Нет покоя голове в венце

Борис в несколько прыжков добрался до медведя, размахнулся и дал кулаком в ухо.

В драке часто побуждает тот, кто ударит первым. Война – суть большая драка. А когда у тебя сломаны обе ноги, одна рука отсохла, а вторая беспалая, вступать в боевые действия крайне неразумно. Возможно, сегодня Борис уболтал этого дурака-посла, но кто знает, насколько хватит этого выговоренного перемирия. Полынь – сосед злой и алчный, так что надо укреплять западную границу. И начать надо со Смолянской земли. Тамошние крепости – битые-перебитые, чихни – развалятся, просто чудо, что полыняне еще их не отвоевали.

Медведь зарычал, ошалело замотал головой и попятился. Борис ткнул его левым кулаком в волосатый живот, а потом хорошенько вдарил по морде правым.

Опасности идут не только от внешних врагов, но и от внутренних. Былые соратники сидят по тюрьмам под хорошим надзором. Об этой напасти можно на время забыть. Гораздо хуже, если народ взбаламутится, а этого только и жди, коли ослабишь удила. Какое же у нас самое слабое место? Где же первым может вспыхнуть?

Медведь неуклюже замахал лапами, злость вскипела в нем с новой силой. Борис отскочил назад. Медведь пошел на него. Ярость забурлила в нем. Свои последние силы он намеревался истратить, чтобы забрать с собой ненавистного врага.

У нас тут все как солома, брось лучину – вспыхнет. Наипервейшая потребность человека – утоление голода. От этого сразу множество проблем может происходить. Значит, нужно продумать сразу два направления: как накормить и как защитить тех, кто кормит. Как кормить, более-менее понятно: наладить наконец нормальное сообщение между разросшимися землями. Починить дороги, устроить новые, восстановить почтовые станции, снизить налоги для купцов, организовать для крестьян послабления: простить беглых, смягчить поборы, дать возможность уйти от злого хозяина. Только вот если не жать людей налогами, откуда брать деньги в казну? Борис для себя этот вопрос решал так: надо перестать воевать. Война – настоящая помойка для денег. Поэтому-то и надо все силы бросить на защиту, а не нападение. Хватит, повоевали уже.

Медведь заревел и опустился на четвереньки. Было видно, что силы стремительно покидают его. Он замедлился, но по-прежнему оставался грозным противником. Борис теперь держался от него на расстоянии, ближе к столам, что заставляло гостям изрядный дискомфорт. Все тело – оголенный нерв, дрожащая струна, натянутая тетива. Медведи – быстрые звери, одно неверное движение, и ты не жилец.

Посол, черт, затронул чувствительную тему: на востоке, в далеком Глухове, набухала грозовая туча. У тучи было имя: царевич Алексей. И пусть туча была еще маленькой – так, тучка – и не сотрясала землю своими громами, закрыть глаза на ее присутствие мог только слепой. Со временем она грозила превратиться в настоящую бурю. Борис знал, что прямо сейчас на него смотрят завистливые взгляды; кое-кто по-настоящему мечтает о том, чтобы медведь порешил вознесшегося временщика. Эти же самые взгляды рано или поздно обратятся к глуховскому сидельцу, если уже не обратились. И что прикажете с этим делать?

Медведь прыгнул на Бориса, и тот, не угадав движение зверя, оступился и вместе с ним повалился прямо на стол с угощениями. Гости с криками бросились врассыпную. Яства, тарелки и столовые приборы посыпались на Бориса. Что-то холодное шлепнулось на грудь, Борис схватил это и, не раздумывая, бросил в лицо медведю. Оказалось, рыба.

Бориса спас осетр.

Медведь отвлекся на рыбку, потянулся за ней носом. Этого мгновения оказалось достаточно, чтобы человек выскользнул из-под животного и отскочил прочь.

Страшное мгновение наступило в жизни Бориса. Все события, ее составлявшие, пронеслись вмиг перед глазами. Он оглянулся по сторонам, ища в лицах сочувствие. Вокруг – две эмоции: панический страх за жизнь и злая радость в предвкушении его, Борисовой, смерти. Первое он прочитал по темным окружностям раскрытых ртов, второе – по чертикам, пляшущим в глазах.

И Борис вдруг осознал: не с медведем он борется, но со своей безжалостной судьбой. Он высоко вознесся, потому что был ловчее, сметливее, хитрее и сильнее всех. Он думал, что высшие силы ему благоволят, в небесах он видел улыбку, которой его дарил неведомый доброжелатель – а, может, доброжелательница. Сейчас эта улыбка представилась ему оскаленной звериной пастью. Он увидел с поразительной ясностью, что всю свою жизнь шел по тонкому волоску над ямой с дикими животными. Всего шаг – и пропал. И не только он, но и вся его семья, сестра, жена и дети. Чудище наверху, его злая судьба, голодное и безучастное: либо сожрет его, либо удовлетворится тем зверьем, что скалится на него снизу. Зверье – тело. А голова – там, в Глухове.

Борис понял: только что он подписал Алексею смертный приговор.

Гости со всех сторон вопили, Прокл улюлюкал на троне, окруженный дрожащими охранниками, Ирина, сестра, потеряла самообладание и кричала однообразно: «Борис! Нет! Борис! Нет!»

Борис, перепачканный, взмокший, поднялся во весь свой великанский рост, заревел и со всей силы ударил медвежью голову ногой, обутой в подкованный железом сапог.

Медведь тихонько пискнул и завалился на бок. Разъяренный Борис бил его снова и снова, вкладывая в удары весь свой страх. С губ его слетали страшные проклятия. Кого он ругал? Себя или своего врага? На государева человека страшно было смотреть: лицо исказилось, в бороде блестит жуткий оскал. В ту минуту он сам походил на зверя. «Не я – они! Не я – они! Не я – он!» – летело между ругательствами непонятное.

После злополучного пира Бориса поджидало нечто еще более опасное – Марфа, его беременная жена.

Марфа, насупившись, сидела на стуле напротив входа. Такое начало не предвещало ничего хорошего. Борис, поморщившись от боли в раненом теле, нагнул голову, чтобы втиснуться в низкую дверь. Все двери в Гардарики были низкими, чтобы гость, входя, кланялся хозяевам. Дети, заслышав знакомые шаги, бросились к нему. Сын Федор, мальчишка десяти лет, любимец Воробья, в отца рослый, соломенноголовый, обнял его за талию. Борис запустил руку в его мягкие волосы и как следует растрепал. Государев человек почувствовал, как на душе потеплело, стоило оказаться дома. Несмотря на тяжелый день и предстоящее объяснение с женой, Борис не мог сдержать улыбку. Все-таки настоящая жизнь – она здесь, с семьей; вот только когда кружишься в этом чертовом омуте возле трона, так не кажется. Ксения, дочь, уже почти девушка, еще пара лет и можно всерьез думать о замужестве, тоже подбежала к отцу, но обнимать не стала, степенно взяла руку Бориса и поцеловала. Борис улыбнулся ей и кивнул. Он любил Ксению меньше сына, ничего не мог с собой поделать. Женская душа для него потемки. Как растить мальчика, он понимал: тот должен быть хитрым и самым зубастым, чтобы выжить. А как растить дочь? Женским премудростям Борис, понятное дело, был не обучен, и воспитание дочери полностью переложил на Марфу. Сына он воспринимал как яблоко, которое если свалится, то может и больно ударить по голове, дочь же – как листок, который подхватит и унесет ветер. Царица даст, подыщем ей хорошего мужа, она уйдет из семьи – к ее же счастью, подальше от опасностей, связанных с близостью к отцу и трону.

Марфа сурово посмотрела на детей и взглядом выпроводила их из комнаты. Федька и Ксюша боялись мать больше Бориса. Не без оснований: отец никогда не поднимал на них руку, а мать могла.

Взрослые остались наедине. Марфа сложила руки на большом животе.

Начала отдаленно:

– Ты сыт?

– Да, там же пир был. Я поел, хотя лучше бы и не ел. Прокл все время просит свинину, а она воняет жженной человечиной. Я этого в Волчьей слободе нанюхался на всю жизнь.

Жена помолчала, а потом перешла в наступление.

– Борис, скажи, – процедила жена, – ты дурак?

Борис усмехнулся и пожал плечами. Что тут ответишь?

– Ты опять дрался с этой зверюгой! Ко мне Светка прибежала, все рассказала.

– Светке твоей надо бы язык укоротить, – сказал Борис беззлобно.

– Ты сказал в прошлый раз, что больше этого не будет.

– На этот раз действительно хватит, – сказал Борис, усаживаясь на лавку рядом с женой.

Он нежно взял ее за руку и погладил. Не убрала руку. Хороший знак.

– Если Прокл в следующий раз заноет, я скажу ему, чтоб дрался сам. Хватит с меня. Медведик прыткий оказался. Но ничего, жить буду. Фрязин меня осмотрел, все в порядке.

Борис расстегнул рубаху, чтобы показать жене рану. Царапины от когтей и большой синяк не разозлили Марфу, а, наоборот, разжалобили. На глаза навернулись слезы. Она провела мягкими пальчиками по ушибленному месту.

– Какая же ты сволочь, Борис! – сказала она с теплотой в голосе. – А если бы тебя убило? Чтобы мы с детьми делали?

– Не убило же, – сказал Борис. – Меня ждет долгая жизнь. Ты же помнишь, мне ведун предсказал. Однажды меня что-то убьет, но точно не медвежья лапа.

– Не что-то, кто-то. И его зовут Прокл. Он тебя велит четвертовать забавы ради, а все остальные с радостью побегут исполнять. Ты им как в горле кость.

– Кто побежит? – поморщился Борис. – Никого не осталось. Я им показал: если что не так, хребет сломаю, как Вобле или Косому. Они все у меня в руках.

– И Шуйца тоже? Это же волк навроде Василия.

– Шуйца полезен. Он мне тоже не нравится, да, но если бы он хотел от меня избавиться, давно бы это сделал. Я смотрю за ним, он смотрит за мной, еще посмотрим, кто кого переглядит. Я-то глазастый. Да и больше всего на свете он ценит богатство, а со мной он разбогатеет, это точно. Я куплю его.

– Не стоит недооценивать человеческую жадность, – вздохнула Марфа.

– Не стоит недооценивать трусость, – в тон ей ответил Борис.

– Почему ты терпишь Прокла, никак не пойму. Не проще ли ссадить дурака с трона, и повенчать того, второго? И тем купить его расположение?

– О-о, – протянул Борис, – и с кем я о таких делах речь веду? Нет никого лучше дурака в венце. Крути им, как хочешь, и без всякого самодурства. И куда я сестру свою дену? А там, в Глухове, – Борис неопределенно ткнул пальцем, – разлюбезная Волчиха растит второго Волка нам на погибель. Эта дуреха ждет не дождется, когда Прокл преставится, чтобы со мной разобраться. Так что дай Царица нашему государю доброго здравия. Говорят, у них там в Глухове во дворе чучело с табличкой «Борис» на груди, и мальчишка это чучело лупит палкой каждый день что есть мочи. А то ты сама не знаешь.

– И почему тогда Волчок еще жив? Зная все это, ты позволяешь ему ходить по земле, расти и копить злобу? – Марфа сверкнула глазами. В такие мгновения она очень напоминала своего брата: будто жестокий палач Шкира вырядился в женскую одежду, чтоб поглумиться.

– Да я вот думаю… – тяжело начал Борис.

– А что тут думать? Голову – долой! И тому, и другому. Тут или они, или все мы. Ты о себе не думаешь, это я поняла. Тогда о нас подумай. Мы же уже говорили об этом.

Борис успел поостыть после тяжелого боя, и решение, которое он принял, казалось ему скоропалительным. А теперь, когда они всерьез заговорили об этом с женой, все это и вовсе выглядело глупостью.

– Это ты подумай, что говоришь, – сказал он с деланым раздражением. – Ты предлагаешь убить ребенка. Ребенка! Он вдвое младше Федьки. Стыдно о таком думать! И грешно, – Борис глазами указал на угол с изображениями Царицы, чтобы воззвать к Марфиной вере.

– Детство – короткая пора. Волчок очень скоро отрастит острые зубы. Заткни ему пасть, пока не поздно, – Марфа снова дотронулась до синяка на его груди. – А лучше убей обоих. Его и дурака-братца. И сам займи трон.

Борис от души рассмеялся.

– Хорош я буду! Я даже могу представить себе прозвище, каким меня наградят, прежде чем вздернут. Рабоцарь, король дураков и властитель мошенников. Я уже слышу крики на площади.

– У нордландцев получилось, почему не получится у тебя? У полынян выборный король. Выйди из тени. С Царицыной помощью, – Марфа положила руку на сердце, – станешь хорошим правителем. Ты и сейчас справляешься куда лучше, чем Волк и его родственнички до седьмого колена. Ты – тот, кто нужен всей стране. Умный, справедливый, миролюбивый государь. Это понимает любой умный человек.

Борис усмехнулся. Фантазии, конечно, но приятно такое слышать, особенно от жены.

– А я, – Марфа медленно поднялась со стула, приосанилась и уперла руки в бока, – стану царицей Гардарики.

Историки по-разному оценивают роль Марфы, жены Бориса Воробьева, в произошедших событиях. Долгое время преувеличенная общественная роль мужчины застила глаза даже самым образованным людям, и женщина в истории игнорировалась или воспринималась как некая декорация. Карамазинов однако пишет: «Борис, натура мечущаяся, неспокойная, сам никогда не искал царства, довольствуясь ролью регента, но его жена, исполненная гордыни, подтолкнула его к решительным действиям, потому что мечтала стать царицей Гардарики». Ср. Синицын: «Глуховское дело – одно из темных пятен истории. Виновен в том Борис или нет, разобраться не представляется возможным. Скорее всего, среди людей такого высокого положения всегда есть те, кто хочет им угодить. Их инициатива может завести очень далеко». Обратите внимание, о Марфе ни слова. То есть проще верить в каких-то таинственных карьеристов, чем предположить, что всему причиной обыкновенное желание женщины пожить богато.