пришпоривают…
– …Говорил ведь, дамку ставь, а он – успеется, успеется…
– О чем бишь я? – снова отвлекся Иван. – Ах, да. Так вот. Долго ли, коротко ли рядились, а по рукам ударили. Вышли на двор, вот тут-то наш Еремей-царь и спохватился – а дары-то богатые где? Противу правил сватовство такое! Без даров богатых сватов засылать негоже! А колдун ему и говорит: «Ты не взыщи, царь-государь, но сам знаешь, совет добрый, он многих даров стоит. Вот, к примеру, царство твое. Всем царством царство, и богатое, и привольное, и все-то в нем есть. Порядку только нету. И дорог. Да и казны, правду сказать, тоже нету. Вот я тебя и научу, как, используя международный финансовый опыт, закрома твои царские пополнить…»
* * *Ох, погоди, Иван, дай дух перевести. Интересен рассказ твой, да больно длинный. Что еще там за земляные яблоки? Картофель, что ли? Ну, тогда и неудивительно, что осерчал батюшка-царь. Как тут не осерчать? Смотрим Терещенко А.В., «Быт русского народа», том первый, Москва, 1847 год.