Мой бывший бывший. Книга 1
Увлекусь? Я? Викой?! Той самой, что по-прежнему флиртует со всеми и каждым, той самой, на которую самым позорным образом залип женатый Козырь.
Странно. Я никогда не думал, что Эд выставит дело ниже бабы, хотя… Хотя я помню, что у него было с Клингер. Там он вполне забил на дела и спустил часть собственного состояния просто на то, чтобы пустить пыль в глаза будущей жене.
Ну, вот и сейчас – он разделал Кристину при Вике, будто пытаясь впечатлить последнюю.
Нет, это ни в какие ворота не лезет. Пусть Викки тратит свое очарование на всякого мимо проходящего мужика, я до неё больше не опущусь.
– Уймись, – я говорю это чуть суше и чуть раздосадованней, – тебя уже совершенно заносит, Крис!
– Ну, а что? Скажешь, нереальный вариант? – раздраженно огрызается Кристина. – Помучаешь её еще чуть-чуть, потом она упадет тебе в ноги, ты её простишь, удочеришь её дитятко и снова женишься. Хэппи-энд. Все счастливы. Ну, кроме меня, но кто я для тебя, а?
Хорошая попытка, Крис, но я же говорил, что никуда спешить в этот раз не собираюсь. И обостряйся, не обостряйся этим своим «все люди, как люди, а я – не замужем» – бесполезно.
Так, стоп!
Дитятко?!
– У неё ребенок есть? – я спрашиваю это настолько буднично, что даже Крис чуть расслабляется, не ощущая в моем голосе подлинного любопытства.
Юля – одна из секретарш Крис, притаскивает нам чай. Один зеленый, второй черный – все как по нотам. И есть чем занять руки. Так кстати. Мне нужно это сейчас – хотя больше хочется не сжимать тонкую фарфоровую ручку чашечки, а швырнуть этой несчастной посудиной в стену.
А лучше – в голову Викки.
– У неё дочка, – фыркает Кристина раздраженно, – совсем малявка. Мария Андреевна Титова. И нам ведь сказано – мамашек с маленькими детьми рассматривать в самую последнюю очередь. Это же и идиоту ясно, что работницы из них никакие.
– Ну, в переводческом четыре единицы не набраны. Для них уже и последняя очередь покатит, если они язык знают, – я пожимаю плечами. Казаться хладнокровным внезапно оказывается очень непросто – внутри лихорадит в шторме кровавое море.
– Ну, так что, – Кристина скрещивает руки на груди, и глядит на меня с вызовом, – значит, мы можем брать кого попало с улицы? А ты, наверное, спишь и видишь, как удочеришь чужую малявку, а, Ветров?
– Всю жизнь мечтал, – саркастично откликаюсь я. В оправдания я ударяться не намерен – делать мне нечего, еще поощрять ревность Кристины.
Хотя… Не сказать, что у неё нет поводов для ревности сейчас…
Андреевна.
Ан-дре-е-вна!
Она не только спала с Завьяловым. Она еще от него и родила.
Вот почему она в такой паршивой ситуации с работой – немногие папики, вроде Завьялова, согласятся, чтобы любовница от них рожала. Он ведь был женат. Причем женат он был не сколько на женщине, сколько на деньгах её отца. У Завьялова был свой официальный наследник. На кой черт ему еще и на стороне дети?
И на кой черт его жене те, кто могут отпилить от завьяловского наследства хоть даже лишнюю крошечку?
Обычно таких вот залетных дурынд заставляли сделать аборт. Чтобы надежно, чтобы никто потом не явился и не потребовал наследства, денег, чего угодно. Делить капитал никто не любит.
Вика же осмелилась родить. И, судя по всему, алименты ей Завьялов не выплачивал. Ребенку от папочки досталось только отчество.
Викки не хватило пороху явиться к нему с требованием признать отцовство? Или она оказалась слишком гордая для этого?
Да, это походит на правду. Моя Викки такой и была. Её послали, вышвырнули, ну, максимум деньжат на дорожку кинули. А она и обиделась.
Ушла, порвала с любовником и со всем миром в придачу, родила ребенка для себя и тянула вопреки всему.
Тянула, как лямку. Хотя все могло быть и по-другому!
Это мог быть наш ребенок. Наша с ней дочь! Моя дочь, в конце концов.
Моя девочка, за которую я порвал бы в клочья любого. Отрывал бы по пальчику, вырывал бы глотки.
Моя маленькая принцесса, которая точно бы никогда и ни в чем не нуждалась.
И которую вряд ли уж очень баловала переводчица в задрипанном музее.
Но не моя.
Андреевна!
Господи, как не пойти и не придушить эту?..
Хочется – прямо сейчас, благо между нами всего пара секунд на лифте.
Всего-то и делов, дотянуться до тонкой шее и придушить, к чертовой матери!
Стоило оно того, Вик? Стоило меня предавать?
Хотя… Какое мне сейчас до неё дело? Её ребенок – её проблемы. Но боже, как же бесит…
От него она родила. От него – решилась. А я… А я два года из трех нашей семейной жизни её уговаривал обдумать вопрос рождения детей. И слушал отмазки, что нужно закончить учебу, нужно разобраться с работой… Вот эту всю ерунду.
Так и выходит, что просто она не хотела детей от меня. От кого угодно, только не от меня!
Нет, смертельно необходимо выжить мою бывшую жену из Рафарма в скором темпе. А на прощанье – пожелать ей катиться к Завьялову.
Пусть, в конце концов, этот мудак хоть что-то для неё сделает. Раз уж он настолько запал ей в душу, что от него она даже ребенка родила!
И слава богу, что есть эта чашка чая, которую можно с нейтральной рожей, медленно опустошать. Иначе Крис наверняка бы напрягло мое молчание.
В кармане вибрирует телефон – уже по звукам труб, поставленным на звонок, я понимаю – звонит Эд. Труба зовет, да! Меня потеряли?
– Где ты, Ветров? – сухо интересуется Козырь, когда я беру трубку. – На месте?
Необходимость вернуться к работе успокаивает. Отключиться от эмоций – иногда бывает спасением. Жизненно необходимым спасательным кругом. Кажется, я сейчас с ума сойду от этого бешенства.
– Почти, – честно откликаюсь я, успокаивающе проводя Крис по скуле. Успокаиваю я больше себя.
Вот она – моя женщина. Не какая-то там вертихвостка, а моя Кристина. И вот с ней у меня и будет и дочь, и сын, и все остальное.
Может, и вправду не стоит затягивать с женитьбой…
– Ну, окей, пусть твое «почти» решит, наконец, кадровые проблемы в переводческом, – небрежно бросает Эд, – потому что я теряю терпение.
– Я передам, Эдуард Александрович, – киваю я, хотя нет необходимости. Кристина это слышит – громкость у моего телефона на максимуме – и зябко ежится, а потом будто встряхивается, сбрасывает с себя напряженность и лишние эмоции. – Что-то еще?
– Смотрел уже иски, которые с утра прислали? Есть что-то серьезное?
– Да, – я хмурюсь, припоминая, – пожалуй, есть.
– Подтягивайся в курилку, обсудим, – Эд, разумеется, тут же сбрасывает.
Меня аж потряхивает от досады. Вот потерять черт его знает сколько времени, бегая вокруг моей бывшей жены – Козырь может. Выделить чуть больше времени на деловой разговор…
Впрочем, ладно, курилка так курилка.
Я как раз хочу накуриться до тошноты. Чтобы хотя бы было оправдание этой непонятной горечи в груди.
7. Фортуна обещает потепление
– Тук-тук…
Я аж вздрагиваю, отрываясь от листа с переводом. Это был контракт – пока небольшой, незначительный, но все равно рабочий. И налажать с первым же проектом для Рафарма, особенно тем, который Козырь лично сунул мне в руки и даже обещал сам проверить… Мне не хотелось, вообще никак! Поэтому ушла в себя.
За моей спиной стоит Николай. Опирается плечом о дверной косяк.
– Можно? – лукаво улыбается мой шеф, и я даже удивляюсь такому контрасту.
Во время рабочего дня он был в образе этакого сухого мрачного типа, от грозного взгляда которого сразу отказывало желание сходить покурить, и вспоминалось, что у тебя вообще-то ужасно мало сделано.
– Вы уже вошли, вообще-то, Николай Андреевич, – я чувствую себя странно под пристальным взглядом серых глаз драгоценного начальства.
– Ну, я стучал, – Николай чуть пожимает одним плечом, – вы не ответили, Виктория.
А еще я не заметила, как он вошел в наш мини-мирок на четверых переводчиков. А кстати, почему больше никого нет на месте?
– Да, я… Заработалась… – я бросаю взгляд на часы. Круто. Сорок минут как закончился мой первый рабочий день в Рафарме. Я его пережила! И меня даже не подняли на вилы, и не сожгли на костре как ведьму, околдовавшую главу компании.
– В следующий раз учтите, что сверхурочные оформляются отдельно, – Николай проходит в кабинет и присаживается на край соседнего со мной стола. Тот стол – моего официального куратора до конца испытательного срока. Впрочем, сейчас Алисы уже нет, ну и хорошо.
– Ну, как прошел первый рабочий день? – со вполне искренним любопытством интересуется Николай. Я аж теряюсь слегка. Это он так контакт с новой сотрудницей налаживает или что-то еще?
И как прошел мой рабочий день? Честно? Я чуть тушуюсь, чтобы подобрать описание моих впечатлений так, чтобы его можно было подать на блюдечке непосредственному руководству.
– Виктория, ну не молчите, – Николай смеется, чуть склоняя голову набок, – в конце концов, вы не преступница, а я – не полицейский. И все, что вы скажете, – не будет использовано против вас.
Надо же. Мужик и с чувством юмора – редкий зверь. А этот – еще и симпатичный. Ох-хо, джекпот? Судьба решила в кои-то веки выкинуть мне три семерки?
Ну, это вряд ли. Я-то со своим везением уже тридцать лет живу. И все про себя знаю. Но поводов обостряться паранойей у меня вроде как нет.
– Хотите откровенности? – я чуть потягиваюсь и замечаю, как заинтересованный взгляд Николая скользит чуть ниже линии моих ключиц. На секунду, на мгновение, но скользит.
Ай-яй-яй, Николай Андреевич! Мои глаза в другом месте расположены!
И все же приятно, блин…
Нет, чисто теоретически я должна бы переживать из-за недавнего расставания с Русланом, но как-то… Стало легче, когда у меня появился повод не отвечать на его звонки. Он встретил меня позавчера у подъезда моего дома, попытался покаяться, включить самца и полезть обжиматься, но слился, как только услышал обещание вызвать полицию и обвинить его в домогательствах.
Руслан меня раздражал. Слишком назойливый, слишком требовательный, слишком обидчивый.
Я не познакомила его с дочерью – я ему не доверяю!
Я не вожу его к себе – у меня, наверное, уже мужик есть!
Я не могу носиться к нему по первому свистку этого горячего восточного юноши – все, капец, я к нему равнодушна, да таких, как я – у него как грязи, а я не ценю внимание его божественного сиятельства.
Поэтому на свадьбе – да, я выбесилась. Еще бы не выбесилась – имеет же наглость, при мне тискать левую бабу. Ты уж честно скажи, что вот оно – твое. Ты это хочешь! От меня отвали, раз уж так!
Зато сейчас, несколько дней спустя, мне уже ровно. Я будто выдавила прыщик. Оно поболело, но мы же знаем, что в прыщиках нет ни пользы, ни красоты…
Это, наверное, возрастное – не разбиваться сердцем из-за всякого мудака. Какая жалость, что когда меня бросил Ветров, у меня такого навыка не было…
А вот внимание Николая мне внезапно льстит. Тем более, что как успели мне наболтать разговорчивые девчонки, он абсолютно свободен. И сидит тут. Таращится на меня. Пусть это далеко от мечтательного «он полюбил меня за мою прекрасную душу», но не все же сразу.
Мы пока что просто разговариваем.
– Откровенность – это замечательно, – Николай кивает, чуть поправляя на носу очки, – да, Виктория, я с удовольствием бы услышал ваши искренние впечатление от нашего… – он заминается, но больше для проформы, – дурдома.
Так ласково говорит… Вообще я уже поняла, что тот костяк переводчиков, что в Рафарме упорно держится, – это фавориты Николая Ольшанского. Он упрямо не дает в обиду именно своих. А на новичков еще смотрит. Пристально! Он не очень доволен подбором Кристины, как я поняла…
– Не знаю, доживу ли я тут до конца недели, – я немного смущенно опускаю ресницы, – сегодня чуть мозг не взорвался. Море инструкций. Задание от Эдуарда Александровича. Анжела Леонидовна только за сегодня сделала мне три замечания…
Анжела – заместитель Николая, менеджер нашего отдела – или просто “бестия с таймером”, которой всегда и до всего есть дело.
Кто тут явился в одежде не по форме и очень хочет штраф?
Кто сколько раз сходил на перекур – и, что важно, курил дольше установленного регламентом времени перерыва?
Кто ушел на обед раньше срока? Опоздал на минуту? На две? Боже, да вы что, вам настолько не нужна эта работа?
– У Анжелы стиль жизни такой, – Николай смеется, передергивая плечами, намекая, что я зря заморачиваюсь, – если хоть кто-то из сотрудников день без замечаний проходил – это значит, что он на работу не вышел.
– Или не вышла Анжела Леонидовна?
– Ну, в теории Анжела, конечно, может не выйти, – Николай задумчиво щурит свои светло-серые глаза, – на практике – у неё за три года ни одного больничного не было.
– Может, она киборг? – неосторожно срывается у меня с языка. Впрочем, пенять на субординацию мне никто не спешит.
– Как в Терминаторе? – у Николая в глазах начинают приплясывать чертята, или мне мерещится? – Чур, в расплавленной стали мы её топить не будем. У нашего отдела без неё был ниже коэффициент эффективности.
– Ну, раз вы просите, Николай Андреевич, так и быть, давайте не будем, – драматично вздыхаю я.
И все же, до чего приятный мужик…
Долгий взгляд, загадочное молчание. Мне кажется, или что-то терпкое разлито в воздухе? Что-то, что даже мешает нам моргать.
– Я очень форсирую события, – Николай на минуту прикрывает глаза, а потом смотрит на меня цепко, будто не желая выпускать из виду ни на секунду, – но, Виктория, может, мы поужинаем? Хотел дождаться до конца вашего испытательного срока, но… Сейчас ощущаю, что ждать не хочу.
Звучит как «хочу съесть вас прямо сейчас».
Фортуна, прекрати! Я ведь могу принять твою улыбку за чистую монету.
Ладно, напомним о реальности. И себе, и фортуне. Тем более что служебный роман с новым начальником – это точно не то, что мне нужно в первый рабочий день.
– Мне жаль, Николай Андреевич, – я чуть качаю головой, без особого удовольствия, наблюдая, как улыбка на мужском лице слабеет, – меня ждет дома дочь, и я хочу приехать до того, как она ляжет спать. Я на ночь всегда ей читаю.
Возможно, это неразумно, и портить отношения с этим самым начальником – идея неважная, откуда я знаю, может, он меня завалит во время испытательного срока. Но… Вообще-то девчонки, в кабинете с которыми теперь сижу я, говорили, что он – лютейший профи и по минимуму смешивает личное и рабочее. Кажется, одним из переводчиков инструкций к медтехнике работал новый муж его бывшей жены.
Нормально работал… Года два уже, кажется!
Так что… Так что нет, мне сейчас более-менее спокойно. Лучше сразу очертить условия моей задачи.
– Дочь, значит, – Николай произносит это задумчиво, будто разбирая слово на вкус, – да, это веский повод для отказа. Значит, все-таки в другой раз.
Надо же… Он серьезно не намерен сливаться?
– Тогда позвольте вас подвезти, Виктория, – невозмутимо заканчивает Николай, – вы же не посмеете мне отказать второй раз за вечер?
– Как грозно звучит, – я смеюсь, – а если я осмелюсь? Вы прикуете меня к батарее и будете пытать меня, пока я не соглашусь?
– К батарее? – Николай хмурится, будто прикидывая. – Черт, кажется я забыл наручники.
– Дома?
– Виктория, вы меня обижаете, – Николай качает головой все с той же насмешливой улыбкой, – в подвале. Где томится уже четырнадцать невинно похищенных жертв. Будете пятнадцатой? Я буду навещать вас чаще прочих. В конце концов, другие жертвы на японском и пары слов не свяжут.
– Какая честь, – я откидываюсь на спинку моего стула, разглядывая этот дивный образчик остроумия, – но пожалуй – я все-таки откажусь. Вы ужасно безответственны и забыли наручники. Это непростительно!
– Согласен, – Николай разводит руками, – тогда возвращаемся к вашему плану. Батарея, пытки. Или, может, будет достаточно вас скотчем к стулу привязать? Скотча у нас тут завались…
– Вопрос пыток уже определен, я так понимаю? – фыркаю я. – Метод тоже выбрали?
– Ну, конечно, – Николай округляет глаза, будто спрашивая, как это я могла в нем усомниться, – я буду петь вам, Виктория. Миллион алых роз. На японском. Поверьте, более жестокой пытки мир еще не придумал.
Черт. Черт, черт, черт.
Давно мне не попадался настолько юморной мужик…
– Так что, Виктория? – Николай чуть подбрасывает в ладони брелок с ключами от машины. – Позволите вас подвезти?
– Я живу в Люберцах, – если бы Николай был спринтером, а я – финишной линией – это был бы выстрел ему в голень.
– Ну что ж, должно же быть в моей жизни место подвигу… – Николай разводит руками и делает физиономию в духе «я же сам напросился».
Нет, ну как отказать ему еще раз после такого?
А уж тем более, что мне становится немножко плохо, когда я думаю о том, что после метро придется еще и на автобусе трястись…
А Маруська все-таки ждет. И новостей о том, как мама устроилась на крутую работу, она тоже ждет. Мой самый главный, самый важный болельщик!
– Туше, – я поднимаю вверх ладошки, – совершенно не представляю, чем еще смогу вам отбить желание ехать в такую даль.
– Вот и чудненько, – Николай кивает, – тогда поехали. Иначе сказку на ночь вы будете читать мне, Виктория. Где-нибудь на Зенинском шоссе.
Такое ощущение, что никто из нас не может остановиться в этой бесконечной пикировке.
Это как партия в теннис, и никто не хочет быть тем, кому все-таки забьют.
Весело.
Никогда не думала, что вот так буду перешучиваться аж со своим начальником. Но это – тепло. А я уже очень давно не помню, чтобы мне было тепло…
Конечно, в сказочной сказке хотелось бы, чтобы было жарко. Как в первый раз. Но тот раз… Тот раз плохо закончился. И может быть, какая-нибудь романтичная идиотка и станет тупить и желать снова обжечься – я не хочу. Больше не хочу.
Мне – достаточно и этого легкого, такого мартовского тепла. Когда можно в спокойном ритме шагать совсем рядышком с мужчиной, иногда задевая его локоть своим и безобидно перешучиваться.
Дойти до лифта – что может быть приятнее в таких условиях задачи?
Мы не одни поздние пташки – из дверей юридического отдела, расположенного с переводческим на одном этаже – да, да, мне везет как утопленнице в этом вопросе – как раз когда мы с Николаем останавливаемся у лифтов, выплетается стайка уставших парней.
Они – шумные, обсуждают детали какого-то скандального процесса, и их много. И когда они появляются – Николай будто придвигается ко мне ближе, опуская ладонь мне на плечо.
Вроде и не сексуально окрашенный жест, но, но… Но все равно, будто обозначающий «территорию». А мне немного неловко даже…
Немного… До тех самых пор, пока я не замечаю – вслед за теми младшими сотрудниками к лифтам неторопливой походкой шагает и Ветров. И смотрит на меня. И на руку Николая на моем плече…
Нет, я не хочу её стряхнуть.
Я только хочу, чтобы эта рука лежала где-нибудь пониже…
8. Вкус сумасшествия
Какого черта, а?
Я останавливаюсь напротив лифта и хочу каким-нибудь магическим образом найти в кармане топор. Ну, или хотя бы удавку. Потому что…
Имеет же наглость! Прямо при мне! И при прочем «честном народе» стоять так близко к своему начальнику, что, уже не приглядываясь, видно, сколько видов друг на дружку они имеют.
Какая жалость, что в Рафарме нет запретов на служебные романы. Потому что Викки его явно не хватает. И дня её тут не прошло, а она уже подцепила Ольшанского. Чертова вертихвостка!
От меня и моих подчиненных Викки отворачивается, как только замечает меня.
Будто это я – прокаженный, неверный, предатель, не достойный даже её взгляда.
Я вроде перекурил, забил работой утреннее удушающе паршивое настроение, но вот сейчас все крепче желание дотянуться уже наконец до этой наглой дряни. И хотя бы встряхнуть! Сбить с неё вот эту высокомерную спесь, на которую она совершенно не имеет права. И оттащить её подальше от Ольшанского… Километра, скажем, на два, чтобы точно не дотянулся до неё.
Вот уж чего не ожидал, того не ожидал – так это увидеть их вдвоем и настолько близко друг к другу. Наш Николай Андреевич обычно на работе не искал себе подружек, да и вообще он был мужик обстоятельный, на всяких одноразовых девочек не разменивался…
А нет, они останавливаются рядом друг с дружкой, и пока мы ждем эти несколько секунд взлёта лифта, эти двое о чем-то треплются на японском. Начинает Викки, а Николай Андреевич, тут же выкрутив обаятельную улыбку на полную, отзывается.
Этикет? Ну, тот деловой этикет, который прохладно относится к вот такой вот болтовне на иностранном языке «при честном народе». В него высморкались, а потом сунули в шредер и распустили на полосочки.
Для нас будто нарочно подчеркивается, что у этих двоих свои темы для разговоров, которые они не хотят делить с какими-то там юристами.
Для меня подчеркивается…
Моя же подчиненная – Вера Смирнова – встает рядышком с Викки, нетерпеливо гипнотизируя взглядом дисплейчик над лифтом.
Викки смотрится контрастно. И дело даже не в отсутствии типовой рафармовской формы – в черном Викки смотрится как этакая ласточка среди серых мышей. И все же дело не в этом.
На ней почти нет макияжа. Это не заметно, если не приглядываться, и если не с чем сравнивать. Одна только помада нежно-клубничного цвета, и все…
Вера же – типичная презентабельная рафармовская девочка, а так как регулярно контактирует то с клиентами, то еще с кем – выхолощенная, ухоженная, не хуже Кристины.
Вообще-то я затевал этот анализ для того, чтобы сделать вывод не в пользу Викки…
А мне же только хочется посоветовать Вере умыться. Потому что да, оказывается, можно быть яркой даже без этого сантиметрового слоя штукатурки на лице.
Все-таки естественность – всегда с головой разнесет искусственность. Лишь бы были данные!
У Вики они есть…
Хочется чертыхаться так, чтобы в аду повзрывались все котлы сразу.
Я не должен на неё смотреть. Не должен! Особенно так пристально, втайне желая придушить Ольшанского.
Викки смеется. То и дело глядит на Николая из-под ресниц, совершенно отчетливо флиртуя. Три раза за одну минуту проходится пальцем по волосам.
Викки, Викки, а как же твой летчик, о котором ты мне пела песни перед рестораном? Сдулся? Кавалер, имеющий возможность чуть что оказаться рядом, тебе актуальнее? Или ты просто нашла Ника более выгодным?
Хотя о чем это я, она ж сама спалилась тогда, что жениха дивным образом сочетает с любовником.
Хочется только фыркнуть и отвернуться. А получается только смотреть и слышать, как все громче шумит ярость за спиной. И замечать… Замечать!
Замечать, как Ольшанский осторожно спускается пальцами чуть ниже по обтянутому черной тканью плечику Викки, и уже это кажется неприемлемым. Непристойным!
Они бы еще прямо тут раздеваться начали!
Я снова чувствую себя оленем. Ослепленным. Оглушенным. Окостеневшим. Не шелохнешься, не выдохнешь, не отведешь глаза…
А я-то надеялся, что это дерьмо оставил за спиной после развода… Те времена, когда мне хотелось кровавой расправы для тех, кто хотя бы сидел с ней рядом на парах. Ну, до того, как это место на постоянной основе занял я.
Хорошо, что Кристина уехала. Не стала меня дожидаться и отправилась домой лечить нервы после разноса Козыря.
Сейчас я бы заработал себе такой компромат, что даже сам свои интересы защищать бы не взялся. А уж меня-то на уголовных процессах прокуроры терпеть не могли. Отмазывал даже… Много кого отмазывал, короче говоря.
Но сейчас… Сейчас я даже не особенно слышу, о чем болтают мои подчиненные. Обратись сейчас ко мне кто-то по имени, я бы и то расслышал не сразу.
И тысячу раз повторив в уме имя Кристины, я все равно не могу перестать прожигать Викки взглядом.
Не помогает. И это бесит! Она – меня бесит. Она – нарочно отвернувшаяся от меня, она – так лучезарно улыбающаяся Николаю, что мне хочется проломить ему голову, она…
– Боже, ну наконец-то, – ворчит Смирнова, когда двери в лифте наконец-то разъезжаться. Ну, а что поделать. В нашей башне рабочие дни заканчиваются в разное время, лифты носятся туда-сюда, почти постоянно заняты.
Ненавижу давку в лифтах. Вообще терпеть не могу, когда в лифте больше четырех человек. И, в общем и целом я почти готов подождать более свободной кабины, но…
Ольшанский тянет Викки в лифт, куда грузятся и мои подчиненные.
Черт, ну мне же нет до неё никакого дела. Вообще!
После того, что я узнал про её ребенка – я только еще сильнее не хочу её видеть, и еще меньше – находиться с ней рядом, но…
В лифт я шагаю самым последним.
Будто бы я всерьез намерен подкараулить Викки и уже придушить её наконец!
Нет. Но… Оставлять этих двоих наедине я вообще не хочу.
Мне удается протиснуться к левой стене кабины. Туда, куда мне и нужно.
Собственно к Николаю, который в кои-то веки меня замечает и даже удостаивает меня кивка. Мы уже виделись в течение дня, здороваться тут бессмысленно. Тем более, что Ольшанского занимаю сейчас вообще не я.