– Я спрошу хозяина.
– Не стоит. Мой приятель, верно, завтра сам сюда заедет. Что, он долго здесь пробыл?
– Так… с полчаса, пока за ним не приехал экипаж.
– Какой экипаж?
– Автомобиль… такой, зеленый.
Шпехта передернуло. Опять этот загадочный зеленый автомобиль! Снова какая-то связь с загадочным домино.
– Часто бывал здесь этот господин?
– Нет, всего три раза. Часов в шесть – в седьмом вчера и третьего дня. Потом как-то еще раз, только запамятовала, в какой день. Они все приезжали на зеленом автомобиле, на нем же и уезжали. Только вот вчера им ждать пришлось. Верно, шофера куда-нибудь посылали.
Комиссар задал еще несколько вопросов, но ничего нового ему узнать не удалось.
Когда доктор Шпехт вернулся к дому номер 46 по Грилльхоферштрассе, его уже поджидал сыщик с банкой столярного клея.
Он выбрал наиболее ясно отпечатавшийся на снегу след, залил его клеем и через несколько минут осторожно вынул получившийся оттиск.
Затем он пошел в комнату, где как раз заканчивали протокол.
Он застал Вурца на коленях перед покойником и с губкой в руках.
– Нужно прекратить расследование в прежнем направлении, оно ни к чему не приведет, – проговорил начальник тайной полиции. – Этот закрашенный шрам на лбу, фиктивная грязь на руках укрепляют меня в моем первоначальном предположении: покойный никогда не назывался Адольфом Штребингером, как никогда не был рабочим.
Глава III
В последующие сорок восемь часов в полиции царило лихорадочное оживление.
Во все стороны рассылали сыщиков, строчили протоколы, а начальник тайной полиции Вурц с каждым часом становился мрачнее.
Все показания, которые удалось собрать, ничего нового не внесли. Штребингер жил очень уединенно, почти не имел знакомых, редко выходил из дома, обедал в маленькой гостинице на Грилльхоферштрассе, где всегда расплачивался аккуратно, за столом сидел всегда один. Все это давало весьма точное представление об образе жизни убитого, но не проливало ни малейшего луча света на самое преступление.
Розыски незнакомца, скрывшегося через окно, тоже не увенчались успехом.
В кофейной его видели три раза и могли дать приблизительно точное описание его внешности. В доме номер 46 по Грилльхоферштрассе его никто не знал. Было лишь известно, что Штребингера навещал несколько раз по вечерам какой-то господин и что жилец всегда сам открывал ему дверь.
Доктор Шпехт со своей стороны предпринял розыски домино. Он написал по старому условному адресу, поручив полиции наблюдать за почтамтом, но никто не явился за письмом. Служащие же спустя столько времени, конечно, не могли припомнить, кому выдавали предыдущие три письма, адресованные до востребования.
Перед начальником тайной полиции Вурцем лежал на письменном столе протокол предварительного следствия. Он бегло пересматривал его и делал пометки. Затем он задумчиво поглядел в окно, затянулся сигарой и позвонил.
На звонок явился один из агентов.
– Попросите ко мне доктора Шпехта.
– Здравствуйте, доктор, садитесь, – обратился он к вошедшему комиссару. – Мне надо переговорить с вами. Как вам известно, министр полиции весьма заинтересовался убийством на Грилльхоферштрассе. Это вполне понятно. В высших сферах страшно взволнованы пропажей бумаг, а так как эта пропажа находится в связи с убийством, то неудивительно, что министр полиции обратил внимание на это дело. Он надеется, что нам удастся решить загадку. Через час я должен доложить ему о достигнутых результатах и получить дальнейшие указания. Нет ли у вас чего-нибудь нового?
– Ничего. Я еще раз допросил хозяина квартиры и прислугу, установил наблюдение за почтамтом, но, увы, все напрасно.
– Это надо было предвидеть. Ваша анонимная корреспондентка, конечно, больше не появится. Я думаю, что в этом направлении поиски останутся безрезультатными. Вчера я снова был на Грилльхоферштрассе и пришел к убеждению, что выстрел, которым убит неизвестный, не мог быть сделан с улицы.
– Позвольте… но как же… как же, по-вашему, совершено преступление?
– Окна первого этажа расположены слишком высоко. С улицы видны только плечи и голова сидящего за столом человека. Я в этом убедился и приказал все точно промерить. Дыра в окне и отверстие, пробитое пулей в картинной раме, расположены на одном уровне. Если предположить, что стреляли с улицы, то оба отверстия никак не могли находиться на одной прямой и пуля должна была пробить не нижнюю, а среднюю часть рамы, иначе следует допустить, что пуля летела параллельно. Из всего этого ясно, что выстрел должен был быть произведен с какого-нибудь места, расположенного на одной высоте с комнатой убитого!
– То есть, например, человеком, стоящим во весь рост в экипаже, – перебил доктор Шпехт.
– Я догадываюсь, на что вы намекаете, – ответил начальник тайной полиции, – но не думаете ли вы на самом деле, что человек приехал на автомобиле, чтобы совершить убийство? Все-таки ведь это не так просто. Нет, голубчик, это предположение не выдерживает критики.
– Но откуда же последовал выстрел, если, по-вашему, ни с улицы, ни в комнате не стреляли?
– По всей вероятности, из дома, расположенного напротив. Улица неширока. Штребингер был ярко освещен горевшей лампой. Напротив его комнаты находится запертая, нежилая квартира. Ключ от нее у управляющего. Вот то, что мне хотелось в первую очередь вам сообщить.
Доктор Шпехт вынул записную книжку и приготовился записывать.
– Нет, прошу вас, доктор, не трудитесь. Это я сообщил вам только для сведения, и вы меня обяжете, если не будете больше заботиться об этом. Невозможно работать одновременно в двух различных направлениях. Из моего доклада министру полиции вы увидите, как страшно осложнилось это дело. Тут нужен не один, а несколько человек, которые бы занялись им исключительно. Поэтому, любезный доктор, сообщите все, что вам известно, вашему другу доктору Мартенсу, и приезжайте с ним к министру полиции. Только поскорее, нам осталось полчаса до доклада.
Доктор Шпехт вышел из кабинета своего начальника в весьма подавленном состоянии духа.
Между тем Вурц снова углубился в изучение данных предварительного следствия, надеясь прийти к какому-нибудь выводу на основании данных измерения расстояния между обоими домами, малого калибра смертоносного оружия, кривой полета пули и т. д. Но ему не дали сосредоточиться.
В комнату вошел элегантный молодой человек с благородными манерами.
– Очень извиняюсь, что беспокою, – проговорил он, – но в передней я не нашел никого, кто бы мог доложить обо мне.
– А-а, здравствуйте, барон, садитесь, пожалуйста. Мои люди с ног сбились. Как хорошо, что вы так пунктуальны, совсем по-военному. Я просил вас заехать, чтобы вернуться к нашему разговору. Сегодня я могу сделать вам вполне определенное предложение.
Вурц откинулся в кресле и, видимо, что-то соображал.
– Итак, чтобы перейти прямо к цели, скажу вам, что у меня есть для вас дело. Если вы сумеете зарекомендовать себя в нем с хорошей стороны, то место у нас вам обеспечено.
Молодой человек слушал с удивлением.
– Неужели правда? – обрадованно воскликнул он.
– Несомненно. Слушайте хорошенько. У вас должны быть связи в высшем обществе, а нам необходимо учредить в нем следствие, негласное, само собой разумеется. Имена я вам укажу, конечно, в том случае, если вы согласитесь на мое предложение.
– Прошу извинить меня, – смущенно возразил молодой человек, – к сожалению, это для меня совершенно невозможно.
– Почему?
Молодой человек замялся:
– Право, не знаю, как бы вам это объяснить… Всего неделю назад я сам обратился к вам с просьбой найти мне дело… отчасти потому, что чувствую призвание к этому занятию, отчасти из желания иметь определенную службу с тех пор, как я снял мундир. Но, видите ли, проникнуть в общество близких мне людей в качестве шпиона – этого я не могу.
– Ах, милый барон, что у вас за выражения – шпион! Об этом и речи нет. Вы должны и можете оказать полиции важную услугу. Что я говорю – полиции. Отечеству, государству!
– Как мне вас понять?
– Вы, конечно, слышали о пропаже документов из письменного стола фельдмаршала Гольмгорста. Мы имеем основание предполагать, что эта пропажа находится в связи с убийством на Грилльхоферштрассе. Поэтому речь вовсе не о том, чтобы исполнять обязанности шпиона, а о том, чтобы найти шпиона, да еще, по всем вероятиям, виновного в убийстве. Вам как офицеру должна быть особенно ясна важность и серьезность подобной задачи.
– Конечно, если дело обстоит так…
– Оно обстоит именно так… Бумаги, выкраденные из стола, – сообщаю вам это по секрету, – весьма важные документы. Мы должны употребить все усилия, чтобы их вернуть.
– Разве вы не думаете, что уже поздно?
– Поздно? А убийство на Грилльхоферштрассе?
– Не понимаю.
– Сейчас поймете. Я, конечно, не обратился бы к вам, если бы не думал, что вы, именно вы и никто другой, можете оказать нам помощь в этом деле. Люди мои уже работают во всех слоях общества, только в великосветские салоны мы не можем проникнуть, не будучи узнанными. Между тем я убежден, что нити этого загадочного дела сойдутся в каком-нибудь светском будуаре, куда не имеют доступа наши агенты. Итак, согласны вы или нет? Если согласны, то будущность ваша обеспечена.
– Если речь идет о поимке предателя, то вы можете располагать мной.
– В этом случае – идет. Я представлю вас министру полиции.
Начальник тайной полиции Вурц в сопровождении барона поехал в полицейское управление. Здесь он оставил своего спутника дожидаться в приемной и поднялся на второй этаж, где находился кабинет министра.
Долго и убедительно говорил Вурц.
– Я ручаюсь за барона, – так закончил он свою речь, – и убежден, что он именно тот человек, который может разгадать эту загадку.
Министр полиции фон Зольфельд принял молодого человека в высшей степени любезно.
– Мы очень обязаны вам, любезный барон Сфор, – сказал он, – что вы согласились помочь нам в столь трудном деле. Прошу вас на несколько минут остаться здесь; у нас сейчас будет совещание, из которого вы узнаете все подробности дела. До поры до времени я попросил бы вас держать вашу принадлежность к полиции в тайне.
Четверть часа спустя за столом министра полиции собрались следующие лица: знакомый уже нам начальник тайной полиции Вурц, начальник сыскного бюро Георг Шульц, комиссары доктор Шпехт и доктор Мартенс и барон Макс фон Сфор. Начальник тайной полиции Вурц приступил прямо к делу.
– Обычные вопросы, возникающие при каждом уголовном деле, – так начал он, – разрешены нами, к сожалению, только отчасти. Как раз главный и наиболее важный вопрос окутан полнейшим мраком. Мне ни разу за всю десятилетнюю практику не приходилось иметь дело с более запутанным положением и вести более трудное следствие.
Первый вопрос, который нам следует поставить, – где совершено убийство? На него мне ответят: на Грилльхоферштрассе, в доме номер 46, на первом этаже, квартира номер 10, в выходящей на улицу комнате, отдаваемой внаем четой Мюллер.
Вопрос второй: когда совершено преступление? Показания сторожа Штольценгрубера и обитателей квартиры позволяют нам точно установить время: от половины до трех четвертей девятого вечера двенадцатого января.
Но третий вопрос – кто пал жертвой преступления? – остается без ответа.
Мы знаем лишь, что это был мужчина, называвший себя механиком Адольфом Штребингером, всего несколько дней назад приехавший в Вену в поисках работы. Все наши попытки выяснить личность этого Штребингера оказались тщетными. Никто его не опознал, никто ничего не может о нем сообщить, никто не делал заявлений о его исчезновении.
Установлено лишь, что Штребингер переехал в комнату четвертого января, прожив перед этим три дня в маленькой гостинице; что его посещали лица, по внешности ничего не имеющие общего с кругом, к которому принадлежал Штребингер; что жил он очень замкнуто, тщательно избегая всякого общения с людьми, и наконец, что у него водились деньги, слишком крупные для простого механика.
На основании всех этих данных можно безошибочно заключить, что убитый, по каким-то ему одному известным соображениям, прописался под чужим именем и что он принадлежал к совсем другому кругу. Это последнее обстоятельство подтверждает и полицейский врач. По его мнению, тело убитого, золотые пломбы в его зубах, некоторые признаки, указывающие на то, что покойный в молодости много ездил верхом, шрам от сабельного удара на лбу, который Штребингер тщательно закрашивал, искусственная грязь на руках и на лбу ясно указывают на то, что мы имеем дело с человеком из хорошего общества, скорее всего с офицером.
Обстоятельства, побудившие этого господина изменить свой внешний вид и так таинственно поселиться на Грилльхоферштрассе, находятся, весьма вероятно, в связи с другим делом, которого я коснусь впоследствии. Пока ограничимся установлением факта: мы не знаем, кто пал жертвой преступления, и не в состоянии установить его личность.
Следующий вопрос – что послужило орудием преступления? – мы также вынуждены оставить без ответа.
В картинной раме нами обнаружена малокалиберная пуля, без сомнения, вызвавшая смерть неизвестного. Но, господа, звук выстрела никто не слышал!
В этом направлении нами были предприняты самые тщательные розыски. В доме, расположенном напротив, живет на первом этаже бухгалтер Пфеглинг. Жена его в роковой вечер поздно вернулась из гостей домой. Пфеглинг утверждает, что он весь вечер просидел у окна, поджидая жену. Он, несомненно, слышал бы выстрел.
Над квартирой Мюллера живет студент. Он весь злополучный вечер был дома и занимался. Он тоже ничего не слышал. Сторож Штольценгрубер – наш главный свидетель – проходил, как известно, без четверти десять мимо окна и видел, как двое мужчин возбужденно о чем-то говорили. Он дошел до переулка, ведущего на Зильбинггассе, и остановился на углу. Таким образом, он находился в двухстах шагах от места преступления. В десять часов его нашел наш околоточный надзиратель, а несколько минут спустя фрау Мюллер уже давала ему свои первые показания.
Таким образом, Штольценгрубер от трех четвертей девятого до четверти десятого, что называется, не сходил с места, но и он не слышал выстрела. Я под микроскопом исследовал найденную пулю, но следов пороха нам обнаружить не удалось. Складывается почти невероятная ситуация: неизвестный убит выстрелом, которого никто не слышал, и пуля принадлежит странному орудию, стреляющему без пороха.
Загадочным является для нас и то, каким образом совершено убийство. Ясно, что убийца не мог стоять на улице. Нам остается предположить, что он стрелял из дома напротив. Там, в нижнем этаже, находится нежилая квартира, ключ от которой хранится у управляющего. В роковой вечер ключ висел в вестибюле на доске. В пустой квартире найдены отпечатавшиеся на пыльном полу следы; такие же следы обнаружены и около окна, но управляющий показал, что днем квартиру осматривали жильцы; они же подходили к окну, чтобы удостовериться, хорошо ли оно запирается.
Должность управляющего занимает почтовый чиновник Гауснер, и показаниям его можно доверять безусловно.
Итак, содержание всего вышеизложенного вкратце таково, мы не знаем, кто убитый, мы не знаем, как и каким орудием совершено преступление, мы не имеем никаких указаний на личность убийцы, а следовательно, не имеем и указаний на мотивы преступления.
Вот как обстоит дело.
Вурц умолк, как бы ожидая вопросов или возражений.
– Нам нужно остановиться на трех пунктах, – продолжал он затем среди общего молчания. – На зеленом автомобиле, неизвестном свидетеле убийства и загадочном домино, бывшем на балу двенадцатого января, в ночь убийства.
Что касается зеленого автомобиля, то подобных в Вене сто двадцать три штуки. Принадлежат все они высокопоставленным лицам. Нашими агентами собраны точные сведения. Было допрошено несколько шоферов, но ни один из них не проезжал в роковой день около Грилльхоферштрассе.
Автомобиль, отъехавший двенадцатого вечером от Софийского зала, найти не удалось. Удивляться тут, конечно, нечему. Разве трудно перекрасить экипаж, чтобы скрыть следы; вещь это несложная и может быть проделана любым шофером. Зеленый автомобиль видел швейцар Софийского зала, доктор Шпехт, кельнерша и два гостя в кофейной на Зильбинггассе. А часа два спустя его снова видели доктор Шпехт и городовой. Имеем ли мы во всех трех случаях дело с одним и тем же автомобилем, определить, конечно, невозможно.
Свидетель убийства, со слов сторожа Штольценгрубера и посетителей кофейной, элегантный высокий блондин с мятым лицом, светлыми усами и моноклем в глазу, одет в шикарную шубу. Этот господин, вне всякого сомнения, находился в комнате убитого в момент совершения преступления.
Он загасил лампу, выпрыгнул в окно, бегом достиг забора, перелез через него, миновал переулок и свернул на Зильбинггассе. По дороге он потерял письмо. Затем он вошел в кофейную Каспара Матовиц, субъекта с весьма темной репутацией, и ждал здесь около сорока пяти минут, пока за ним не приехал зеленый автомобиль. Все это произошло без четверти десять. Дальше след теряется.
Перейдем в заключение к загадочному домино. Как уверяет нас доктор Шпехт, женщина эта принадлежит к высшему обществу, она изящна, высокого роста. Доктор Шпехт находился с ней в анонимной переписке, инициатором которой являлась незнакомка. Она же назначила доктору Шпехту свидание в маскараде, и здесь навлекла на себя подозрение явным интересом, который выказывала к делу о пропаже военных документов, и указанием на дом 46 по Грилльхоферштрассе. Получив от второй маски страшное известие, как видно, о каком-то преступлении, она громко вскрикнула: «Убили!» и выбежала из зала.
Прибавлю ко всему, уже сказанному мной, что в кармане убитого был найден обрывок письма доктора Шпехта к незнакомке и что свидетель убийства во время бегства потерял второй кусок этого письма.
Думаю, что объяснить это можно следующим образом: неизвестный мужчина, посвященный в тайну переписки дамы с доктором Шпехтом, случайно имел одно из этих писем в кармане при посещении Грилльхоферштрассе. Во время разговора ему понадобилось кое-что записать. Так как под рукой не было бумаги, то он оторвал неисписанную страницу письма, чтобы сделать на ней нужные пометки.
Ненужную же часть письма он, по всей вероятности, сунул в наружный карман шубы, откуда она и выпала во время бегства.
В записке сказано: «3автра, половина девятого», следует ряд чисел и слово «вызвать». Цифры представляют собой шифр, ключ к которому мы еще не нашли.
Не может быть сомнения в том, что черное домино имеет отношение к преступлению. Несомненно также и то, что пропажа бумаг и убийство на Грилльхоферштрассе теснейшим образом связаны между собой. Прошу вас сопоставить следующие обстоятельства.
В ночь на третье января из письменного стола фельдмаршала Гольмгорста исчезают документы. Четвертого января рано утром на Грилльхоферштрассе поселяется под видом рабочего таинственный незнакомец.
Неизвестная женщина обращает внимание доктора Шпехта на дом номер 46 по Грилльхоферштрассе, и почти в то же самое время там совершается преступление.
Почти немедленно получает она извещение о совершенном убийстве, а в кармане убитого находят обрывок обращенного к ней письма, покрытый шифрованными знаками, какие употребляются только при важных дипломатических сношениях.
Следы обоих преступлений ведут нас в высший свет и теряются в нем.
В коротких словах вот вывод из всего вышеизложенного: убийство на Грилльхоферштрассе является следствием кражи документов. Очень возможно, что оба преступления совершены одним и тем же лицом. Если нам удастся выяснить обстоятельства одного дела, – второе распутается само собой. Стоит нам найти черное домино – и в наших руках вор и убийца.
Глава IV
Комиссар доктор Мартенс был человек ревностный и честолюбивый. Он чувствовал себя крайне польщенным, что именно ему, а никому другому было поручено начальником тайной полиции столь трудное и ответственное дело.
Не прошло и часа после совещания у министра полиции, как доктор Мартенс, взяв с собой двух сыщиков, уже находился на пути к Грилльхоферштрассе. Ему хотелось проверить данные, приведенные начальником тайной полиции, и руководствоваться в дальнейшем не чужими словами, а собственными наблюдениями.
Около дома номер 46 комиссар остановился и внимательно осмотрелся по сторонам.
В одном начальник тайной полиции был, несомненно, прав: преступление не могло быть совершено с улицы. С улицы видна была лишь верхняя часть стены и потолок комнаты, где нашли убитого.
Комиссар направился в дом, находившийся напротив, где на первом этаже жил бухгалтер Пфеглинг.
Приветливый, старый, толстый человек принял его в столовой, из окна которой можно было видеть злополучный дом номер 46.
Комиссар задал старику несколько малозначащих вопросов и подошел к окну, попросив бухгалтера показать ему комнату, в которой было совершено преступление.
Одного взгляда ему было достаточно, чтобы убедиться, что стрелять туда из комнаты, в которой он находился, представлялось совершенно невозможным.
Оставалось исследовать пустую квартиру в нижнем этаже.
Комиссар сделал знак поджидавшим его в квартире сыщикам следовать за собой и поднялся к старшему дворнику, которому временно поручено было управлять домом.
– Будьте добры пройти со мной в неснятую квартиру, – приказал комиссар, – мне нужно будет задать вам несколько вопросов.
– Вы из полиции будете?
– Ну да!
– В таком случае, пожалуйста, – засуетился управляющий. В означенную квартиру вело несколько ступеней. Она была расположена в конце темного прохода; входная дверь замаскировывалась нишей.
Суетившемуся управляющему не сразу удалось открыть дверь.
– Ишь, проклятый замок! Не откроешь никак, – проворчал он. – Кто-нибудь пробовал его без меня. Черт! Да откроешься ты или нет!
Наконец удалось повернуть ключ, и замок отворился.
Комиссар послал одного из сыщиков за слесарем, а сам в сопровождении второго сыщика и управляющего вошел в квартиру.
Она состояла из двух комнат и кухни.
Доктор Мартенс быстро обошел ее и остановился в комнате, где, по всей вероятности, должен был помещаться кабинет. Из окна хорошо была видна комната на противоположной стороне улицы. Здесь, на этом самом месте, должен был стоять убийца, сделавший роковой выстрел.
Не оставил ли он следы?
Внимательно и осторожно принялся комиссар за осмотр; осмотрен был пол, стены, наконец, подоконник.
Но в пустом помещении ничего особенного не оказалось. Кругом лежал толстый слой пыли. В углу в кучку был сметен сор.
– Кто здесь убирал?
– Моя старуха, ваше благородие.
– Когда же она успела?
– Она немножко тут почистила, как услыхала, что к нам придут из полиции. Вся квартира так попригляднее будет.
Комиссар задумался. Не могло быть сомнений, что уборка происходила уже после преступления. Если вообще и были какие-нибудь следы, то найти их он мог лишь там, в углу, в кучке сора.
Доктор Мартенс вынул лист бумаги и приказал сыщику высыпать на него весь мусор, до последней соринки. Агент бросился исполнять полученное приказание, но вдруг с удивлением остановился.
– Что там такое? – спросил Мартенс.
– Господин доктор, я тут нашел кое-что. – И сыщик протянул комиссару маленький запыленный предмет.
Это была маленькая пряжка, из тех, которыми женщины прикалывают волосы по бокам головы.
Доктор Мартенс отнес пряжку к окну и здесь, при свете, принялся ее рассматривать.
Около стержня висело несколько запыленных и спутанных волосков золотисто-рыжего цвета.
– Давно ли квартира стоит пустой? – обратился комиссар к управляющему.
– С первого января.
– Кто был последний жилец?
– Старый сапожник, ваше благородие. Сам он спал на кухне, мальцы помещались в той комнате, а сюда он, кажись, пускал ночлежников.
– Женщин не было в доме?
– Как не быть. А сама-то.
– Как она выглядела?
– Да красавица была писаная! Ни одного зуба, суха, как палка, а свою седую косичку закалывала сзади на затылке; точно копеечная булка, право слово.
– Кто смотрел квартиру с тех пор, как съехали жильцы?
– Смотрели ее два раза, ваше благородие. Все беднота. А раз приходил кто-то из полиции. Больше никого.
– Женщин не было?
– Были! Как бабам не быть. Три, не то четыре были.
– Вот как! Что же это были за женщины? Барыни?
– Куда там! В платках прибегали.
– Какие волосы у вашей жены?
– Плохонькие, ваше благородие. Маловато будет.
– Я спрашиваю про цвет.
– Как сказать, конечно, не такие черные, как раньше…
– Дочерей у вас нет?
– Нет, деток не бывало.
– Скажите, не живет ли где поблизости гребенщик?