100 великих крылатых выражений
Другой девять лет подчинял своей власти громадную Персидскую державу, западная часть которой охватывала Малую Азию, современные Сирию, Ливан, Израиль и Египет, а восточная граница пролегала по территории Пакистана. В этой войне он не считался ни с какими жертвами. Поля сражений, прославленные победителями, были усеяны смрадными трупами побежденных.
В трех грандиозных битвах – при Гранике (334), Иссе (333) и Гавгамелах (331) – и множестве мелких сражений были наголову разбиты войска персидского царя и многочисленные неприятельские отряды, пытавшиеся оказать сопротивление. Все эти военные операции закрепили за Александром Македонским репутацию «гениального тактика», «непобедимого полководца», готового проявить чудеса храбрости.
В действительности своими успехами на Востоке македонская армия была обязана особому построению войск – фаланге. Выстроившись один за другим в 8 или даже 16 рядов и выставив перед собой пятиметровые копья (сариссы), солдаты создавали живую, «колючую» стену, к которой было не подступиться. Эта стена убивала всех, кто приближался к ней. Мощное, тяжелое вооружение – мечи, щиты – и доспехи не мешали фаланге быть удивительно подвижной. Солдаты могли с неумолимостью боевой машины продвигаться вперед, перемалывая все на своем пути. «Закрытая щитами, охраняемая с флангов конными подразделениями фаланга была движущейся крепостью», – писал И. Ш. Шифман.
В традиционной историографии подчеркивалось, что Александр Македонский освободил Азию от персидского порабощения. На самом деле ее народы под властью персов пользовались очень широкими свободами. Греческие колонии в Малой Азии и вовсе процветали, избавленные от братоубийственных войн, на которые давно обрекли себя их соплеменники в государствах материковой Греции.
Персидские правители воспринимали власть как серьезную обязанность. С их точки зрения, писал Ф. Шахермайр, «существование империи должно быть нравственно оправдано творимым добром». В соответствии со своей религией, «в которой особенно сильно проявлялось этическое начало, они стремились нести миру благоденствие и процветание».
Вскоре и Александр Македонский по достоинству оценил административную систему, созданную персами. Он сохранил ее и даже стал назначать на должности сатрапов (наместников провинций) дельных персидских чиновников.
В январе 330 г. до н. э. пала духовная столица Персии – город Персеполь, где горел вечный огонь зороастрийского культа. Для Александра этот город был «самым ненавистным местом на свете».
Несколько месяцев спустя он распорядился отпраздновать победу над персами в Персеполе. Под золотыми сводами дворца собралось множество людей. Вино лилось рекой. Но в разгар праздника Александр, в котором вновь пробудилась ненависть к персам, принялся поджигать зал, где шел пир. Вот как описывает эту отвратительную сцену Плутарх:
«Побуждаемый упорными настояниями друзей, Александр вскочил с места и с венком на голове и с факелом в руке пошел впереди всех. Последовавшие за ним шумной толпой окружили царский дворец, сюда же с великой радостью сбежались, неся в руках факелы, и другие македоняне» («Александр», 38).
А сколько еще испытаний уготовила судьба тем, кто последовал за Александром III! Легко было царю взгрустнуть о том, что он еще не завоевал весь мир. Эту грусть вряд ли мог искренне разделить с ним хоть кто-нибудь из его сподвижников.
Чем дальше в глубь Востока продвигалась армия Александра Великого, тем мрачнее и недовольнее становились солдаты и офицеры. Рано или поздно любой из них задумывался о том, доколе будут длиться их блуждания по диковинным странам.
И вот усталые воины бредут по Согдиане, лежавшей на территории современной Средней Азии, отбиваясь то от ее жителей, то от скифов, внезапно налетающих из пустыни. Когда же после двух лет войны с согдийцами и скифами македонская армия одержала очередную победу (здесь невозможно сказать «дежурную победу»), Александр вновь повел свое войско в неведомую страну, где солдаты то сражались с горными племенами, то штурмовали неприступную крепость, с трех сторон окруженную Индом.
Но и это еще не все. И вот уже солдаты, падая от усталости, бредут под тропическим ливнем по непроходимым индийским лесам, кишащим змеями, и знают лишь, что дороге не будет конца.
Похоже, только Океан мог остановить этого царя, спешившего с упорством автомата достичь края света. «Океан», по Аристотелю, учителю Александра (он три года занимался с юным царевичем в Пелле), ограждал обжитую землю с востока. Там должен был завершиться путь покорителя мира.
Чтобы достичь «Океана», Александр в 327 г. и предпринял поход в Индию. Это была жестокая завоевательная война, война на уничтожение. По приказу Александра стирались с лица земли целые города.
Но силы природы оказались страшнее власти царя. Начался сезон дождей. Шахермайр так описал знакомство греков с этим климатическим феноменом: «Земля была покрыта водой, дороги – грязью; все, к чему прикасались воины, было скользким, заплесневелым. Продовольствие портилось, оружие ржавело, люди страдали: ноги становились тяжелыми, как свинец. Когда-то могущественная армия превратилась в грязную, измученную толпу, одетую в индийское тряпье. У воинов оставались только усталость и отчаяние».
Наконец, армия взбунтовалась. Среди 120 тысяч солдат не нашлось, кажется, ни одного, пожелавшего продолжать тяжкий путь среди бескрайних болот, образовавшихся после ливней, длившихся уже несколько недель. Царь напрягал всю свою волю, все красноречие, чтобы призвать солдат к покорности. Они хотели лишь одного: вернуться домой. Им казалось, что, если они повернут назад, то, миновав все давно покоренные страны, вскоре окажутся дома, в своей унылой и полудикой, гористой Македонии. Вся экзотика Азии давно уже не привлекала их.
Из всего войска лишь царь все еще мечтал дойти до границ этого мира. Но и он, оставшись в одиночестве, отказался от давно задуманного плана и повернул назад. Мы же, приложив к географической карте линейку, бесстрастно скажем, что македонское войско отделяли от дома 4300 километров по прямой линии. Пройти до конца этот путь доведется немногим. Завоевание целого мира было тогда непосильным подвигом для людей.
«Оборвавшемуся походу надо было придумать какое-нибудь достойное завершение», – писал Шахермайр. Подобно тому как Геракл, дойдя до западной оконечности ойкумены, воздвиг там 12 столбов, так и Александр приказал на восточной оконечности воздвигнуть 12 больших алтарей. По его замыслу, они должны были напоминать потомкам о совершенных им подвигах. Они, эти алтари, затеряны в непролазной индийской глуши…
В тот год Александру Великому исполнился 31 год. Он почти дошел до пределов известного грекам мира. Он залил этот мир реками крови. Словно ураган, он пронесся над многими странами, смёл и уничтожил мирно налаженную жизнь множества людей. Он покорял страну за страной, обращал в пепелища целые города, сокрушил громадное Персидское царство. Что ему было делать теперь, когда война закончилась и наступил долгожданный мир? Он, похоже, не знал. Он мечтал о мирах, которые мог бы завоевать, и не понимал, что делать с добычей, упавшей к его ногам.
Ему оставалось готовиться к покорению последних окраин ойкумены. Он мог бы направить войска в Аравию, Ливию, Карфаген, на Сицилию, в греческие колонии в Великой Греции (Южная Италия), в Галлию (Франция). Он велел построить в Египте тысячу кораблей, чтобы наладить оживленное сообщение с Иберией (Испанией).
Его мысль была занята, прежде всего, подготовкой новых походов, а не обустройством доставшихся ему земель. Став владетелем полумира, он откровенно скучал и ленился, все больше предаваясь беспробудному пьянству.
…Возвращение из Индии оказалось кошмаром. Неудачи теперь преследовали «гениального полководца», обильно собирая смертную жатву с его солдат, колосившихся копьями на бескрайних азиатских просторах.
Обуянный дерзкою страстью «всегда совершать лишь неслыханное и невероятное» (Птолемей), он повел солдат через Гедросийскую пустыню, которую якобы не сумели пересечь восточные властелины – Семирамида и Кир.
Путь через пустыню стал дорогой смерти. Множество воинов бесславно погибли на этом пути. Когда остатки армии все же спаслись, солдаты отметили это событие, как величайший триумф – нескончаемым пиром. Царь в последний раз потешил свое непомерное «эго», разыгрывая во время пира роль Диониса, бога вина и страданий.
Дальнейший путь совершался в каком-то алкогольном угаре. Войско сопровождали танцовщицы, факиры, гетеры, помогая солдатам, озверевшим от диких походов, устраивать вакханалии.
Тем временем дела в Персидском царстве, доставшемся победителю, шли хуже некуда. Все беды плохого администрирования, все то зло, с которым боролись Дарий III и его предшественники, – коррупция, бюрократия, инфляция – одолевали разоренную страну. Лихорадочно возвращаясь к делам, Александр наказывал и смещал сатрапов, карал за злоупотребления македонских и греческих офицеров, которых сам же и назначал управляющими, но жесткие меры лечения застарелых недугов не помогали. На место тех, с кем царь только что расправился, обычно приходили такие же жадные до денег, охочие до власти люди.
Весной 324 г. до н. э. Александр Македонский, все еще молодой и ребячливый царь и бог, устроил подобие олимпиады – всеобщее состязание в пьянстве. Тысячи солдат ринулись в эту борьбу до последнего глотка. Грандиозная попойка не обошлась без жертв: 41 человек погиб, захлебнувшись не в водах Нила или Инда, а в море вина или же замерзнув холодной ночью рядом с товарищами, мучимыми горячкой пьянства. Победителем стал некий Промах, сумевший выпить примерно 13 литров вина. Через три дня он умер.
Среди этого разгула страстей угас и самый близкий к Александру человек – его любимый полководец, его верный друг, женоподобный красавец Гефестион. Мучимый приступами лихорадки, он – вопреки указанию врача – выпил большой кувшин вина и к вечеру умер.
Без него царь Александр стал во всем завоеванном им мире абсолютно одинок. Весь день напролет он дежурил над бездыханным телом. Коротко остриг волосы, ничего не ел. Скорбь переросла в бешенство. Он утолил ее в дикой «охоте на людей» (Плутарх) – напал на горное племя коссеев и перебил всех способных носить оружие. Позднее Александр назвал это «заупокойною жертвой в честь Гефестиона».
В январе 323 г. до н. э. Александр вновь вступил в Вавилон. Он был в самом мрачном настроении. Любая примета сулила ему несчастье. Каждая пролетевшая мимо птица предвещала смерть, всякое мимолетное облачко – тоже. Он устал ждать худшего. Ему было ясно, что выхода из этого города для него нет.
Так и случилось. Александр, «великий пропойца» (Эфипп), умер 10 июня 323 г. до н. э. Почти неделю его тело лежало во дворце, не источая дурного запаха, почтительно писали благонамеренные хронисты. Возможно, «нетленным» царя сделало беспробудное пьянство. Его труп был буквально проспиртован. Это замедлило тление.
Империя же, сколоченная Александром в его беспрестанных походах, не замедлила распасться. Его сподвижники повели между собой нескончаемые войны, разрывая страну на части, как псы – тушу громадного зверя.
Стремясь оставить добрую память о себе, Александр основал около 70 городов. Почти все они давно исчезли, а немногие уцелевшие – вроде египетской Александрии – уже много веков не принадлежат грекам.
Итог строительства «мировой империи», которое превратилось в «мировой пожар, поглотивший все Персидское царство, часть Индии и Балкан», точно подвел историк: «То, что Александр надеялся создать взамен уничтоженного, создано не было» (Шахермайр).
Ганнибал у ворот!
211 г. до н. э.
Финикийцы, народ торговцев и мореходов, издавна населяли побережье Сирии и Ливана. В VIII или IX в. до н. э., во время одной из своих экспедиций, они основали на тунисском побережье город Карфаген. На протяжении нескольких веков он развивался так же стремительно, как Рим, подчиняя себе вначале окрестные, а потом и отдаленные земли. Оба города, Карфаген и Рим, вели агрессивную внешнюю политику. Оба города должны были когда-нибудь столкнуться.
Первую Пуническую войну (264–241 гг. до н. э.) Карфаген проиграл римлянам. Прошло два десятилетия, и началась вторая Пуническая война (218–201 гг. до н. э.). Ее самовольно затеяли карфагенские войска, расквартированные в Иберии. Командование ими (и всю ответственность за исход войны) взял молодой военачальник Ганнибал (247–183 до н. э.), сын Гамилькара Барки, завоевавшего для карфагенян большую часть Пиренейского полуострова. Сегодня он считается одним из величайших полководцев Античности.
Ганнибал начал войну, несмотря на явное неравенство сил. В 220 г. до н. э. Рим при населении в 3,75 миллиона человек был в состоянии мобилизовать около 750 (древнегреческий историк Полибий) или даже 800 тысяч солдат (Тит Ливий). В то время Рим во всех отношениях превосходил Карфаген. Рим располагал огромной, мощной армией, привыкшей к победам, сильным флотом и немалыми денежными средствами. После Первой Пунической войны серьезно изменилось геополитическое положение Италии. Теперь Сицилия и Сардиния защищали италийское побережье от нападений с моря; в то же время с территории этих островов можно было совершать вторжения в Африку – в Карфаген.
Ганнибал в битве при Каннах.
Гравюра XIX в.
Ганнибал понимал, что ему вряд ли удастся удержать Иберию, если туда вторгнутся римляне. Свой единственный шанс он видел в том, чтобы перенести войну на римскую территорию. Если весь Апеннинский полуостров будет охвачен войной, то римские союзники – италики (народы, населяющие Италию) – могут отпасть от Рима.
Задумав это, Ганнибал повел войска по территории Галлии, через Альпы, на Рим. С собой он взял и африканское «чудо-оружие» – боевых слонов. Одним своим видом они должны были запугать римлян, которые никогда не видывали их.
Всего в армии Ганнибала было 50 тысяч солдат, 9 тысяч всадников и 37 слонов. Однако переход через Альпы оказался делом необычайно трудным. Слоны соскальзывали с обледеневших троп, падали в ущелья или в ужасе бросались на тех, кто сопровождал их, растаптывая проводников и солдат.
Тысячи людей погибли во время этого страшного перехода. Когда Ганнибал спустился в долину реки По, у него осталось лишь 34 тысячи солдат. Однако, даже уступая римлянам в численности, этот блистательный полководец сумел нанести им два неожиданных крупных поражения – при Требии (218 г. до н. э.) и у Тразименского озера (217 г. до н. э.).
Это удалось, в частности, благодаря «хорошо организованной сети лазутчиков и шпионов», налаженной Ганнибалом, пишет британский историк Найджел Багналл, автор книги «The Punic Wars» – «Пунические войны» (1990). Карфагеняне разузнавали расположение римских войск и незаметно нападали на них. Сражение у Тразименского озера, когда карфагеняне потеряли 2500 человек, а римляне – 15 тысяч убитыми и столько же пленными, отмечал советский историк К. А. Ревяко, «редкий в военной истории пример успешного нападения одной армии на другую из засады» («Пунические войны», 1988). Теодор Моммзен писал о «всегдашней осведомленности» Ганнибала, о «шпионах, которые имелись в Риме и римской армии».
Эти победы привели к тому, что почти вся Северная Италия перешла на сторону Ганнибала. Римская республика мобилизовала последние резервы. Мобилизованы были даже преступники и рабы – около 8000 рабов защищало свободу республики. В 217 г. до н. э. римляне (впервые с 249 г. до н. э.) избрали диктатора-полководца. Им стал патриций Фабий Максим.
Однако Ганнибал теперь избегал новых крупных сражений. Осторожен был и Фабий Максим. За выбранную им тактику он вошел в историю с прозвищем Кунктатор (Медлитель). Он следовал за Ганнибалом, следил за его маневрами, не сближаясь с ним, но и не удаляясь, дабы тот не мог позабыть про римское войско, подведенное к нему, – подобно тому, как жертва ни на секунду не может забыть про нож убийцы, занесенный над нею.
Впрочем, римляне были недовольны медлительностью полководца и все настойчивее распускали слухи о его трусости. Даже вражеские солдаты стали презирать Медлителя, который словно боялся с ними воевать. Лишь Ганнибал понимал: чем больше Фабий Максим медлит, тем больше выигрывает. Ведь то, в чем карфагеняне сильнее всего, – «их оружие, – остается без употребления, то же, в чем они уступают неприятелю, – люди и казна, – тает и растрачивается впустую» (Плутарх, «Фабий Максим», 5).
Однако в 216 г. до н. э. диктаторские полномочия Фабия Максима не были продлены. В Риме решили, что он затягивает войну, мешая войскам побеждать, и избрали, уже не боясь ничего, двух консулов. Вот тогда Ганнибал почувствовал, что римляне отвергли осторожность ради безрассудства, и не ошибся в этом. Они теперь рвались в бой – и они его получили.
Особенно старался консул Теренций Варрон, плебейский вождь, не имевший никакого военного опыта. Его «неопытность и дерзкое безрассудство», подчеркивал Плутарх, «поставили под угрозу судьбу всего государства» («Фабий Максим», 14). Радуясь своей скорой славе, Варрон собрал огромное, невиданное прежде войско и отправился побеждать. Он обещал, что разобьет карфагенян, едва лишь увидит их. Этот случай вскоре представился. Надменный консул и все его солдаты увидели одну и ту же страшную картину: перед ними возникли вражеские войны, наделенные нечеловеческой силой. Они только и делали, что убивали римлян. Мрачнее этой битвы Рим никогда не знал.
В тот день в августе 216 г. до н. э. Ганнибал нанес римлянам поражение при Каннах. В тот день из 80 тысяч римских солдат почти 70 тысяч были убиты, а оставшиеся пленены. При этом в распоряжении Ганнибала имелось не более 50 тысяч солдат. Карфагеняне потеряли из них всего 6000 человек. Тридцатилетний полководец добился небывалого успеха. Из руководства же римской армией спасся лишь Варрон. Горе-стратег с несколькими десятками всадников умчался с поля сражения. Битва при Каннах навечно вошла в учебники военного искусства; она вписана в них с красной строки – с кроваво-красной строки.
Рим был на грани катастрофы. Начальник пунической конницы Махарбал советовал Ганнибалу немедленно идти на Рим. «Через пять дней ты будешь пировать на Капитолии» – так передал его слова Тит Ливий («История Рима…», XXII, 51). Услышав отказ, Махарбал не выдержал и произнес памятную дерзкую фразу: «Побеждать, Ганнибал, ты умеешь, а воспользоваться победой не умеешь!» Большинство офицеров, совещавшихся с Ганнибалом сразу после победы при Каннах, советовали вождю дать отдых уставшим солдатам. Он согласился.
Оправдывая его отказ идти на Рим, немецкий историк XIX века К. Нойман отмечал, что карфагенская пехота добралась бы до стен Рима лишь через полмесяца, а за это время римляне, узнав о разгроме, подготовились бы к осаде; конница же могла разорить окрестности города, но заставить Рим сдаться не сумела бы. «В древности осада городов, а тем более штурм очень редко оканчивались успехом, – вторил ему Теодор Моммзен, – и нет никаких причин думать, что римляне обнаружили какое-то странное малодушие именно тогда, когда им пришлось бы защищать свою столицу».
Впоследствии историки много раз анализировали то памятное совещание, проведенное сразу после блестящей победы. Очевидно, «если у Ганнибала и была когда-нибудь реальная возможность добиться окончательной победы, – подводил итог дискуссиям И. Ш. Шифман, – то только сразу же после Канн и только прямым ударом на Рим» («Карфаген», 2006). Ганнибал был осторожен и, избежав в те дни случайной неудачи, потерял все – проиграл войну. Дальнейшая кампания – она растянулась на десять лет – превратилась в попытку «объять необъятное». Карфагенянам всегда не хватало и сил, и союзников. Только в те августовские дни 216 г. до н. э. бессилен был Рим. Все в Риме ждали скорой беды.
Сто лет назад армия Александра Македонского трижды – при Гранике, Иссе и Гавгамелах – сразилась с персидскими войсками и, трижды разбив их, сокрушила Персидское царство. Трижды Ганнибал разгромил армию римлян, но история не повторилась. В Риме не думали капитулировать. Правда, некоторые города Южной Италии все-таки перешли на его сторону. Но добиться открытия «второго фронта» против Рима не удалось. Вся Центральная Италия осталась верна Риму. Расчеты Ганнибала не оправдались.
Римляне же вновь обратились к тактике, предложенной Фабием Максимом. Полем их битвы стало время. Римляне его выигрывали, а карфагеняне бесполезно теряли, растрачивая вместе с ним свои возможности и ресурсы. Теперь уже большинство жителей Римской республики, увидев, как страшны карфагеняне в открытом бою, готовы были медлить и ждать вместе с Кунктатором столько, сколько придется, пока захватчики не растеряют впустую силы. Поторапливали же они это время мелкими стычками, в которые ввязывались, чтобы разбить то один небольшой отряд карфагенян, то другой из тех, что заготавливали продовольствие.
В этих схватках с Ганнибалом Фабий Максим показал себя «отличным борцом и легко разрушал его замыслы, словно вырываясь из обхватов, уже не отличавшихся, однако, прежнею силой» («Фабий Максим», 23). Постепенно былая решимость карфагенян пропала. Часть их после битвы при Каннах считала, что выиграла войну, и предавалась отдыху и развлечениям, а потому «обессилела под влиянием роскоши и богатства», и даже те, кто был равнодушен к порокам, все равно устали от безделья, не имея возможности вновь почувствовать сладость убийства в бою.
Когда же силы римлян окрепли, воскресла и их всегдашняя дерзость. Теперь им было не по пути с Медлителем, пришло время великих деяний. Пробил час юного Публия Корнелия Сципиона.
Он был вождем уже второго поколения римлян, продолжавшего эту страшную войну с Ганнибалом. Его отец и дядя пали в сражениях с ним. И вот в 211 г. до н. э. Сенат назначил Сципиона, которому, как писал Тит Ливий, едва минуло 24 года, командующим армией, находившейся в Испании.
Пока страшная голова карфагенского чудовища (армия Ганнибала) все еще силилась проглотить Римскую республику, армия Сципиона, зайдя врагу в тыл, методично кромсала его тулово. Публий Корнелий, несмотря на молодость, выигрывал одно сражение за другим.
Чудовище чахло. Даже отпавшие от Рима области Южной Италии не хотели питать его – не оказывали почти никакой военной поддержки Ганнибалу. Ему оставалось лишь ждать помощи из родного «логова» – Карфагена, но и там медлили с ней, больше боясь того, что Ганнибал в случае победы усилит свое влияние в Карфагене и станет его единовластным правителем, чем того, что он проиграет и римляне нападут на африканские владения карфагенян. Власти города не верили в это и хладнокровно предавали своего лучшего полководца, обрекая его на поражения и смерть.
Современные историки, изучая дошедшие до нас разрозненные свидетельства и археологические находки, убеждаются, что Ганнибал проиграл Вторую Пуническую войну прежде всего из-за плохого снабжения его войск. Логистика победила стратегию.
Не дождался Ганнибал и восстания италиков. Сказалось «тесное этническое и культурное родство италиков с Римом», пишет немецкий историк Вольфганг Блёзел, автор книги «Die Römische Republik» – «Римская республика» (2015).
Все дело в том, что Рим покорил Италию, но не поработил ее, не превратил население покоренных территорий в рабов. Жители италийских областей во многом сохранили свои привилегии и порядки. Их элиты, как правило, не пострадали от присоединения к Риму. Поэтому войсковые части, созданные из италиков, оставались верными союзниками римлян, сколько бы Ганнибал ни клялся, что дарует им свободу. Даже чудовищу, убившему многие десятки тысяч римлян, было не по силам разорвать эти узы, связавшие Рим и италиков.
Поэтому военное превосходство римлян над карфагенянами, несмотря на отдельные поражения, было по-прежнему очень велико. Это касалось и «численности солдат, и размеров флота, и вообще экономических ресурсов», отмечает Блёзел. По его оценке, римляне все еще могли собрать тогда армию в 600 тысяч человек.
Наконец, видя, что действительность перечеркнула его планы, Ганнибал решился на отчаянный поступок. В 211 г. до н. э., через пять лет после битвы, вроде бы решившей исход войны, он повел войска на Рим. Вот тогда-то и прозвучал отчаянный клич «Hannibal ad portas!» – «Ганнибал у ворот!».
Но теперь римлянам, получившим пятилетнюю передышку от «Главного Медлителя» этой войны, Ганнибала Суперкунктатора, был уже не страшен этот марш-бросок карфагенян. Взять хорошо укрепленный город штурмом они не могли, а к долгой осаде не были готовы. Если бы армия Ганнибала попыталась взять Рим измором, то, вероятнее всего, сами карфагеняне вскоре стали бы изнывать от голода, как и галлы во главе с Бренном почти за два века до них. Кроме того, Ганнибал опасался, что, если он примется осаждать Рим, не покорившиеся ему италики рано или поздно нападут на карфагенян с тыла, и тогда те окажутся «между молотом и наковальней».