Комедия ангелов

Глава 20

(1688 г.)

1 «Надолго ты задумался, о, друже…

Как будто беспрерывных мыслей ход

Гнетёт тебя понеже зимней стужи,

И в пекле звёзд не видишь ты исход,

Далёко от земли обетованной

Свершая меж веками переход».

«Прости сердечно мой глоток желаний,

Таинственных путей беспутный глас,

Связуясь с этой нитью караванной,

Земное мне припомнилось сейчас.

Загадками терзаясь не пустыми,

Найти хотел бы жизненный каркас…

13 Но здесь прохладно, как в ночной пустыне.

Куда же нас, Сергеич, занесло?

Иль звёзды повсеместные остыли,

Иль спрятались за тёмное стекло?..»

«Блуждаем мы во мгле веков минувших.

Не их вина, что сумрачно чело.

Здесь много звёзд как будто бы уснувших,

Как будто бы растаявших взамен

Надежд напрасных, паруса раздувших

Так коротко цветущих цикламен.

Увы! Цивилизации дичают

Под сенью прогрессивных перемен.

25 Созвездия дорог стремятся в стаю

Неброским светом страждущих глазниц,

Как отпечатки личные сличают

Придирчивой причастностью темниц».

«Что за года здесь столь невыразимы,

Как если бы созвездья пали ниц?», —

Был мой вопрос рождён неудержимо.

«Семнадцатого века нищета

Опять поражена чумой незримой.

Злодейский след крысиного хвоста

Всех настигал, пути не разбирая.

Европу заполняла пустота,

37 Змеёй коварной жизни отбирая.

Но Девою Марией был спасён

Один лишь город, как цветок из рая.

И назывался город тот – Лион,

Что все оконца озарил свечами

И потому ли был не тронут он

Отравленными зимними ночами.

А в прочих гибли семьями. Подряд

Косило всех, как если бы мечами

Орудовал захватчиков отряд

(Тому пример найдётся в Новом Свете)

Иль беспощадный атомный заряд

49 Терзал живую плоть по всей планете…

Тогда младенцев много полегло,

Поэтому так тусклы звёзды эти». —

И нас всё дальше в темноту влекло…

«Смотри же, – Пушкин огорчился будто

И чуть из рук не выпустил весло, —

Каким ярчайшим пламенем раздуто

Пожарище охотничьих костров».

«Охотников не видно почему-то,

А только перевёрнутых коров

Десяток разлетается над лесом

Со скоростью спортивных катеров.

61 Глазам мешает дымная завеса».

«Тебе впервой на шабаш ведьм попасть?

Клянусь святой пятою Ахиллеса,

Здесь правит бал особенная власть,

Преследуемая церковной властью,

Урвать хоть миг, но насладиться всласть.

Похоже, мы явились той напастью,

Что в бегство обратила этот пир,

Придуманный с такой волшебной страстью,

Чьё имя – детство. Истинный кумир

Времён текущих. Детские рассказы

Порою сотрясают грешный мир.

73 Так было в Блокуэлле, чьи проказы,

Придуманные местной детворой,

Восприняли источником заразы,

А не обычной детскою игрой.

Тогда-то и пошла на ведьм охота…

Давай-ка приземлимся за горой».

…Тропинка выводила на болото,

За ним светлел стволов сосновых ряд.

По местному поверью оттого-то

Здесь сатанинский проходил обряд,

Что глаз чужих поблизости не сыщешь,

Которые враждебностью горят.

85 Молва всегда служила лёгкой пищей

Для множества неразвитых голов,

И капище всходило на кострище,

Когда свершался тягостный улов.

Но встреча наша всё ж нетороплива

За давностью языческих балов.

Она вошла, так мягко некрасива,

Как европейских женщин большинство,

Не обжигала жгучая крапива

Её походки плавной волшебство:

Маритт Свенсдоттер, верящая в троллей

И белых зайцев злое колдовство,

97 К нам снизошла космическою волей.

Известная, как старшая Маритт,

Она детьми руководила в поле…

Но что за грех в душе простой горит?

Сестра родная, бедная Гертруда

Перед судом её оговорит.

Священник местный, редкая зануда,

Выпытывал про сговор с сатаной.

Его терзала жуткая простуда,

Из глаз сочился непрерывный гной,

Но он обеим посулил прощенье —

Признание являлось той ценой.

109 Подписанное королём решенье —

Признавшихся лишь порке подвергать —

Церковное притормозило рвенье,

Да только ль словом им сподручно лгать.

Когда глаза повязкой завязали,

Со взмахом топора исчезла гать.

115 А звёзды путь дальнейший указали…

Глава 21

(1689 г.)

1 Нам открывались новые страницы,

Затмив парадоксальность бытия:

Какие-то пронырливые жрицы

На лошадь голубую у ручья

Надеть пытались розовые ленты,

Но не давалась лошадь им сия.

Тень облака сгущалась тем моментом,

И обречённость в воздухе плыла

С досады сорванным экспериментом.

Так наклонится шаткая скала,

Когда в неё вонзаются лавины,

Так серостью бахвалится зола.

13 Как целому негодна половина,

Так до утра не отступает ночь.

А если носишь завтраки в корзине,

То и циклоп захочет вам помочь,

Еду доставить вглубь пещеры жалкой,

Где все сомненья отлетают прочь

Перед спешащей и вопящей свалкой.

Когда бы кто на зависть остальных

Обманут не был штатною гадалкой…

Но казнокрад не знает выходных,

И знает бог один, где черти носят

Кочующих насмешников земных.

25 Пускай непрочны камни на утёсе,

Где каждый шаг рождает буйный взрыв;

Пускай в горах тропа наверх уносит,

Но в ледяной срывается обрыв;

Когда твой враг возникнет из засады,

Кинжал блестящий в темноте сокрыв…

«Apres nous le deluge?[1] Твои шарады

Не столь уместны, что б ни возражал.

Какие, бога ради, эскапады

Ты здесь под камнепадом нарожал?

Холодным взором легче ранить душу —

Да чтоб тебе в печёнку тот кинжал! —

37 Меня буравил стыд, пылали уши,

Щека чесалась, как схватил лишай.

Такого я, от Пушкина к тому же,

Не слыхивал доселе. – Сам решай:

Коль будешь гостем – примем, как родного!

А коль судьёю – лучше не мешай!

Я полагал, что мир – тебе обнова

Для разума, а не для хвастовства,

Что эта философская основа

И тени не содержит баловства,

А ты отнёсся с полным небреженьем

К трагедии небесного родства.

49 Ты полагал: мы жаждем выдвиженья

Земных пороков дерзкому уму

Для нравственного вами осужденья…

Неужто я ошибся! Почему

Ты судишь нас с вершины благочестья?

Ведь мы не пыль в заброшенном дому,

Не попрошайки скудного предместья.

Мы, как скитальцы, потеряв тоску,

Живём надеждой вечной, а не местью.

Что толку дуло приставлять к виску…

А за кинжал прости, погорячился.

Пустое дело гнев слепить в строку». —

61 И он с улыбкой лёгкой поклонился,

Откланялся и я. Но ведь каков

Сергеич мой, что даже извинился,

А мог бы всё же без обиняков

И круче обложить мои изыски.

Россия не бедна на дураков,

Когда свои им предъявляет иски,

Поскольку той орды не победить,

Пусть даже им трофеи – одалиски.

Ну как тут душу не разбередить

В противовес фантазиям греховным,

Что так мою обуревали прыть.

73 Вот почему дышал я так неровно,

Но до сих пор не понял, как же здесь

Я оплошал. Где разум не свободный,

Там он и не поймёт иную весть,

Не хватит ни фантазии, ни срока

Обдумать всё и взвесить мир, как есть.

Кому достанет этого урока…

Нет, не гожусь я этаких чудес,

С воображеньем полная морока.

Зачем я только в тот челнок полез?

Но Пушкин мне поверил! Вот причуда —

Волков боишься, так не суйся в лес —

85 Век просидишь, и не узнаешь чуда!

Иван-царевич волка оседлал,

Коль тот конягу с зайцем перепутал.

Но серый волк хитрей иных менял,

И предлагал он всяческих диковин,

Не просто так – другой поживы ждал

91 И слопал тех, кто сказки не достоин!

Глава 22

(1697 г.)

1 «Такая ли надёжная охрана

Оберегает эти рубежи,

Как прятала неведомые страны,

Ты, Александр Сергеич, расскажи,

Поведай мне раскованные дали,

Исполненные таинства и лжи,

Что полчища безумные рождали,

Стремящихся в Эдемовы сады.

Секретные поставлены врата ли,

Укрывшие спасённых от беды,

Иль путь тернист за горными цепями;

Иль воинства, сомкнувшие ряды,

13 Бесчисленные множества распяли

Не заслуживших благости небес,

Как тушу льва с застывшими когтями

И брюхом, вспоротым наперерез.

«Обширное ты изложил посланье…

Дозволишь ли попробовать на вес

Такое вот премилое желанье?

Но выполнить попробую его.

Ответь-ка мне: ты слыхивал преданье

Про камень смерти?» – «Как и большинство,

Что с книгой никогда не расстаётся». —

«Но это голубое божество

25 У тьмы веков лежит на дне колодца,

Внутри себя беду храня и страх.

Но иногда счастливцам удаётся,

Отодвигая предрешённый крах,

Вознаградить себя подарком лучшим

И не покрыть позором бренный прах.

Алмазом смерти с именем тягучим

Он не был до минуты роковой

И поклонялся божествам могучим

Всевидящей волшебной головой,

Но был похищен воровскою дланью

И продан в рабство страстью вековой.

37 Как только день забрезжил смутной ранью,

Жрецам открылась страшная беда,

Но вор бежал, бежал быстрее лани,

Не чуя ног, не ведая стыда.

Кошель с деньгами не давал покоя,

Да, впрочем, и не даст уж никогда.

Но всякого, кто камень тот рукою

Ласкал, любуясь сказочным огнём,

И воспевал возвышенной строкою,

Судьба карала, разрываясь в нём.

Но тех несчастных здесь найти непросто,

Ведь звёзды светят ночью, а не днём».

49 Красот небесных наглядевшись вдосталь,

Я всё ж заметил странный блеск огня.

В глухих морях на каменистый остров

Маяк поставить должно. В свете дня

Он над скалой возносится высоко,

Жизнь моряков спасая и храня.

А ночью свет его летит далёко…

Сигнал похожий мне заметен стал,

Как если б над волнами одиноко

Возвысился таинственный кристалл,

Всю горечь мира воплотив в мерцанье,

Он этой болью по глазам хлестал.

61 И было молчаливым созерцанье

Трагического ритма маяка,

Но вот вдали послышалось звучанье —

Звенела упряжь. Голос ездока

Вонзался в позолоченные вожжи

С отчаянным смиреньем батрака.

Виденье распухало, словно дрожжи,

Поставленные в тёплом уголке;

Переливался синеватый отжиг

На кольчатом переднем поводке;

Собачья снаряжённая упряжка

Была от нас уже невдалеке.

73 И, словно капли, тающие вязко,

Заплаканно уронит с ночника,

На обликах собак светло и ясно

По два блестели тусклых светляка.

Замедленная эта киносъёмка

В себя вбирала долгие века.

Я видел всё отчётливо и ёмко:

Погонщик на подушке восседал

И левою рукой поводья комкал,

А правой…будто что-то выжидал —

Возможно, шляпу снять хотел при встрече,

Потупив в опоздание глаза,

85 Хотя не шло о времени и речи.

Мой Пушкин был и тут на высоте,

Вновь преподав уроки красноречья:

«Привет тебе в небесной чистоте!

Ты снова, Жан Батист, наш псарь от бога,

Тревогой озабочен? Мысли те

Пора уже отбросить хоть немного,

Пока лихого странника времён

Задержит здесь проезжая дорога».

Я, право, был немало удивлён,

Такую речь поводыря услышав.

Чтоб мой приход кому-то стал вменён

97 В обязанности, нужен голос свыше.

И этот обветшавший толстячок

Был принуждён ценить его превыше.

«Конечно, Тавернье всегда молчок,

Когда тасуют господа колоду,

Уж он заметит каждый пустячок

И поспешит за ним в огонь и в воду.

Ведь с тем алмазом что произошло:

Едва купив, я поспешил дать ходу,

На судно сел загадочным послом.

Пока морями шёл – дрожал от страха

И господа молил, чтоб повезло

109 И чтоб от страха потная рубаха

Не выдала секрета невзначай,

Когда торговля на пороге краха.

Конечно, были пряности и чай,

Да безделушки, что в ходу привычно.

А ты смотри, ищи да примечай…

То для купца во все века обычно.

Затраты на поездку оправдал,

А камушек в тайник запрятал лично,

И он десятилетья ожидал,

Когда придёт черёд ему открыться.

Но тут домашний подоспел скандал

121 И мне пришлось алмазом откупиться,

Хотя и не без выгоды. Король

Людовик лично украшал столицу».

«И это всё? Ты досказать изволь, —

Вмешался Пушкин. – Мне о том известно,

Что этот камень приносил с собой…

Продолжим, гостю будет интересно».

Про камень смерти я слыхал давно,

Хотя и не скажу, что повсеместно.

Ну, где документальное кино

Сюжет такой покажет… Три столетья

Упали, как костяшки домино,

133 И унесли с собою лихолетье…

«Продолжу. От принцессы де Ламбаль

Печальный счёт вели отцы и дети:

Георг, Мария, юный Персиваль

И даже я, хоть крови королевской

Во мне найдётся капелька едва ль,

И я сражён. Пусть площадью не Гревской,

А сворой диких псов растерзан был,

Но не считаю то причиной веской,

Из-за которой рушатся дубы…»

И он с тоскливым взглядом отвернулся,

Пошёл к собакам… Верно, их любил,

145 Лелеял, холил до потери пульса…

Какой теперь уж гнев, когда твой сон

Вмиг разочарованьем обернулся.

И стоит ли держать теперь фасон?..

Однако он не ведал, что потомкам

Был все же в назиданье принесён

151 Сюжет из давней той головоломки…

Глава 23

(1702 г.)

1 Печален переход от дум высоких

К естественному образу вещей;

Глаз выберет из розы и осоки

Не ту, что засияет горячей,

А ту, что в данный миг необходимей,

Хотя бы и приправой для борщей…

От комаров спасаясь только дымом

У наспех разожжённого костра,

Работный люд терзал порыв единый —

Согреться телом. Прочее – мура!

Ещё была бы подана чекушка…

Жаль, в бороды набилась мошкара.

13 Ижора – невеликая речушка,

Куда ей до иных российских рек,

Но, вишь ты, как добытая полушка

Ладонь согреет, выберет ночлег,

Да бабой соблазнит – такое дело:

Мужик без бабы, как не человек!

Когда к стволу прижмёшь покрепче тело,

Тогда и сила заиграет в нём…

Сосна в изломе радугой алела

И пахла скипидаром и огнём,

Деревней, что осталась за лугами,

Двором твоим и взмыленным конём…

25 Но чавкали болота под ногами,

И окрики, и дружное: «По-о-шла-а!» —

Валились сосны, брызгая снегами,

Валились люди – только дрожь и мгла…

На этом изнурительном погосте

Глаза мои отмылись добела.

«Вот так Великий Град ломает кости

Жестокостью намеренных причин…

Хотя и будут к нам отныне гости —

Да только о цене мы умолчим.

В созвездии Забвения едва ли

Найдёшь счастливых женщин и мужчин!»

37 «Сергеич! Так они ж не выбирали —

Гуртом пригнали, вся и недолга…

Чухонцы, вепсы, русичи стонали

И жизни клали к будущим ногам,

Что нынче над Невою променадом

Своими возглашают берега».

«Вот в память тех и я б прошёл парадом —

Торжественно и скорбно принося

Поклон, так задержавшийся за Градом,

И храм, молитвой к небу вознеся!

Доколь их будут имена забыты —

Дотоль Россия на коленях вся!

49 А нам с тобой на замкнутых орбитах

Не отмолить пред вечностью грехов:

Гвоздями к душам накрепко прибиты

Крестообразно и без синяков —

Напоминанье короткоживущим,

Что в жизни не бывает пустяков.

И вот мы здесь: в печальном и грядущем

Созвездии Забвения – вокруг,

Куда ни глянь – в глазах покорно-ждущих

За тихой болью прячется испуг

И кем-то не учтённое до срока

Волнение многострадальных рук.

61 «Хвала живущим под пятой оброка

Надменного, как наш двуглавый герб,

И память обо всех, кому дорога

Назначенною вехой рвётся вверх;

Хвала и тем, кому непостижимо

Весной заметить расцветанье верб…

Россия вечным страхом одержима!

На зависть тратим лучшие года,

Как верные сподвижники режима

Не пощадим и ближнего тогда…

Но как же мы доверчивы порою,

Когда нас провоцирует беда…

73 И как стремимся ту беду игрою

Представить для согбенного ума…

Когда ковчег настало строить Ною —

Тот не был озадачен тем весьма,

А просто выбрал то, что помещалось

В просторные ковчеговы трюма:

Там было всё, что вынуждала жалость

Забрать, спасти и небесам воздать,

Как равенства ничтожнейшую малость,

Как некую свободы благодать,

Как символ общепризнанный вниманья,

Как долгих лет божественную кладь!

85 Не так ли Петербург свои страданья

Намеренно скрывает до поры,

Что нет в его основе покаянья,

А есть лишь блеск увядшей мишуры,

Что, впрочем, дивиденды производит.

Вот только мандарин без кожуры…

А детство повсеместно на исходе

Забывчивость свою осознаёт,

Но никогда при всём честном народе

Слезинки малой даже не прольёт —

Настолько нашим душам наказанье,

Что сами для себя плодим жульё!

97 Всё равное: княгини без признанья,

Бродяги – беглецы и голытьба,

Страдания, страдания, страданья…

В полях России свёрстана судьба,

В её болотах, Муромских чащобах,

В пыли дорог, у смертного столба

Добыть свободу! Равенство у гроба

Всех примирить способно на века.

Вот мы с тобой сейчас, Сергеич, оба

Зависим от природы челнока

Иль твоего бессмертного спасенья?

Скажи, пока дорога далека…»

109 «Лишь ангелу понять венца творенья,

Что в человеке отражён сполна:

Изменчивость в словах, мечты горенье,

И страсть, что в глубине погребена,

Но дай ей волю – вырвется из плоти

И загудит, запляшет без вина…

115 А той судьбы, как снегирей в полёте…»

Глава 24

(1732 г.)

1 Смотрели мы на чудную картину,

И взор терялся в звёздной суете,

Казалось, небеса неотвратимо

Фантазии рисуют на холсте,

Где облака и горы, и долины

Заманчиво возникли в пустоте.

И всё дышало взмахом исполина,

Необъяснимой дерзкой красоты.

Мне вспомнились народные былины,

Где прорастают в явь твои мечты

И где под сенью выдумки природной

Загадка распахнёт свои черты.

13 Но это было мыслью непригодной,

Ведь тех чудес доселе не видал

Ваш путник ошалевший, старомодный,

Попавший чужаком на здешний бал.

Здесь не было навеянных мечтаний,

Домашних грёз… И в этот карнавал

Не мог я удержать рукоплесканий,

И глаз восторг всё впитывал сполна:

То буйство красок, нежность ожиданий,

Кувшин чудес из звёздного вина!

Ах, как Джованни был бы тут угоден

Своим талантом, как волне волна…

25 Язык искусств всегда международен,

Межгалактичен – если уточнять.

Волна к волне – ведь это гимн свободе,

Победы гимн! Исхода благодать!

Неумолимый голос всепрощенья,

Как трепетной надежды исполать!

Мой шкипер преисполнен был решенья

Найти для нас достойный Палатин,

И заскользил челнок без промедленья

По сердцевине нёсшихся светил.

Да! Это было столь необычайно,

Что я названий не произносил

37 Не потому, что всё казалось тайной,

Но как назвать неведомую стать…

Ведь образы, возникшие случайно,

Себя бы сами не могли назвать,

И будь я даже ободрён стократно —

Той сущности не в силах воссоздать…

Взор требовал догадок вероятных,

Но явь стяжала новые черты,

Задумчиво, продуманно и страстно

Во всём размахе дерзкой наготы,

Открытости пытливому разбою,

Паломничеству к бездне красоты.

49 Будь воин я, готовящийся к бою,

Тогда бы спрос с меня был не таков,

Но я смотрел, исполненный любовью,

На эти мириады облаков,

Всплывающих над некими вратами,

Что вряд ли пропускают чужаков.

И здесь ошибка праздными устами

Нечаянно допущена была:

Один чужак присутствовал меж нами,

И то был я. Но Пушкина стрела

Пронзала все преграды без задержки

И за собой уверенно вела.

61 Вот так по жизни без большой издержки

Гуляет неразумное дитя,

Не сдержанны слова и взгляды дерзки,

И всё даётся будто бы шутя.

Но прекратится глупая бравада,

Свою неповторимость обретя…

Слова, слова – извечная отрада,

Слова, слова – извечная печаль,

Но лишь настанет время звездопада,

За словом – слово, а за далью – даль…

И вот уж уготовано прощанье —

На плечи женщин траурная шаль.

73 Как мы смешны, готовя завещанье,

Беспомощны, когда грядёт пора

Последнего привета и признанья

На выдохе печального утра…

Но я отвлёкся… Нас уже встречала

Пылающая звёздная жара.

И где-то даже музыка бренчала…

А я, уже не то чтоб новичок,

Но каждый раз всё начинал сначала,

Как рыба, что попала на крючок,

И вместо любованья новым миром

Лишь жабры раскрывает горячо.

85 Но Пушкин наслаждался этим пиром.

А я смотрел на эту красоту,

Где россыпи алмазов и сапфиров

Вселенскую пронзали пустоту

И плыли, как под праздник вдохновенный

Тоскливую изгнали суету.

Один край неба был окрасом бедный,

И огоньки в нём парами росли.

Другой, сияя пурпуром надменным,

Стремился как бы утонуть вдали,

Что схоже было с паруса сияньем

На алой кромке утренней зари.

97 Но та жара не жалила желаньем

Укрыться в тень, холодного испить,

Невероятным было звёзд лобзанье

Протяжное, как Ариадны нить.

Моя неловкость стала просто ленью

Той памяти, что следует забыть.

103 Но вот настал момент приобретенья!

Глава 25

(1734 г.)

1 В раздумья погружён не без причины,

Пытался я проникнуть в сень кулис,

Где славно погулявшие мужчины

Благословляют странный бенефис

И будто бы скрываются за ширмой

Так, словно выполняют злой каприз.

Как нелегко известным быть всемирно,

Когда вокруг тебя толпа зевак,

Одолевают низменно кумира

Безграмотные полчища писак,

Умасливая высшие престолы

Одним лишь тем, что славят каждый шаг

13 На постамент вошедших, без которых

Не состоится их холуйский звук.

Так пребывают в череде застолий

Властители и дольщики разлук.

Чем стал бы мир, для скользких поручений

Использующий неподкупных слуг?..

Каких бы мы лишились приключений,

Каких трагедий, взлётов, буффонад,

Каких непостижимых заключений,

Заслуженных и краденых наград…

Сомнение – коварная отрава,

Сравнение – привычный маскарад.

25 Лишь тех бессмертная коснётся слава,

Кто отольёт свой колокол в груди,

И чистым звуком грянет величаво,

Оставив хор невзрачный позади…

Но это – рассуждения земные,

А ты, читатель, в небеса гляди.

Не сыщешь здесь наличники резные

И розвальни, летящие в снега.

Но помнятся мне ставни расписные

И девственная тихая тайга,

И речка неглубокая с камнями,

Усыпавшими детства берега.

37 А здесь всё небо залито огнями,

Какие можно видеть лишь во сне.