Портрет в черепаховой раме. Книга 2. Подарок дамы
– Увы, Давид, пока порадовать нечем! – сказал Гаэтано. – Зато есть твой брат!
– Жан-Поль?
– И не один! А рядом с Шарлоттой.
– Корде?
– С нею. Тет-а-тет. Он возлежит в ванной, а она с занесённым кинжалом!
– Какая жуть! – тихо произнёс Гончаров.
– Публика в восторге! – успокоил Гаэтано. – Специально приходят их посмотреть.
Показались Сипягин и сопровождающие его бородатый мужчина в партикулярном платье и женщина, одетая на европейский вкус.
– Комната открыта? – осведомился Сипягин.
– Да, да! Прошу вас! – засуетился Гаэтано. – Милости прошу!
Когда дверь за посетителями затворилась, Гончаров негромко сказал:
– Колоритная компания!
– Хоть сейчас в Комеди Франсез! – согласился Будри.
Зацокали копыта, подъехал экипаж. Дверца приоткрылась, и показалась княгиня Голицына.
– Вот и я, господа! Добрый день!
Будри и Гончаров бросились к экипажу, помогая княгине сойти.
– И где же тут ваши восковые фигуры? – весело спросила Голицына.
– Милости прошу, сударыня! – воскликнул тотчас появившийся Гаэтано. – Фигуры ожидают вас!
Галантно распахнув входную дверь, итальянец пропустил посетителей и затем последовал вслед за ними.
Очень скоро дверь распахнулась снова, выпустив на улицу Сипягина и его спутников.
– Ну как Шарлотта? – спросил Сипягин. – Жих и готово!
– Нам к этому не привыкать! – хмуро ответил мужчина.
– Дело привычное! – согласилась женщина.
– И главное, в глаза не бросаетесь! Стало быть, за дело пора!
* * *А в Зимнем дворце в комнате для фрейлин Наталья Кирилловна Загряжская вела разговор с племянницей Натальей Загряжской.
– И чем же он тебя с глазу на глаз порадовал?
– Цветок подарил! – фрейлина кивнула на подоконник, на котором в изящной вазочке стояла роза.
– И это всё?
– Про портрет слова говорил.
– Про какой портрет?
– Маменькин, – фрейлина кивнула в сторону портрета. – Назвал её чудом. Сказал, что из её глаз струится счастье.
– Ну, а главное?
– Что главное, тётушка?
– О судьбе вашей ничего не говорил?
– Говорил.
– Что же ты молчишь?! И что же?
– Сказал, что это очень опасно, когда служба зависит от Амуров.
– А дальше что?
– Дальше – ничего. Оля Протасова вошла.
– Подслушивала! Стало быть, уже всё известно Марии Фёдоровне!
– Что известно?
– Весь двор судачит о розочках, которые вчера раздавал твой Алёша.
– Раздавал?
– Да, милая моя! Маше Нарышкиной, государыне и тебе.
– Как? – воскликнула Наталья и, закрыв лицо руками, зарыдала.
– Не плачь, Ташенька! Слезами делу не поможешь! Теперь я стану устраивать твою судьбу! Мы нос-то ему утрём!
– Кому?
– Этому штабс-ротмистру!
* * *В доме графини Екатерины Владимировны Апраксиной, кавалерственной дамы, старшей дочери княгини Голицыной, давали бал.
Хозяйка дома, тридцати семи лет от роду, была очень хороша собой, имела прекрасный профиль, большие глаза и стройную фигуру. Но черты её лица были довольно резкие, поэтому Екатерина Владимировна выглядела суровой, за что парижане времён Людовика XVI называли её разгневанной Венерой. Но сегодня вместе с мужем, военным губернатором города Смоленска графом Степаном Степановичем Апраксиным, она встречала гостей, поэтому изо всех сил старалась выглядеть повеселее.
Апраксины прибыли из Смоленска в Санкт-Петербург ненадолго, и одной из первых в их доме появилась княгиня Голицына.
– Катенька! Стёпа! – заговорила она, пока дочь чмокала её в щёку, а зять прикладывался к ручке. – Если б не это корсиканское чудовище, я бы сказала: Bonsoir! Je suis contente de vous voir! Vous avez tous bien?
– Спасибо, маменька, всё хорошо! – ответила графиня.
– Мы тоже очень и очень рады вас видеть! – добавил граф.
– Детки как?
– Хорошо, маменька!
– Пойду навещу! Соскучилась!
И княгиня отправилась разыскивать внуков.
А в большом просторном зале уже рассаживались по местам музыканты. Гости собирались группками и тихо переговаривались.
– Да, всё забываю спросить, – обратился Гончаров к Руничу. – Чем та история с князем завершилась?
– Какая история?
– С князем Волконским.
– А! – усмехнулся Рунич. – Как Павел в Сибирь его сослал?.. Поехал он с семьёю проститься. Мать сразу в обморок упала. А князь заспешил обратно во дворец. По пути встретил нескольких посланцев, требовавших как можно скорее явиться к императору… Павел уже лежал в постели, когда вошёл Волконский. «Что я наделал! – воскликнул государь. – Прости меня, Христа ради!». Он приподнялся с постели и поклонился.
– А что же князь?
– Князь попросил: «Позвольте, Ваше Величество, мне на минуту к своим вернуться? Там у меня мать без памяти». «Что я наделал! – повторил Павел, вновь поклонился и сказал. – Передай этот поклон от меня своей матери! И попроси её, чтобы она меня простила!».
Со стороны парадной лестницы донеслись громкие возгласы – встречали Дмитрия Васильчикова, полковника кавалергардского полка.
– Дмитрий Василич, милости просим! – с торжественной радостью произнёс граф Апраксин.
– И вальс вас уже поджидает! – с лукавостью добавила графиня и громко крикнула. – Маэстро!
Оркестр заиграл вальс.
– Что за интрига с вальсом? – удивился Гончаров.
– Забавная была история! – улыбнулся Рунич. – Император Павел, вальсируя с Лопухиной, споткнулся и упал. И тотчас был издан приказ, запрещавший впредь кому бы то ни было вальсировать на балах.
– А Васильчиков тут причём?
– Притом, – начал отвечать Рунич, – что стал ухаживать за Лопухиной…
– … не боясь навлечь гнев императора! – закончила фразу внезапно появившаяся Голицына. – Добрый вечер, господа!
– Добрый вечер, Наталья Петровна! – в один голос произнесли молодые люди и раскланялись.
– Так вот о Мите Васильчикове! – продолжала княгиня. – Как-то на балу Лопухина призналась ему, что ей очень хочется повальсировать.
– Она не знала о приказе императора? – спросил Гончаров.
– Знала или не знала, не в этом суть! – ответила Голицына. – Желание дамы – закон для кавалера! И наш Митя смело подошёл к оркестру и объявил якобы от имени государя, что велено играть вальс.
– И оркестр заиграл?
– Да, – с улыбкой произнесла княгиня. – И наш Васильчиков вместе с Лопухиной стал вальсировать. Но тут появился Павел.
– Случился скандал? – предположил Гончаров. – Кавалера в Сибирь сослали?
– Нет. Император нашёл, что пара отлично вальсирует, и похвалил их. С тех пор о запрещении вальса и помина не было! – закончила Голицына свой рассказ и добавила, глянув на Гончарова. – Сей танец мне тоже по душе!
– Желание дамы – закон для кавалера! – негромко произнёс молодой человек.
И закружился с княгиней в вальсе.
* * *А в театре на Невском проспекте закончилось представление. Публика направилась к поджидавшим её экипажам.
За углом театрального здания в густой тени Сипягин тихо сказал:
– Ну, с Богом!
Стоявшая рядом с ним дама с вуалью на шляпе и мужчина в чёрном цилиндре, надвинутом на самые глаза, смешались с толпой.
Из театра вышли штабс-ротмистр Алексей Охотников и поручик Егор Краснов.
– Пожалуй, ещё успеем к Апраксиным! – сказал штабс-ротмистр.
– В самый раз! – согласился поручик.
– Последний холостяцкий бал? – с улыбкой осведомился Охотников.
– Как бы княгиня его не испортила! Вдруг заявится?
– Entschuldigen Sie mir bitte! – раздался вдруг голос, и перед кавалергардами появился мужчина в цилиндре, надвинутом на самые глаза, говоривший с сильным акцентом. – Простите меня, господа! Я совершенно случайно слышать. Вы говорить: бал, Апраксин. Я тоже должен туда ехать. Но я совсем не знать дорога.
– Это совсем рядом! – любезно обнадёжил незнакомца Краснов.
– Рукой подать! – добавил Охотников.
Сзади к кавалергардам приблизилась дама с вуалью на шляпе.
– Ich heisse baron Franz Berger! – представился мужчина и поклонился.
– Алексей Охотников!
– Егор Краснов!
– Охотников? – радостно переспросил мужчина. – Я не ошибайт?
– Нет, нет! – ответил штабс-ротмистр. – Охотников.
– Какая удача! – воскликнул мужчина.
В руке женщины, стоявшей за спинами кавалергардов, блеснул кинжал, и Охотников стал медленно оседать на тротуар.
– Алексей, ты что? – удивлённо спросил Краснов, подхватывая друга. – Боже, что это?
Краснов отвёл руку в сторону – с неё капала кровь.
– Я знаю… это награда… за наслаждения, – с трудом проговорил Охотников. – Скорее домой!.. Может… я ещё… выживу…
* * *А в доме Апраксиных бал продолжался. Гостей заметно прибавилось. Среди них была и Наталья Кирилловна Загряжская с племянницей фрейлиной Натальей Загряжской.
– Значит, он императору нравился, раз он его в графы пожаловал? – спросила фрейлина.
– Нравился, да так, что Павел решил женить новоиспечённого графа Кочубея!
– На ком?
– На своей фрейлине Лопухиной. Вызвал Кочубея к себе и объявил ему своё высочайшее решение. Но граф тоже был молодец не промах! Не моргнув глазом, он объявил Павлу, что уже помолвлен и явился-де за государевым благословением. Император пришёл в ярость неописуемую! Но благословление дал.
– Но вы-то ничего об этом не знали?
– А что делать-то? Попавший в опалу граф покинул покои императора, пулей полетел к нам и упал в ноги: не погубите, дескать! И попросил руки Машеньки.
– А она что?
– Машенька, как оказалось, давно была к Кочубею сердцем расположена. В ноябре свадьбу сыграли. И тайком укатили в Дрезден. От гнева государева прятаться.
– Ой, смотрите, тётушка! – зашептала вдруг Наталья.
– Что?
– Княгиня-то как вальсирует!
– Батюшки мои! – разглядев Голицыну среди танцующих, тихо произнесла Загряжская. – Да с молодцем каким! Вот что такое княгиня Голицына! Захочет тряхнуть стариной, так гром – на всю Ивановскую!
* * *Краснов и Лука Зыбин, слуга Охотникова, внесли штабс-ротмистра в комнату и осторожно уложили на кровать.
– Врача надо срочно, Лука! – произнёс Краснов.
– Никифор! – позвал Зыбин.
Из кухни вышел рослый парень и остановился в дверях.
– Лети за лекарем!
– Конрада… надо позвать! – еле слышно произнёс Охотников.
– Что, что? – не расслышал Краснов и склонился к Алексею.
– Конрада Стофрегена… Лейб-медика… Её Величества…
– Понял! – кивнул Краснов и повернулся к Луке. – Придётся тебе, Лука. Лети в Зимний. Спросишь Стофрегена. Собирайся, я записку напишу! Никифор, перо, чернил и бумагу!
Зыбин бросился собираться, Никифор принёс письменный прибор, Краснов сел к столу писать записку.
* * *А в доме Апраксиных закончился очередной танец. Кавалеры принялись разводить дам по местам.
– Пойду, поздравлю княгиню с возродившейся молодостью! – пряча улыбку, произнесла Загряжская. – А ты, Наталья, не скучай! Вон, кажется, Оля Протасова!
И Наталья Кирилловна направилась к Голицыной. А фрейлина Наталья Загряжская бросила взгляд в сторону кавалера княгини. Издали хорошо было видно, как Наталья Кирилловна подошла к Наталье Петровне, что-то весело ей сказала, как Голицына рассмеялась и представила Загряжской своего кавалера. Женщины о чём-то оживлённо заговорили, а Гончаров, заметив фрейлину, направился к ней.
– Добрый вечер, мадемуазель!
– Добрый вечер, мсье!
– Я даже не знаю, как вас зовут.
– Наташа. Наташа Загряжская.
– А меня Николай. Николай Гончаров.
– Вот и познакомились!
– Спасибо его величеству!
– Кому?
– Его величеству Случаю! Ведь это же он толкнул меня дверью!
– В самом деле! – улыбнулась фрейлина. – И как поживает ваш ушиб?
Гончаров приподнял прядь волос со лба:
– И следа не найдёте!
Оба весело рассмеялись.
Вновь заиграла музыка.
– Николай! – раздался за спиной Гончарова голос княгини. – Вы что, не слышите?
– Что, простите? – встрепенулся молодой человек, поворачивая голову.
Перед ним стояли Голицына и Загряжская.
– Вы разве не слышите? – повторила княгиня. – Музыка! Танец!
– Да, да! – ответил Гончаров и повернулся к фрейлине. – Разрешите?
Наталья кивнула, и Николай повёл её в середину зала.
– Ах, вот оно как! – тихо ахнула княгиня.
– Такая нынче молодёжь пошла! – притворно вздохнула Загряжская. – На ходу подмётки срезает!
* * *Лейб-медик Конрад Стофреген заканчивал перевязку Охотникова. Алексей застонал.
– Verzeihen Sie! Извините! – еле слышно произнёс доктор, продолжая бинтовать рану. – Ich wollte Ihnen nicht weh tun. Я не хотел сделать вам больно… Alles! Всё!
Строфреген взял руку Охотникова, пощупал пульс. Затем выпрямился и внимательно посмотрел в лицо кавалергарда. Тот находился в забытьи.
Лекарь перешёл в соседнюю комнату, где его с тревогой поджидали Краснов, Лука Зыбин и Никифор. Стофреген подошёл к тазику, чтобы обмыть руки. Никифор стал поливать из кувшина.
Все молчали.
Доктор вытер руки насухо, опустил закатанные рукава и сел к столу, чтобы написать заключение. И только тогда спросил:
– Значит, говорите, кто-то из толпы?
– Стояли, разговаривали! – начал вновь пересказывать подробности Краснов. – Вдруг сзади кто-то подкрался… Мы и не заметили, кто… И пырнул!
– Kaum möglich! – негромко произнёс Стофреген.
– Что? – переспросил Краснов.
– Маловероятно…
– Всё же на моих глазах!.. Многие видели…
– Ich zweifle!.. Я сомневаюсь…
– Почему?
– Весьма похоже на дуэль…
– Вот истинный крест! – размашисто перекрестился Краснов. – Да у него и недругов нет. Одни друзья закадычные! С кем к барьеру-то выходить?
– Я всё же напишу – воспаление. Чтобы не было лишних разговоров. И ненужных подозрений…
– Это опасно, доктор? – спросил Зыбин.
– Es ist schwer zu sagen… Трудно сказать. Будем посмотреть… Если через три неделя рана затянется, будет жить.
– На всё воля божья! – вздохнул Зыбин.
– Да! – согласился лекарь. – Gott weiss! Бог знает!
– Но вы нам тоже помогите!
– Конечно… Ich werde mein Moglichkeit tun. Постараюсь сделать всё возможное! Wenn es in meiner Macht steht. Если это в моих силах… Если не возражаете, я проведу эту ночь здесь.
* * *Поздно ночью в покоях вдовствующей императрицы горел свет. Мария Фёдоровна беседовала с сыном Константином.
– Mein Gott! Какой ужас!.. Как всё это произошло?
– Под покровом ночи, meine Mutter! – ответил Константин. – Обстоятельства пока неизвестны.
– Надо всё тщательно расследовать!
– Уже распорядился! Пока известно лишь, что поздним вечером доставлен к себе на квартиру истекающий кровью кавалергард. Рана колотая. Похоже на сабельный удар.
– Это что же дуэль?
– Пока неизвестно.
– А может быть, месть? – предположила императрица.
Константин пожал плечами.
– Известно много случаев, – продолжала Мария Фёдоровна, – когда таким образом мстили за поруганную честь, за нанесённую обиду. Нанимали какого-нибудь отчаянного повесу, сорвиголову. Сулили большое вознаграждение. И вкладывали в его руку оружие.
– Вы где-то читали об этом, maman? – Константин бросил взгляд на книжные полки.
– Да, где-то совсем недавно.
– Чего только не напишут! – воскликнул Великий Князь. – И что же было дальше?
– Наёмному убийце не удалось совершить задуманное. Он только ранил жертву.
– Как похоже на реальную жизнь! И что же?
– Там долгая история! Роман очень велик! Наёмный злодей и тот, кто его нанимал, переругались из‐за размера вознаграждения. Убийства-то не получилось!
– И что?
– Злодей вновь пустил в ход кинжал. Заказчик схватился за пистолет. В конце концов, оба отправились к праотцам.
– И все концы, стало быть, в воду?
– Вот именно.
– Какая поучительная история! – с улыбкой произнёс Константин. – Жаль, что мне не хватает времени книжки читать! Schade!
– Очень жаль, мой дорогой! Sehr schade!
* * *Ночную тишину в квартире Охотникова нарушал лишь размеренный стук стенных часов. Луна заглядывала в окно, освещая чью-то грузную фигуру, спавшую в кресле.
Часы пробили три раза.
– Drei Uhr! – тихо проговорил спавший в кресле, открыл глаза, обвёл взглядом полутёмную комнату и уставился на пустую кровать. – O, mein Gott!
Мужчина вскочил на ноги, достал из кармана брюк спички, зажёг стоявшую на столе свечу и оглядел комнату. В ней никого не было. Конрад Стофреген – а это был именно он – вновь посмотрел на часы.
– Три часа! Hol’s der Teufel! Wo ist er?
И доктор отправился в соседнюю комнату.
Охотников лежал на диване и был явно без чувств.
– Was ist los? – пробормотал Конрад.
Он подошёл к лежащему, потрогал лоб, пощупал пульс. Охотников застонал и открыл глаза.
– Wie fűhlen Sie sich? Was fehlt Ihnen?
– Плохо мне, Конрад. Бок болит… Ist das gefährlich? Muss ich in Bett bleiben?
– Да, да. Надо лежать. Опасно ли это, покажет время.
– Это расплата, я знаю… За наслаждения! – произнёс Охотников и вновь застонал.
– А почему вы здесь? Вам нельзя ходить! Зачем вы покинули постель?
– Письмо! – еле слышно ответил Алексей.
– Что? – не понял Стофреген.
– Der Brief… Я написал письмо… Там… На столе.
Лекарь взял со стола конверт.
– Это?
– Да… Передайте, Конрад, Её Величеству!
– Хорошо.
– Её Величеству! – повторил Охотников и через паузу добавил. – Там ещё записка… Фрейлине Наталье.
– Наталье? Кто это?
– Наталья Загряжская… Передайте, Конрад!
– Хорошо, хорошо! Вам нужно спать, Алексей!
Охотников покорно закрыл глаза и забылся.
* * *В своём кабинете Великий Князь Константин распекал генерала Уварова.
– Вы же прекрасно знаете, господин Уваров, что в мире происходит! С Турцией всё время воюем!
– Точно так, Ваше Высочество!
– В Европе неспокойно. Этот узурпатор, того и глядишь, двинет свои полки…
– Ляжем костьми, Ваше Высочество! Если надо, за родину постоим!
– Вот и я о том же – если надо! А наши славные гвардейцы без всякой надобности – когда совсем НЕ НАДО! – устраивают кровавые поединки. И где? На улицах города! Посреди мирно гуляющей публики!
– Поединки? Да ещё кровавые? – удивлённо встрепенулся Уваров. – Виноват, не слыхал, Ваше Величество!
– Вот тебе раз! А ваш штабс-ротмистр?
– Охотников? У него воспаление. Есть рапорт лекаря.
– Фёдор Петрович! – укоризненно произнёс Великий Князь. – Вам ли с вашими заслугами, боевыми наградами и с таким солидным опытом жизни верить лукавым эскулапам?
– Рапорт лейб-медик Стофреген подписал! Как же не верить, Ваше Высочество?
– Доверяй, но проверяй, Уваров! У них весь род буйный!
– У кого? – не понял генерал.
– У Охотников этих. Дуэлянт на дуэлянте сидит и дуэлянтом погоняет! Вспомните братца его, конногвардейца!
– Петра Охотникова?
– Его самого! Где жизнь окончил? На дуэли! В двадцать шесть лет!
– Пять лет уж как нет! – вздохнул Уваров и перекрестился.
– Теперь вот младший брат на ту же стезю ступил!
– Я распоряжусь, чтоб проверили.
Константин покачал головой:
– Лично, лично, Фёдор Петрович! Освидетельствуйте и доложите!
* * *Лейб-медик Его Величества Джон-Самуэль Роджерсон, достав из шкафа увесистый фолиант Британского медицинского справочника, начал искать нужное ему место, когда дверь отворилась, и в комнату вошла Амелия Баденская.
– Роджерсон! – позвала она.
Доктор оторвался от книги:
– Я к вашим услугам, принцесса!
– Мне нужен совет.
– Садитесь, прошу вас!
Амелия села.
– Вы, надеюсь, слышали об этом ужасном происшествии?
– Ранение кавалергарда?
– Да.
– Конрад мне рассказывал. Случай серьёзный. И весьма.
– Раненый написал письмо. Моей сестре. И я не знаю, надо ли передавать его. И вообще сообщать императрице о случившемся.
– Ни в коем случае! Последствия могут быть самые печальные!
– Советуете подождать?
– Настоятельно рекомендую! Вот разрешится от бремени, окрепнет, а там, глядишь, и раненый встанет на ноги.
* * *– Нет, он не встанет, не встанет! Он сам об этом пишет! – горестно вздохнув, проговорила фрейлина Наталья Загряжская и, закрыв лицо руками, зарыдала.
– Об этом судить не нам и не ему! – уверенным тоном заявила её тётушка Наталья Кирилловна Загряжская. – Я поговорю с Конрадом! А тебе, моя милая, вредно впадать в печаль! Прекрати сейчас же!
Наталья отняла руки от лица и вытерла слёзы.
– Ты не только о себе должна теперь думать! – напомнила тётушка.
– Но ведь он же…! – Наталья развернула зажатую в кулаке записку. – Прощения просит… И прощается!.. Навсегда…
– На всё воля божья! – смиренно произнесла Наталья Кирилловна и перекрестилась. – Все под ним ходим. И пути Господни неисповедимы.
– А как же я? – и молодая Наталья вновь приготовилась заплакать.
– Девочка моя, я же просила! – строго сказала старая Наталья.
Фрейлина попыталась улыбнуться и вытерла слёзы.
– Вы правы, тётушка! Никак не привыкну!.. Но мы-то как же? – спросила она и положила руки на живот.
– Были бы живы-здоровы! Это от небес зависит. А всё остальное – в наших руках! Женихов, моя милая, в Санкт-Петербурге – пруд пруди! И не у каждого за свадебным столом император с императрицей восседать будут!
– А у меня будут?
– Это уж моя забота, милая моя!
* * *Прошло две с половиной недели. Рана у Охотникова всё не затягивалась. Посещавший раненого Стофреген смотрел на неё со всё большей тревогой.
27 октября штабс-ротмистр написал прошение об увольнение его в отставку по причине имеющейся в нём грудной болезни.
На следующий день в его квартире появился Уваров.
– Так! – загрохотал в прихожей рокочущий голос генерала. – Предъявите мне моего болезного штабс-ротмистра!
Генерал быстро пересёк все комнаты и подошёл к постели Охотникова.
– Бонжур, мой дорогой! Са ва бьен? Короче, как себя чувствуешь?
– Здравствуйте, Фёдор Петрович, – тихо ответил раненый. – Так же… Как и в прошлый раз.
– И никаких улучшений?
– Увы. Скорее, наоборот. Да вы садитесь, Фёдор Петрович!
– А эти чёртовы эскулапы что говорят? – спросил генерал, усаживаясь в кресло. – Лекарства, какие надо, дают?
– Дают. Но они…
– Что?
– Как мёртвому припарки.
– Так! – важно изрёк Уваров. – Стало быть, оборону держишь?
– Держу.
– Великий Князь о тебе всё время справляется. Велел передать самые…
– Спасибо. В полку что?
– Маршируем. Строй учимся держать ровнее. Уставы вдалбливаем.
– К войне готовитесь?
– Не приведи Бог, конечно! Но если Его Величество бросит клич, костьми ляжем! Все, как один!
– Краснова что-то давно не вижу. Раньше каждый день навещал.
– Срочно отправлен в армейский дивизион!
– Вот змея!
– Кто? – с удивлением спросил генерал.
– Старушка одна. Мстительная.
– Старушки бывают те ещё! – согласился Уваров. – А наш Егор Краснов послан с секретнейшим посланием императора, содержание коего разглашать не имею права. Тем более, оно мне и неизвестно.
Уваров встал.
– Что ж, поправляйся, Алексей! Какие просьбы есть?
– Чтоб прошение моё удовлетворили.
– Рассмотрим, не беспокойся! А что Его Высочеству передать?
– Уверения в моём нижайшем почтении.
Уваров сверху вниз посмотрел на лежащего и изрёк:
– Да уж, ниже некуда!
* * *Княгиня Голицына, прогуливаясь по гостиной, диктовала письмо. За столом сидел секретарь и старательно всё записывал.
– Самая главная наша новость – императрица родила дочь. Великую Княжну нарекли Елизаветой. Случилось сие событие третьего ноября.
– Третьего ноября, – повторил секретарь, записывая.
– Мария Фёдоровна, конечно же, недовольна. У неё вновь подозрения по поводу непонятного происхождения внучки.
– А что же тут непонятного? – удивился секретарь.
– Это, – княгиня бросила на секретаря строгий взгляд, – не нашего ума дело!
– Ясно, – тихо произнёс секретарь и обмакнул перо в чернильницу.
– Это не нашего ума дело! – повторила Голицына. – Тем более, и император к сетованиям матери не прислушивается, оставляя все её наветы без внимания. Жену навещает часто и о малютке заботу проявляет трогательную.
– Трогательную, – повторил секретарь.
– Написал?
– Да.
– Дальше! Кавалергард Охотников, о котором я тебе уже писала, всё ещё находится в постели, рана его не заживает. Как говорят, 14 ноября он получил уведомление о полной отставке.
В гостиную неслышно вошёл Панкратий и объявил:
– Кавалерственная дама Загряжская Наталья Кирилловна!
– Вот как? – удивилась Голицына. – Проси!
– А письмо? – спросил секретарь.
– Потом допишем! Ступай!
Секретарь удалился.
В гостиную вплыла Загряжская. Дамы галантно раскланялись.