Мечта
Мечта
Станислав Сметана
© Станислав Сметана, 2015
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru
Оффтоп 1. Барселона – Прага, 9 a. m
Иногда кажется, словно этот мир создан для меня. Что меня ждут чудеса, являющиеся результатом моих добрых дел и моей позитивной сущности.
А иногда большая чёрная дыра засасывает меня внутрь. Там нет различий в датах и возрастах. Там есть различие в цвете.
Подо мной летит другой самолёт. Есть ли возможность игнорировать его? Наши круглые пушки смотрят вниз, но… самолёт улыбается. Мы снова не готовы к завоеванию мира. Мир снова слишком добр к нам.
Где я теперь? Вероятно, это новый край – край прежде неизведанных ощущений. Сколько нас здесь?
Я лечу над морем, но его не видно. Всё в облачности. В самолёте всего три человека, и я не расстраиваюсь, что пью третью чашку кофе за утро. Если это можно назвать кофе.
Я улетаю или прилетаю? Я – одинокий странник, но влюблённости не проходят меня стороной. «Есть в этом смысл!» – говоришь Ты. И я его вижу иногда, но сложно представить, что это случится.
Облака цепляются за Альпы, как цеплялись они за тысячи гор на моём пути прежде. За тысячу звёзд. Я хочу спать, но не могу. У меня есть мечта, и есть тайна. Я ни в чём не уверен, но сегодня я с чем-то навсегда попрощался. Я искренен с Тобой, но вру себе. Это такая игра. «Всё хорошо, ничего не случилось». И не случится…
Небесный лёд
Лёд. Талый лёд отныне в моём сердце.
Где эта дорога, незаметная с открытыми глазами?
Как мне выбраться из собственных фантазий?
Что из всего происходящего действительно важно?
Мы долго двигались по лабиринту. Серебряное сияние было, в основном, где-то справа. Слева – лишь скальная порода. Мы где-то под Яузой, это очевидно. Чёрная вода капает с неба, с каменного неба над нами.
Мы в полузатопленном Лефортовском тоннеле. В начале малого тоннеля, у поворота на Малую Почтовую улицу. Оттуда слышен металлический скрежет, и вспыхивают молнии. Лай собак. Сатурн светится красным. Собаки бегут к нам. Собаки – наши друзья.
Нас пятеро, хотя не всегда это очевидно. Мы готовы рассказать историю. У нас много версий одной и той же истории. Это история высокого искусства. Она неподвластна времени.
Теперь нас трое. Мы потеряли сомневающихся. Мы добрались до Чагинской улицы. Здесь всё ещё идут дожди. Здесь всё начиналось. Отсюда идёт тропа. Мимо трёх круглых труб. Здесь вылетело облако, прямо из под Земли. Радиация ушла, но мы не снимаем скафандры. Теперь мы не дружим с собаками.
Перенесёмся чуть назад. Подколокольный переулок. Здесь было изобретено лекарство. Тут совсем другие люди. Это студия, полная моделей. Здесь иногда красиво, если ненадолго…
Лёд. С неба падает вода, превращённая в лёд. Здесь больше нет сомневающихся. Как нам выбраться из собственных фантазий? Как нам избежать повторений? Как нам быть честными и придумать другую сказку?
Есть ли здесь море? Пахнет морем, но ведь раньше здесь был мой дом. Мне пришлось податься на Восток. На Востоке самые интересные, самые не отмеченные на картах лесные тропы.
Мы снимаем фильм. Мы устанавливаем камеры. Наши камеры не совсем правильно снимают, они выключаются и вновь включаются по собственному усмотрению. Человек, ответственный за камеры, больше не приезжает сюда. Он остался на Западе и отчаянно сражается в анклаве «Водный Стадион». Раньше мы отправляли туда ракеты, а теперь их погрызли мыши.
Трофеи. Куда уж тут без трофеев. Однако этим нам не суждено похвастаться. Мы больше говорим, чем действуем. Это тоже такой способ пережить зиму. Мы выжидаем, так как есть более смелые люди. Мы стараемся держаться тоннелей с серебряным сиянием. Таких немного.
Всё начнётся не там, где это кажется. Начнется всё со сна. А то, что снится – сном не является. Мы всё напутали. Хотя это снова несущественно. Важно то, что после всего этого мы увидим свет. Мы увидим свет на руинах города. Новое солнце осветит нас, уносящихся отсюда на единственном выжившем вертолёте.
Пролог
Кирилл долго не мог понять, чего же он ожидает от предстоящего вечера. На часах было в сторону полуночи, но «вечер как явление» ещё и не думал начинаться. Вот уже практически полгода Кирилл является собственником неких разношёрстных активов, переданных ему как непрофильный бизнес отцом-металлургом средней руки, которому неприятно было видеть Кирилла слишком праздно живущим. Среди тех активов значатся хлебокомбинат, типография и пара магазинов модной одежды с достаточно невнятными брендами. Не выбравшийся из конфигурации 90-х годов такой набор бизнесов – управлять неинтересно, продать – никому не надо. Передавая активы, отец со своей старинной колокольни предупредил Кирилла о том, что недостаточно будет всё пустить на самотёк, малым/средним бизнесом в России нужно заниматься именно собственнику, иначе дела пойдут ни шатко, ни валко, а то и вовсе всё разворуют. Хорошее системное управленческое образование, которое у Кирилла имелось в активе, общая вовлечённость в дела отца, особенно касающихся типографии и магазинов, вселяла во второго надежду, что такой шаг будет правильным и бизнес, который с таким упорством по крупицам собирался так давно, останется «в семье». Кирилл два дня основательно размышлял, а затем принялся за дела с необыкновенным усердием. Первый месяц он присматривался к бизнес-процессам, а потом вдруг решил взяться за кардинальный пересмотр деятельности этих активов. Это всё вдруг стало ему настолько близким и интересным, что он именно работал, работал и работал, с самого утра понедельника до позднего вечера пятницы. Очевидно, что друзья и всяческие прошлые прихлебатели времени удивлялись такой перемене, не одобряли её и очень скоро перестали вообще иметь с ним какие-либо общие дела. Остались лишь несколько человек, с которыми он проводил выходные. А выходные всегда проходили по стандартному сценарию: ночь на субботу – клубы, как неизменная традиция ранней молодости, сама суббота на отсыпание, а воскресенье было занято созданием актуального видеоарта, уже принесшего плоды на последнем смотре инсталляций в Голландии в виде безоговорочного первого места. Это, пожалуй, единственное серьёзное увлечение, оставшееся от прошлого образа жизни. Хотя каких-то уж других выдающихся увлечений у него тогда и так не было.
Теперь распорядок такого единожды заведённого образа жизни не менялся никогда. Ночь с пятницы на субботу – это было единственное время, когда его могли окружать друзья из прошлого, и всё это веселье происходило так, как будто ничего не произошло. Он стал очень выборочен к людям в принципе.
Человеком номер раз в его жизни, она же единственная, имеющая «доступ к телу» и в другие дни является некая замечательная особа по имени Антонина. Тоня – весьма эффектная девушка лет двадцати четырех, получившая три года назад титул «Мисс Крым», и именно поэтому уже три года в Крыму не живущая. К настоящему времени она – лицо сразу нескольких небольших Домов Моды, с завидной регулярностью изображение её появляется в глянце и на билбордах. Вопреки бытующему мнению людей, с модельным бизнесом не связанных, а тем более мнению тех, кто с этой индустрией знаком не понаслышке, Тоня – не тупая и ограниченная, а, напротив, очень эрудированная и самодостаточная леди, которой не чуждо ничто человеческое. Она не отождествляет себя со своей профессией, умеет правильно расставить акценты для себя, так что не она оказывается заложницей рода своих занятий, а, напротив, занятия эти очень гармонично дополняют её сущность. График её жизни (и это не воздействие Кирилла, а собственная установка) также всегда достаточно регламентирован. Три дня в неделю она полностью посвящает своей внешности, а также гардеробу, немудрено, что идеальнее выглядеть мало у кого на Земле получается. Пару раз в месяц она отправляется на ранчо своего французского друга в Бордо, на плантациях которого выращивается виноград для производства вина высшего сорта класса AOC (Appellation d’Origine Contrôlée). Производство находится там же. Тоня занимается коммерческой стороной вопроса, надо признаться, весьма успешно, так что друг передал ей двадцать процентов фамильной винодельни в собственность. Кирилл и Тоня существуют как бы каждый в своём мире, но в тот момент, когда эти миры пересекаются, трудно представить себе двух индивидов более счастливыми.
Ещё двое людей, которых он считает вхожим в «круг избранных», являются московские галеристы, это Рома и Алиса, семейная пара. Эти, напротив, представляют собой единый организм и живут как один человек. Они никогда не используют местоимение «я», только «мы», причём по любому вопросу, вплоть до «у нас сегодня месячные». Рома представляет из себя с виду весьма брутального и мускулистого человека, такие обычно снимаются в сериалах про ментов, что очень не коррелирует с управлением художественной галереей, и кажется, что эстетического вкуса у такого человека по определению быть не может, что, разумеется, не так. Как раз Рома больше занимается концептом, Алиса же задействована в переговорных процессах и общении с прессой. И не столько за своё красноязычие – в этом-то она как раз весьма посредственна – сколько за визуальную несовместимость Ромы с этой ролью. Галерея их находится на Солянке, 4D Graphics называется, такая галерея-середнячок, но они за звёздами и не гонятся. Тем не менее, выглядят они оба достаточно респектабельно, им где-то около тридцати. Они из тех людей, которым и десять лет назад, наверное, было около тридцати.
Ещё один человек находится в близком круге Кирилла – Никита, которому двадцать пять или чуть больше. Этот абсолютно не поддаётся трафаретизации, и его достаточно трудно вписать в какую-то социально-типологическую нишу. В нём что-то есть от прошлого гедонистического образа Кирилла, но если Кирилл к жизни относился по факту, не задумываясь особенно ни над чем, то этот, напротив, всегда во всём ищет тайный мистический подтекст, и старается избегать рациональности, где только можно. Он обычно сам не очень представляет, чего хочет, потому никто особенно не принимает его всерьёз. Занимается он всем понемногу и ничем в сущности, и на этой неделе Кирилл мельком видел его в странном окружении за распитием алкогольных напитков из ближайшей палатки в районе Перово, где Кирилл был по делам типографии. Сегодня он ожидает его снова увидеть, видимо, в другом обличии и с другими напитками, но уверенным быть тут, конечно же, нельзя.
Только Кирилл успел подумать, что на часах 23:30, а «вечер как явление» ещё не начался, как скрип тормозов внизу под окном поставил всё на свои места, сегодня вернулась Тоня из Франции и прямиком с аэропорта заехала к нему на Преображенку (или уже к себе на Преображенку?). Через некоторое время до его уха донеслось длительное ковыряние ключом (к себе на Преображенку!) в замке, затем всё происходило как в убыстренном кино. Кадр 1: Тоня разгружает уже одеревенелые французские булки из бумажного пакета с ручками. Кадр 2: В стакане молоко, дверца холодильника распахнута, и никто не пытается её закрыть. Кадр 3: Тоня пьёт молоко и роется в своей безразмерной сумке. Кадр 4: Кирилл сидит на диване в гостиной, Тоня химичит с видеопроигрывателем. Кадр 5: Кирилл там же, Тоня с блюдом клубники на диване. Начинается фильм.
– Фатих Акин. «Auf der anderen Seite». Взяла на три часа у Кристины, случайно встретила её в аэропорту. Она тоже будет в BZZ сегодня, мы же поедем? Тем более сегодня рядом, где-то на Большой Черкизовской. Всё, молчим.
Фильм и правда был великолепен. Кирилл давно очень настороженно относился к кино. Он считал девяносто пять процентов кинематографа продуктом потребления, а не искусством. Однажды Никита на это заметил ему, что он слишком оптимистичен в оценках и, по его сведениям, девяносто восемь процентов было бы куда объективнее. «Но искусство – это тоже продукт» – добавил он тогда. – «Создавая искусство, потом смотришь на созданное собой же с презрением, особенно когда это кому-то ещё интересно, то есть искусство превратилось в продукт потребления. Когда продукта нет – есть искусство – то, что в голове, то, что ещё не реализовано. Точнее – реализовано, но не воплощено в доступной для передачи окружающим формах: здании, отделке, холсте, романе, видеоролике. Как только что-то воплощается – это никогда, во-первых, не то, что задумывалось, а во-вторых, это, как правило, уже не интересно автору. И он не только не хочет говорить „да, это моё“, напротив, мечтает скорее откреститься от своего убогого творения». Кирилл тогда задумался насчёт своего отношения к созданным им роликам, которые были оценены европейской общественностью. Нет, он по праву гордится ими и всецело полагает, что продукт получился полностью идентичный искусству. Общественное одобрение – очень важный атрибут творческого прогресса. Без обратной связи невозможна творческая полноценность.
Клубника доедена. Дверца холодильника по-прежнему распахнута. Квартира теперь пуста.
Некоторое время плазменный экран остаётся чёрным. Затем диск крутится назад. Тот ли самый это диск? Те ли это люди? Изображение панельного дома. Да это ведь новый сериал: ВЕЧЕР МОРГАЮЩИХ ФОНАРЕЙ.
Оказывается, в комнате всё-таки кто-то есть. Это хороший человек. Но ему суждено скоро быть завёрнутым в мусорный мешок.
Оффтоп 2. О концепциях
– Не надо, просто не надо говорить мне о единой стилистике жанра, уважаемая Жанна! Если мы подчинимся правилам и на этот раз, потеряем в искренности. Второй раз поджаренный полуфабрикат уже несъедобен.
Я, как обычно, не знаю, чем всё это должно закончиться. Куда придут и что будут чувствовать все эти люди. Начав сюжетную линию, мне становится в ней скучно. Начинаем другую. Третью. А потом уже будем решать, как это всё объединить. Необъединимого в мире не бывает. Бывает недообъединённое. Всегда можно одно считать началом другого. Или предположить, что есть два процесса, параллельно проистекающих, с общим началом.
Эфемерная вата – вот что есть объект нашей продажи. Настроение и состояние, манипулирование ими или следование им – вот они, новые Ворота Телепортации!
Часть 1. Сказка от Никиты
Вечер моргающих фонарей
Я прекрасно помню дорогу до дома в тот вечер. Точнее, конечно, не до дома, а до места, где теперь какое-то время планирую пожить. Верите или нет, но я сбежал из своей замечательной, но такой надоевшей мне квартиры на четвёртом этаже в глубине арбатских переулков, и снял на месяц жильё в Перово около двух железнодорожных станций – тут уж мне никто не помешает жить, что называется, «по обстоятельствам». Прошла неделя от моего новоселья, и я возвращался домой на когда-то подаренном друзьями на день рождения бензиновом драндулете, любуясь окружающими промзонами с дорог районного значения, заставленных грузовиками. Мой сосед сверху оказался добрейшей души человеком, и разрешил мне без предоплаты пользоваться его гаражом-ракушкой, где он хранил свой раздолбанный «Опель», для временной дислокации моего транспортного средства, выдав мне ключи.
На восьмой этаж я, как правило, поднимался пешком. Лифту я тут не очень доверял, к тому же, он непереносимо скрипел при каждом удобном ему случае так, что я из-за трёх дверей ночью слышал, если им кто-то пользовался. Вот и в тот вечер я поднимаюсь пешком, уже вращая в руках связку ключей. Из порядка пятнадцати ключей, что имеются на той связке, действуют чуть меньше половины, остальные же не только функционально не используются, но местоположение и роль в моей жизни замков, которые они открывают, находится теперь за пределами моей памяти. Но мне нравится иметь много ключей на связке. На пятом этаже пьют пиво и нецензурно выражаются короткостриженные пятнадцатилетние подростки в количестве десяти человек, не меньше. Мода на короткостриженность у подростков прошла давно, так теперь стригутся только лысеющие люди, но анклав Перово не собирается сдавать позиций «консервативного духовного наследия». Прохожу мимо них, как бы случайно задевая стоящие на полу бутылки, которые звенят, но никакой реакции – ни удара по голове пустой бутылкой, ни слов «а ну, пидор, иди сюда» – не следует, из чего я делаю вывод, что за свирепым фасадом бьются добрые всепрощающие сердца, и следовало бы мне переезжать не сюда, а в Люберцы, где сердца, надо думать, ещё не испорчены теорией тотального гуманизма. На седьмом этаже наша Mrs Управподъезд (она же Управдом, так как подъезд один), женщина весьма габаритная и неуклюжая, пытается запихнуть огромные мусорные мешки в тонкое отверстие мусоропровода. Чувством такта она не обременена, поэтому, назвав меня «дружком», просит подержать ей крышку отверстия (самая грязная, наверное, деталь в доме, не считая внутренней стенки мусоропровода), пока сама утрамбовывает правой ногой свой мусор в дырку, который утрамбовываться – утрамбовывается, но дальше никак не лезет. Я ей рассказываю о новом японском роботе, поступившем в промышленное производство, который сортирует, а потом съедает и перерабатывает мусор, а она мне рассказывает о новых туфлях, которые купила за шестьсот рублей в магазине «Товары для труда и отдыха» на нашей же улице.
Поднимаюсь на свой этаж и открываю дверь в наш «предбанник», который общим замком не обременён. Здесь пахнет бурной жизнедеятельностью, и мне – не парфюмеру – трудно разобрать составляющие этого великолепия. На потолке висит плафон, но он почему-то не светит, зато светит «лампочка Ильича», висящая рядом на проводке. Точнее, она обычно светит, а сегодня моргает, то быстрее, то медленнее. Сегодня два фонаря на шоссе Энтузиастов тоже моргали, и виделось мне в этом какое-то предзнаменование. Вечер моргающих фонарей, не иначе. Дверь моя закрывалась на один замок, держащийся на соплях, хотя был и другой, но расположен он был слишком низко, приходилось нагибаться, чтобы его открыть/закрыть, поэтому с третьего дня я перестал им пользоваться. И вот я уже весь в тяжёлых раздумьях относительно репертуара фильмов, которые мне сегодня посмотреть и в какой очерёдности (в сумке лежит четыре свежеприобретенных фильма, и только один из них записан с нарушением авторских прав – такая почти кристальная у меня гражданская позиция), так как все сразу я точно не осилю. Думаю: либо сперва принять ванну, а после забить кальян, либо забить кальян, а ванну принять в промежутке между кино. Либо обойтись душем и бокалом рябиновой настойки, которую мне подогнал всё тот же сосед сверху, снова не взяв предоплату. Презентовал мне трёхлитровую банку со словами: «Как выпьешь, так и решишь, сколько мне заплатить». Я говорю: «Я ведь только на месяц здесь, к тёте приехал» (хозяйка просила так говорить, чтобы не платить налог). Он: «Ну, тогда заходи за добавкой через недельку, коль оценишь». Неужели я так ужасно выгляжу, «через недельку три литра»… Или так хорошо? В общем, кино-баня-душ, сомнения в очерёдности – вот и первая моя творческая рефлексия за весь день. Погруженный в эти, в общем-то, никчёмные мысли, открываю замок, который на соплях, и… не зря моргали фонари. Ещё не включая света, я вижу на полу крохотной прихожей лежащее в неестественной позе безжизненное тело. Ну, за что вот мне этот геморрой… Теперь я уже вынужден вставить в планы и это тело, в голове проносится очередь: «сперва забить кальян, принять душ, потом заняться телом (в смысле, понять – спит, или совсем уже), позвонить куда следует (а куда следует?), и лишь потом, пока за ним едут, включить фильм». Потом разум возобладал, я включил свет, всмотрелся в незнакомое лицо. Молодой парень, лет двадцать пять или даже меньше. В тёмно-синих джинсах, чёрных носках и бежевой толстовке-кенгурятнике. Не особенно симпатичный, очень среднестатистический человек. Потрогал его аккуратно за лицо, потом за кисти рук – вроде холодные, потом другой рукой потрогал себя за лицо и кисть руки – блин, такой же температуры. Потом потрогал себя под майкой – тепло, и ему засунул руку под майку (не скрою, с небольшим отвращением). Потом подставил руку к носу. Короче, он явно не спит. Помочь я человеку уже ничем не могу, так что можно заняться своими планами, а он пусть полежит, пока не хочется никуда звонить, а то сейчас сразу начнётся шум, а у меня серьёзный настрой насчёт фильмов и рябиновой настойки…
В два часа ночи ко мне постучали. Я спросонья ползу к двери, открываю замок, который на соплях, но и нижний тоже закрыт. Открываю нижний и распахиваю дверь. На пороге двое полицейских, почему-то в форме немецких СС. Они короткострижены и с бутылками пива. Один из них пытается ворваться внутрь и надеть на меня наручники, но промахивается, и, спотыкаясь о труп, падает. В это время, как в замедленном кино, второй размахивается бутылкой и ударяет ей мне прямо по голове. Я вижу яркую молнию и чувствую сильнейшую боль. Я вздрагиваю, открываю глаза и вижу перед собой метрах в двух экран ноутбука, предлагающего мне три опции: «просмотр», «установки» и «выход». Я выбираю третью, встаю с кресла и выглядываю в коридор. Лежит. А время уже четыре, светает чуть-чуть. Я ещё раз трогаю его лицо и кисти. Заметно холоднее. Тут до меня доходит порыться в его карманах. Кенгурятница – пусто. Джинсы: передний правый – пусто, задний правый – карточка какого-то скейт-центра, передний левый – деньги, около трёх тысяч рублей, задний левый – обрывок бумаги с номером телефона и именем Тоня. Ни телефона, ни документов. Содержимое карманов я уношу в большую (в понимании этой квартиры) комнату и кладу в комод, запираемый ключом (но ключ не высовываю), кроме визитки скейт-центра, которую машинально засовываю в визитницу. Далее на автопилоте, не обдумывая действий, потому как я уверен в них, иду в другую комнату, вытряхиваю из огромного чёрного мешка свои шмотки и иду с этим мешком в прихожую. Секундное сомнение – ноги или голову начать засовывать, потом я решаю, что ноги, поскольку будет уж очень неэстетично, если он будет биться головой о ступени при спуске. Он еле помещается, но мне удаётся даже красиво повязать мешок синим бантом сверху, оставшимся у хозяйки от какой-то подарочной упаковки. Я не сомневаюсь в своих силах, но он оказывается значительно тяжелее, чем я предполагал. Я обхватываю мешок в месте предполагаемого торса и уже тащу его по предбаннику, а ноги господина волочатся по кафелю. На лестничной площадке я принимаю героическое решение воспользоваться лифтом. Он жутко скрипит при открытии, наверное, перебудив весь дом. Уже по пути вниз я пытаюсь предположить как мне себя вести, если вдруг внизу кто-нибудь окажется из жильцов. На моё счастье, там никого нет. Никого нет и на улице – дворники ещё не проснулись. Мусорные контейнеры находятся всего метрах в тридцати и уже полные, хотя и не под завязку. Насколько я понимаю, через час-другой за ними приедут. Я стараюсь в спешном порядке вытащить несколько особенно обширных коробок из наиболее свободного, запихиваю туда с неимоверным трудом тело, которое не хочет сгибаться и сверху снова прикрываю коробками. Ступни так и не влезли и торчат наружу, но они всё же в мешке, поэтому здравомыслящий человек не поймёт, что там. Верхние коробки тоже выпирают, и я надеюсь, что мусорщики не будут трогать то, чего не следует. Уставший, но без каких-либо душевных переживаний, я отправляюсь домой по лестнице. Сплю я в то утро крепко.
Сон и Кафка
На следующий день, точнее, ближе к вечеру у меня была запланировано посещение одного интересного мероприятия. За мной заехал Максим, и мы направились в один из новых павильонов в Коломенском на выставку его знакомого – это вроде как картины, только живые. Сзади к ним приделаны какие-то механизмы, так что лоскутки и объекты на картинах перемещаются и меняют свой цвет. В общем, достаточно перспективно, хотя и бесполезно для меня, поскольку инвестициями во всякий хлам из области высокого и не очень искусства я не занимался.
Да, выходя из подъезда и умышленно допихав в почти пустой ещё мусорный пакет всяческой прессы (то были журналы про интерьеры, кажется), я, махнув Максу рукой, проследовал до помойки. Мусора там снова было «выше крыши», но вчерашнего пакета не наблюдалось, кроме того, баки стояли чуть под другим углом. В общем, увезли. Мне стало как-то легко и печально одновременно. Я сел в машину и был весьма неразговорчив.
Шла вторая половина мая, возможно, самое начало июня, более точно хронометрировать даты у меня не получалось. Правда, я догадался, что сегодня суббота, потому что пробки образовывались там, где их вроде бы не должно быть. После выставки мы оказались в неплохом (но и особо ничем не выдающемся) заведении под названием «EkzoSфера» в Яково-Апостольском переулке, откуда я быстро поспешил уехать. У меня теперь было три принципа, по которым я жил: «Здесь и сейчас», «Целесообразность», «Прошлое идеально». Первые два я выразил бы, как жизнь по расчёту и настроению. Но самое основное там – именно союз «И». Настроение в первую очередь и является тем расчётом. Третье – никогда не корить себя за что-то, сделанное в прошлом, никаких «если бы». Как только меня «уносило» в сторону, я сразу щёлкал пальцем, вспоминал нужную опцию и исправлял ход мышления. Сегодня у меня большого желания ехать в Перово не было, и я решил остаться у себя в Большом Левшинском, где не был уже неделю. Остаток вечера я провёл как-то достаточно невнятно, погружённым в свои мысли, и рано уснул. Мне много чего снилось, но особенно запомнился мне один сон.