Деревенские истории

Прохор тоже улыбнулся:

– Даже так? Абсолютно свободные отношения? Только попрошу, пока мы встречаемся, третьего быть не должно. Договорились?

– Само собой, Проша. Ты завтра купи что-нибудь, у тебя в ванной весь фаянс зелёный. А я приеду, заодно и почищу.

Настоящей любовной школой стал институт, Прошка, деревенский парень, сразу влюбился в городскую девушку из соседней группы, а как подступиться – не знал. Страдал, в учёбе отставать начал, и пришёл к ним в комнату разбитной паренёк, тоже городской, но с родителями не в ладах, добился места в общаге. Ему-то и поведал Прохор свою беду.

– Ты мне её завтра покажи, – вскользь бросил Славик и продолжал читать какую-то книгу.

Прохор показал издалека, Славка кивнул, и через пару дней на танцах в клубе общежития Лена его пригласила на дамский вальс. Ну и закружилось. Они сбегали с лекций, когда её родители были на работе, и курдались в квартире до пяти вечера. Потом Леночка все прибирала, и они уходили в кафе или в клуб. Компания у Леночки была большая и дружная, когда на зимних каникулах поехали в загородный пансионат, Леночка предупредила:

– Проша, ты Мадленке очень понравился, так что сегодня она к тебе придёт.

– А ты? – безнадёжно простонал Проша.

– А я у Виталика буду. Да ты не переживай, у нас все просто, ты осмотрись завтра, какая понравится, ту и приглашай. Если она уже забита, она скажет, пойдёшь другую искать.

– Лена, я не хочу, чтобы ты куда-то уходила, я тебя люблю.

Леночка расхохоталась, обвила шею друга, поцеловала в губы:

– Милый мой лопушок, с любовью придется погодить, пока мы молоды и друг другу интересны. А любовь, Проша, на первые три месяца, а потом начинается рутинная семейная жизнь. Вот переспишь сегодня с Мадленкой, завтра скажешь.

Прохор на все махнул рукой, учился кое-как, на зачётах научился вкладывать в зачётку выменянные на отцовское пособие доллары, бурные встречи в компании тоже влетали в копеечку. В очередной приезд домой отец его огорошил:

– Прохор, может, нам для тебя проще будет диплом купить? Вон, по ящику говорят, что в Москве в каждом переходе продают. Я тебе на самолёт денег дам, слетай, это мне дешевле обойдётся. Ты посмотри, вот квитанции на твои переводы. Тут не только моя пенсия, но и весь приработок от пчёл и куриц.

Прохор пробежал глазами квитанции и покраснел: как он раньше не подумал, что отец шлёт ему последнее. Стыдобище! Ладно, если братьям не говорил:

– Все, папка, перехожу на самообслуживание, буду зарабатывать. Переводов больше не шли.

– Ты не кобенься, тарелку супу мы тебе купим, но эти гульбища бросай, такие расходы только с бабами связаны, а эта статья безлимитная, особенно по нонешней молодёжи. Ты Аннушке почему перестал писать? Приезжаешь, даже не спросишь, может, она тоже в гостях? Э-э-э, дурак ты, Прошка, Анюшка девка наша, на глазах выросла, порода работящая, чистая, а ты связался с отрепьем вокзальным. Есть хоть в твоих компаниях порядочные девки?

Прохор пожал плечами:

– Папка, порядочность настолько размытое понятие…

– Вон отсюда! Щенок малограмотный! Я тебе все сказал, а ты думай.

Думать было некогда, в неделю раз ходил на разгрузку вагонов, на другой день заработок вылетал вместе с пробками шампанского в очередном уютном особнячке. Лена уже была в категории всех остальных, и утром после весёлой ночи Прохор сказал:

– Лена, я больше в компании не участвую. Прощай.

– Прощай, Проша, но ты уже хватил свободы, другой жизнью едва ли сможешь жить…

В свободные от поездок дни Прохор приходил в магазин и работал в оборудованном рядом с залом небольшом застеклённом кабинете, откладывал бумаги, выключал свет и, сидя в кресле, наблюдал за продавщицами. Он купил им красивые лёгкие костюмы, Валя надела его без стеснения, а Галю смущало глубокое декольте. Она в первый же день надела под жакет белую кофточку.

– Ты почему нарушаешь форму одежды? – нарочито сурово спросил Прохор.

– Мне так удобней.

– Галя, надо думать не о себе, а о клиенте. Клиент заходит не только купить что-то, но и полюбоваться на красивую продавщицу, так ведь?

– Ну, не знаю, только я в таком жакете работать не смогу.

– Галюня, – убеждал хозяин, – ты очень красивая девушка, и твоя скромность снижает нашу выручку.

На другой день Валя сказала Прохору:

– Вы её не убеждайте, бесполезно, она даже при мне старается не раздеваться. А после вашего разговора так и отрезала: «Не хватало мне ещё груди бросить на весы!»

Прохор засмеялся, а потом спросил:

– Валя, а ты этого не боишься? Насчёт весов?

– Нет, Роман Григорьевич, не боюсь, у меня все надёжно схвачено, это Галинка со своим хозяйством пособиться не может.

Эх, как метнулась по организму кровь молодого человека, верно говорят, что одним только словом можно возбудить мужчину, всего одним, которое мгновенно родит в его ждущем сознании образы, от которых невозможно освободиться. Чтобы не выдать себя, он ушёл в кабинет, но Валентина заметила перемену и прикусила губу: не просто с хозяином говоришь, а с молодым мужчиной, к тому же слава за ним тянется не только из города. В деревне заметили дневную визитершу, и уже вечером отец как бы случайно встретил сына на дорожке к дому:

– Проша, сегодняшний день по православным понятиям постный. А ты грешишь, скоромное дозволяешь. У тебя, поди, и суп мясной? Про другие достоинства не спрашиваю, староват, да и не отцовская тема, я про пищу. Она тебе сготовила чего, или к матери пойдешь на ужин?

Прохор оглянулся – вроде никого нет, не хватало ещё, чтобы люди видели, как отец сына воспитывает. А он точно пришёл навести порядок, как бы кулак не поднёс посреди улицы.

– Папка, пойдём в дом, что мы на виду всей деревни?

– Застеснялся? Это хорошо, значит, не до конца ещё совесть потерял. Пошли. Но вот что я пришёл, Прохор. Ты легковушку купил – на какие шиши? Наторговать ещё не успел, в долги залез? Ты с деньгами не играй, это штука опасная, не таких, как ты, до могилы доводила. Братья дали? Я так и понял. Второе. Мы с тобой говорили про женитьбу, но ты, я вижу, не спешишь отца порадовать. Аннушку не собираешься разыскать? Скажу тебе честно: лучшей невестки я бы не желал.

– Папка, но не ты ведь на ней жениться должен, а я, по твоему раскладу. А я не хочу.

– Признайся, с ней тоже спал?

Роман замялся:

– Ну, как тебе сказать?

– Как было, таки говори! – рявкнул отец. – Значит, испортил девку, а теперь рыло воротишь? Эх, жалко, прошли те времена, я бы тебя сегодня же оженил. Какая девка! Красавица, умная, светится вся от доброты, а ты, свинья, нос воротишь!

– Папка, на Анне я не буду жениться, у нас все кончено, мы разошлись мирно и дружелюбно.

– Во подлец! Да она тебя, дурака, до сих пор любит, замуж не выходит, по весне матери твоей призналась, что никого, кроме тебя, ей не надо. Во как! Проша, тебе не под три ли десятка? Уже седина прочикнулась! И все орёл! Гляди, скоро линька начнётся, воронье перо попрёт! Значит, так. В столовании я тебе отказываю, это раз. Второе: если до Октябрьской не приведёшь невесту показать – гоню из дома, у меня на ограде ладная избушка есть, тебе по холостяцким меркам и того много. Я не тихо говорю, ты меня хорошо слышишь?

Ответа ждать не стал, хлопнул калиткой и вышел. Мотнул седой головой, понимал, что пустые речи, от сына, как от стенки горох, все его слова отлетели.

Какая женитьба, если рядом две такие крали, такие цыпочки! Прохор в окно наглядеться на них не мог, иногда перед открытием проходил за прилавок, вроде товар на витрине поправить, протискивался возле девушек нарочито аккуратно, хотя едва сдерживал себя, чтобы не схватить в охапку.

Вечером Вале сказал:

– У нас разногласия с фирмой «Альянс», возьми последние фактуры, съездим, сверим.

Валя искренне удивилась:

– Роман Григорьевич, так ведь бухгалтер есть?

– Она приболела. Галя день отработает, а потом ты её подменишь. Я к тебе в шесть утра подъеду.

Машина не новая, но все-таки не «жигули», «мерседес» голубой окраски, так и горит на солнце. Не выходя из салона, наклонился, открыл правую дверцу. Галя в весёленьком зелёненьком платье в большую белую горошину, на шее такая же косынка. «Эх, и посыплются белые горошины с зелёного поля», – весело подумал Прохор. Валя села, чуть одёрнула платье, откинулась на спинку: – Если сильно трясти не будет, то я подремлю.

– А ночь ты чем занималась? Ишь, губки-то припухли. Колись!

– Спала, да плохо. Сны дурацкие снятся.

– Расскажешь?

– Не-е-е, нельзя.

– Ладно, после расскажешь.

– С чего это вы взяли? Может, это моя тайна.

– Вот ты и поделишься. Так, Валюша, мы должны заехать в магазин, на пять минут.

Вернулся с полным пакетом, поставил на заднее сиденье. Поехали улицами, на окраину, но не на выезд на трассу.

– Ещё куда-то надо забежать, Прохор Григорьевич?

– Ты очень догадливая, Валюша. Мы сейчас заедем к моему товарищу, я тебя с ним познакомлю.

Подъехали к аккуратному домику, Прохор своим ключом открыл калитку, пропустил вперёд Валю и защёлкнул замком, она не подала вида, что слышала. Опять же своим ключом открыл входную дверь, пригласил девушку.

– Так никого же нет, зачем мы идем?

– Друг, наверное, спит, ты проходи в зал, я его подниму.

Из спальни вышел с запиской, прочитал:

– «Проша, если меня не будет, значит, я в командировке. Будь, как дома. Игорь». Вот видишь, как хорошо, никто нам не помешает спокойно поговорить. Дуй в ванну, мой руки и готовь завтрак, все нужное в пакете.

– Прохор Григорьевич, а «Альянс»?

– Давай чуть перекусим, там фрукты, шоколад.

Сам достал бутылку коньяка, налил два бокала:

– Давай выпьем, Валюша, за твою красоту, молодость, за жизнь!

Валя неумело взяла бокал, но Прохор подошел, помог поднять, поднести к губам и проследил, чтобы она выпила все.

– Мамочки, я никогда не пила, я буду пьяная.

Прохор сел на широкий диван, похлопал рукой рядом с собой:

– Валюша, сядь сюда, я тебе все объясню. – Он взял её руку, заметил, что она мелко вздрагивает. – Валя, я тебя обманул, и ты это уже поняла. Я хочу побыть с тобой наедине, ты мне очень нравишься, но в деревне наши отношения сразу стали бы заметны. Милая, я хочу сделать тебе подарок. Закрой глаза.

Он достал из портфеля коробочку, вынул цепочку, встал перед девушкой на колени, осторожно накинул цепочку на шею, крепко обнял вздрогнувшую девчонку и поцеловал в губы. Она отшатнулась, тронула цепочку, глянула на медальон.

– Я тебя не обидел, Валюша?

Она с вызовом ответила:

– Таким подарком трудно обидеть.

– Ты имеешь в виду цепочку или поцелуй?

– Наверное, цепочку, Прохор Григорьевич. А поцелуй – это как бы на сдачу?

Оба засмеялись, и опытный Проша понял, что все будет, как он планировал. Опять целовал и тискал девушку, она временами одумывалась, пыталась высвободиться, и тут Прохор сказал заветное:

– Валя, я прошу тебя верить мне, я влюбился в тебя сразу, как увидел. Мы должны быть вместе, я уже схожу с ума. Обними меня, любимая. Ты согласна?

Девчонка вся горела от поцелуев, от неожиданного предложения, она едва ли понимала, что говорит:

– Я согласна, Прохор Григорьевич.

– Валюша, милая, зови меня Прошей, мне так нравится.

– Проша, я согласна.

Он взял её на руки и понёс в спальню, она не сопротивлялась, когда с его помощью снимала платье, когда он целовал её плечи, щекотал уши.

Они проснулись после обеда, Валя скинула одеяло и обняла Прохора, не веря столь многим переменам, вдруг случившимся в её маленькой жизни. Прохор встал и вернулся с бокалом коньяка, предложил ей, она отмахнулась, он выпил до дна. Валя закрыла лицо руками и слезы потекли между пальчиков. Прохор сел рядом:

– Что ты плачешь, дурёха? Рано или поздно это должно было случиться, ну, не со мной, так с сопливым трактористом. Всё будет, как было, мы работаем вместе, встречаемся, уезжаем от разговоров.

– А что дальше?

– Ну, Валюша, мы только начали наши отношения, пусть какое-то время пройдёт…

– Ты меня не обманешь, Проша?

«Дура, я тебя уже обманул», – так и вертелось у него на языке, но в первый день доходить до такого хамства он воздержался.

К вечеру они вернулись домой.

Никита предложил брату взять пока в аренду, а потом и выкупить за самые малые деньги бывший совхозный магазин, в котором торговать уже было нечем, а закупать и возить продукты в конкуренции с братом – нет смысла. Прохор магазин осмотрел, про ремонт говорить не стал, но Никита опередил:

– Расходы на ремонт документально подтверди, сдадим в бухгалтерию, пройдет как арендная плата. И не скупись, все равно твоё будет.

Трое мужиков за скромную плату привели помещение в порядок, в райцентре у несостоявшегося купца оптом забрал все оборудование, неделя ушла на подготовку. В последний день после смены, когда Галя зашла в кабинет, чтобы сдать выручку, Прохор попросил её присесть:

– Галя, тебе нравится работа?

– Нравится, – скромно ответила она.

Прохор аккуратно искал подход:

– Я хотел предложить тебе поработать в новом магазине. Там будет и второй продавец, но я хочу, чтобы один был свой человек, проверенный, я бы даже сказал – родной.

– А Валентина здесь останется?

– Конечно, и ей найдём пару. Вот так у нас получится хорошо.

– Ничего хорошего я не вижу, Прохор Григорьевич, мы сестры, доверие полное, а в тот магазин проще двух новых взять, это же понятно.

– Ну, это тебе так кажется, а с точки зрения организации бизнеса мой вариант лучше. Подумай, Галиночка – Калиновка.

– Ой, Прохор Григорьевич, что за имечко вы мне подобрали! – засмеялась Галя.

– Какой у тебя смех приятный, век бы слушал. Ты согласна с моим предложением? Да, не сказал главного: ты там будешь за старшую, и зарплату мы тебе сделаем в два раза выше.

– А Валентине?

– Ну, что ты опять о ней? Валя останется здесь, хорошо, если ты просишь, а ты просишь, правда? Давай и ей увеличим жалованье.

– Тогда можно подумать.

– Галя, ты почему меня сторонишься, как бы стесняешься, что ли? Скажи, я тебе совсем не нравлюсь?

– Нравитесь, Прохор Григорьевич, вы хороший начальник, не грубый, в общем, нормальный.

– И это все? Галинка – Калинка, ты совсем не видишь во мне мужчину, а я, между прочим, холостой человек, ищу невесту. Вдруг к тебе посватаюсь?

Галина засмеялась:

– Что вы такое говорите, какая невеста? Мне бы хоть немного заработать, да учиться поступать. Не буду же я век карамельками торговать.

– Ладно, Галя, вопрос о невесте пока отложим, а по первому предложению ты согласна, тем более, что мы решили по зарплате. Товар завезён, завтра и начнём принимать дела. У тебя есть подружка в напарницы?

– Ой, Прохор Григорьевич, а я спросить боюсь, думаю, что вы уже нашли. Я Любашу Зарубину позову, она девочка спокойная, чистюля, и толковая, быстро освоится.

– Пусть она утром ко мне зайдёт. Да, и про зарплату ни слова, это коммерческая тайна.

Развести сестёр по разным магазинам Прохор надумал сразу после поездки с Валей, она слишком неосторожно вела себя при Галине, может быть, ей льстило почти родство с хозяином, может, простота деревенская сказывалась: если у нас любовь, то почему от сестры надо скрывать? Вечерами в машину она запрыгивала чуть не на ходу, целовала Прошу, жалась к нему. Они уезжали в сторону от дороги, Прохор принимал её ухаживания, поцелуи, комплименты, но Валя как-то заметила:

– Проша, я тебе не интересна?

– Почему ты вдруг так решила?

– Не отвечай вопросом, ты стал другим.

Он обнял Валю, хотел, как прежде, горячо и с придыханием – не вышло, отпустил:

– Не обижайся, я очень устаю, потом у меня проблемы с деньгами, ничто другое на ум не идёт.

Она опять успокоилась и несколько дней не задавала никаких вопросов. Новость о переводе Галины в другой магазин её смутила:

– Проша, ты зачем нас разлучаешь? Галина одна не сможет работать, её любая напарница облапошит. Да и мне чужой человек не нужен.

– Валентина, тут решения принимаю я, Галина будет в новом магазине, проверенный человек, понимающий. Ты же не хочешь, чтобы там торговали какие-то прощелыги? Она сама подобрала себе напарницу, попрошу бухгалтера, чтобы почаще их проверяла, да и ты недалеко, поможешь.

– Ой, не нравится мне все это! – по-бабьи вздохнула Валентина, встала: – Ты сегодня приедешь?

– Буду за поворотом стоять, выскакивай налегке.

Валю так кольнуло это «налегке», но вида не подала, да и сам Прохор понял, что слишком напрямик предложил. Ничего, оба сделали вид, что ничего не случилось.

А ведь случилось, сердце не обманешь, куда подевались страсть и горячность Проши, в дом не приглашает, к другу тоже не ездят, только в машине и обнимет, а она чувствует – нехотя, как одолжение делает. Спрашивать – себя унижать, и без того видно. Нет, рюмкой коньяка она себя не корила, и раньше, почти сразу была у неё мысль завлечь солидного жениха, потому и не стеснялась в нарядах, всегда с улыбкой, и в кабинет заскочит кофе попить, пока в зале никого нет, пострекочет с хозяином. Она видела, что Прохор поглядывает на неё, только не доходило до глупой девчонки, что так кот смотрит на сало, грезился ей интерес и даже, может быть, влюблённость. А когда хозяин предложил поехать в город с фирмой разобраться, понимала дурочка, что весь альянс в ней заключается, что не доедут до города, раньше хвост распустит этот павлин.

Как его удержать? По нынешним временам, даже если и разойдутся, все равно найдёт она себе жениха, но обида точила и жажда отмщения, если только позволит сама себе. Решила так: ещё с месяц повстречаемся, не сделает предложение – скажу, что беременна, а если – на то пошло, то и отцу его скажу. Он мужик правильный и серьёзный, заставит жениться.

Только знала Валентина из своей деревенской жизни, что насильно мил не будешь, гулеван-то под страхом суда или родительской расправы на все согласится, сватов подошлёт, поулыбается на свадьбе, а через год на законных основаниях развод – характерами не сошлись. А щемило ретивое, тянуло к Прохору, завязались в тугой узел девичьи вздыхания, и уже никого не видела за ним, ни на кого смотреть не могла, и неуклюжие мальчишки, которые тискали в школьных коридорах и слюнявили у калитки, стали чужими и противными.

Знала, чувствовала, что он только и ждёт прямого вопроса, чтобы все разом разорвать. Нет, не даст она ему такой возможности, а сам он не вдруг насмелится, хоть и пакостун, но трусоват, и понятно, что деревенской огласки он боится меньше, чем кулака отца. А почему, собственно, все должны знать? Что встречаемся – никто не знает, это точно, иначе Галина бы все равно услышала, а что расстались – никому не жаловаться, так и останется тайной. От таких мыслей чуток повеселело на душе, но вечерняя встреча, почти без разговоров и даже без поцелуев, Валя это впервые заметила, расстроила до слез. Вспомнилось вдруг где-то вычитанное: перестал целовать – первый признак, что любовь прошла. Написал это человек не с чужих слов, сам сердцем выстрадал…

Галина молодец, навела в новом магазине порядок, целый отдел выгородили под электронику, компьютер привезли, телевизоры, видеоаппараты. Торговля шла бойко, и Прохор был доволен. Забегая в магазин и дождавшись, когда выйдут покупатели, он ставил локти на прилавок и смотрел прямо в лицо девушки. Конечно, Галя смущалась:

– Прохор Григорьевич, не смотрите так, мне неловко.

– Тебе не нравится, что я на тебя смотрю? А мне очень нравится, потому что я скучаю по тебе, всегда думаю, когда же урву минутку, чтобы взглянуть на свою Галинку – Калинку.

– Что это вы так – на свою. Я пока ничья, и в том числе не ваша.

– Галя, не надо играть словами, я вот попрошу отца, чтобы он сватов к тебе направил – что ты на это ответишь?

Галина окончательно смутилась:

– Бросьте вы шуточки, Прохор Григорьевич, в восемнадцать лет выскочить и всю жизнь пелёнки, кастрюли, стирки? Нет, я хочу учиться, хочу стать химиком, очень мне эта наука нравится.

Прохор даже обрадовался:

– Что же ты раньше не сказала? У меня есть несколько фильмов по химии, я в институте тоже интересовался. Приходи сегодня вечером, посмотришь.

– Нет, Прохор Григорьевич, вы лучше в магазин кассеты принесите, я тут погляжу.

Прохор сделал серьёзное лицо:

– В рабочее время нельзя заниматься побочными делами. Так ты придёшь?

– Конечно, нет. Не прилично девушке ходить к неженатому мужчине, да ещё вечером.

– Ловлю на слове: а если днём? Галя, и помогла бы мне разобраться со шторами, купил новую ткань, а как со вкусом оформить – ума не хватает. Давай завтра после трёх? Если хочешь, я тебя встречу и завезу на машине в гараж, никто и не увидит. Ну, не откажи, Галинка – Калинка!

Галя помолчала, потом сказала:

– Я подумаю.

На том и расстались.

На другой день Галина не вышла, и Прохор напрасно ждал её в переулке. Утром первым вошёл в открытый магазин, с укором посмотрел, спросил:

– Приготовьте заказ на товар, завтра машину отправляю. И повнимательней, не забудьте ничего, а то люди спрашивают, а нам и ответить нечего. Заказ заберу в конце твоей смены.

Галина удивилась: он так искренне обиделся, даже разговор совсем другой, строгий и без обычных шуточек. Шевельнулось где-то в душе, видимо, есть такая струнка, которая на мужское внимание реагирует, поняла, что приятно. Но слава за ним такая, что лучше подальше держаться, на днях, говорят, какая-то девица из соседнего села у него гостевала. Может, врут. Не надо только вида подавать, что за собой какую-то вину чувствую, он живо ухватится. Не вышла, и всё тут, не обязана по первому свистку выскакивать. Лишь бы только на работе не отразилось, ведь хозяин ей аванс выдал больше, чем она в том магазине зарплату получала. Валентина как-то осторожно поинтересовалась деньгами, но Прохор просил никому не говорить, и Галя назвала обычную сумму. Она не заметила, как облегчённо вздохнула сестра, подозревавшая своего Прошу в интересе к Галинке, значит, только ей он зарплату повысил, о чём она тоже никому не скажет.

Отец Артём Сергеич за ужином каждый день спрашивал:

– Ну, торгаши, докладывайте, как дела. Прохор не обижает? Глядите, он ещё тот ухарь, коляску подкатит, и глазом не моргнёте…

– Отец, ну что ты такое говоришь девчонкам? Разве можно?

Галя все время смеялась, а в этот вечер серьёзно ответила:

– Тятя, у нас теперь своя голова на плечах, ты нас караулить не набегаешься. Хозяин, конечно, заигрывает легонько, но лишнего не позволяет, правда, сеструха?

– Правда, – выдохнула Валентина и вышла изо стола.

– Чего это она? – Насторожилась мать. – Вроде не в себе?

– Да нет, просто устала. Народ ведь целый день, и каждому того сто грамм, того двести. А коробки по всему магазину вдоль стенки наставлены. Так напрыгаешься за полдня, что и голова, и ноги гудят.

Когда Галина вошла в комнату, сестра уже лежала в постели, отвернувшись к стене.

– Валя, ты не приболела случайно?

– Нет, устала. Ты никуда не пойдешь?

– Не пойду, мне завтра в первую смену, да ещё заявку оформить. Ты хозяина сегодня видела? Он с чего такой сердитый?

– Не видела, не знаю.

– Ладно, отдыхай, я в комнате почитаю.

Один Артём Сергеич уловил что-то недоброе, чужое в сегодняшнем кратком разговоре, не поверил он добродушным заверениям Галины, насторожил и первый тяжёлый вздох Вали. Не ладно сделал, что сунул девчонок в эту толчею, торговля всегда была гиблым местом, и всякие недобрые дела там творились, потому что деньги, потому что выпивка всегда рядом.

– Мать! – толкнул он в бок засыпавшую жену. – Ты не замечала, чтобы девки с работы с винным духом приходили?

– Бог с тобой, Артюша, как только такое на ночь глядя в голову придёт, чтоб родное дитё с вином связалось с таких лет. Спи!

Роман был рад, что сам Треплев на встречу с избирателями не приедет, будут два заместителя и кто-то из мелких чиновников. Июнь, жара, все в рубашках с галстуками. Роман увидел в зале отца – в пиджаке с орденом Трудового Красного Знамени, который на рубаху не прицепишь. «Точно, будет выступать», – понял Роман и, глянув на часы, открыл встречу.

Заместитель главы по сельскому хозяйству долго мямлил о больших надеждах на урожай, что-то пытался говорить об успехах фермерского движения, но его освистали. Когда скука стала одолевать полусомлевший от жары зал, старший Канаков выкрикнул:

– Прошу слова!

Роман хотел было сказать, что прения ещё не открывали, но, глянув на высоких гостей, уже безразличных, предоставил слово отцу.

Григорий Андреевич вышел вперёд, поправил пиджак, звякнув орденом, кашлянул:

– Вот собрали тут нас власти, чтобы объяснить тупым и убогим, что мы живём хорошо, а не замечаем этого, потому что надо присмотреться. Господин в галстуке путает Зюгановым и коммунистами, вот я, уважаемые односельчане, вечный коммунист, конечно, теперь уж не красавец, но на страшного не согласен. Так что не надо народишко смешить, господин хороший. Не буду ничего говорить, хотя много накипело и прямо-таки прёт выложить, но принесла мне вчера учительница наша уважаемая Вера Алексеевна бумагу, написала в районку, не стали печатать. Говорят, господин Треплев перешёл на полставки в цензоры и сегодня, как в былые времена граф Бенкендорф, просматривает все газеты до печатанья, так вот, он лично запретил, но я прочитаю это письмо Веры Алексеевны: