Калмкорп. Очаг №9

– Это. Очень. Серьезно. Это твое отношение к нашему дому, к нашему обществу, к каждому из нас. Отвечай, почему ты всех нас презираешь? Повернись ко Льву и начни с него. Говори. «Лев, я презираю тебя потому, что…».

Впервые в жизни я так растерялась. Лев сделал внимательное лицо, видно было, что он старается не смеяться, но держится.

Я же сдержаться не могла и просто расхохоталась в голос.

– Не стану я такое говорить, вы с ума сошли? Гимн у вас дурацкий, при чем тут Лев и остальные? Даже вы ни при чем, вы же просто учитель. Не сочиняли его, не управляете домом. Зачем нам всем гимны петь? Мы тут никто.

– Это уважение! Нам дали работу, крышу над головой и еду!

– Да мы и до этого не голодали, правильно?

Я обернулась к классу, ожидая одобрительных кивков и смеха. В моей школе, когда я такое устраивала, меня на руках готовы были носить.

Сейчас отчего-то все побледнели и старались смотреть на свои руки, прилежно сложенные на партах.

– Наказание!

Я снова усмехнулась. Видимо, меня переведут в нулевой класс или минус сотый.

Учительница нажала на какую-то кнопку на ее столе. Раздался неприятный треск. Лев быстро схватил меня за руку, сжал и шепнул: «Это всего на неделю».

Что на неделю-то?

Дверь резко открыли. В класс ввалились два охранника, один из них нес коробку. Похоже, тяжелую.

– Кто опять, Тамара Геннадьевна?

– Она.

Я медленно встала, потому что мне казалось, что, если я сама не подойду к ним, меня начнут вытаскивать из-за парты силой. Что в коробке? Электрошокер? Паяльник?

Фух, какой-то жилет.

Охранники быстро начали крепить застежки на моем теле, что-то прикручивать, вводить коды на пульте, подтягивать ремни, пока не услышали отчетливый щелчок.

Господи, как тяжело! Жилет весит килограмм пятнадцать, не меньше. А это что? «Худший житель Калмкорп»?

– Спасибо. До свидания.

Тамара Геннадьевна закрыла дверь за охранниками и строго посмотрела на меня. Кажется, она даже попыталась изобразить соучастие и тепло, ну или у нее произошел микроинсульт.

– Люди делают плохие вещи, потому что уверены, что об этом никто не узнает. Тут, в Калмкорп, мы максимально открыты друг другу, тут царит честность, а, значит, жители дома могут позволить себе только хорошие дела. Ты, девочка, будешь ходить так неделю. За эту неделю ты поймешь, как тут относятся к таким, как ты. И, я надеюсь, постараешься измениться и начать соответствовать высокому званию жителя Калмкорп.

Конечно, мы оказались не настолько великолепны, чтобы нас учить. После этой пафосной речи Тамару Геннадьевну как ветром сдуло.

– Бред какой-то. Поможешь снять?

Лев помотал головой. Остальные одноклассники, пялившиеся на меня до этого, снова отвернулись и принялись рассматривать свои руки и тетрадки.

– Да ладно, помоги, ты чего?

Я дергала ремни и застежки, пыталась снять жилет через голову.

– Да не выйдет, ты же не первая такая.

Все, наконец, решились поговорить со мной, столпились вокруг и начали перебивать друг друга.

– Снимать нельзя, срок продлят.

– Да не получится у нее снять.

– Да можно неделю походить, че.

– Главное – не мойся в нем, там внутри уплотнитель, который от воды еще тяжелее становится.

– Подождите! – мне стало интересно, – А вы все его носили?

– Нет! В моей школе в первом классе девочка была…

– А у меня в пятом парень такой…

– Тогда у нас всю семью выселили, это три года назад было…

– Я тут одна новенькая, что ли? Вы сколько лет уже в Калмкорпе?

Все снова заговорили и оказалось, что все тут минимум три года, а кто-то даже пошел в первый класс в школы вот в таких вот домах, но в других городах. Все видели новеньких в каждой школе, но нас таких всегда было мало, основной состав дома всегда формировался из тех, кто давно в теме.

В этом году новеньких тоже немного, в нашем «верхнем блоке» таких нет вообще, а где точно есть – в «среднем» или «нижнем», мои одноклассники уже сказать не могли.

Я уверена, что тот ночной художник из новеньких. Эти все привыкли, притерпелись. Даже Лев сидит и советует быть осторожнее, когда буду ходить по улице. Качает головой, про правила рассказывает.

А художником должен быть кто-то, кто, как я, шокирован происходящим. Кто еще верит, что можно все изменить.

Нужно срочно переводиться в классы выше. Еще же выходит, что Олег Петрович не в целом сумасшедший, других то он отправил куда положено. Значит, мы просто не сошлись характерами. И можно это исправить, и уговорить его изменить мнение.

Только вот не в этом жилете. Да и родители, если увидят его, точно за меня просить не станут. А на это я тоже надежду не теряла.

От родителей, кстати, это можно легко скрыть, если не встречаться с ними на ужине. Ходить в другое время, или вообще не ходить. Они на работе, ко мне в комнату, кажется, не заходят.

На обеде я пыталась придумать отговорку от ужина на каждый день недели, а еще как заранее это говорить родителям, телефонов-то у нас нет. А они перепугаются, станут искать, если не приду.

Я так нервничала, что даже не чувствовала вкуса еды, хотя сегодня нам приготовили суши. Даже раздали многоразовые палочки, естественно с логотипом. Интересно, есть тут хоть одна вещь, на которую не налепили чертова кальмара?). Я машинально макала куски розового лосося в соевый соус и глотала, почти не жуя.

Записки? Бросить им записку под дверь в комнате. Туда они точно зайдут, а в остальные могут и не зайти. На кухню, например.

Написать… Что занимаюсь, чтобы перевели. Что извиняюсь, исправляюсь. А потом, через неделю пойду валяться в ногах у Олега Петровича, а родителям скажу, что все благодаря успехам в учебе.

– У меня получится?

– Не знаю что именно, но уверен, что да!

– Не смейся! Я не специально вечно вслух все говорю!

Я расслабилась и развеселилась. Тут есть хоть какое-то творчество, друзья, даже загадочные парни, а жизнь и на моем низшем уровне не такая уж паршивая. Может быть, я смогу протянуть тут еще пару лет.

Больно!

Скользкий комок ударил по щеке. Наверное, останется синяк. Что это? Какая-то птица залетела в кафе?

На полу лежал небольшой кусок тунца.

Я стала озираться, пытаясь понять откуда он. Тут что, шоу, где повар подкидывает еду и ловит ее то лопаткой, то карманом, то тарелкой? Нет, тишина, все едят.

Лев побледнел. Осматривал большими глазами зал и начал бормотать, что нам лучше пойти на работу, раз уроков больше нет.

Я наклонилась к нему через стол и прошипела как можно тише:

– Ты видел кто это сделал? Что происходит?

– Потом объясню. На складе. Давай, пойдем уже. Там поедим.

– Ладно.

Я не могу ничего сделать, пока не узнаю. Вдруг это тоже какое-то правило, которое я могу нарушить. Пришлось торопливо протискиваться между столами, стараясь успеть за Львом. С его длинными ногами убегать из кафе было легко, а мне приходилось делать три шага на его один, да еще и жилет давил, мешая двигаться.

Когда мне показалось, что я уже у выхода, ноги вдруг налетели на что-то твердое и я с силой шлепнулась на пол под весом жилета.

Лев несколько раз перед кем-то извинился, вытаскивая меня за собой. Я сильно ударилась и не думала ни о чем, кроме боли в колене, пока мы не оказались в подвале.

– Блин, какой неудачный день!

– Да уж.

Голос подозрительно тихий, а еще, кажется, немного саркастичный.

– Я тебя чем-то обидела?

– Нет, не обидела. Совсем не обидела. Только вот теперь неделю из-за тебя мы будем привлекать столько ненужного внимания, сколько… А если бы не в тебя попали, а в Лизу? Она ничего плохого не сделала, а из-за тебя… Веди себя нормально, короче, а?

– Ты что? Ты не понимаешь. Они же этого и хотят, чтобы вы все меня гнобили! Они тогда победят!

– Я-то в тебя едой не кидал. И подножку не ставил. Наоборот. Лучше бы сказала спасибо! Я тебе не враг.

– А они враги?

– Тут разные люди есть. Есть и такие, которые очень любят это место и ненавидят нарушителей всей душой. И ты должна знать, что от таких, как они, охрана не защищает принципиально. Все для порядка. Все для мира.

– Но это не мир!

– Такие правила, Злата! Просто смирись.

Тот парень бы так не сказал. Он не смиряется. И для меня нашел бы правильные слова, а не такие обидные. Не хочу тут находиться. Хочу дружить с другими людьми.