Мой бывший бывший. Книга 1
– Пожелаете мне удачи? – нахально улыбаюсь я, чтобы понять – действительно ли у меня есть надежда.
– Да, пожалуй, – Николай кивает и выходит, закрывая за собой дверь. Есть! Все-таки есть!
– Что ж, Виктория, – холодно, будто напоминая мне о своем существовании, произносит Кристина, когда я разворачиваюсь к ней, – давайте поговорим о вас, и я вынесу вам окончательный вердикт, подходите ли вы для работы в Рафарме.
Моя надежда, только-только расправившая маленькие крылышки за спинкой, вновь складывает их, и ищет взглядом утес, в который можно спрятать и голову, и лапы, и хвост заодно.
Мне по-прежнему не нравится выражение лица Кристины. Это паранойя?
Мне казалось, что меня начнут допрашивать.
Что прямо сейчас вырубится свет, в глаза шибанет лампа яркого света и Кристина замогильным голосом начнет выпытывать у меня, с чего же это я взяла, что подхожу для работы в их компании.
Ни с чего не взяла.
Мне не казалось, что я сюда подхожу.
Что я могла ответить на этот вопрос? Что их владелец с чего-то решил, что взять меня в штат будет забавно? Ему показалось, что это – хорошая идея. В ходе бурной корпоративной попойки…
И она – первоклассный управленец, а иные тут работать просто не могли, сейчас тратит на меня, взбалмошную придурь своего шефа, свое очень ценное время…
Хорошо было там, у ресторана, когда Кристина Лемешева была для меня никем, и я могла относиться к ней с равнодушным цинизмом.
Святая ж женщина, спит с Ветровым.
Но сейчас-то я прям ощущала, сколько стоит каждая её минута, и не была уверена, что потяну счет за это собеседование.
Слава богу, обошлось без всего того, что подпихнуло мне мое живое воображение.
Не слава богу, что Кристина замолкает, уткнувшись в мои документы. Совсем замолкает, да.
Минуты текут, почти ползут, мне хочется кашлянуть, привлечь к себе её внимание, но…
Но вот к этому меня жизнь не готовила.
И что это? Проверка на стрессоустойчивость? И какой метод реакции самый правильный? Обратить на себя внимание?
Я чуть покашливаю – ноль внимания. Раздраженная гримасска пробегает по лицу Кристины. Типа, «что, подождать так сложно?».
Ну, ясно…
Что я там говорила Николаю, как справляюсь со стрессом?
Склоняю по таблице спряжений японские глаголы, ага.
Универсальное средство для тренировки памяти и потрясающий метод не подохнуть от тоски в очереди в поликлинике.
Ну, окей, я подожду. Какой глагол я возьму для начала?
Shinu – умереть – драматично, но вполне подходит ситуации. Ожидая, пока на меня обратят внимание можно именно это. Или пожелать испытывающему мое терпение эйчару это самое. Короче, подходит. Поехали!
Shinimasu. Shinubeki. Shinubekirazu…
Когда Кристина наконец обращает на меня свое императорское внимание я успеваю прогнать по двенадцати строкам таблицы японских спряжений не только глагол «умереть», но и «придушить», «отравить», «выбросить», «закопать» и «четвертовать».
Добралась до четвертой строчки со словосочетанием «выдернуть волосы».
Кто мне скажет, что это слишком, – тот не слышал про комнаты отдыха в крупных японских компаниях. Ну, те самые, где боксерские груши с фотопринтами «любимого» начальничка.
Как хочу, так и релаксирую. Я – только в уме, в конце концов!
– У вас ребенок, я вижу, – Кристина кривится, будто у нее сводит лицо, будто это отягчающее мою вину обстоятельство. О да, сколько раз я видела на лицах потенциальных работодателей это выражение.
У вас ребенок. Вы не будете вылезать с больничных. А нам нужен человек, который будет работать.
– С ребенком мне помогает мама, – максимально спокойно сообщаю я, – на мою работоспособность это никак не повлияет.
– Все вы так говорите, – Кристина произносит это краем рта. Недовольно. И с очевидным намеком на то, что слово сдерживают далеко не все.
Мне всегда было интересно, что в голове у таких вот девочек. Ну, она же наверняка планирует рождение ребенка, декрет, больничные эти. Или что, няня с малых лет? Ну, наверное. Она может себе позволить.
– Как вы вообще собираетесь до нас добираться, из ваших-то… окраин, – Кристина все так же неприятно морщится, – вы знаете, насколько жесткая у нас политика к опаздывающим?
Я не успеваю ответить.
– И, Виктория, вы вообще как думаете, вашего образования достаточно для работы в нашей компании?
Прямо! Практически в лоб! И в ушах у меня звенит от этой меткости.
Она будто вытащила из головы мою же мысль. Какое образование… По той специальности, на которую я претендую – никакого. И я ведь знаю обычный комплект требований на должность переводчика.
Высшее лингвистическое. От трех до пяти лет работы на аналогичной вакансии. Опыт перевода медицинской или деловой документации.
И чем круче компания – тем длиннее список этих требований.
Эта компания имела право послать меня к чертовой бабушке и попросить оттуда не возвращаться.
– У меня хороший практический языковой навык, – твердо возражаю я, – большой опыт работы с японскими текстами самого разного типа.
– И вторая категория владения языком, – небрежно замечает Кристина, разом обнуляя все, что я считаю своими достоинством, – вторая. Вы понимаете, что мы не всякого лингвиста с первой берем?
Тональность голоса у Кристины – абсолютно презрительная. С ядовитой квакшей она и то разговаривала бы с большим удовольствием.
Я уже не говорю, что пока я склоняла в уме японские глаголы – мне открывался дивный вид на лицо госпожи кадрового директора, и оно вообще ни разу не было нейтральным.
С каким брезгливым видом она рассматривала мое резюме – это вообще никак не описать, было ощущение, что её заставили смотреть на что-то зашкаливающе жалкое.
И все-таки это почему-то кажется именно что личным. Или я это сама себе придумала?
Давай, Вика, соображай, как выкрутиться из этой ситуации. В конце концов, тебе и вправду нужна эта работа. Нужна. Очень. Твоей дочери нужна. Маме, которая снова жаловалась на боли в правой ноге. Ради них и ради себя ты же можешь сейчас стиснуть зубы и как-нибудь отбрехаться?
Я снова не успеваю – эта дамочка, кажется, вообще не намерена дать мне ответить ни на один её вопрос.
– Ну же, Виктория, давайте будем откровенны хоть пять минут, – Кристина откидывается в кресле, глядя на меня уничижительно, – наша компания для вас отличное место подцепить сносного мужика. Сотрудники у нас весьма и весьма перспективны в этом плане. Вам ведь и среднее звено сойдет, так?
Меня будто холодным душем окатывает с головы до ног. А вот это уже перебор!
5. Стеклянный потолок
– А что, девочки сюда только для поиска мужика устраиваются? – сладко уточняю я, выпрямляя спину еще сильнее. – Или это вы по себе судите, Кристина Сергеевна? А список сносных мужиков вы при трудоустройстве предоставляете? Всех самых вкусных уже разобрали? До вас, я так понимаю?
Язва обостряется мгновенно. Для этого много времени не надо.
Лицо Кристины дергается, и это самый верный признак того, что она мне тут не эйчар, а соперничающая за руку, сердце и прочие органы одного конкретного мудака, ревнивая гадина.
Я практически слышу, как со свистом смываются в унитаз мои перспективы в этой компании. Ну, их, получается, и не было вовсе, раз тут столько личного примешалось.
Боже, нашла за что воевать, этого дерьма по улице ходит… Выходи да ткни пальцем. С одной только разницей – обычный среднестатистический инфантил тебе максимум «Стерва» напишет на стене в подъезде. И то вряд ли. Ну, пришлет счет за все совместные свидания с требованием «вернуть деньги». Над этим можно хотя бы поржать.
Ветров же мудит не мелочась. И по принципу «потому что захотелось». И это совершенно не смешно…
Ведь сам на развод подал. Сам! Не объяснив мне причин, не удостоив даже разговором. А потом…
А потом – испорченная карьера от него самого, «ты не ровня моему сыну, так, девочка для сброса напряжения» – от его папочки, и все прочие постразводные бонусы, о которых меня при замужестве никто не предупреждал.
Описать бы это Кристине, вот только не хочу портить ей сюрприз. Пусть Ветров как-нибудь бросит и её. И вот так же вычеркнет её из своей жизни, по одному только своему капризу.
– Ну что ж, так и запишем, что стрессоустойчивость у вас отвратительная, – ядовито хмыкает Кристина, делая красную пометку прямо поверх распечатки моего резюме, – потому что стресс-интервью вы адекватно выдержать не смогли.
Как мило. Это, типа, проверка такая была? А границы у этой проверки имелись? Что-то мне сомнительно.
Я ощущаю: она врет, и выражение неясного удовлетворения на лице Кристины Лемешевой мне совсем не мерещится. Она хотела меня слить. И она меня слила. И Козырю она расскажет вот эту всю чушь: про отсутствующую стрессоустойчивость и игнорирование правил субординации.
Ну и катись оно все…
– Не представляю, насколько же много Эдуард Александрович развел гадин в своей фирме, что для того, чтобы работать тут, нужно обладать ядоустойчивостью мамонта, – я поднимаюсь из кресла и, сейчас уже абсолютно положив на этику очень большой овощ максимально анатомической формы, собираю мои документы в ту папку, в которой я их принесла.
Все уже понятно. Еще не работай в кадровом любовницы Ветрова – я бы могла полелеять свои надежды, а так… А так – глупо, да.
И, получается – нет. Восемь лет прошло, а милейшему Ярославу Олеговичу не надоело мудить.
Потому что вот это – пахнет так же паршиво, как и все, к чему прикасается Ветров. Не может быть, чтобы Кристина была не в курсе.
Господи, Ярик, оставил бы ты уже меня в покое… Ничего от тебя не нужно, только это.
– И карьероориентированность у вас тоже никакая, Виктория, – тем временем продолжает доканывать меня эта стервозина, – очень легко сдаетесь. Вы просто будете бросать поставленные задачи в условиях дедлайна и жесткого стресса.
По всей видимости, она решила напоследок мне поездить по ушам. Оставить от моей самооценки еще более мокрое место, чем там у меня было.
Впрочем, это она обломается. Заморачиваться словами любовницы Ветрова я не буду.
Нет, правда, отличная подружка у Яра. Ему под стать. Надеюсь, он с ней тоже расплюется и они устроят одну маленькую войну друг с дружкой. Желательно – с взаимной аннигиляцией. Я готова заплатить за билет в первом ряду, чтобы полюбоваться на ядерный гриб, что вырастет на том святом месте. И буду раз в год туда ходить в паломничества.
Резюме я пытаюсь забрать, но Кристина с ядовитой ухмылочкой его от меня отодвигает. Ну, точно, потом принесет Козырю и вытрет об меня ноги напоследок. Ну и…
Ну и ничего я с этим сделать не смогу.
Идея работать с Ветровым в одной фирме изначально была сомнительной. Особенно с учетом тех моих тайн, которыми я с бывшим мужем делиться не собиралась.
Нет, у меня был запас дезинформации, если что, у Маруськи даже отчество было в честь её прадеда нарисовано. В честь единственного папаши за пять поколений, который действительно выполнял родительские обязанности. Но, в конце концов, Ветров же мог озадачиться, да?
Хотя, с чего бы. Не интересовался же он моей жизнью до этого.
Либо ему было фиолетово, что у трех лет семейной жизни могли возникнуть последствия, либо… Либо ему было плевать на рожденную мной дочь. Ну а что? Я ему не ровня, так ведь его папочка заявил? Ну и дочь от меня Ярославу Олеговичу вообще не нужна. Нестатусный ребенок. Их-то дети, «голубой крови», поди, еще в утробе на трех языках разговаривают…
Честно говоря, незнание Ветрова меня устраивало больше, чем вот эта версия, в которой он решил, что его дочь ему не интересна, раз уж она от меня.
Нет, не за себя мне было обидно. За Маруську. Я бы хотела чтобы никто в мире ей не пренебрегал. Никогда!
Даже Ветров…
В любом случае, я не хотела менять абсолютно ничего.
Была я, была Маруська, была мама на подхвате – и боже, дай бог ей здоровья, не знаю, что бы я без неё делала.
Ветров в этой системе координат был лишний.
– До свидания, Виктория, – насмешливо бросает мне в спину Кристина.
– И вам приятного аппетита, – ядовито откликаюсь я и еле удерживаюсь от того, чтобы не хлопнуть ей дверью напоследок.
Пусть всем плевать, но хотя бы перед собой я лица не потеряю.
Девушки на ресепшене оборачиваются ко мне, и Юля даже открывает рот, видимо, чтобы что-то предложить, но я ловлю её взгляд и отрицательно качаю головой.
Ничего мне не надо. До лифта я дойду сама.
Иду и хочу крови. Много крови. Очень-очень много крови.
Так и хочется сделать запрос моей фортуне: «Дорогая, тебе не надоело в меня сморкаться?». А я-то сдуру решила, что в моей жизни среди серых и черных полос внезапно забрезжило что-то беленькое. А это, оказывается, чтобы напомнить мне, что потолок – вот он, тут, над моей головой – и никакой не стеклянный, а самый что ни на есть мраморный.
Обойдешься, Вика, выше головы не прыгнешь…
У лифтов прорывается невроз, я нервно жму на кнопку несколько раз и хоть и вижу – лифт спускается, но… Но хочется нажать еще один, для верности.
Наконец, двери лифта бесшумно открываются и я шагаю…
Никуда я не шагаю. Так и замираю в полушаге, потому что из кабины с невозмутимым видом выходит Эдуард Козырь собственной персоной.
И со всеми претензиями к его долбанутой кадровичке – внаглую отпихнуть главу корпорации с дороги у меня не хватает ни наглости, ни злости. Вот этого маневра я точно могу не пережить!
– Ну, надо же, я думал, мне вас в розыск объявлять придется, – От Эдуарда Александровича за три метра несет недовольством, и опасностью, а я – в зоне поражения, меня от моего несостоявшегося босса отделяют шага два, – девушка-победа, где вас носит?
Я хлопаю глазами. Натурально так, как самая, что ни на есть блондинка. Девушка-победа? Миленько, конечно, но… В каком это смысле «где меня носит»? Собеседуюсь я!
– Идемте, – Эдуард прихватывает меня за запястье и тянет меня к лифту, – я покажу вам ваш отдел. И представлю коллегам. Только давайте в этот раз без задержек, мое свободное время уже на исходе.
Он… Он думает, что я прошла собеседование? Черт, вот ужасно обидно, что его придется разочаровать. На меня на данном этапе жизни ставят столь немногие, а настолько высоко летящие птицы меня обычно даже не замечали.
Но все-таки нельзя отнимать его время…
– Эдуард Александрович, – это я почти пищу, до того оглушена его напором, – не нужно меня никому представлять.
– Виктория, не говорите мне ерунды, – отмахивается Козырь, – вы еще не слышали правило, что «начальник всегда прав»? Так вот можете быть уверены, выше меня начальника у вас не будет. И ваша истина в последней инстанции – это я. И если я хочу представить вас моим сотрудникам, это из разряда «нужно». Необходимо. Потому, что я так решил. Вы еще хотите со мной поспорить? Сохраниться не забыли?
Ему явно нравится практиковать навык японского разговора. Потому что, кажется, после того как я ему в первый раз ответила, на русском он со мной и тремя фразами не обменялся. А на японском – болтает с таким удовольствием, будто большего кайфа не знает. Сомневаюсь, что говори он на русском, его ответ был бы настолько развернутым… Зачем время тратить, если можно просто сказать «мне виднее», и все?
Мне аж пальчики на ногах поджать хочется от того, насколько зашкаливает его мнение о себе. Кажется, при раздаче личных качеств самоуверенности Эдуарду Козырю насыпали за четверых.
И вот же ему заняться нечем, еще тратить время на меня!
– Я не прошла собеседование, – скрестив руки на груди, буквально спрятавшись за ними, сообщаю я, – поэтому…
– Какое собеседование? – Эдуард недоуменно хмурится. – Вы? Не прошли?
– Моя стрессоустойчивость вашего эйчара не устроила, – под пристальным взглядом этих темных глаз мне лично хочется скукожиться, – и карьероориентированность тоже. Я не выдержала стресс-интервью.
Подробности я зажимаю. Озвучивать эту грязь вслух? Нет, увольте, я не хочу в этом пачкаться.
Лицо у Козыря становится более жестким.
– Кто? – сухо спрашивает Эдуард Александрович, будто переходя в режим экономии слов. – Кто вас собеседовал?
Становится очевидно, что рубахой-парнем он прикидывался для меня, и то по каким-то своим, личным причинам. А сейчас… Сейчас большой и важный человек, которому не дали расслабиться, очень-очень недоволен..
– К-кристина Сергеевна, – я аж начинаю заикаться. Нет, серьезно, мне хочется отойти куда-нибудь подальше, потому что энергетика у этого парня невозможная. Я будто кожей ощущаю, как вскипает от его ярости воздух.
Козырь шагает в обратную сторону, в кадровый отдел. Быстро, будто голодный гепард, почуявший кровь.
Сотрудники шарахаются с его дороги – вот это все ощущаю не только я.
– За мной, Виктория, – голос раздражен до крайности, и в трех этих словах уже заложено все, включая обещание, что за побег, отступление, да хотя бы шаг в сторону полагается расстрел, четвертование и похороны в безымянной могиле.
Козырь шагает вперед, через приемную с двумя девочками, и я прям вижу, как белеют они обе. А потом он резко толкает дверь кабинета Кристины Лемешевой.
Она – разговаривала по телефону, стоя у окна.
Впрочем, это продолжается недолго. Смартфон буквально выскальзывает из её пальчиков, как только Кристина видит Эдуарда Александровича.
А я – тихонько закрываю за своей спиной дверь.
Мне вообще хочется сейчас оказаться где-нибудь подальше отсюда, потому что почему-то кажется, что сейчас здесь произойдет убийство.
– Стресс-интервью? – Козырь практически падает на стол своей подчиненной ладонями. – По-вашему, Кристина, мы можем себе позволить выставлять стрессоустойчивость для переводчика выше знания языка?
Он, вроде бы, не повышал тона, а все равно ощущение, что рычит. И от этого мороз по коже. В то, что происходит, я верю очень смутно.
Он и вправду натягивает своего кадрового директора? Из-за меня? Боже, да неужели эта работа нуждается во мне не меньше, чем я в ней?
– Эдуард Александрович, я… – заикаться начинает и Кристина. Она же вцепляется пальцами в подоконник, явно пытаясь найти в нем опору. Нет, все-таки я не одна такая, кто в таком режиме Эдуарда Козыря хочет оказаться где-нибудь подальше от него. Но сейчас Эдуарду Александровичу не очень нужны оправдания Кристины.
– Я не приказывал вам собеседовать Викторию, Кристина, – свистяще выдыхает он, чуть подается вперед, – это сделал я сам! Я сам сделал за вас вашу работу, потому что вы не справляетесь, Кристина. Вы набираете мне откровенно слабых переводчиков. И, кажется, я понял почему. Потому что вам важнее стрессоустойчивость! У переводчиков! Что это, Кристина? Некомпетентность? Неисполнительность?
Желание оказаться где-то подальше от этой сцены, очень похожей на публичную порку, где я выступаю за всех зрителей разом, только усугубляется.
Не сказать, что мне хотелось видеть Кристину такой – бледной, напуганной, с красными пятнами на щеках.
– Э… Эдуард Александрович… – снова заикается она и снова оказывается перебита одним только резким движением подбородка.
– Виктория, ваши документы, – Козырь протягивает руку назад, и я ватными руками вкладываю в его пальцы папочку с моим скромным пакетом документов. Господи, как трясет-то… И это ведь он не на меня рычит… Я бы ему сейчас, наверное, и квартиру последнюю отписала, лишь бы откупиться и чтобы он отвел от меня свой жгуче-кислотный взгляд.
– Оформляйте, – Козырь буквально швыряет эту папку на стол, – договор принесете Виктории уже на рабочее место. Лично. С извинениями. Ясно?
– Д-да! – Кристина торопливо кивает, а Эдуард Александрович выпрямляется.
– И скажите спасибо, Кристина, что я дал себе слово после рождения сына три дня никого не увольнять, – роняет он, разворачиваясь ко мне, – вы должны знать, как я отношусь к неисполнению моих поручений. Идемте, Виктория, – суше и чуточку теплее кивает мне Козырь, будто я пыталась сбежать.
Я буквально шмыгаю за ним. Мышкой. Я не смотрю на Кристину, мне не хочется наслаждаться зрелищем поверженного врага – я просто не из таких.
Я и так сомневаюсь, что Кристина Лемешева забудет мне эту сцену… Это минус! Не хотелось бы иметь в своих врагах такую противницу. Немного не моя весовая категория. Но что уж тут сделаешь?
Плюсы… Плюсы есть! Внезапно.
Кажется, у меня все-таки есть эта работа!
6. В трех шагах от правды
Когда я захожу, Кристина сидит в рабочем кресле и в прострации смотрит в никуда. Бледная, оглушенная… Телефон так и валяется за её спиной – про него она еще не вспомнила.
Все-таки правильно я сделал, что не стал дожидаться, пока она оклемается и снова возьмет трубку – после катка «Разъяренный Козырь» некоторые особо чувствительные просто сразу увольняются и уходят в запой. Ну, или в острую фазу депрессии. Хотя это вообще-то почти одно и то же.
– Я же тебе говорил, что не надо так нарываться, – ворчу я, поднимая телефон и опуская его на стол перед Кристиной, – сказал Эд тебе её оформить – оформляй. Ведь не факт, что он бы тебя стал слушать, даже если бы все сложилось, как ты планировала.
Нет, конечно, попытка была отважная и дерзкая, как обрисовывала мне свой план Крис – у неё все складывалось. В теории…
В теории и Николай должен был не вдохновиться языковыми навыками Викки. А он… Он нашел язык моей бывшей «достойным». Ольшанский и такой приговор в моем уме не сочетались абсолютно. Уж я-то знал въедливый характер Ника, который был ужасно переборчив в плане тех, кто должен был ходить в его подчинении.
Ни одного из кандидатов, которых предлагала ему Кристина, Ник, пять лет проработавший в Японии и знавший японский даже лучше русского, так не оценивал. В лучшем случае было «терпимо», обычно же было «не впечатлили». А после того, как Ника уволили, а после еле уболтали его вернуться обратно и спасти результативность работы переводческого отдела, Ольшанский и вовсе задрал планку.
Так что вполне закономерно, что мы рассчитывали, что откажет Вике именно он, но в этом плане Кристине пришлось соображать на ходу, чем вывести Викки из себя.
Правдой. Лучше всего человек выводится из себя правдой. И это сработало, разумеется!
Кристина дышит неровно и разъяренно.
– У нее вообще ничего нет, – шипит она, – ни профильного образования, ни нормального опыта работы. Она работала переводчицей в каком-то задрипанном музее, который еле-еле сводит концы с концами. Её сократили вот только что – они решили, что слишком роскошно для них держать лишнюю единицу японского переводчика, лучше, мол, оставить пару английских. И тут, разумеется, твоя Вика наткнулась на Козыря, который на неё залип. Везучая дрянь…
– Уймись, – не удерживаюсь я, тем временем обрабатывая информацию. Занятно. Неужели Завьялов не мог помочь любовнице хоть с каким-то приличным трудоустройством? Он же был у нас хозяин заводов, газет, пароходов.
По-крайней мере, когда явился в отцовскую адвокатскую контору – вел себя тот мудак именно так. Нагло, нахально, будто весь мир должен был целовать ему ноги.
Но все это время я предполагал, что да, лицензии Вику лишили, но «папик» у неё, по крайней мере, обеспеченный. Да, наша звездочка не работает адвокатом, как мечтала, работает где-нибудь там секретаршей, таскает Андрею Викторовичу кофе и обеспечивает его интимный досуг – да, это не по ее амбициям, но все-таки. Она сама это выбрала! Она сама выбрала его, предав меня.
Но какой-то там музей… С чего все оказалось настолько плохо?
Завьялов бросил её? Разорился? Надо будет навести о нем справки. Позлорадствовать над ублюдком, разрушившим мой брак. Нет, формально он меня спас, открыл глаза, что верность – это не про мою жену, но…
Но боже, с каким удовольствием я бы раздавил и его. Только отцовская просьба и остановила меня от этого. У него с этим утырком были свои дела. Поэтому… Поэтому мне оказалось проще уйти самому из отцовской адвокатской конторы.
Впрочем, от этого я только выиграл. Место в Рафарме было местом под солнцем. В первом ряду.
– Он хотел меня уволить, – Кристина отпивает из стакана, что я ей подал, глоток воды, – из-за какой-то выскочки. Меня! Я на него пять лет пашу!
Первый раз вижу Кристину в таком раздрае. Впрочем, она и неудовольствие Эда огребает впервые, до этого он к её работе претензий не имел.
Да, это было очень неожиданно. Эд обычно ценил верность. Но… И исполнительность он тоже ценил…
– Тебе лучше сейчас успокоиться, – замечаю я, – и не нарываться. Сейчас ты в зоне риска, еще раз подставляться тебе нельзя. Я сам разберусь с Викой.
– Этого я и боюсь, Ветров, – взгляд Кристины обжигающе резкий, – что ты сам начнешь с ней разбираться и увлечешься разбирательством. А потом и ею. Милые бранятся, только тешатся, а?
Ревность Кристины раздражает немыслимо. Умеет же раздуть слона из мухи.