Двадцать тысяч лье под водой

По губам капитана скользнула легкая усмешка. Он спросил прежним спокойным голосом:

– Господин Аронакс, вы поручитесь, что ваш фрегат не стал бы преследовать и угощать снарядами подводное судно?

Этот вопрос смутил меня. Разумеется, капитан Фаррагут не задумался бы ни на секунду; он счел бы своим долгом уничтожить подобное судно так же, как и гигантского нарвала.

– Ведь не поручитесь, профессор? – продолжал капитан. – Принимая все это во внимание, я полагаю, что могу считать вас своими врагами и поступить с вами как с врагами.

Я на это ничего не ответил. И что было мне отвечать? Спорить, доказывать? Какие споры и доказательства, когда находишься во власти другого? Мышь в лапах у кошки никогда не спорит и ничего не доказывает.

– Я очень долго колебался, – продолжал капитан. – Ничто меня не обязывало оказывать вам гостеприимство. Если нам следовало расстаться, то мне не к чему было с вами встречаться. Я мог бы опять вывести вас на палубу этого судна, погрузиться в морскую глубину и забыть о вашем существовании. Согласитесь, что я вправе был это сделать?

– Дикарь, возможно, был бы вправе, – отвечал я, – но человек цивилизованный – нет!

– Профессор! – резко возразил капитан. – Я вовсе не из тех людей, которых вы называете цивилизованными! Я разорвал все отношения с обществом. Я имею на это веские причины. Поэтому я не повинуюсь ни общественным правилам, ни законам и попросил бы вас никогда о них при мне не упоминать.

В глазах незнакомца сверкнул гнев, на лице выразилось презрение.

Я подумал, что у этого человека, наверное, страшное прошлое. «Прервал все отношения с обществом!», «Не повинуюсь ни его правилам, ни его законам!». Легко сказать!

Незнакомец умолк и как будто погрузился в свои воспоминания.

Я глядел на него с ужасом и любопытством, как, вероятно, Эдип глядел на сфинкса.

После томительного молчания он снова заговорил:

– Итак, я долго колебался, но наконец решил, что могу совместить свои интересы с тем состраданием и участием, на которые имеет право каждое живое существо. Вы останетесь на моем судне, вы будете здесь свободны, и взамен этой свободы – свободы, разумеется, относительной – я поставлю вам одно условие. Если вы дадите мне слово, что выполните его, мне этого будет достаточно.

– Говорите, милостивый государь, – отвечал я. – Я полагаю, условие ваше такого рода, что честный человек может его принять?

– Вы не ошиблись. Вот какое это условие: очень возможно, что некоторые непредвиденные обстоятельства вынудят меня удалять вас время от времени на несколько часов или на несколько дней в ваши каюты, или, как вы говорите, в тюрьму, без права выходить оттуда. Я не желаю насилия и потому требую в этом случае беспрекословного повиновения. Действуя таким образом, я беру на себя всю ответственность, разрешаю вам все наблюдать и обследовать, но вы не будете свидетелями событий, которые я желаю сохранить в тайне. Принимаете вы это условие?

Значит, на борту подводного судна происходили такие вещи, которые могли видеть только люди, «стоящие вне общественных законов»! Значит, здесь было много всего.

– Мы принимаем, – отвечал я. – Но позвольте, милостивый государь, задать вам один вопрос!

– Извольте.

– Вы сказали, что мы будем полностью свободны на бор ту вашего судна?

– Совершенно свободны.

– Так я хотел бы знать, что вы подразумеваете под этой свободой?

– Вы можете свободно ходить по всему судну, осматривать его, наблюдать за всем, что здесь происходит, за исключением тех редких случаев, о которых я уже говорил, – одним словом, вы будете пользоваться такой же свободой, какой пользуются и мои товарищи.

Очевидно, мы не поняли друг друга!

– Извините, милостивый государь, – возразил я, – ведь свобода, которую вы обещаете, – это свобода узника в стенах темницы! Подобная свобода не может нас удовлетворить!

– Однако придется удовлетвориться.

– Как! Мы должны отказаться от надежды увидать родину, друзей, родных?

– Да, должны. Вы должны отказаться от тяжкого земного ига, которое люди называют свободой. И это вовсе не так трудно, как вы полагаете.

– Что касается меня, – вскрикнул Нед Ленд, – я не дам слова отказаться убежать отсюда!

– Я вашего слова и не прошу, мистер Ленд, – холодно ответил капитан.

– Капитан! – вскричал я, не владея собой. – Вы пользуетесь нашим положением! Это жестоко… бесчеловечно…

– Напротив, это милосердие. Вы мои пленники, вы взяты в плен на поле битвы. Я вас держу на своем судне, хотя мог бы бросить вас в пучину океана. А я сохранил вам жизнь. Вы на меня напали! Вы проникли в тайну, в которую проникать ни один человек не должен, – тайну моего существования! И вы думаете, что я позволю вам вернуться на землю? Никогда! Я буду удерживать вас здесь ради своей безопасности.

Эти слова ясно показывали, что капитан уже принял решение и что убеждения или просьбы будут бесполезны и напрасны.

– Так, значит, – сказал я, – вы просто предлагаете нам выбор между жизнью и смертью?

– Именно так.

Я обратился к своим товарищам:

– Друзья, спорить бесполезно. Но мы не даем никакого обещания, никакого слова капитану подводного судна, мы не связаны…

– Ничем не связаны, – сказал капитан. Затем он прибавил более мягким голосом: – Теперь позвольте мне закончить. Я вас знаю, господин Аронакс. Может быть, товарищи ваши будут тяготиться пребыванием на моем судне, но вы не будете. Вы скоро перестанете жаловаться на случай, который свел нас. Вы найдете среди моих книг ваше сочинение «Тайны морских глубин». Я часто перечитывал эту книгу. Вы подвинули науку океанографию так далеко, как только это возможно для обитателя земли. Но вы всего не знаете, вы всего не видели. Позвольте вам сказать, господин профессор, вы не пожалеете о времени, которое проведете на борту моего судна. Вы будете путешествовать по стране чудес. Жизнь подводного мира непрерывно будет развертываться перед вашими глазами. Вы будете находиться в постоянном изумлении. Вам никогда не наскучит то, что я вам покажу. Я теперь снова предпринимаю кругосветное подводное путешествие, возможно, последнее! Я хочу снова увидеть подводный мир, и вы будете моим спутником, мы вместе будем наблюдать его и изучать. С этого дня вы вступите в новую стихию, вы увидите то, чего еще не видел ни один человек – себя и своих товарищей я не считаю, – и благодаря мне наша планета откроет вам свои последние тайны.

Я не стану притворяться: слова капитана произвели на меня большое впечатление. У меня, как у Ахиллеса, была тоже своя пята! Я забыл на минуту, что созерцание самых великих чудес не сто́ит свободы. Впрочем, я утешил себя тем, что будущее само решит этот трудный вопрос.

Поэтому я ответил:

– Милостивый государь, хотя вы и совершенно разорвали все отношения с человечеством, я все-таки надеюсь, что вам не чужды человеческие чувства. Мы потерпели кораблекрушение, и вы великодушно приняли нас на свое судно, – мы будем это помнить. Что касается меня, я, разумеется, не отрицаю, что, поглощай наука в человеке потребность свободы, встреча с вами вознаградила бы меня с лихвой за все перенесенные страдания.

Я думал, что капитан протянет мне руку, чтобы скрепить наш договор. Но капитан руки мне не протянул, и я мысленно пожалел его.

– Последний вопрос, – сказал я, видя, что наш таинственный хозяин хочет удалиться.

– Слушаю вас, профессор.

– Как мы должны вас называть?

– Я для вас капитан Немо[9], а вы и ваши товарищи для меня – пассажиры «Наутилуса».

Капитан Немо позвал слугу и отдал ему какое-то приказание на непонятном языке. Затем он обратился к Неду Ленду и Консейлю.

– Завтрак вас ждет в вашей каюте, – сказал он им. – Потрудитесь следовать за этим человеком.

– Завтрак! – проговорил Нед Ленд. – Пора! А если будет обед, так и непослушания не будет!

Консейль и Нед Ленд вышли наконец из темницы, где мы просидели больше тридцати часов.

– Наш завтрак тоже готов, господин Аронакс, – сказал мне капитан Немо. – Не угодно ли вам пожаловать за мной?

– К вашим услугам, капитан, – отвечал я.

Я пошел следом за капитаном. Сразу за дверью нашей тюрьмы начинался узкий коридор, освещенный электрическим светом. Мы прошли по этому коридору шагов тридцать, и перед нами отворилась другая дверь.

Мы вошли в столовую, отделанную и меблированную в строгом вкусе. Два высоких буфета, инкрустированные черным деревом, стояли у стен, на полках сверкал дорогой фаянс, фарфор и хрусталь. Серебряная посуда блестела в лучах света, падавшего с потолка. Потолок был разрисован изящнейшими рисунками, что смягчало яркое освещение.

Посередине столовой залы стоял богато сервированный стол.

Капитан Немо жестом указал мне мое место.

– Садитесь, профессор, – сказал он, – и принимайтесь за еду, как человек, который очень долго постился и умирает с голоду.

Завтрак состоял из многих блюд, отлично приготовленных. Одни из них были из рыбы, но другие решительно ставили меня в тупик: я никак не мог решить, хоть приблизительно, из чего они приготовлены. Вкус у них был отличный, но какой-то необыкновенный, довольно странный, к которому, впрочем, я скоро привык. Эти различные кушанья содержали в себе, как мне показалось, много фосфора, и я вывел заключение, что они, вероятно, имеют морское происхождение или относятся к морской растительности.

Капитан Немо посматривал на меня. Я ничего у него не спрашивал, но он сам угадал мои мысли и ответил мне на вопросы, которые я не решался ему задать, боясь показаться навязчивым.

– Большая часть этих блюд вам неизвестна, – сказал он, – но вы можете их кушать без всякого опасения. Эти кушанья здоровые и питательные. Я уже очень давно отказался от мяса, и здоровье мое ничуть от этого не пострадало. Мой экипаж – а матросы у меня все здоровяки, – тоже питается морскими продуктами.

– Так, значит, все это морские продукты?

– Да, профессор, все морские. Море удовлетворяет всем моим потребностям и нуждам. Закину сеть, через несколько минут вытащу, а она уже чуть не разрывается от тяжести пойманной рыбы. Опустившись в глубину водной стихии, которая кажется недоступной человеку, я охочусь за дичью в своих подводных лесах. Мои стада, как стада Нептуна, мирно пасутся на обширных лугах океана. У меня громадные владения, с которых я без всякого ущерба собираю постоянные доходы.

Я поглядел на капитана Немо с некоторым удивлением и сказал:

– Я очень хорошо понимаю, капитан, что закинутые сети чуть не рвутся от тяжести пойманной рыбы, но для меня не совсем ясно, каким образом вы охотитесь за водной дичью в подводных лесах и где вы можете добыть хоть немного говядины.

– Говядины у меня нет, – отвечал капитан. – Я не употребляю в пищу, я уже сказал вам, мясо земных животных.

– Ну а это что такое? – спросил я, указывая на блюдо с несколькими кусками мяса.

– То, что вы принимаете за говядину, профессор, всего лишь филейная часть морской черепахи. А вот это печенка дельфина, – попробуйте, вкус точь-в-точь как у рагу из свинины. Мой повар – большой искусник в своем деле и умеет отлично консервировать дары океана. Отведайте всего понемногу и скажите свое мнение. Вот консервы из голотурий, – малаец нашел бы их несравненными. Вот сливки, взбитые из молока китов. Вот сахар, добытый из водорослей Северного моря, а вот попробуйте варенье из плодов актинидии, смею вас уверить, оно сто́ит всех других земных варений.

Я попробовал, впрочем, больше из любопытства, чем из жадности.

– Море, господин Аронакс, – продолжал капитан Немо, – это моя кормилица, – кормилица самая щедрая, самая неистощимая. И море не только меня кормит, оно меня и одевает. Платье, что на вас надето, знаете из чего соткано? Из биссуса некоторых двустворчатых моллюсков. Чем окрашена ткань? Соком улитки пурпурницы по примеру древних, а эти фиолетовые полосы по пурпурному полю – краской, которую я извлекаю из раковин аплизии. У себя в каюте вы найдете духи́ на туалетном столике, они дистиллированы из морских трав, цветов и растений. Постель ваша из самой мягкой морской травы зостеры. Перо, которым вы будете писать, сделано из китового уса, а чернила – из жидкости, выделяемой каракатицей.

– Вы любите море, капитан?

– Да, люблю! Море – это все! Море покрывает семь десятых земного шара. Дыхание его чистое, животворное. Это необозримая пустыня, где человек не чувствует себя одиноким, потому что он слышит и видит, как кругом кипит жизнь. Море – это вечная жизнь, вечное движение, вечная любовь, как справедливо сказал один из ваших поэтов. Природа, господин профессор, являет здесь себя в трех царствах: минеральном, растительном и животном. Животное царство широко представляют четыре группы беспозвоночных, три класса членистоногих, пять классов моллюсков, три класса позвоночных, млекопитающие, пресмыкающиеся и несметные легионы рыб́: в этом классе насчитывают более двадцати пяти тысяч видов, из которых только одна десятая водится в пресных водах. Море – это громадный резервуар природы. Морем началась жизнь земного шара и – кто знает? – морем и окончится. В море вы видите божественное спокойствие. Море не принадлежит деспоту-человеку. На его поверхности он еще может чинить беззакония, может затевать кровопролитные битвы, истреблять себе подобных, но на глубине тридцати футов его могущество сходит на нет, влияние исчезает, власть теряется. О, господин профессор! Живите в глубинах морских! Только здесь царствует полная независимость! Только здесь мы можем пользоваться свободой! Здесь нет тиранов…

Капитан Немо вдруг умолк. Он словно подавил в себе энтузиазм, невольно прорвавшийся в его хвалебной песне морю. Или он сказал что-то лишнее? Что именно? Или он, вопреки своей обычной сдержанности, увлекся и жалел об этом?

Несколько минут он в видимом волнении ходил по комнате. Затем успокоился, лицо его приняло обычное выражение холодности и уверенности. Он остановился и сказал мне:

– Теперь, профессор, если вы желаете осмотреть «Наутилус», я к вашим услугам.