Тут были и прелестнейшие теллины, удивительные ците ры и венусы, решетчатые кадраны, отливающие перламутром, попадающиеся у берегов Транкебара, башенки крапчатые, зеленые ракушки из китайских морей, конус (почти не известный), все разновидности ципрей, фарфоровых улиток, которые служат монетой в Индии и Африке. Я увидел самую драгоценную раковину Восточной Индии – «Слава морей». Здесь были также представлены яйцевидки, стромбусы, мурексы, птероцеры, конусы, битинии, хитоны, дельфинки, янтины, свитки, оливы, митры, шлемы, пурпурницы, трубачи, арфы, тритоны, цериты, веретеновидки, блюдечки, гиалеи, клеодоры – словом, все прелестные и хрупкие раковины моллюсков, какие только нам известны.
В специальном отделении блестели при электрическом освещении розовые жемчужины, извлеченные из пинн Красного моря. Рядом лежал зеленый, желтый, голубой и черный жемчуг – удивительные продукты различных моллюсков всех морей и океанов. Здесь было несколько бесценных образцов из самых редких жемчужниц. Некоторые жемчужины были больше голубиного яйца, каждая из них стоила гораздо дороже той, которую путешественник Тавернье продал за три миллиона персидскому шаху. Красотой они превосходили даже жемчуг маскатского имама, которому, как я думал, не было равных. Одним словом, цена этого собрания была неопределима. Капитан Немо должен был истратить миллионы, чтобы приобрести эти драгоценные образцы, и я мысленно спрашивал себя, из каких источников он мог удовлетворять свои фантазии, собирая подобные коллекции, как вдруг мои размышления были прерваны следующими словами:
– Вы рассматриваете мои раковины, профессор? В самом деле, они могут заинтересовать натуралиста, но для меня они имеют еще больше прелести, потому что я их собрал собственными руками, и, скажу вам, нет ни одного моря на свете, которое бы я пропустил в своих поисках.
– Я понимаю, капитан, – отвечал я, – что весьма приятно прогуливаться среди таких сокровищ. Ни один из музеев Европы не обладает подобными коллекциями. Но если я ис трачу весь свой восторг, осматривая их, то что мне останется для корабля? Я вовсе не хочу проникать в ваши тайны, но признаюсь, что этот «Наутилус», его двигатели, управляющие им механизмы – все это возбуждает мое любопытство до крайней степени! Я вижу, что по стенам развешаны приборы, назначение которых мне неизвестно. Могу я спросить?..
– Господин Аронакс, – перебил меня капитан Немо, – я вам сказал, что вы свободны на моем корабле и, следовательно, ни одна часть «Наутилуса» для вас не закрыта. Вы можете осматривать судно во всех подробностях, и я с удовольствием послужу вам за чичероне.
– Я не знаю, как вас благодарить, капитан. Постараюсь не злоупотреблять вашей любезностью. Только хочу спросить, для чего предназначены эти физические приборы?
– Такие приборы есть в моей каюте, и там я буду иметь удовольствие объяснить вам их употребление. Но прежде осмотрите каюту, которая приготовлена для вас. Надо же вам знать, как вы будете жить на борту «Наутилуса».
Я пошел вслед за капитаном. Через одну из дверей салона он вывел меня в узкий коридор; мы подошли к носу корабля, и там я увидел не каюту, а изящную комнату с кроватью, туалетным столом и другой удобной мебелью. Мне оставалось только поблагодарить любезного хозяина.
– Ваша каюта смежная с моей, – сказал он, открывая дверь, – а моя сообщается с гостиной, в которой мы только что были.
Я вошел в комнату капитана. Она тонула в полумраке и имела суровый, почти келейный вид: железная кровать, рабочий стол, несколько стульев, умывальник. Ничего лишнего, все только самое необходимое.
Капитан предложил мне стул.
– Садитесь, пожалуйста, – сказал он.
Я сел, и он начал свои объяснения.
Глава двенадцатая
Всё на электричестве
– Господин профессор, – сказал капитан, указывая на приборы, развешанные по стенам его каюты, – вот необходимые инструменты для плавания «Наутилуса». Здесь, как и в салоне, они всегда у меня перед глазами и показывают мне положение и точное направление судна в океане. Некоторые из них вам известны, например термометр для измерения температуры на «Наутилусе», барометр, который показывает давление воздуха и предсказывает перемену погоды, гигрометр, определяющий влажность атмосферы, штормгласс возвещает приближение бури, компас указывает мне путь, секстант по высоте солнца позволяет установить широту, хронометры помогают мне определить долготу, и, наконец, дневные и ночные подзорные трубы, которые я использую, когда «Наутилус» всплывает на поверхность.
– Это обыкновенные инструменты мореплавателя, – отвечал я, – и я знаю их назначение, но здесь есть другие, которые, без сомнения, соответствуют особенным требованиям «Наутилуса»: я вот вижу циферблат со стрелкой – это манометр?
– Да, это манометр, он указывает наружное давление и в то же время глубину, на которой находится мое подводное судно.
– А эти зонды?
– Это зонды-термометры, которые измеряют температуру различных слоев воды.
– А это что за инструменты? Я не знаю их назначения.
– Тут, профессор, я должен вам дать несколько объяснений, – сказал капитан Немо. – Есть могущественная, послушная сила, простая в обращении, которой принадлежит первое место на моем корабле. Все делается ею: она меня освещает, согревает, очень быстро приводит в действие машины. Эта сила – электричество!
– Электричество?! – вскрикнул я с удивлением.
– Да.
– Однако, капитан, исключительная скорость вашего судна плохо согласуется с силой электричества.
– Профессор, – отвечал капитан Немо, – мое электричество – не простое, необыкновенное электричество! Вот все, что я могу вам сказать.
– Я не буду настаивать на подробных объяснениях, капитан, и удовольствуюсь тем, что останусь в изумлении. Только позвольте мне задать один вопрос, на который, я надеюсь, вы мне ответите. Элементы, которые вы употребляете для произведения этой чудодейственной силы, должны быстро истощаться. Чем вы замените, например, цинк, так как вы уже не имеете никакого сообщения с землей?
– Прежде всего я вам скажу, – отвечал капитан Немо, – что на дне моря имеются залежи цинковых, железных, серебряных и золотых руд, и разрабатывать их вполне возможно. Но я не хотел добывать металлы, а предпочел, чтобы само море доставляло мне способы для выработки моего электричества. – Море?
– Да, и в этих средствах у меня нет недостатка. Расположив кабель на различных глубинах, я мог бы, например, получить электричество вследствие разности температур, но я предпочел использовать более практичную систему.
– Какую же?
– Вы знаете состав одного литра морской воды: девяносто шесть с половиной процентов воды, два и около двух третей процентов хлористого натрия, небольшое количество хлористого магния и калия, бромистого магния, сернокислого магния и углекислого кальция. Хлористый натрий содержится в воде в значительном количестве. Именно натрий я выделяю из морской воды, и именно он служит для питания элементов. – Натрий?
– Да, профессор. Если смешать натрий с ртутью, он образует амальгаму, которая заменяет цинк в элементах Бунзена. Ртуть никогда не расходуется, потребляется только натрий, и море мне его снова поставляет. Кроме того, скажу вам, что натриевые элементы гораздо лучше, потому что их электродвигательная сила вдвое больше силы цинковых элементов.
– Я понимаю, капитан, превосходство натрия в тех условиях, в которых вы находитесь. В море его много, но его надо еще добыть, а как вы это делаете? Ваши батареи, очевидно, могут служить для разложения хлористого натрия, но если я не ошибаюсь, расход натрия на электролиз может превысить его приход. Что вы будете делать в таком случае?
– Тогда, профессор, я не стану добывать его таким способом, а использую энергию каменного угля.
– Каменного угля?
– Ну, скажем, морского угля, если вы хотите, – отвечал капитан.
– И как вы им пользуетесь?
– Вы увидите все на деле. Я только прошу вас потерпеть, потерпеть придется, правда, значительное время. Помните только, что я всем обязан океану: он производит электричество, электричество дает «Наутилусу» тепло, свет, движение, одним словом – жизнь.
– Но не воздух, которым вы дышите?
– О! Я мог бы добывать и воздух, необходимый для моего существования, но это бессмысленно, потому что я выплываю на поверхность, когда мне вздумается. Впрочем, если электричество и не вырабатывает кислород, необходимый для дыхания, зато управляет мощными паровыми насосами, которые накачивают воздух в особые резервуары, что и позволяет мне продолжать по мере надобности и так долго, как мне захочется, мое пребывание под водой.
– Я в восхищении, капитан! – сказал я. – Вы, очевидно, нашли то, что люди, без сомнения, когда-нибудь откроют, – истинно динамическую силу электричества.
– Я не знаю, откроют ли, – холодно отвечал капитан Немо. – Как бы то ни было, вы уже знаете первое применение этой драгоценной энергии. Она нас освещает равномерно и безостановочно, чего солнечный свет не может. Теперь посмотрите на эти часы: они электрические и ходят так точно, что могут посоперничать с лучшими хронометрами. Я разде лил их циферблат по итальянской системе на двадцать четыре часа, потому что для меня не существуют ни день, ни ночь, ни солнце, ни луна, а только этот искусственный свет, который я уношу с собой на дно океана. Видите, сейчас десять часов утра?
– Вижу, вижу!
– Другое приложение электричества – этот циферблат, висящий перед нашими глазами, – служит для указания скорости «Наутилуса». Электрический провод приводит его в соприкосновение с винтом лага, и стрелка показывает мне скорость судна. Смотрите, мы идем с умеренной скоростью – пятнадцать миль в час.
– Это чудеса! – вскричал я. – И вы хорошо делаете, что употребляете силу, которая предназначена заменять собой ветер, воду и пар.
– Мы еще не закончили, господин Аронакс, – сказал капитан, вставая, – и если вам угодно последовать за мной, то мы посетим корму «Наутилуса».
В самом деле, я уже видел всю переднюю часть подводного судна; ее устройство было следующим. От центра к носу судна шла столовая длиной пять метров, отделенная от библиотеки переборкой, библиотека тоже была пять метров. Большой салон длиной десять метров отделялся от каюты капитана такой же переборкой. Каюта капитана имела длину пять метров, рядом моя каюта в два с половиной метра в длину и, наконец, резервуар для хранения воздуха в семь с половиной метров, продолжающийся до форштевня. Всего тридцать пять метров!
Водонепроницаемые переборки и герметичные двери с резиновыми задвижками обеспечивали безопасность «Наутилуса» в случае образования течи.
Я последовал за капитаном по узким проходам и очутился в центре судна. Тут было узкое помещение, похожее на колодец, ограниченное двумя переборками; железный трап, привинченный к стене, вел наверх.
Я спросил капитана, для чего служит этот трап.
– Он примыкает к шлюпке, – отвечал он.
– Что? Разве у вас есть шлюпка? – спросил я с изумлением.
– Без сомнения. Отличное гребное судно, легкое и устойчивое, которое служит для прогулок и для рыбной ловли.
– Но когда вы захотите сесть в эту шлюпку, вы должны подняться на поверхность моря?
– Вовсе нет. Эта шлюпка прикрепляется к кормовой части палубы и занимает нишу, специально для нее устроенную. Это настоящее палубное судно, оно не пропускает воду и прикреплено болтами. Трап ведет к люку на палубе «Наутилуса», люк этот в рост человека и сообщается с таким же люком в дне шлюпки. Этой доро́гой, то есть через это двойное отверстие, я и вхожу в шлюпку. Нижний люк закрывают с «Наутилуса», а верхний – я сам. Затем я ослабляю болты, и шлюпка очень быстро поднимается на поверхность моря. Тогда я открываю люк на палубу, до сих пор герметично закрытый, ставлю мачту, поднимаю паруса или беру весла.
– Но как же вы возвращаетесь на корабль?
– Не я, а «Наутилус» возвращается, господин Аронакс.
– По вашему приказанию?
– Так точно. С «Наутилуса» проведен к шлюпке электрический провод. Я даю телеграмму, и этого довольно.
– В самом деле, – сказал я, восхищенный этими чудесами, – ничего не может быть проще!
Миновав трап, который выходил на палубу, я увидел небольшую каюту метра два длиной, в которой Консейль и Нед Ленд, зачарованные обедом, ели за обе щеки. Рядом открылась дверь на камбуз длиной три метра, расположенный между огромными кладовыми.
Здесь электричество оказалось удобнее всякого газа, оно употреблялось на всевозможные кухонные надобности. Провода в печи раскаляли платиновые спирали, нагревая плиту и поддерживая необходимую температуру. На электричестве работали и дистиллирующие аппараты, которые производили превосходную пресную воду для питья. Возле камбуза находилась ванная, удобно оборудованная, с кранами, кото рые давали по желанию холодную или горячую воду.
За кухней было расположено огромное помещение для экипажа, длиной метров пять, но дверь была заперта, и я не увидел его обстановку, которая могла помочь мне определить число людей, необходимых для управления «Наутилусом». В задней части была четвертая переборка, отделяющая кубрик от машинного отделения. Дверь открылась, и я оказался в отделении, где капитан Немо, первоклассный инженер, установил свои двигатели. Машинное отделение было отлично освещено и имело не менее двадцати метров в длину. Оно разделялось на две части; в первой находились батареи, которые производили электричество, а во второй – механизмы, приводящие в движение винт корабля.
Я был поражен прежде всего неприятным запахом, которым было наполнено это отделение, и капитан заметил это.
– Знаете, что неприятно поразило ваше обоняние? – сказал он мне. – Это газ. Выделение газа неизбежно при извлечении натрия. В сущности, это не очень большое неудобство.
Каждое утро мы очищаем воздух вентиляторами.
Я осматривал с величайшим вниманием машины «Наутилуса».
– Вы видите, – сказал мне капитан, – я употребляю батареи Бунзена, а не Румкорфа: румкорфские дают мало энергии, тогда как бунзеновских надо немного, поскольку они очень мощные. Полученная электрическая энергия через электромагнит большого размера передается на сложную систему рычагов, которые приводят в действие ось винта. Этот винт диаметром шесть метров может делать до ста двадцати оборотов в секунду.
– И вы тогда получаете?..
– Скорость пятьдесят миль в час.
– Капитан, – сказал я, – я не сомневаюсь в результатах. Я видел, как «Наутилус» искусно маневрировал вокруг «Авраама Линкольна», и знаю, какой он быстроходный, но надо же иметь возможность, чтобы направлять судно и вверх, и вниз, и во все стороны. А как вы достигаете этого на большей глуби не, где сопротивление исчисляют сотнями атмосфер? Как поднимаетесь на поверхность океана и, наконец, как вы двигаетесь на той глубине, которая вам нужна? Не слишком ли я любопытен, спрашивая это у вас?
– Нисколько, профессор, – ответил мне капитан после легкого колебания, – ведь вы никогда не покинете это подводное судно. Пойдемте в салон, там у меня настоящий рабочий кабинет, и вы узнаете все, что вам можно знать про «Наутилус»!
Глава тринадцатая
Несколько чисел
Несколько минут спустя мы сидели в салоне на диване, с сигарами во рту. Капитан разложил передо мной чертежи «Наутилуса» в продольном и поперечном разрезе, немного погодя он начал описывать свое чудо следующими словами:
– Вот, господин Аронакс, судно, на котором вы находитесь. Это цилиндр, очень длинный, с коническими концами, по форме он очень похож на сигару. Эта форма уже принята в Лондоне для многих построек подобного рода. Длина судна от одного конца до другого семьдесят метров, а наибольшая ширина восемь метров. Он построен в другой пропорции, чем обычные паровые суда, так что вода может легко обтекать его, не затрудняя хода корабля.
Вот два чертежа, которые дадут вам понятие об объеме «Наутилуса». Поверхность его тысяча одиннадцать и сорок пять тысячных квадратных метров, его объем равняется тысяче пятистам семи и двум десятым кубических метров, или, говоря иначе, «Наутилус», погружаясь, вытесняет полторы тысячи кубических метров, или тонн, воды.
Когда я составил план судна для подводного плавания, я хотел, чтобы оно погружалось на девять десятых, а над поверхностью возвышалось бы на одну десятую. При подобных условиях оно должно было вытеснить только девять десятых своего объема, или тысячу триста пятьдесят шесть и сорок восемь тысячных кубических метров. При постройке я должен был так и рассчитывать. «Наутилус» состоит из двух корпусов: внутреннего и наружного, выполненных из листовой стали и соединенных между собой стальными балками в виде буквы «Т», что сообщает им необыкновенную прочность.
«Наутилус» выступает над водой только на одну десятую. Но если я наполню резервуары количеством воды, равным этой одной десятой, то судно будет тогда вытеснять тысячу пятьсот семь и две десятых тонн и совсем уйдет под воду. Эти резервуары находятся в нижней части «Наутилуса»; я открываю краны, они наполняются, и судно погружается.
– Хорошо, капитан, допустим, что вы можете держаться на известной глубине, но, погружаясь ниже, ваш подводный снаряд встречает давление снизу вверх, давление в одну атмосферу на каждые тридцать футов, то есть около одного килограмма на квадратный сантиметр.
– Точно так, профессор.
– Если вы не наполните резервуары водой до отказа, я не могу себе представить, как же вы погрузите «Наутилус»?
– Не много надо усилий, чтобы опуститься в нижние слои океана, потому что тела имеют стремление быть потопляемы. Когда я захотел определить вес «Наутилуса», необходимый для его погружения, мне надо было только рассчитать уменьшение объема воды на различных глубинах под давлением верхних слоев.
– Это очевидно, – отвечал я.
– Если вода не совершенно несжимаемое тело, то по крайней мере слишком мало сжимаемое. По самым новым исчислениям, это сжимание будет равно четыремстам тридцати шести десятимиллионным на каждые тридцать футов глубины. Если надо опуститься на тысячу метров, то я исчисляю увеличение тяжести от давления водяного столба в тысячу метров, то есть от давления сто атмосфер. Тогда сжимание будет равно четыремстам тридцати шести стотысячных, и я должен увеличить тяжесть судна до одной тысячи пятисот тринадцати и семидесяти семи тысячных тонны вместо обычного тоннажа одна тысяча пятьсот семь и две десятых тонны. Таким образом потребуется балласт всего шесть и пятьдесят семь тысячных тонны.
– Только?
– Да, этот расчет легко проверить. У меня есть дополнительные резервуары вместительностью сто тонн. Я могу опускаться на значительную глубину. Если я захочу, чтобы «Наутилус» вышел на поверхность на одну десятую, мне на-до только выпустить эту воду и совершенно опорожнить все резервуары.
Против таких доказательств, основанных на цифрах, я не мог возражать.
– Я признаю ваши вычисления, капитан, – отвечал я, – и не могу их оспаривать, потому что опыт доказывает это каждый день. Но вот…
– Что же, господин Аронакс?
– Когда вы находитесь на глубине тысяча метров, «Наутилус» испытывает давление сто атмосфер, и в эту минуту вы хотите слить воду из дополнительных резервуаров, чтобы облегчить судно и подняться на поверхность, – надо, чтобы паровые насосы преодолели это давление в сотни атмосфер. А ведь это сто килограмм на квадратный сантиметр. Нужна большая мощность…
– Которую может мне дать электричество, – прервал меня капитан Немо. – Я вам повторю, что динамическая сила моих машин почти беспредельна. Насосы «Наутилуса» имеют невероятную мощность, и вы должны были это видеть, когда огромные столбы воды обрушились на палубу «Авраама Линкольна». Иногда я не пользуюсь запасными резервуарами, чтобы достигнуть глубины от тысячи пятисот до двух тысяч метров, чтобы сберечь мои батареи. А если мне захочется посетить глубины океана на два или три лье ниже поверхности, я употребляю средства более надежные, но не менее верные.
– Какие же, капитан? – спросил я.
– Придется вам рассказать, как управляется «Наутилус».
– Я сгораю от нетерпения, капитан!
– Для управления подводным судном я употребляю обыкновенный руль, прикрепленный к ахтерштевню, который приводится в действие штурвалом и талями. Но я могу также двигать «Наутилус» сверху вниз и снизу вверх в вертикальной плоскости посредством двух наклонных лагов, прикрепленных к его бортам подвижными плоскостями. Они могут принимать разное положение и приводятся в действие с помощью мощных рычагов. Если лаги направлены параллельно судну, оно движется горизонтально, если они наклонены – «Наутилус» движется, соответственно, по диагонали. Если выключить винт, то под давлением воды «Наутилус» очень быстро всплывает на поверхность по вертикали.
– Браво, капитан! – вскрикнул я. – Но как рулевой может вести судно по тому пути, который вы указываете?
– Рулевой помещается в рубке, которая находится в специальном выступе в наружной части корабельного корпуса. В этой рубке большие иллюминаторы из толстого черепицеобразного стекла.
– Разве стекло способно выдержать такое давление?
– Да. Хрусталь, разбивающийся при падении, имеет значительное сопротивление давлению воды. При опытах рыбной ловли в электрическом свете в 1864 году посреди Северного моря выяснили, что хрустальные линзы толщиной всего в семь миллиметров выдерживают давление воды в шестнадцать атмосфер. При этом они еще сильно нагревались из-за тока высокого напряжения. Стекла же, которые я употребляю, имеют толщину не менее двадцати одного сантиметра, значит, они в тридцать раз толще.
– Хорошо, капитан Немо, но ведь, чтобы видеть, нужен свет, а как же во мраке вод…
– Позади рубки рулевого помещен сильный электрический прожектор, лучи которого освещают море на расстояние полумили.
– Браво! Трижды браво, капитан! Я понимаю теперь природу фосфоресцирующего света лжеединорога, который так заинтересовал и озадачил ученых. Кстати, это столкновение «Наутилуса» с «Шотландией», которое наделало столько шуму, было следствием нечаянной встречи?
– Да, господин Аронакс, это произошло совершенно случайно. «Наутилус» плыл на глубине двух метров, когда произошел толчок. Я убедился, что опасных повреждений не было.
– Не было, капитан. «Шотландия» благополучно добралась до гавани. А встреча с «Авраамом Линкольном» тоже случайная?
– Профессор, мне было очень жаль этот отличный фрегат, но меня атаковали, и я должен был защищаться! Я довольствовался тем, что поставил неприятеля в невыгодное положение, – ему даже не пришлось ремонтировать свои повреждения в ближайшей гавани.
– Капитан! – вскрикнул я с восторгом. – Что за чудесное судно ваш «Наутилус»!
– Да, профессор, – отвечал капитан Немо с волнением, – и я люблю его, как плоть от плоти моей! Если ваши корабли на поверхности океана всюду подстерегает опасность и если первое впечатление, которое производит море, есть страх бездны, как сказал голландец Янсен, то на «Наутилусе» человек может быть совершенно спокоен. Нечего опасаться пробоин, потому что двойной корпус корабля имеет твердость стали, нет утомительной качки, которая так докучает, паруса не уносит ветер; котлы не могут взорваться, пожара не может быть, потому что все сделано из листовой стали, не страшен недостаток угля, потому что здесь главная механическая сила – электричество, нечего бояться каких-нибудь неприятных встреч, потому что «Наутилус» один плавает в глубине вод, не страшны и бури, потому что в нескольких метрах ниже поверхности царит совершенный покой! Вот преимущества моего судна! И если правда, что инженер надежнее при постройке, чем конструктор, а конструктор – чем сам капитан, то представьте себе, до чего я верю в свой «Наутилус», потому что я все вместе: капитан, конструктор и инженер!
Капитан говорил так увлекательно и так красноречиво, глаза его горели, движения были так порывисты, что он совершенно преобразился. Да, он любил свой «Наутилус», как отец любит свое дитя!
Я не мог удержаться, чтоб не задать один вопрос, хотя вопрос этот мог показаться ему не совсем скромным:
– Вы инженер, капитан Немо?
– Да, профессор, в те времена, когда я еще считался жителем земли, я учился в Лондоне, Париже и Нью-Йорке.
– Но как вы могли тайно построить это чудное судно?
– Каждая его часть получена мной из разных частей света: киль выкован в Крезо, гребной вал у «Пени и К°» в Лондоне, стальная обшивка – у Лирда в Ливерпуле, винт – у Скотта в Глазго, резервуары – у «Келя и К°» в Париже, машины – у Круппа в Пруссии, таран – в мастерских Мотала в Швеции, приборы – от братьев Харт в Нью-Йорке и т. д. И каждый из этих поставщиков получал мои заказы под различными именами.