Зеленый автомобиль
– Гребенщик? Да я сам гребенщик, ваше благородие. Это мое ремесло.
– Прекрасно! Взгляните-ка на эту пряжку и скажите мне, из чего она сделана?
Управляющий подошел к окну и с глубокомысленным видом стал рассматривать пряжку.
– Штука важная, – сказал он наконец, – настоящая золотистая черепаха. Лучший сорт. Гульденов шесть стоит. И кто мог ее здесь потерять? Такой важной барыни, которая такие вещи носит, у меня тут никогда не бывало.
Комиссар кивнул.
Несомненно, в комнате была неизвестная женщина с золотисто-рыжими волосами.
Но какое отношение имела она к преступлению?
Доктор Мартенс вынул из кармана лупу и внимательно осмотрел подоконник.
На нем ясно отпечатался след руки, которой неизвестный обладатель, видимо, опирался на подоконник. След принадлежал правой руке женщины. Для детской руки след был велик, для мужской – слишком мал…
Прежде чем продолжать дальнейшее расследование, доктор Мартенс с помощью стеаринового порошка снял изображение таинственного следа.
Между тем подоспел слесарь.
По указанию комиссара он вывинтил замок и разобрал его.
На всех деталях лежал слой масла и пыли. В некоторых местах заметны были свежие, блестящие царапины – явное доказательство того, что замок пробовали отпирать без помощи ключа.
Предположение это подтвердил и слесарь.
Доктор Мартенс приказал одному из сыщиков завернуть замок и снова сосредоточил все свое внимание на окне.
Убийца, прежде чем выстрелить в жертву, должен был неизбежно открыть окно. Трудно было, однако, предположить, чтобы он при стоявшей на улице стуже выжидал удобный для выстрела момент у открытого окна. К тому же это было чересчур опасно. Его должны были бы заметить прохожие и сторож Штольценгрубер. Они не могли не обратить внимания на окно, настежь открытое в сильный мороз.
Преступник, вероятнее всего, наблюдал из закрытого окна, пока не наступило удобное для выстрела время.
Доктор Мартенс осмотрел сквозь лупу грязное оконное стекло. На нижнем крае верхнего стекла он ясно различил пять мутных пятнышек – отпечаток пяти пальцев той же руки. Закрашенные следы указывали на длинные, овальные ногти – значит, рука была тонкая и холеная.
По всей вероятности, это была та же рука, отпечаток которой был обнаружен на пыльном подоконнике.
Он сличил оба изображения, сравнил рисунок ногтей.
Тождество получилось полное.
Итак, это была женщина.
Дело начинало принимать романтическую окраску.
Белокурая женщина, носившая черепаховые пряжки в волосах… белокурая женщина с изящными маленькими руками…
Комиссар приказал вырезать и захватить с собой стекло, и, довольный достигнутыми результатами, покинул квартиру, которую предусмотрительно приказал опечатать. Затем он направился к профессору доктору Хартлибу, известному своими работами с микроскопом.
Профессора он застал в лаборатории. Доктор Мартенс передал ему тщательно упакованные вещественные доказательства и поручил их его особому просвещенному вниманию.
– Так как пряжка понадобится мне для продолжения розысков, – сказал он профессору, – то я попросил бы вас начать исследование именно с нее. Сколько времени это может занять?
– Если дело спешное, то я могу справиться с ним скоро. Скажем, через час.
– С вашего разрешения, я подожду здесь результатов ваших наблюдений.
Минут тридцать возился доктор Хартлиб с пучком золотистых волос, то исследуя их под микроскопом, то подвергая действию разных кислот. Наконец он встал и, улыбаясь, вышел из комнаты. Через несколько минут он возвратился, держа в руках гребенку, и снова принялся за работу.
– Благодаря счастливой случайности, – обратился он наконец к комиссару, – я могу дать вам точные и подробные сведения, которые облегчат вам дальнейшие розыски. Волосы, весьма ухоженные, принадлежат женщине лет тридцати – тридцати пяти, употребляющей тонкую и дорогую косметику. Волосы от природы черного цвета, как я уже говорил, холеные и выкрашены краской Fleur d'or, стоящей сорок крон бутылка.
– Простите, профессор, – слегка недоверчиво спросил доктор Мартенс, – мне было бы любопытно узнать, каким путем вы пришли к этому заключению.
– Очень простым, господин комиссар. Около корней волосы черного цвета, и местами на них попадаются темные пятна. Из этого следует, во-первых, что женщина еще не стара, во-вторых, что она брюнетка. Анализ краски позволил обнаружить составные части, соответствующие красителю Fleur d'or, который мне хорошо известен. Как видите, для моих выводов особого искусства не потребовалось.
– Не сможете ли вы мне сказать, где изготавливается этот Fleur d'or? – спросил комиссар.
– С удовольствием. У «Зейферта и Кº». Фирма эта недавно присылала мне образцы для анализа, дабы я засвидетельствовал безвредность этого средства.
От профессора доктор Мартенс направился в парфюмерный магазин. Оказалось, что краска вышла всего только два месяца назад и ее успели приобрести лишь очень немногие дамы. Некоторых приказчик мог назвать, так как они были постоянными покупательницами магазина. Доктор Мартенс записал имена.
«Если посторонняя женщина проникла в пустую квартиру, – раздумывал между тем комиссар, – то не иначе как изучив основательно местоположение. Следовательно, она часто бывала в доме. Каким же образом ее никто не видел?»
Не желая теряться в бесплодных догадках, доктор Мартенс снова поехал на Грилльхоферштрассе.
Снова допросил он жильцов других квартир нижнего этажа, но ответ был тот же: никто ничего не знал.
Только горничная одной из квартир показала, что однажды вечером маленькая господская собачка, сидевшая на кухне, вдруг ни с того ни с сего залаяла. Ей самой послышался какой-то шорох.
Думая, что это нищий, она слегка приоткрыла дверь и увидела какую-то женщину, быстро сбежавшую по ступенькам. Лица ее она не запомнила, но ей бросились в глаза золотисто-рыжие волосы незнакомки.
После долгого допроса комиссару удалось наконец установить, что это произошло девятого января, то есть за три дня до убийства.
Дальнейшие расспросы ни к чему не привели, и доктор Мартенс пешком отправился домой.
На углу Шмальгоферштрассе стояло несколько экипажей. Не удастся ли тут узнать что-нибудь новое?
Действительно, один из кучеров помнил, что девятого января, часов в девять вечера, привозил сюда даму с золотисто-рыжими волосами. Она велела ему остановиться на Альзерштрассе номер 64 и щедро с ним расплатилась.
– Я подумал, – сказал кучер, – что она живет здесь. Но только что повернул я назад, чтобы ехать к своей стоянке, гляжу, а она садится к Францлю в коляску. Он, видите ли, мой земляк, и мы с ним вместе живем.
Доктор Мартенс отметил у себя в книжке номер извозчика.
Номер 64 по Альзенштрассе оказался, как он и предполагал, проходным и выходил другим фасадом на Шенбурггассе.
Там была извозчичья стоянка. Францль скоро был найден и допрошен. Он показал, что незнакомка наняла его на Панигльгассе, но, не доехав до места назначения, вышла из экипажа и рассчиталась с ним. Больше он ничего не знал.
Больше ничего не мог узнать и доктор Мартенс. Розыски привели его к Елизаветинскому мосту, дальше след терялся в водовороте большого города.
Всю последующую неделю доктор Мартенс работал, что называется, не покладая рук.
Розыски и допросы шли беспрерывно.
Следы пальцев на стекле были сфотографированы и увеличены. По заключении экспертов, они принадлежали правой женской руке, ногти которой имели острую продолговатую форму. Рука была маленькая и холеная.
Несмотря на все усилия доктора Мартенса, новыми данными следствие не обогатилось. По-прежнему твердо установленным было лишь то обстоятельство, что какая-то женщина, рыжеватая блондинка, принадлежащая, по-видимому, к состоятельному классу, была замечена около места, где совершено было преступление. О том, что она являлась убийцей, говорило лишь ее пребывание в комнате, из которой стреляли. Но было ли этого достаточно, чтобы обвинить ее в преступлении?
Если бы удалось, по крайней мере, напасть на след таинственного незнакомца в шубе и с моноклем! Но кельнерша с Зильбинггассе могла только сообщить, что шикарный гость трижды был в кофейной на неделе, предшествовавшей убийству, каждый раз поджидая свой зеленый автомобиль. Больше от нее ничего нельзя было добиться.
Поиски таинственного домино тоже ни к чему не привели.
Между тем произведено было вскрытие тела Адольфа Штребингера.
Полицейский врач установил, что смерть последовала от выстрела. Пуля пробила левый висок и, пройдя через мозг, вышла в правый.
Скромно и тихо похоронили убитого. Затем решено было еще раз осмотреть его незатейливый скарб.
Кроме носильного платья и белья, помеченного буквами «А. Ш.», на самом дне сундука был обнаружен запечатанный конверт. В нем нашли начатое письмо и распоряжения на случай смерти.
Это духовное завещание, весьма странное по содержанию, гласило:
«Если на этих днях со мной случится несчастье, имеющее последствием мою смерть, то прошу тех, кто найдет настоящую записку, продать мои вещи для возмещения расходов господину Мюллеру. Если вырученная сумма превзойдет мой долг, то оставшиеся деньги прошу передать в комитет для бедных, так как родных я не имею».
Записка была помечена шестым января, следовательно, написана она была день спустя после переезда Штребингера в семью Мюллера.
Не оставалось сомнения в том, что Штребингер на основании каких-то ему одному известных соображений предчувствовал свой печальный конец. Некоторое разъяснение внесло неоконченное письмо покойного неизвестному другу. Приводим его целиком:
«Дорогой друг, неизбежное свершилось! Страхи мои оправдались. Я встретился с ней третьего дня, случайно, на улице. Она сейчас же узнала меня и пошла за мной. С тех пор я не знаю покоя. Она уже три раза была у меня, а раз написала письмо. О чем – ты, вероятно, догадываешься: она требовала письма! Я думал скрыться от нее и тотчас же переменил квартиру, но один Бог знает, поможет ли это мне… Не могу отделаться от тяжелого предчувствия, что на этот раз все усилия будут напрасны.
Если бы, по крайней мере, я не находился в таком запутанном положении, но ты ведь знаешь, что я не могу обратиться к защите закона, не должен обращать на себя внимания. Впрочем, я надеюсь уехать дня через три, самое большее – четыре. Все сошло благополучно, даже сверх ожидания. Дело можно считать оконченным. Будем надеяться, что мои мрачные предчувствия не…»
Здесь письмо обрывалось. Оно тоже было помечено шестым января; следовательно, писал его Штребингер в том же настроении, в котором составлял духовное завещание.
Как ни туманно было содержание письма, одно выступало из него вполне ясно: Штребингеру угрожала какая-то женщина.
– Не кажется ли вам, господин начальник, что здесь имела место обыкновенная любовная драма? – обратился один из присутствующих к начальнику тайной полиции.
– Нет, любезнейший доктор, как раз наоборот. Письмо этого Штребингера заставило меня призадуматься. Не сбивайтесь с намеченного пути и твердо помните следующее: доктор Шпехт получил от незнакомой женщины на маскараде указание на дом номер сорок шесть по Грилльхоферштрассе в связи с делом о шпионаже и пропаже бумаг. Если взглянуть на письмо с этой точки зрения, то весьма вероятно, что заявление Штребингера о том, что «все сошло благополучно», можно считать за намек на удавшееся похищение военных документов; фраза же «дело можно считать оконченным» наводит нас на мысль о «деловых» сношениях покойного с элегантным господином, с которым сторож Штольценгрубер видел его оживленно беседующим за несколько минут до смерти. Из всего этого следует, любезный доктор, что мы скорее всего имеем дело с политически-дипломатической подкладкой преступления, орудием которого, а не вдохновительницей является женщина.
Исследованию опытных химиков была подвергнута и пуля, засевшая в картинной раме. Все они пришли к единодушному заключению, что при стрельбе порох употреблен не был и что пуля, по всей вероятности, принадлежала воздушному пистолету американской конструкции.
Но, несмотря на новые данные, дело не становилось яснее! Наоборот, оно запутывалось все больше, давая полный простор всевозможным предположениям. Единственным человеком, не растерявшимся в этих сложных обстоятельствах и не отступившим от первоначально намеченного пути, был начальник тайной полиции Вурц.
Глава V
– Все это очень хорошо, – заявил барон фон Сфор начальнику тайной полиции, – но я совершенно не знаю, как мне взяться за дело. Вы знаете, я в делах этого рода новичок и не хочу ударить в грязь лицом с первых же шагов на новом поприще.
Вурц усмехнулся:
– Милейший барон, случай да удача – лучшие советчики. Взгляните сюда – вот список всех дам, красящих себе волосы средством Fleur d'or. He найдете ли вы среди них знакомых?
Барон фон Сфор пробежал глазами листок.
– Некоторых я знаю. Вот старая баронесса Штурм, имеющая такой ужасный вид со своими желтыми волосами. Прямо страшно становится, когда на нее глядишь! Затем красавица фон Фельс с великолепными глазами вампира. Она, пожалуй, способна на любую выходку. Очень уж много говорят о ее прошлом – ничего определенного, как водится, но под сурдинку рассказывали какую-то историю, в которой были ревность, угрозы, опасность; одним словом, не бог весть что. Затем идет графиня Кампобелло, тоже графиня… той же марки; затем маркиза Сильвони с уродом дочерью. Ах да, чуть не забыл актрису Эллу Шварц, но она вне подозрений: я видел ее дней пять назад с черными волосами и только вчера заметил, что она выкрасилась. Я едва узнал ее в ложе!
– Еще бы вам не знать таким дам, – поддразнил барона начальник тайной полиции. – Ну-с, так вот что, сегодня вы нанесете визит которой-нибудь из этих дам. Постарайтесь незаметно навести разговор на убийство. Слушайте внимательно, что будут говорить и, если вам что-нибудь покажется подозрительным, то постарайтесь узнать, что делала ваша поклонница Fleur d'or двенадцатого вечером. Затем постарайтесь получить доступ в следующие дома итальянского посольства, это вам будет не трудно, и там, как у нас говорят, держите ушки на макушке». Пока больше ничего не могу вам посоветовать.
С этими словами Вурц передал барону фон Сфору список живущих в Вене представителей итальянской аристократии.
– Если я правильно вас понял, то должен, выражаясь по-военному, произвести рекогносцировку?
– Совершенно верно, милейший барон. Ну, до свидания. В добрый час!
Барон откланялся.
Вернувшись домой, он стал раздумывать, как ему попасть в дома, указанные ему начальником тайной полиции.
Затем он написал несколько писем своим товарищам-офицерам, имевшим, как вся военная молодежь, обширный круг знакомых. С некоторыми из намеченных дам он уже был знаком сам, так как принадлежал к семье, давно живущей в Вене и обладавшей связями в венском обществе. Поэтому ему было не трудно исполнить желание своего нового начальника.
В этот же день барон фон Сфор нанес визит маркизе Сальвони, нашел у нее большое общество, почтительно занимал пожилых дам, слегка ухаживал за молодыми девушками, а назавтра завез карточки всем знакомым, встреченным накануне у старой маркизы. Безукоризненные манеры, уважаемое имя и знакомство с маркизой открыли ему все двери.
Таким образом порхал барон целую неделю ежедневно от пяти до восьми из одной гостиной в другую, выпил невероятное количество жидкого чая, съел множество сандвичей, играл в вист с полуглухими генералами и генеральшами и в поте лица своего вальсировал все ночи напролет. Так веселился барон за счет государства, сожалея лишь, что все его старания остаются напрасными.
Он встретил по крайней мере десяток женщин с золотисто-рыжими волосами, но все это были дамы настолько почтенные, что в связи с ними не могла возникнуть и мысль о преступлении. Кроме того, относительно всех можно было установить вполне точно, где они были в злополучный вечер.
Единственно, что в известной степени привлекло внимание барона, были раздававшиеся кругом сетования на внезапное затворничество баронессы Штернбург, женщины светской и любящей повеселиться. Одни говорили, что она больна, другие предполагали внезапный отъезд. Под шумок передавали о тайном обручении. Но все в один голос сожалели об отмене вечера, назначенного у баронессы на двадцатое января.
Прошла неделя, и барон фон Сфор все с теми же печальными результатами явился к начальнику тайной полиции, жалуясь, что только испортил себе желудок, постоянно обедая и завтракая по чужим домам, а пользы делу не принес никакой.
– Так, так, – добродушно усмехнулся Вурц на жалобы барона, – у нас сохнут мозги от размышлений над этим делом, а у вас пострадал желудок. Ну да ничего, не огорчайтесь. Такие дела не распутываются по мановению волшебной палочки. Будь дело простым, я поручил бы его первому попавшемуся агенту, а не вам. Терпение, милейший барон. Что вы делаете сегодня вечером?
– Я приглашен на бал к графине Кампобелло. Тоже одна из златокудрых красавиц.
– Там вы увидите много интересных людей. Кампобелло друг и приятель итальянского посла и сам в молодости служил по дипломатической линии. Будьте внимательны, очень внимательны сегодня вечером!
У графини Кампобелло собралось многочисленное общество. В четырех больших салонах, открытых для гостей, было человек полтораста. Графиня стояла у входа, приветствуя прибывавших.
Это была красивая женщина, высокого роста, с безукоризненной фигурой, с большими страстными глазами, вспыхивающими жутким огнем в минуты гнева. Нервный, подвижный рот ее имел порой упрямое, почти жесткое выражение. Смертельная бледность бросалась в глаза даже сквозь густой слой румян. Сильно вырезанное платье с длинным шлейфом мягко облегало ее стройную фигуру, богатые камни сверкали на груди, в ушах и роскошных золотисто-рыжих волосах.
Недалеко от нее стоял хозяин дома, граф Эрнесто ди Кампобелло, маленький сморщенный человечек с желтым лицом. Слишком велик был контраст между супругами, чтобы каждому смотрящему на них не приходила в голову мысль, что со стороны красавицы это был брак по расчету. Шестидесятилетнего графа могла одурманить красота молодой женщины, ее могло соблазнить богатство и титул графа.
Виолетта, графиня ди Кампобелло, была женщина с громадным честолюбием. Величайшим для нее удовольствием и ее гордостью было видеть у себя в гостиной людей громких фамилий. Сегодня праздновала она один из своих триумфов: дом ее был полон представителей высшего общества.
Ее усталый взгляд с гордостью скользил по блестящей толпе приглашенных.
Два вновь прибывших гостя показались на пороге.
Оба были молоды и, несмотря на штатское платье, не могли еще отвыкнуть от особой выправки, всегда безошибочно отличающей бывших военных.
Лицо одного из них носило отпечаток бурно и беспорядочно проводимой молодости.
Хозяин дома приветливо с ним поздоровался.
– Добрый вечер, граф Гейнен.
– Разрешите мне представить вам моего приятеля, барона фон Сфора, – сказал в ответ на это приветствие молодой человек.
– Очень рад. Сейчас познакомлю вас с моей женой. Виолетта, барон фон Сфор.
Графиня поклонилась графу Гейнену, зато фон Сфора встретила с особой любезностью.
– Мне кажется, мы уже знакомы, – приветливо проговорила она.
– Я имел счастье быть вам представленным, – поклонился фон Сфор, – не так давно, у баронессы Шиллерн.
– Как же, помню, помню.
Еще две-три незначительные фразы – и новый гость затерялся в толпе приглашенных.
Представив своего приятеля некоторым знакомым, граф Гейнен подошел к карточному столу и начал партию в вист.
– Здравствуй, Сфор, – вдруг услышал за своей спиной барон и, оглянувшись, увидел капитана генерального штаба, приветливо протягивавшего ему руку.
– Здравствуй, Франц.
– Ты в отпуску? – спросил офицер.
– Нет, в отставке, с первого числа.
– Ну? А я и не знал. Чем же ты теперь занимаешься?
– Ничем. Живу себе понемножку, а ты как поживаешь?
– Благодарю. Как видишь, хорошо, – с этими словами он указал барону на свой мундир.
– Ах да! Поздравляю. Значит, труды твои не пропали даром. Ты все еще в Вене?
Мимо прошла хозяйка дома.
– Простите, пожалуйста, графиня, – обратился он к проходившей Виолетте, – не слыхали ли вы чего-нибудь о баронессе Штернбург?
– Нет, ничего. Она уже неделю, как скрылась с нашего горизонта. Говорят, уехала куда-то. Более подробные сведения вам, без сомнения, может дать граф Гейнен. Вы найдете его у карточного стола.
– Премного благодарен.
– Если хочешь познакомиться с Гейненом, то я к твоим услугам, – предложил барон.
– О, я знаю его, – протянул как-то странно капитан, – только предпочитаю с ним не встречаться.
– Почему?
– Да так. Он мне не симпатичен. Игрок, пьяница, живущий никому не ведомыми доходами. Не по нутру он мне. А потом – помнишь ты эту историю, которую тогда замяли? Это было года два назад.
– Ты говоришь про происшествие во время маневров?
– Ну да.
– Я думаю, что ты несправедлив к нему. С точки зрения военного, это был, конечно, грязный поступок, но, если взглянуть на это с простой, общечеловеческой точки зрения, преступление не так велико. Господи, ну напился человек! Ведь это с каждым из нас может случиться.
– Это совсем не так просто, как ты думаешь, милый Макс, – серьезно возразил капитан, – офицер не напивается при исполнении служебных обязанностей. И не засыпает, когда надо командовать таким важным эскортом.
– Он, кажется, совершенно положился на проводника.
– Это было нарушением полученной им инструкции. Вообще, лучше бросим об этом говорить. Пусть радуется, что отделался так легко. Не будь дядя Гольмгорст его бригадным командиром, еще неизвестно, чем кончилась бы эта история.
– Послушай, я хорошо знаком с Гейненом. Хочешь, я расспрошу его о баронессе?
– Буду тебе очень благодарен. Спроси сейчас – вот он идет.
Барон фон Сфор задержал проходившего графа. Между тем капитан Франц Фернкорн незаметно проскользнул в соседнюю комнату.
– Послушай, Гейнен. Скажи, пожалуйста, здесь баронесса Штернбург?
Граф Гейнен с удивлением посмотрел на Сфора.
– О какой баронессе ты говоришь?
– О твоей кузине.
Граф медлил с ответом.
– Можно узнать, почему это тебя интересует?
– Пожалуйста. Один из моих знакомых сейчас справлялся о ней у графини, и та направила его к тебе.
– Почему же он сам не обратился ко мне? – спросил граф.
– Его вызвали, и он просил меня навести эту справку.
– Так, так… Кто же этот господин?
– Из чего ты заключаешь, что это господин?
– Я так думаю. Кузина красивая женщина… Кто же это, я спрашиваю?
– Послушай, ты говоришь, точно инквизитор. Капитан Фернкорн, если уж тебе так хочется это знать.
Лицо графа омрачилось.
– Он все еще бегает за ней, – грубо проговорил он, закусывая губу и нервно крутя усы, – скажи ему, что баронесса уехала. Она сейчас в Берлине. Одиннадцатого я получил от нее письмо. Только чтобы он не вздумал ехать за ней – он ей доставит этим большую неприятность.
– Передам в точности. Ты еще долго тут останешься?
– Мне еще нужно сказать пару слов графине, затем я уеду. С игрой не ладится сегодня. Мне адски не везет.
Барон фон Сфор отыскал Фернкорна, который, завидя его, быстро пошел ему навстречу.
– Я уже знаю, где баронесса…
– В Берлине, – перебил его Сфор.
– Нет. Она сейчас в Венеции, откуда писала дяде, генералу Гольмгорсту.
– Гейнен сказал, что она в Берлине.
– Ты ему, вероятно, сообщил, что это я просил тебя справиться?
Сфор утвердительно кивнул.
– Тогда все понятно. Она в Берлин и не заглядывала. Сегодня ровно две недели, как она, не сказав никому ни слова, спешно выехала в Венецию.
– Но Гейнен утверждает, что одиннадцатого имел от нее известие из Берлина.
– Одиннадцатого! Постой… дай сообразить… Нет, это невозможно. Двенадцатого в полдень я видел ее на Гингштрассе и говорил с ней. Сегодня двадцать седьмое. Две недели назад, то есть тринадцатого утром, она уехала из Вены. Видишь, как Гейнен лжет! Этот…
К ним подошла графиня Кампобелло.
– Капитан, вы спрашивали меня, где в настоящее время находится баронесса Штернбург. Могу сообщить вам, что она в Берлине.
– Очень благодарен, графиня. Можно узнать, от кого вы получили эти сведения?
– От графа Гейнена.
– Меня в таком случае удивляет, почему сам граф не в Берлине!
– Ревнуете, капитан. Ведь он родственник! А она вдова, без мужской помощи и поддержки.
– Вы не знаете, графиня, зачем, собственно, баронесса поехала в Берлин?
– Кажется, погостить у родных.
– Первый раз слышу, чтобы у нее в Берлине были родные. Баронесса итальянка, она урожденная Кастелламари.