Садовое кольцо – 1. Прогулки по старой Москве
А дом тот действительно незаурядный. Несмотря на сравнительно недавнюю дату постройки, он выстроен по принципу усадьбы, а не сплошной фасады – то есть, на улицу выходит не фасад, а ограда и садик. Сам же дом находится в глубине участка. Что ж, заказчик – фабрикант И. И. Бутиков, строивший тот дом в подарок дочери А. Дерожинской – мог позволить подобную роскошь. Кстати, в краеведческой литературе эта достопримечательность так и называется – «особняк Дерожинской».
Та Дерожинская была дамой-легендой. В шестнадцатилетнем возрасте она вышла замуж за одного из Рябушинских, затем, не дожидаясь официального развода, вышла замуж повторно, за конногвардейского поручика Владимира Дерожинского. Этот брак тоже закончился разводом. Третьим мужем стал Иван Зимин, брат известного московского антрепренера. Впрочем, по утверждению Брюса Локхарта, консула Великобритании в Москве, она поддерживала приятельские отношения со всеми своими мужчинами: «Мне занимательно было наблюдать, как мадам Зимина, московская миллионерша, каждое воскресенье обедала и играла в бридж со своими тремя мужьями – двумя бывшими и одним настоящим. Это показывало толерантность и понимание, которые в то время были за пределами восприятия западной цивилизации. Английские жены, однако, с ханжеским ужасом разводили руками».
Некогда, еще в те времена, когда тот переулок носил название Штатного, на этом месте находился дом, принадлежащий некому А. А. Наумову. У него гостил поэт Гавриил Романович Державин. Гостил отнюдь не в лучший свой период жизни – незадолго до этого он был с позором отстранен от должности, притом весьма высокой. Державин был тамбовским губернатором. Именно здесь он написал знаменитую оду «На счастие»:
Всегда прехвально, препочтенно,Во всей вселенной обоженноИ вожделенное от всех,О ты, великомощно счастье!Источник наших бед, утех,Кому и в ведро и в ненастьеМавр, лопарь, пастыри, цари,Моляся в кущах и на троне,В воскликновениях и стоне,В сердцах их зиждут алтари!Впоследствии здесь проживала известная мемуаристка Елизавета Петровна Янькова, надиктовавшая под конец жизни книгу воспоминаний под названием «Рассказы бабушки». Таким образом до нас дошло описание убранства и устройства этого особняка: «Мы вошли в гостиную: большая желтая комната; налево три больших окна; в простенках зеркала с подстольями темно-красного дерева, как и вся мебель в гостиной. Направо от входной двери решетка с плющом и за нею диван, стол и несколько кресел.
Напротив окон, у средней стены, диван огромного размера, обитый красным шелоном; пред диваном стол овальный, тоже очень большой, а на столе большая зеленая жестяная лампа тускло горит под матовым стеклянным круглым колпаком. У стены, противоположной входной двери, небольшой диван с шитыми подушками и на нем по вечерам всегда сидит бабушка и работает: вяжет филе или шнурочек или что-нибудь на толстых спицах из разных шерстей. Пред нею четвероугольный продолговатый стол, покрытый пестрою клеенкой с изображением скачущей тройки; на столе две восковые свечи в высоких хрустальных с бронзой подсвечниках и бронзовый колокольчик с петухом. Напротив бабушки у стола кресло, в которое села матушка и стала слушать, что говорит бабушка; а я, довольный, что после неподвижного сидения в карете могу расправить ноги, отправился по всем комнатам все осматривать с любопытством, как будто видимое мною видел в первый раз.
Надобно думать, что я до тех пор был еще слишком мал и ничего еще не понимал, потому что все, что представлялось моим взглядам, мне казалось совершенно новым.
Поутру бабушка кушала свой кофе у себя в кабинете, и пока не откушает, дверь в гостиную не отворялась; в 10 часов замок у двери щелкнет со звоном, бабушка выходит в гостиную и направо от кабинетной двери садится у окна в мягкое глубокое кресло и работает у маленького столика до обеда, то есть до трех часов, а если работает в пяльцах – вышивает ковер, то остается в своем кабинете и сидит на диване против входной двери из гостиной и видит тотчас, кто входит из залы. Когда она бывала дома, то принимали прямо без доклада».
После революции здесь размещались Внешкольный отдел Наркомпроса, кабинеты делегатов Третьего конгресса Коминтерна, редакционно-издательский отдел Главполитпросвета, представительство Китая, а также Узбекистана, Таджикистана и Туркмении. Надо сказать, что всем этим организациям с местом дислокации невероятно повезло.
Московская Пизанская
Церковь Николая Чудотворца в Хамовниках (Комсомольский проспект, 12) построена в XVII веке.
За Садовым кольцом улица Остоженка переходит в Комсомольский проспект. И первая же достопримечательность на нем – церковь Николы в Хамовниках. Путеводитель по Москве издательства братьев Сабашниковых от 1917 года сообщал: «Напоминанием о XVII веке служит прелестнейший храм св. Николая Чудотворца в Хамовниках. Великолепна его высокая шатровая колокольня с тремя рядами слухов, при чем нижний ряд состоит из парных окошек с кокошниковым убранством. Под «звоном» введен лишний этаж; это повышает самою колокольню и очень важно для распространения колокольного звука. Ярко расцвеченная окраской, колокольня блещет также ценинным (т. е. изразцовым) убранством в ширинках. Вход и боковые пристройки колокольни – поздние.
Не менее любопытен и самый храм, типичный для XVII века бесстолбный пятиглавый, причем главы его не открываются внутрь и имеют, следовательно, чисто декоративное значение. Два ряда кокошников покрыты кровлей, над которой, на особых кокошниках, покоятся поддерживающие главы барабаны. Чрезвычайно богато оконное убранство: помимо обычных кокошников, над некоторыми окнами попадаются звездчатые, довольно редкие в Москве. Это прием обработки окон, встречающийся в деревянном зодчестве. Пестрая раскраска великолепно выделяет архитектурные детали. Обходя храм со стороны улицы, обратим внимание на чудесный боковой портал (зонт над входом, по-видимому, уже XVIII века). Храм построен в 1679 – 1686 г. Внутри храма уцелело мало старины. В приделе во имя св. Алексея митрополита интересна икона святителя с видом восточной части тогдашнего Кремля и Спасских ворот, писанная в 1667 году неким Максимовым».
Здесь же, у хамовнической церкви произошла одна из сцен романа Льва Толстого «Война и мир»: «Проходя Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То-то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем-то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что-то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что-то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacré nom… Filez… trente mille diables… послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека».
Тогда, в войну 1812 года интерьер церкви сильно пострадал и восстановлен был лишь в 1849 году.
А в 1904 году «Московский листок опубликовал заметку под названием «Покушение на святотатство»: «21 октября неизвестные злоумышленники покушались обокрасть церковь св. Николая Чудотворца, что в Хамовниках. Громилы взломали железные запоры у южных входных дверей, и открыли двери, но проникнуть в храм им почему-то не удалось».
На сей раз церкви повезло.
В советское же время, а именно в пятидесятые храм славился своим церковным хором – одним из лучших в городе, да и во всей стране. Одна из москвичек писала в своих мемуарах: «В некоторых действующих храмах, например… в Николо-Хамовническом храме на Комсомольском проспекте самоотверженной деятельностью регентов были собраны замечательные церковные хоры из поющих в разных хоровых объединениях вокалистов и из людей, уже нигде не работавших, но имевших голос и музыкальное образование. В хамовнической церкви хором руководил пожилой, очень опытный регент Василий Алексеевич Александров. Он был чрезвычайно требователен к хористам, часто собирал их на спевки, но зато хор звучал замечательно. В эту церковь со всей Москвы съезжались любители хорового пения, чтобы послушать духовные произведения русских композиторов Дм. Бортнянского, П. Чеснокова, П. Кастальского…»
Сегодня эта церковь тоже пользуется популярностью, но уже как «московская Пизанская башня». Дело в том, что со временем колокольня храма несколько наклонилась, и с определенных ракурсов это особенно бросается в глаза.
Для солдатской муштры
Здание Хамовнических казарм (Комсомольский проспект, 18—22) построено в 1809 году по проекту архитектора М. Казакова.
Следующая достопримечательность на Комсомольском проспекте – так называемые Хамовнические казармы с прилегавшим к ним Хамовническим же плацем – для солдатской муштры. Упомянутый уже путеводитель по Москве братьев Сабашниковых сообщал: «Отправимся на трамвае на самую окраину Москвы, на Хамовнический плац. Местность – совсем загородная: здесь можно даже наткнуться на идущих с пастьбы коров. Хамовники представляли собой когда-то целую слободу мастеров хамовного, т. е. ткацкого дела, работавших на государев двор. В XVIII в. здесь преемственно помещалась полотняная фабрика Ивана Тамеса. Ныне старинное название связано прежде всего с Хамовническими казармами, начало стройки которых относится еще к эпохе Павла I. Существовавший в ту пору воинский постой очень тяготил дворян-домовладельцев, и они предложили построить на свой счет казармы, чтобы избавиться от натуральной повинности…
Здание казарм состоит из трех соединенных между собою гигантских корпусов, с тремя сходными фасадами. Их тяжелые, приземистые массы, фасады, лишенные всякого орнамента, с гладкими дорическими колоннами, – хороший образец раннего александровского классицизма…
Против дальнего конца стоит современная нам деревянная в «русском» стиле полковая церковь (сумских гусар) во имя Великомуч. Георгия».
Шел, напомним, 1917 год.
С этими казармами однажды приключилась неприятная история. Петр Вяземский писал в сборнике мемуаров «Старинная записная книжка»: «Памятный Москве оригинал Василий Петрович Титов ехал в Хамовнические казармы к князю Хованскому, начальствующему над войсками, расположенными в Москве. Ехал туда же и в то же время князь Долгоруков, не помню, как звали его. Он несколько раз обгонял карету Титова. Наконец сей последний, высунувшись в окно, кричит ему: «Куда спешишь? Все там будем».
Когда доехали до подъезда казарм, князя Долгорукова вытащили мертвого из кареты».
Ранее же на этом месте находилась текстильная фабрика, оборудованная еще в начале восемнадцатого века. Она была основана по личной инициативе императора Петра Великого – молодому флоту требовались паруса. Впрочем, здесь, помимо стратегических задач, решались также бытовые, несущественные. В частности, на фабрике производились «полотна, и скатерти, и салфетки, и тики добротой против заморских». Руководил же фабрикой некто Иван Павлович Тамес, получивший среди современников следующую характеристику: «Сей господин Тамес был муж великого сведения не только в коммерции, но и во многих других делах, и за его разум и многие полезные проекты к заведению и распространению в России разных мануфактур находился в особливой милости у его Величества, высокославные памяти государя императора Петра Великого».
* * *
Справа от казарм – колокольня Хамовнической полицейской и пожарной частей, одна из немногих, сохранившихся в Москве. Здесь в качестве полицейского врача одно время проживал писатель Сергей Голоушев (он же Сергей Глаголь), у которого часто гостили коллеги по цеху – и по медицинскому, и по писательскому. Борис Зайцев писал о квартире Глаголя: «Но в этой самой квартире, где из окна видна была каланча, а в комнатах – смесь акушерства с литературой и этюдами Левитана».
Он же описывал первое посещение этой квартиры:
«– Да вот что, – сказал Андреев, блестя своими черными удивительными глазами: – вы зайдите к Сергеичу, обязательно! Надо познакомиться. И ваш рассказ у него. Сборник редактирует он, я и Тим-Тим.
Андреев дал мне письмецо, и я отправился. Сергей Сергеич Голоушев, среди друзей «Сергеич», по литературе Сергей Глаголь, жил в Хамовниках, в месте странном: помещении Хамовнической части! Был он полицейский врач и занимал квартиру во втором этаже, с окнами на площадь.
Я попал к нему во врачебный кабинет. Мягкая зеленая мебель, книги, картины, жуткий гинекологический эшафот, машина с кругом, беспорядок, сумеречно-синеватый свет из окна, откуда белел снег и над снегом, над каланчей, тучею галки – за бархатной портьерой плесканье воды в умывальнике.
Потом оттуда выглянул высокий, очень стройный и широкоплечий человек в ослепительной рубашке и, вытираясь полотенцем, откинувши назад длинные волосы движеньем головы, пристально добрыми глазами на худощавом, в морщинах, лице взглянул на меня.
– А-а, душка, знаю. Садитесь, сейчас разговаривать будем.
Так, зимними сумерками, в Москве очень далеких лет, началось мое знакомство, перешедшее скоро в дружбу, со всему городу известным «Сергеичем». Через десять минут казалось уж, что он мне родственник, такая простота, открытость и широкий жест, чуть и картинный, были в нем. Конечно, к нему можно с чем угодно прийти – и с болезнью, и с рассказом, и с картиной – чем только не занимался Сергеич?»
Полицейский же участок вел образ жизни насыщенный. В частности, газета «Московский листок» от марта 1902 года сообщала: «13 марта в управление пристава 1 уч. Хамовнической части явился кр. С-в. 20 лет, который заявил, что он страшный преступник.
«Что же ты сделал?» – спросили у него. – «Пока ничего, но у меня явилось непоколебимое намерение убить свою супругу».
С-ва для освидетельствования отправили к врачу».
* * *
Напротив же – роскошный четырехколонный «шефский дом» – резиденция шефа полка, расквартированного в Хамовнических казармах. Здесь после войны 1812 года у полковника А. Муравьева собирались И. Якушкин, М. Лунин, М. Фонвизин, братья Муравьевы-Апостолы. В результате возникло «Военное общество» – одна из тех организаций, из которых пошел декабризм. Якушкин писал: «Пестель составил первый устав для нашего Тайного Общества. Замечательно было в этом уставе, во-первых, то, что на вступающих в Тайное Общество возлагалась обязанность ни под каким видом не покидать службы, с тою целью, чтобы со временем все служебные значительные места по военной и гражданской части были бы в распоряжении Тайного Общества; во-вторых, было сказано, что если царствующий император не даст никаких прав независимости своему народу, то ни в каком случае не присягать его наследнику, не ограничив его самодержавия.
По прибытии в Москву было положено приступить к сочинению нового устава и при этом руководствоваться печатным немецким уставом, привезенным из-за границы и служившим пруссакам для тайного соединения против французов. Пока изготовлялся устав для будущего Союза Благоденствия, было учреждено временное Тайное Общество под названием Военного. Цель его была только распространение Общества и соединение единомыслящих людей. У многих из молодежи было столько избытка жизни при тогдашней ее ничтожной обстановке, что увидеть перед собой прямую и высокую цель почиталось уже блаженством, и потому немудрено, что все порядочные люди из молодежи, бывшей тогда в Москве, или поступили в Военное Общество или по единомыслию сочувствовали членам его. Обыкновенно собирались или у Фонвизина, с которым я тогда жил, или в Хамовниках, у Александра Муравьева.
«Выразить силу и мощь»
Здание Военной академии имени Фрунзе (проезд Девичьего поля, 4) построено в 1937 году по проекту архитекторов Л. Руднева и В. Мунца.
На левой стороне Зубовского бульвара обращает на себя внимание особняк Кологривовых, находящийся во дворе дома №15 и построенный в начале позапрошлого столетия. Здесь одно время жил ученый В. Вернадский. Несколько далее – дом Дворцового ведомства. Но основные достопримечательности расположены на юго-западе от Зубовской площади. О двух из них – фабрике «Красная Роза» и Доме-музее Льва Толстого мы уже писали в книге «Прогулки по старой Москве. Пречистенка». Но хитросплетение этих кварталов на редкость богато памятниками историко-культурного наследия. Один из них – комплекс зданий Академии имени Фрунзе, одно из престижнейших высших военных учебных заведений страны (проезд Девичьего поля, 4).
Академия была основана 8 декабря 1918 года по личному указанию Ленина. Имя военачальника Михаила Фрунзе было присвоено ей позднее, в память о том, что Михаил Васильевич руководил ею на протяжении одного года.
Одним из первых слушателей академии – она тогда располагалась в другом месте – был легендарный Василий Иванович Чапаев. Впоследствии в ней обучались Жуков, Рокоссовский, Малиновский, Говоров, Гречко. Все они стали маршалами. Среди воспитанников академии – около тысячи Героев Советского Союза. Многие награждены этим орденом дважды.
Здание Академии строили пять лет – с 1932 по 1937 годы. Авторы проекта – Лев Руднев, впоследствии прославившийся зданием Университета на Воробьевых горах и несколько менее известный, зато более молодой Владимир Мунц. Фасад вышел, что называется, говорящим. Глядя на него, сразу же понимаешь, что за ним расположено. Иного нельзя и представить. Только высшее военное училище. Не удивительно – перед соавторами ставилась задача спроектировать здание, которое было бы способно «своим архитектурно-художественным оформлением выразить силу и мощь Красной Армии, а во внутренней компоновке обеспечить высокую военно-политическую подготовку командиров РККА».
Правда, несмотря на свою внешнюю неколебимость, этот архитектурной ансамбль уже потрачен временем. В правой его части стоит кубический постамент. На нем поначалу стоял деревянный макет танка, но впоследствии он обветшал и был разобран. Постамент же остался. И на нем – слова: «Ни одной пяди чужой земли мы не хотим, но и своей земли, ни одного вершка своей земли не отдадим никому.» Раньше под надписью стояла подпись – Сталин. Сейчас от подписи остались лишь едва заметные следы.
Танк же со временем вновь водрузили – правда, гораздо менее эффектный, чем стоял здесь поначалу. Впрочем, его только в народе зовут «танком» – в действительности это БМП, боевая машина пехоты.
Площадка перед зданием первоначально использовалась в качестве велосипедной. Правда, на «великах» тогда катались только дети и подростки – старшие, по крайней мере, в городе, считали это развлечение ниже своего достоинства. Психолог А. Петровский вспоминал: «Потом и мне купили „Пензу“, и мы ездили кататься с Остоженки на Девичье поле. Там, перед Академией им. Фрунзе была единственная на всю округу заасфальтированная площадка. Какое это было наслаждение – после тряски по вечному булыжнику нажать на педали. Посвистывает воздух, ложишься на него грудью, скорость! Как сейчас вижу Бориса, именно на Девичке. Над нами громада макета танка, стоявшего тогда на гранитном уступе фронтона Академии. Борис сидит задом наперед, крутит педали, что-то напевает, а на рогах руля висят две калоши. Без калош мамы ни его, ни меня даже на велосипеде не выпускали».
Порядки, кстати, в этой академии всегда были суровые. Юрий Нагибин вспоминал, что как-то раз во время его выступления во Фрунзенском академии, незаметно для Юрия Марковича отказал микрофон. Сидящие в зале военные не слышали ни слова, однако не подали и виду. Отсидели положенное, после чего вручили ему грамоту, вымпел, стопку военных книг, угостили коньяком и в довершении ко всему прислали хороший денежный перевод.
И была в истории этого здания одна печальная страница. Дело в том, что, когда оно было построено, отношения между СССР и гитлеровской Германией были вполне доброжелательными. И многие будущие офицеры и генералы фашистской армии именно в этих стенах постигали премудрости военного искусства. Что, безусловно, дало им во время войны некоторое преимущество – они знали особенности организации нашей армии не понаслышке. Но, к сожалению, предусмотреть подобное было нельзя.
А перед зданием – памятник Михаилу Фрунзе, открытый здесь в 1927 году. Его автор – маститый Меркуров, создатель знаменитых памятников Тимирязеву, Достоевскому и Толстому.
* * *
И неподалеку – еще один памятник, писателю Льву Николаевичу Толстому работы скульптора А. М. Портянко, открытый в 1972 году. По замыслу автора, фигура, как бы вырастающая из земли, должна символизировать связь писателя с этой самой землей.
Скульптор рассказывал, что незадолго до подведения итогов конкурса на памятник Толстому он поехал купаться и нашел золотое кольцо. Эту находку он воспринял как предвестие своей победы в конкурсе.
При транспортировке гранитная глыба треснула. В результате ее пришлось расположить иначе, чем предполагалось и в результате памятник вышел меньших размеров.
Открытие приурочено к 144-й годовщине со дня рождения Толстого.
Председатель исполкома Моссовета В. Ф. Промыслов писал в книге «Москва»: «Скульптура сидящего Л. Н. Толстого, высеченная из многотонного гранитного блока высотой более 6 метров на площадке, выстланной крупноразмерными гранитными плитами, производит сильное впечатление своей монументальностью, крупным „шагом“ всего архитектурного строя произведения. Памятник отлично вписался в зеленый массив старинного сквера с вековыми кронами лип и тополей и хорошо смотрится с магистрали, ведущей из центра Москвы к развилке Б. Пироговской улицы и проезда Девичьего поля».
Памятник пришелся по душе искусствоведам М. Ф. Миловой и В. А. Резвину. Они писали в книге «Прогулки по Москве»: «В начале Большой Пироговской нас встречает обширный сквер на Девичьем поле, разросшийся теперь до размеров тенистого парка. На самом его мысу, в окружении крупных деревьев, – памятник Льву Николаевичу Толстому. С особым волнением воспринимается и этот монумент из серого гранита, и само его местонахождение: ведь совсем неподалеку, в бывшем Долгохамовническом переулке, писатель провел многие годы жизни… Скульптор А. Портянко, архитекторы А. Богданов и В. Соколов создали запоминающийся образ писателя. В мощи гранита авторы старались передать гениальность великого сына России. Уместным представляется поэтому крупный масштаб скульптуры, определивший характер среды. Фигура лишена жестких линий – ее свободные, мягкие очертания, плавные переходы выявляют природную форму камня, омытого дождем и овеянного ветрами».
Но памятник, стоявший здесь ранее – тоже Льву Толстому, но работы скульптора Меркурова – признан все-таки гораздо более удачным. Мы писали о нем в книге «Прогулки по старой Москве. Пречистенка».
Педагогическая поэма
Здание Московского педагогического государственного университета (Малая Пироговская улица, 1) построено в 1912 году по проекту архитектора А. Соколова.
Это учебное заведение было основано в 1872 году и поначалу называлось женскими курсами В. И. Герье. Курс обучения составлял всего-навсего два года.
Впрочем, Владимир Герье поставил свое благородное дело на широкую ногу. В частности, одним из попечителей был легендарный Козьма Солдатенков, один из богатейших московских купцов и весьма колоритная личность.
Вера Павловна, дочь легендарного создателя музея Павла Третьякова, так описывала Солдатенкова: «Он всегда летом ходил в сером сюртуке, в серой накидке и серой фетровой шляпе с большими полями. Он был небольшого роста, плотный, широкий, с некрасивым, но умным, выразительным лицом… Носил небольшую бородку и довольно длинные волосы, зачесанные назад; в нем чувствовалась большая сила, физическая и душевная, нередко встречающаяся у русских старообрядцев».
Обучавшаяся здесь сестра Антона Павловича Чехова Мария вспоминала: «После окончания училища мне захотелось продолжить свое образование и поступить в высшее учебное заведение. В Москве тогда существовали Высшие женские курсы, созданные профессором В. И. Герье, и я мечтала о них. Антон Павлович и тут помог мне, приняв на себя плату за учение.
Это было осенью 1883 года. Брат перешел уже на последний курс университета, а в литературных кругах твердо занял место как популярный автор юмористических и сатирических рассказов на бытовые н общественные темы. Я с увлечением стала заниматься на курсах. Лекции читали такие известные в то время профессора, как Ключевский, Лопатин, Чупров и др. Я перезнакомилась с курсистками, завела себе подруг. Все мы тогда стремились быть «передовыми». Мы читали много книг на исторические, философские и общественные темы, среди них были и труды Маркса. Прочитанное обсуждали, писали рефераты, а затем читали их, собравшись на квартире у какой-нибудь курсистки. Иногда собирались в нашем доме. Обычно эти сборища у нас заканчивались вечеринками с танцами, музыкой, играми – всем тем, что сопутствует чудесной поре – молодости. Мои подруги очень любили собираться у меня: их привлекала непринужденная веселая атмосфера. которая всегда царила в нашем доме. Конечно, большой притягательной силой для них был Антон Павлович. Он в то время был уже известен как писатель. Его личные качества – обаяние, общительность, остроумие, живой юмор пленяли моих подруг. Многие из них, например Юношева, Кунцасова, Эфрос и другие, продолжали быть с ним в дружеских отношениях долгие годы».