Последняя комната

Так было и на этот раз. Как они расстались с Михаилом, и что происходило потом, Николай не помнил совершенно. Деньги, полученные при увольнении, были практически на нуле, но всё остальное, слава Богу, на месте.

Как это ни странно, настроение у Николая было вполне себе ничего, можно было даже сказать приподнятое. Хотя физически он чувствовал себя отвратительно: сильно мутило, и голова работала на низких оборотах.

"Так, на сегодня у меня встреча с Сергеем Ивановичем в библиотеке. Ужасно не хочется, скорее даже не можется, но надо, ведь обещал быть. А завтра, во – вторник сделка с олигархом, и к этому мероприятию надо подойти очень серьёзно".

Думалось Николаю всё-таки с трудом, и, честно говоря, не очень-то и хотелось. Он уже начинал ощущать себя независимым человеком, который сам строит свои планы и определяет свои поступки.

"В то же время – есть то, что хочется, а есть то, что надо, – расфилософствовался, постепенно приходя в себя Николай, – как там у классика: свобода – это осознанная необходимость".

Появиться на глаза Анне Николаевне, а тем более пред её застенчивой помощницей требовалось в надлежащем виде. Сергея Ивановича Николай в расчёт не брал: всё-таки мужчина – поймёт и простит.

Глава 6

Пришлось предпринять немало усилий, чтобы более или менее привести себя в божеский вид. Николай начал с того, что открыл все форточки и балконную дверь, впустив в квартиру поток свежего воздуха. Где-то в недрах "ЗИЛа" нашлась давно забытая, но ещё не просроченная банка пива. Это было настоящим спасением. "Что бы там не говорила медицина, а похмеляться иногда просто жизненно необходимо", – подумал Николай и отправился в ванную. Побрившись и тщательно почистив зубы, затем он долго стоял под душем, периодически меняя воду с горячей на едва тёплую. Вытершись большим махровым полотенцем, Николай несколько минут расхаживал по квартире совершенно голый, делая глубокие вдохи, предполагая, что так он насыщает кровь кислородом, а тот, в свою очередь, истребит остатки алкоголя в той же самой крови. Может, это было чистым заблуждением, но так Николай поступал всегда. Затем был первый комплекс утренней физической зарядки, заученный на всю жизнь за четыре года муштры в военном училище. И, наконец, обильный, хоть и через силу, завтрак с двумя большими чашками крепкого чая. Надо было бы, заключительным аккордом, съесть ещё пару яблок, но в доме не нашлось ни одного. От нижнего белья до верхней одежды он оделся во всё новое, бросив вчерашнюю одежду в корзину с грязными вещами. "Завтра прокручу всё в стиралке и таким образом навсегда смою следы порока, в который я вчера окунулся", – подшутил над собой Николай.

К полудню Николай уже поднимался по знакомым ступенькам главного входа библиотеки имени малоизвестного широкой российской общественности индийского поэта, писателя и даже композитора. Первым, кого он увидел в холле библиотеки, был, естественно, старичок – охранник.

Николай приветливо помахал ему рукой и поспешил проскочить на второй этаж, избегая расспросов охранника о том, как там в мире. Бедолага будто прописался в этом здании.

В зале политической и научно – популярной литературы кроме нескольких склонившихся над книгами посетителей Николай увидел своих новых знакомых в полном составе. На привычном месте "заведующей кафедрой" восседала великолепная Анна Николаевна. Прямо перед ней, за первым столом, занял место Сергей Иванович, а у стеллажей с ровными рядами каких – то брошюр работала помощница Ольга. Повесив куртку на вешалку и прихватив принесённый с собой пластиковый пакет, Николай сам подошёл к "кафедре" и, добавив пару комплиментов, поздоровался с Анной Николаевной. Повод для комплиментов был. Сегодня заведующая сменила своё традиционное чёрное платье на что-то не по-осеннему "весёленькое", от чего стала выглядеть и моложе, и ярче, и привлекательнее. Но большой золотой крест был на своём привычном месте. Николай подошёл к Сергею Ивановичу. Тот, отодвинув на край стола какие-то материалы, вместе со стулом повернулся к нему. Они поздоровались и пожали друг другу руки.

– Итак, друг мой, надеюсь, я могу вас так называть? – начал в своём стиле профессор. – Удалось вам ознакомиться с результатами титанических усилий следователя Соколова по расследованию убийства царской семьи?

– Думаю, что я успел не только познакомиться, но и достаточно тщательно изучить книгу, которую Вы мне дали, уважаемый Сергей Иванович, – сказав это, Николай подумал, что вести разговор в таком академическом ключе ему будет непросто. Надо было быстрее переходить на нормальный человеческий язык. Кажется, такой же вывод сделал и профессор. В крайнем случае, продолжил он уже по-другому:

– Не показалось ли вам, что книга ставит больше вопросов, чем даёт ответов?

– Если честно, – стараясь почётче выговаривать слова, ответил Николай, – я ожидал получить ясную, а главное – объективную картину происшедшего. А вышло так, что в этой объективности я и усомнился.

– Интересно, интересно, – ответил Сергей Иванович. – Ну, и какие у вас претензии к следователю Соколову? Можете предъявить что-нибудь конкретно?

– Например, – сказав это, Николай на минуту задумался. Как бы так изложить свои мысли, чтобы они были краткими и, в то же время, звучали убедительно? – Я думаю, – продолжил он, – всю лирику насчёт последних минут пребывания царской семьи и их слуг в доме Ипатьева имеет смысл не затрагивать, поскольку достоверно ситуацию воспроизвести нельзя. Сколько оставшихся в живых свидетелей – столько же и мнений.

Николай опять умолк, переведя дух. Сделав глубокий вдох, он продолжи:

– Единственным объективным свидетельством расстрела (если считать, что он действительно имел место) являются следы от пуль, выпущенных в жертвы. Я имею в виду отметины на восточной стене комнаты. И тут у меня лично возникают некоторые вопросы и сомнения. Я не поленился и перевёл аршины и вершки, в которых измеряли расстрельную комнату колчаковские следователи, в метры и сантиметры. В определённом масштабе, вот на этом рисунке, – Николай развернул перед Сергеем Ивановичем небольшой лист ватмана, – я изобразил эту самую восточную стену с дверью в кладовую. Ну, и как Вы видите, отметил следы от пуль. То, что абсолютное большинство следов от выстрелов расположено необъяснимо низко от пола (меньше метра) отмечают многие исследователи. На мой взгляд, есть ещё одна странность в расположении этих следов. Стена шириной около 4,5 метра, а большинство отметин, если быть точным, то 18 из 20 укладываются в расстояние менее двух метров от левой, северной стены. А на оставшиеся более чем 2,5 метра приходится всего два пулевых отверстия. Это отметины в двери кладовой. Могла ли нарисоваться такая картина при известном расположении жертв в начале расстрела и, тем более после того, как они начали метаться под градом пуль? Если Вы помните, Юровский писал и говорил, что много выстрелов было сделано по сидящему и никак не падавшему со стула цесаревичу. Но что-то мне подсказывает, что это просто попытка объяснить именно такое странное расположение следов от пуль.

      Николай вновь остановился, чтобы перевести дыхание. Всё-таки чувствовал он себя не лучшим образом. В голове навязчиво вертелась известная присказка: пить надо меньше, меньше надо пить. Не дожидаясь реакции профессора, он продолжал:

– Совсем уж необъяснимо пулевое отверстие в двери, у которой стояли сами стрелявшие. В изложении участников и свидетелей расстрела об этом вообще ничего не говорится. Сам же следователь Соколов даже предположений по этому поводу не строит. Одним словом, я, конечно, не криминалист и не эксперт – баллистик, но, на мой взгляд, описываемый процесс казни и единственные объективные следы расстрела не совпадают в моём представлении, картинка не складывается.

– Да я смотрю, вы времени даром не теряли, – тихо произнёс Сергей Иванович, как бы продолжая обдумывать всё услышанное.

– Но я так понимаю, это не последнее ваше сомнение? – он с улыбкой посмотрел прямо в глаза Николаю.

– Безусловно, есть ещё кое-что непонятное, – ответил Николай, – это обстоятельства сокрытия тел. Здесь очень странная ситуация. Следователя Соколову, несмотря на строгую секретность акции большевиков по уничтожению узников дома Ипатьева, практически всё известно об обстоятельствах расстрела. Здесь и фамилии участников, и показания свидетелей, и многочисленные улики, наконец. А вот о том, что происходило с телами убитых потом, ему почему-то ничего доподлинно неизвестно. Здесь нет ни исполнителей, ни свидетелей, реально что-либо видевших. Хотя в этом, извините, "мероприятии" принимало участие достаточно много людей. Страницы книги Соколова, касающиеся уничтожения, я подчёркиваю, именно уничтожения тел казнённых – это сплошные предположения, домыслы и допуски.

Таким образом, – как бы подводя итоги, заметил Николай, – ничего существенно нового рекомендованная Вами, Сергей Иванович книга мне, по сути, не дала. Наоборот, я бы сказал, поставила много новых вопросов.

Не дождавшись какой-либо реакции от сидевшего, склонив голову профессора, Николай продолжил:

– Учитывая всё, что мне удалось прочитать и узнать за несколько последних дней, в том числе и с помощью нашего с Вами знакомства, меня особенно заинтересовала судьба двух младших детей царя – Алексея и Анастасии.

– Да ну? – встрепенулся Сергей Иванович, – и чем же вас их судьба заинтересовала? Здесь, кажется, всё вполне ясно. Кокнули и сожгли, или просто закопали где-нибудь в лесу, – с некоторой кровожадностью в голосе закончил профессор.

Однако при этом категоричном заявлении Николай отметил появившийся в его глазах блеск явно заинтересовавшегося человека.

– Неужели вы думаете, что большевики их пожалели? Или, как некоторые считают, они чудесным образом сами спаслись?

– Думаю, не думаю, но некоторые факты заставляют кое о чём задуматься. Например, нельзя забывать, что всего лишь за несколько дней до екатеринбургского расстрела съезд каких-то там Советов принял первую Конституцию РСФСР, закрепившую некоторые права граждан России. Как бы сейчас сказали – некоторые общечеловеческие ценности. И сразу после принятия этой Конституции убивать несовершеннолетних детей – это, знаете ли, даже для того сурового времени – чересчур.

– Эта точка зрения, уважаемый Николай, могла бы приниматься всерьёз лет двадцать назад, когда образы революционеров были донельзя идеализированы. Знаете, такие рыцари без страха и упрёка. Теперь это, чаще всего, не очень трезвые изверги, только и думающие, как бы побольше сограждан истребить.

– Истина, как всегда, посередине, – заметил Николай.

– В революцию и гражданскую войну искать истину бесполезно, – хлопнув ладонью по столу, ответил Сергей Иванович.

Они некоторое время посидели молча, размышляя каждый о чём-то своём. Наконец, профессор в примирительном тоне сказал:

– Видите, дорогой Николай, теперь уже у вас предположения и домыслы по поводу этих детишек. А что-нибудь более конкретное имеется?

– Может быть, может быть, – пробормотал Николай, мысленно взвешивая и рассчитывая, стоит ли делиться с профессором находящейся у него конкретикой.

"Нет, пока рано открывать все карты, надо бы получше узнать этого самого Сергея Ивановича Волохова".

Николай, сам не зная почему, вдруг обернулся назад, в сторону кафедры. По всей видимости, Анну Николаевну он застал врасплох, судя по её реакции. Она быстро поменяла позу и опустила глаза, будто изучая что-то, лежащее перед ней. До этого она сидела, подавшись вперёд, глядя на беседовавших мужчин и явно прислушиваясь к их разговору. В этот момент мимо стола, за которым сидели Николай и профессор, проходила девушка – помощница со стопкой каких-то брошюр. Сергей Иванович очень аккуратно придержал её за рукав свитера, и когда девушка остановилась, спросил:

– А вы, Оленька, как считаете, могли лидеры Красного Урала пожалеть и не "хлопнуть" Алёшу с Настей?

Вопрос был задан почти в шутливом тоне, поэтому совсем неожиданно прозвучал вполне серьёзный и краткий ответ:

– Могли.

Девушка улыбнулась, глядя прямо в глаза Николая, и двинулась со своими брошюрами дальше.

"Ну вот, – отметил Николай, – ни на какую конфиденциальность со стороны старичка надеяться нельзя. Надо ещё присмотреться".

– Видите, вас уже двое против меня одного, – улыбаясь, отметил Сергей Иванович. Почему-то счёт не в его пользу профессора развеселил.

– Что-то мы с вами, друг мой, всё в библиотечных стенах встречаемся, – профессор будто прочитал мысли Николая. – При всём очаровании данного заведения дух официоза и академичности как-то незримо присутствует и давит. Если вы, – продолжил он, – в ближайшие выходные, скажем, в субботу свободны, приглашаю посетить моё скромное жилище. Думаю, это будет вам, Николай, интересно, поскольку живу я в Орлово. Не были никогда там?