Занимайтесь своими делами

Нет ничего лучше, как наслаждаться человеку делами своими:

потому что это – доля его;

ибо кто приведёт его посмотреть на то, что будет после него?

(Еккл. III, 22)

Страничка давней истории, необходимая для понимания современной

Поздний вечер. Гуманистическая библиотека. Селеста, Эльзас, Франция.

Жером Реми Констан, научный сотрудник библиотеки с трепетом поправил перчатки и открыл рассыпающиеся страницы древнего манускрипта…

25 июля 1195 года в монастыре Сент-Одиль, на горе Святой Одили в Вогезах, неподалеку от Страсбурга, в Эльзасе умерла Геррада Ландсбергская, представшая перед Господом в возрасте семидесяти лет, последние двадцать восемь из которых она была настоятельницей сего убежища невест христовых.

Родившись в Ландсберге, в знатном семействе, она получила прекрасное воспитание и образование и должна была составить блистательную партию с представителем местной знати, однако неожиданно в раннем возрасте ушла в Гогенбургский монастырь, годами жила там послушницей, а в 1167 году стала его настоятельницей и оставалась ею до самой смерти. Геррада обрела известность в дворянских образованных кругах как автор книги «Сад наслаждений», написанной в 1175 году, учебника для молодых монахинь, сборника библейской истории от сотворения мира. Изображая праведников и грешников, аббатиса показала спектр костюмов, которые носили мужчины и женщины благородного сословия, тщательно прорисовывая детали одежды, и при этом реалистично изобразила всяческие истязания плоти, которым подвергаются грешники в аду.

Что же должно было случиться, чтобы девушка начала рисовать адские муки грешников и лики святых и добровольно отдалилась от мира в период расцвета юности – поры романтики, влюблённости и развлечений? Несчастная любовь? Суровые родители? Сиротство? Инцест? Болезнь? Или божественное озарение, которое испытывают избранные – философы и художники, меняющее общепринятую картину мира, разрушая устоявшиеся каноны и проливая свет на тайны человечества? Не осталось ни свидетелей, ни свидетельств.

Но вот о чём свидетельствуют «сухие» цифры: даты жизни аббатисы Сент-Одиля Герруды с 1125 по 1195 гг., а в 1048 г. на острове Родос в Средиземном море организован Суверенный военный гостеприимный орден Святого Иоанна (Госпитальеры, Иоанниты или Мальтийский орден), члены которого были позже изгнаны на Мальту; в 1119 г. на территории современного Израиля создаётся рыцарский орден Тамплиеров («храмовников» или Рыцарей Христа и Храма Соломона); в 1190 г., в Западной Галилее – Тевтонский (Немецкий) орден.

Что же происходило в одиннадцатом и двенадцатом веке, что заставляло женщин укрываться в монастырях, а мужчин объединяться в рыцарские ордена? В учебниках говорится о возрождении, связанном с окрепшим христианством. Но возникают вопросы: отчего бурный рост европейских городов и становление Парижа центром интеллектуальной деятельности в Европе не отменило развития деревень и примитивных народных промыслов? Отчего крестовые походы, приведшие к нравственному подъему и консолидации населения христианского Запада, закончились ничем, хоть и привели к появлению монашеских орденов, обогатившихся за счёт разграбления городов Святой Земли? Ответы в книгах!

Жером Реми был уверен, что ответы на все вопросы человечество найдёт в написанных за века книгах. Важно просто знать, как и где искать. Он знал.

В 12 веке были созданы великие литературные сюжеты, выдержавшие многочисленные переиздания. В историю мирового искусства вошли циклы произведений о Святом Граале и короле Артуре, легенда о Тристане и Изольде, переписка Абеляра и Элоизы, вдохновляющие студентов первых мировых университетов. Начался массовый перевод на латынь научных и философских сочинений античных и арабоязычных авторов, то есть открылся диалог глубоко различных культур Востока и Запада. Изобретение печати и возможность тиражировать знания обусловила толчок развития общества. Условия для всплеска культуры создало и потепление климата, рост населения и развитие сельского хозяйства, сделавшие человечество оседлым.

Закрытые монашеские и орденские сообщества выполнили роль хранителей мудрости, дошедшей до нас от Ветхозаветных времён, зашифрованной ими с помощью тайных знаков в произведениях искусства и в научных трудах. Подвергаясь гонениям и лишениям, они выполняли Дело, данное им свыше, не выбранное ими, а будучи выбранными для его исполнения. Их было ничтожно мало, для чего и требовалось объединение в закрытые братства и общины. Благодаря покрову древней тайны современное общество развивается по пути, намеченному теми рыцарями, а по некоторым будоражащим воображение слухам и до сих пор направляется потомками древних правителей цивилизации.

Однако главной движущей силой развития личности или общества были и остаются не власть и деньги, а любовь и стремление к собственному счастью, и, конечно же, дело – призвание, поприще, миссия – главное дело жизни человека.

Он был уверен, что старая аббатиса знала и хранила тайны древних правителей, это было частью её миссии, выбранной ею для себя, но пока он не нашёл этому никаких подтверждений.

Жером Реми закрыл книгу. И в ней он не нашёл ответ на вопрос, который годами интересовал его. Но в его распоряжении одна из лучших библиотек Европы. Рано или поздно он узнает, куда пропали последние отпрыски династии Меровингов, правящих Эльзасом многие сотни лет назад, чьё династическое кладбище зияет разорёнными каменными дырами на горе Святой Одили. Если бы ещё он был так же уверен в том, что однажды узнает семейную тайну, о которой он даже не знал, в чём она заключается, и о чём молчит могила его деда…

Глава 1. Как пчёлы на мёд или сборище дураков

Во многой мудрости много печали,

и кто умножает познания, умножает скорбь.

(Еккл. I, 18)

Раннее утро. Египет. Частная резиденция.

Человек в белой кандуре и гутре, шаркая стёртыми кожаными сандалиями по белому мрамору, пробежал по длинному коридору и постучал в дверь.

– Господин! Господин! Беда!

Дверь открылась. Тревожный вестник потупил глаза и попятился.

– Говори, – человек затянул домашний шёлковый халат поясом.

– Господин, беда. Ваш внук всё узнал. Случайная беседа. Узнал и сбежал.

Господин тяжело вздохнул.

– Даже не буду спрашивать, как вы, олухи, это допустили. Найти и вернуть. И не дай аллах, хоть один волос упадёт с его головы. Вы своих лишитесь.

Слуга поклонился и вышел.

– Хоть бы его нашли раньше, чем он что-то найдёт, – прошептал господин…

Июльский полдень. Кольмар, Эльзас, Франция.

Люди в шортах портят вид старинных городов. Торчащие из неприлично укороченных штанов волосатые мужские ноги или голые, лишённые всякой таинственности, женские – словно оскорбление древним стенам, возведённым трудами ушедших поколений, прятавших тело в одежды, как узника в тюрьму.

Ханна думала об этом, смакуя вторую чашечку ароматного чёрного кофе на открытой террасе кафе на набережной канала в Маленькой Венеции – районе в Кольмаре – крошечном городке во Франции на винной дороге Эльзаса, разглядывая пёструю группу туристов, причаливающих на большом моторном катере к берегу.

Одежда унисекс – майки, джинсы, шорты, кепки, кроссовки и мокасины. Тут иной раз не разберёшь, кто есть кто по гендерному признаку, особенно если женщина носит стрижку, а парень отрастил волосы – как вот тот, высокий и плечистый, с внешностью викинга. Только из-за богатырского сложения его не примешь за даму, а так – никакой романтики, всё убого и просто. Ханна чуть вздохнула. Раньше по одежде можно было определить и пол, и сословие, и род занятий, а теперь люди похожи и безлики, хоть ценник на джинсах и разнится от пары евро до пары тысяч.

Толпа туристов наводнила кафе, громко обсуждая водную прогулку, но Ханна решила не уходить и столик не уступать, так как знала, что уже через четверть часа гид потащит группу гулять дальше по городу.

Ей же хотелось ещё посидеть на солнечной, благоухающей ароматами цветов, кофе и выпечки террасе, и подышать, отдыхая от долгой дороги и бессонной ночи. Так что она надвинула на лицо потрёпанную соломенную шляпу с нелепой аппликацией в виде пчелы на тулье и вольготно развалилась на стуле, отбивая желание присесть к ней. Она оказалась права, и туристы вскоре снялись с места, как горланящая птичья стая, и пошли к автобусной остановке, с удовольствием фотографируясь на фоне разноцветных фахверковых домов, похожих на пряничные домики из детских сказок. Но один остался.

Золотоволосый викинг, привлекший ранее её внимание, остался за соседним столиком, бросив под него объёмную спортивную сумку, и теперь с удовольствием вытянул стройные ноги в синих джинсах, а голову задрал к солнцу, прикрыв серые глаза в обрамлении белёсых и рыжеватых ресниц.

Простая белая майка: ни надписи, ни рисунка. Белый лист? Или безликость?

Ханна всегда внимательно изучала одежду окружающих её людей, читая по ней или скрытые смыслы, или отсутствие всякого смысла и стиля.

– Ещё кофе, – коротко бросил парень, не разжимая век.

– Минуту, месье, – вздрогнул подошедший официант, – а вам, мадемуазель?

– Нет, спасибо. Счёт, пожалуйста.

Официант кивнул и отошёл, а парень чуть повернул голову на звук её голоса. Ханна хмыкнула – да он за ней подглядывает сквозь ресницы, как девчонка.

Она задрала было курносый нос, но природа взяла своё, и она автоматически оправила яркую юбку, самостоятельно сшитую в технике пэчворк, и, сняв шляпу и достав из джинсовой сумки в стиле крейзи-квилт расчёску, быстро провела ею по темно-русым распущенным волосам, немного спутанным под соломенным чудом.

Теперь парень незаметно хмыкнул, оценив старания нелепой девчонки в одежде его бабушки в стиле хиппи семидесятых. Однако, вспомнив о бабушке и следом о семейных проблемах, тут же нахмурился. Ещё бы посидеть на этой тёплой гостеприимной набережной, слопать булочку с вареньем из мирабели и выпить ещё кофе, но он приехал сюда не как турист – у него есть дело, а времени почти нет. И он, подозвав официанта, тоже попросил счёт. Счёт ему принесли вместе с заказанным кофе, и он решил его выпить. Поторопившись, залпом глотнул горячий напиток и поперхнулся. Дёрнувшись, вылил остатки на себя и чертыхнулся, остужая обожженную гортань. На белоснежной майке расцвела коричневая клякса.

– Оттяните! – воскликнула девушка, подбегая к нему.

Парень уронил кружку, оттянул майку от тела и охнул.

– Лучше снять, – снова посоветовала Ханна.

Он со стоном и рыком отчаяния стянул майку, обнажив стройный мускулистый торс. Ханна зарделась.

– Вот, возьмите, – и она протянула ему салфетку, отводя глаза.

– Мерси, – буркнул он, промокая салфеткой красное пятно на груди.

– Не за что. Но майку придётся переодеть.

Он вздохнул и нырнул под стол за сумкой.

Ханна заметила на спине между лопатками большую бордово-коричневую родинку овальной формы, а на левом боку длинный тонкий шрам, уходящий к животу. На заднем кармане джинсов красовалась пчёлка под короной – последний хит брэнда Dolce & Gabbana.

Вытащив из сумки чистую майку, парень запихнул в неё испорченную.

Вместо белой майки он надел чёрную, и Ханна мысленно покачала головой – какой минимализм! И никакого воображения. Скучный тип. Вот только шрам.

– Вам помочь? – обратилась она к нему.

– Уже помогла, – буркнул он, откидывая длинные светлые пряди гладких волос на спину и подхватывая сумку.

– Месье? – вопросительно окликнул его официант.

– Ах, да, – досадливо поморщился парень, как любой, кого заподозрили в том, что он собрался смыться, не заплатив, – конечно. Вот, – и он протянул деньги.

– Благодарю, месье, – и официант наконец удалился.

– Удачи, месье, – кивнула ему Ханна, подхватывая аляповатую сумку с ленточным букетом роз и кружевной лентой.

Парень молча кивнул и пошёл к выходу, но на мостовой обернулся. Нелепая девчонка в яркой юбке, белом топе и кофейно-коричневом льняном мятом жилете села в лодку, управляемую вёслами и шестом местным гондольеро, и отплывала от кафе. Тёмные волосы развевались на ветру, как чёрный Роджер. Он вдруг поймал себя на мысли, что она органично вписывается в общую многоцветную картинку июльского полдня в Кольмаре, но не сливается с разноцветными домиками и клумбами, а словно является их важной частью, яркой деталью. Впрочем, его дела не ждали, и он заторопился, покидая берег канала. Ханна отвернулась и надела шляпу – не хватало ещё обгореть на воде под палящим солнцем…

***

Мы сами определяем, с какой скоростью двигаться навстречу судьбе.

За окнами серебристого минивэна проносились идиллические эльзасские пейзажи: ровные ряды виноградников с поспевающими, светящимися янтарным блеском гроздьями муската, шардоне и рислинга, уютные очаровательные домики, увитые цветущим плющом, и средневековые часовенки, но при виде этой радужной пасторали на душе у Ирен было темно и слякотно, как в дождливую ночь ноября.

Мало того, что цель её визита в Кольмар не радовала, так чего ещё стоило объяснить Люку, что ей лучше поехать туда одной, без него. До скандала они не дошли, конечно, но расстались холодно, крайне недовольные друг другом, и это ещё один счёт, который она предъявит Сержу.

Тут Ирен фыркнула и пожала плечами, выводя руль на крутом повороте. Какие счета? Хоть бы застать его на месте и развязаться с ним побыстрее, да как бы он сам не начал счета выставлять – с него станется. Скорее, скорее с ним встретиться, обо всём договориться и навсегда расстаться – и она нажала на газ, чуть глянув на себя в зеркальце. Белая блузка, синий трикотажный костюм, идеальная укладка стриженых под каре светло-русых, чуть подкрашенных в платиновый оттенок волос, сдержанный макияж, серебряная пчела на лацкане и тёплый медово-янтарный маникюр на ухоженных руках. Что из этого останется не высмеянным Сержем и нетронутым его грубыми лапами? В их лучшие дни он не обращал никакого внимания на то, как она выглядит рядом с ним, и скабрезничал, говоря, что ему больше нравится смотреть на неё, когда она снизу…

***

Морис бежал так, что подпрыгивающий на спине высоченный рюкзак то и дело поддавал ему по выбритому затылку, и он чуть не упал на крутом повороте узкой улочки, но новые, только вчера украденные у соседа по комнате, кроссовки справились со скоростью и понесли его дальше, в центр старинного городка, унося от прошлой жизни. Пролетев торпедой по сонному центру, парень вылетел на затерянную недалеко от главной маленькую, почти крошечную, площадь и, наконец, остановился и отдышался. Зайдя в кафе, хлопнул рюкзак на пол и сиплым голосом попросил сок.

– Какой, месье? – обратилась к нему пожилая полная дама.

– Холодный, – выдохнул Морис, еле переведя дыхание.

Дама серьёзно кивнула и налила ему апельсиновый сок.

Он залпом выпил и со стуком поставил стакан на стойку.

– Ещё.

Ему повторили заказ, и Морис чуть не расплакался. Ему наконец-то повезло! Да ещё этот оранжевый вкус родины. Тут он взял себя в руки. Дальше думать нельзя. Ни думать, ни показывать вида. И так уже привлёк к себе лишнее внимание.

– Спасибо, мадам. А над вашим кафе не сдаются комнаты?

– Вам нужна комната, месье?

– Да, мадам. На пару дней, если можно.

– Как будете платить? – перешла к делу хозяйка кафе, явно намекая на то, что за сок он ещё не расплатился.

– Наличными. Вот, это за сок и аванс за комнату. Номер с завтраком?

– Завтрак и ужин входят в стоимость комнаты месье. Это все ваши вещи?

– Да, – он чуть замялся, – я студент, мадам.

– Это очевидно, – кивнула хозяйка, – вот ключ. Номер на третьем этаже. К сожалению, мой внук сейчас отсутствует, а я не смогу отнести наверх ваши вещи.

– Ну, что вы, мадам, как можно? Я сам.

Схватив ключ, снова закинул рюкзак на спину и поспешил к лестнице.

Войдя в номер, Морис запер дверь, вытряхнул на кровать содержимое рюкзака, избавился от чужого кошелька и от блокнота, разодрав его и отправив в урну клочки, и только после этого сам упал на кровать, приминая чужие тряпки…

***

Ослепительная брюнетка вошла в люкс маленького отеля и поморщилась. Балки низкого потолка мансарды чуть ли не прическу царапают, пол скрипит под каблуками, и ужасно душно. Да ещё это чёрно-розовое Барби-убранство в стиле королевы в изгнании. Всё отдаёт провинцией, каковой, по сути, и является.

– Надеюсь, это ненадолго. Долго я тут просто не выдержу, – буркнула она.

– Что, мадам? – переспросил пожилой портье, занося багаж.

– Ничего. Здесь есть кондиционер?

– Да, мадам.

– Мадемуазель.

– О, простите. Вот пульт, прямо на столе.

– Отлично. Вы свободны, – и она протянула ему чаевые.

– Благодарю, мадемуазель.

Он вышел, а она включила кондиционер на полную катушку и скинула туфли. И сразу стала меньше ростом и словно утратила некую царственность. Она огляделась и села к накрытому столу. Розовая обивка мебели, розовые покрывала, шторы и скатерть, и, чёрт побери всё на свете, розовые бра на стенах.

– Ладно. Побудем Барби. Тем более, что сейчас мне выгоднее быть мадемуазель, нежели мадам, да ещё титулованной.

Проговорив размышления вслух, она принялась за еду, решив отложить душ. Отодвинув белоснежную салфетку с пчелой под короной, чуть покосилась на сброшенные туфли, на носках которых красовались вместо бантов стилизованные пчёлы с полудрагоценными цветными камешками и стразами…

– Вы её записали? – спросил портье у хозяйки гостиницы.

– Да. Мелиса Феличе Софи Дюамель-Дюбуа. Парижанка.

– Чушь. Фройлен явно из Берлина.

– Думаешь?

– Она говорит по-французски очень чисто, но под нос бурчит, как моя бабка. Она точно берлинская немка.

– По паспорту француженка, – заметила дама за стойкой.

– Как будто паспорт определяет происхождение, – пожал плечами портье…

***

Стефани застегнула булавку с крошечной пчёлкой на лацкане жилетки и ещё раз глянула на себя в зеркало. Эта булавка сюда не шла совершенно. Подумав, она сняла сомнительное украшение и спрятала его в карман. В конце концов, кто посмеет в ней усомниться?

Сейчас, когда она совсем одна, без охраны и защиты семьи, кто угодно.

– Ну, хватит, – скомандовала она сама себе.

С неё давно хватит!

Хватит семейных тайн и семейных ограничений, семейной лжи и семейного проклятия. В самое ближайшее время она вырвется из-под их гнёта. Она сбежала из дома, теперь осталось окончательно освободиться, а для этого нужно ещё кое-что узнать, и тогда решать, что делать дальше. За этим она и приехала в Кольмар. В семейном архиве не говорилось точно, где находится ключ от семейной тайны, но речь явно шла о винной дороге и о Вогезах Эльзаса. Осталось установить, где именно это находится. Лучше бы было остановиться в Страсбурге, но там бы семья живо её вычислила по банковским картам, так что Стефани сняла столько, сколько выдал банкомат, и, купив у уличного торговца дешёвые чёрные очки, взяла билет на автобус. Хотела влиться в группу туристов, но там спрашивали данные, и она отправилась навстречу судьбе в одиночку.

Её вела по незнакомым дорогам карта – семейная реликвия, с которой всё началось и которую она, увы, украла. Как настоящая воровка и преступница. Но никто не хотел говорить с ней, никто не отвечал на её вопросы. Отец накричал, мать прочла нудную нотацию, а брат – единственный, в ком она всегда на ходила поддержку, сказал какую-то банальность, вроде: «Не забивай свою хорошенькую головку всякими глупостями, малышка».

Ну, так она покажет им всем, что малышка давно выросла, и заставит их уважать, э, мнение не мнение, но хотя бы право на него, право на приобщение к семейным легендам, тайнам, состоянию и прочему наследию дворянской семьи Леруа де Сандра…

***

Ханна грустно огляделась. Эта комната всегда казалась ей маленькой, но теперь, когда вынесли кровать, на которой умерла бабушка, и груду старых картонных коробок, она вдруг оказалась просторной и удручающе пустой.

– Куда вы дели коробки? – спросила Ханна у женщины, руководившей уборкой её дома.

– Как вы и просили, отнесли на чердак после того, как вынесли оттуда старый хлам.

– А… кровать?

– Она добротная и крепкая. Мы отвезём её в приют при монастыре под Оберне.

– Спасибо.

– Под матрасом мы нашли ещё вот это, – и женщина протянула Ханне большой коричневый конверт, очень потрёпанный.

Ханна протянула руки и взяла.

– Он не распечатан.

– Я подумала, что это может быть завещанием. Мадам была очень стара, такие люди редко обращаются в контору.

– Но прабабушка оставила завещание. Как раз у нотариуса, заверенное, как положено.

– Я думала, мадам ваша бабушка, – заметила женщина.

– Я так её называла, но формально это мама моей бабушки по матери, то есть моя прабабка. Как интересно, – и Ханна снова осмотрела конверт.

Никаких старинных сургучных печатей, марок и почтовых штемпелей, никаких надписей. Просто большой современный почтовый конверт.

– Нам пора, мадемуазель.

– Да, конечно. Большое спасибо за работу.

Ханна расплатилась с бригадиршей уборщиц и с конвертом в руках проводила их до двери. Как бы она хотела иметь свой дворик – хоть самый крошечный! Но в центре Кольмара, как во всех средневековых городках, земля была дефицитом, и даже отдельный вход в дом считался роскошью, а уж крыльцо и вовсе позволялось только с согласования с городским комитетом по застройке.

Убедившись, что и входную дверь ей отмыли до блеска, Ханна закрыла её и, вновь поднявшись на второй этаж, опустилась в кресло у окна. Она хотела взять с подоконника ножницы и даже протянула руку, но уборщицы их оттуда убрали. Ханна чертыхнулась и потащилась к старинному буфету. Взяв ножницы, вернулась к окну и, аккуратно срезав тоненькую кромку, наконец открыла конверт.

– Цитаты из Библии? – воскликнула она, пробежав глазами несколько листов бумаги, исписанных мелким убористым почерком прабабушки Доминик.

Убедившись, что ничего другого в конверте не было, Ханна вздохнула. Как это похоже на бабулю Доминик. Хранить под матрасом в запечатанном конверте цитаты из Вечной Книги вместо завещания – за такие штуки её и не любили ни мама, ни бабушка, и только Ханна трижды в год навещала старушку и жила у неё по неделе, отмывая захламленный дом и развлекая прабабку чтением газет вслух.

Но, какое-никакое, а это прямое обращение бабули к потомкам, а из потомков осталась лишь она – Ханна, так что конверт с записями стоит прибрать, а на досуге, долгими зимними вечерами – что ж, можно и почитать, проникнуться, так сказать, мудростью христианства. Что там, кстати, идёт первым номером?

«Не может человек ничего принимать на себя, если не будет дано ему с неба», – Евангелие от Иоанна. А вот как понять, что именно дано тебе с неба и дано ли вообще? Ханна вздохнула. Это была причина её окончательного переезда из Штутгарта в Кольмар – она отчаянно хотела понять, чем ей заниматься в этой жизни. Родители развелись, когда ей было десять. Оба быстро обзавелись новыми семьями, но новых детей заводить не стали. Ханна осталась с бабушкой Мартой и прабабушкой Доминик. Бабули не ладили, но были едины в том, чтобы не доверять единственную внучку непутёвым родителям, и шли на уступки друг другу. Ханна жила то в Германии, то во Франции, постигая тонкости замеса домашнего теста и изучая два языка. Однако бабушка Марта, как и бабушка Луиза, рано ушла из жизни, и Ханна осталась в Штутгарте совсем одна. Ещё пять лет она вела хозяйство и ездила во Францию к прабабушке Доминик, пока и та не оставила этот мир. Дом в Германии отошёл другим родственникам, особенно за него бился папа, а вот бабуля Доминик отписала трёхэтажный фахверковый дом на окраине исторического центра Кольмара правнучке. И Ханна решила жить француженкой. Ей было двадцать лет, за плечами остались школа и текстильный колледж, где она выучилась на портниху. Узнав, как дочь распорядилась учёбой и карьерой, родители и вовсе потеряли к ней интерес. Ханна вздохнула. Ну, не вышло из неё инженера или дизайнера Порше, которые выпускали в Штутгарте, и рисует она не машины, а платья и шторы, жакеты и сумки, то есть интересуется одеждой, интерьером и ищет себя в моде, а не в промышленности. Но вольные художники не вызывали уважения в семье, и Ханну отпустили в свободное плавание без гроша в кармане. Истратив последнее на переезд во Францию, Ханна искала, чем заработать на жизнь, и тут адвокат бабули Доминик сообщил ей, что бабуля к дому оставила ей ещё ренту – ежемесячный доход в восемьсот евро от доли её покойного мужа в собственности торговых складов на окраине города.

Это был дар небес, и Ханна вознесла Господу благодарственный молебен в церкви святого Мартина. Призрак голодной смерти отступил, поиск работы стал более осмысленным, и жизнь заиграла новыми красками. И тут она нашла бабушкин дневник. Именно после его прочтения, она перевернула все три этажа дома вверх дном, а затем вызвала уборщиц привести всё в божий вид. Теперь у неё на руках было три сокровища: прабабушкин дневник, коричневый конверт с библейскими цитатами и шёлковая карта – странный длинный отрез пожелтевшего от времени белого шёлка с нанесённой на него чёрной тушью картой с заковыристыми пояснениями на алеманнском. Нашли его в старом диване в деревянном цилиндрическом футляре, завёрнутым ещё в тонкую бумагу, рассыпавшуюся при попытке развернуть заветный отрез ткани.