Собрание сочинений в шести томах. Т. 5: Переводы. О переводах и переводчиках
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Добавить отзывДобавить цитату
Собрание сочинений в шести томах. Т. 5: Переводы. О переводах и переводчиках
Царица в море
Царица любилаКрасивого матроса,А он уехал в ИндиюПодарить ей подарок дорогой. Добрым лодкам и буря нипочем!Чужой корольС черными кораблямиВзял царицу в жены,А она возьми да утопись. Добрым лодкам и буря нипочем!Царица – в море,А мимо плыла акула,Раскрыла глоткуДа и проглотила не жуя. Добрым лодкам и буря нипочем!В черном брюхеБыло очень тесно,Но царицаОставалась милому верна. Добрым лодкам и буря нипочем!Доброй акулеБыло очень тяжко —Плывет она в Индию,Где гуляют белые слоны. Добрым лодкам и буря нипочем!Смотрит царица —А там белый слон,И на нем в коронеМилый, дорогой ее матрос. Добрым лодкам и буря нипочем!Она ему сказала:«Вернись, матрос, к царице», —А он отвечает:«У меня таких цариц полон дом». Добрым лодкам и буря нипочем!А он отвечает:«Ты пахнешь как могила!» —«Это не могила,Так уж пахнет в акульем животе». Добрым лодкам и буря нипочем!А он отвечает:«У меня все женыПахнут духами —Королевские парижские духи!» Добрым лодкам и буря нипочем!Царица плачет,Акула ее прячет,И в акульем брюхеВозвращается царица домой. Добрым лодкам и буря нипочем!Чужой корольС черными кораблямиВзял царицу в жены,И она уже ни слова поперек! Добрым лодкам и буря нипочем!Киты
А когда мы плавали бить китов,когда о нас плакали столько вдов, — то при каждой был дороге Христос на крестах, и на каждом был пороге маркиз в кружевах, и была святая Дева, и был король!А когда мы плавали бить китов,когда о нас плакали столько вдов, — то каждый матрос молился Христу, а каждый маркиз плевал на Христа, но была святая Дева, и был король!А теперь на белом свете всем хорошо,не печалуйся, матросик, нынче всем хорошо — ни Христов на крестах, ни маркизов в кружевах, и во Франции республика, и в Париже президент, только нет, только нет ни единого кита!Жалобная песня про короля и королеву
Король с королевой, черные в черном,идут по дубраве в вечерний час.На ней ожерелье, на нем золотой крест.«Возьми, возьми ожерелье: нашей любви конец». —«Ты любила меня, королева: мне ли о том не знать?Оставь, оставь ожерелье, возьми золотой крест». —«Лучше помолчим под белой, белой луною:в шелесте ветвей – прощанье ответ прощанью».Только тень, тень плывет на замок,только тень, и золото в листьях.Что еще сказать, чего еще не сказано?Ночь светла, а любовь мертва.Что еще сказать? Небесам не милынаша жизнь и наша любовь.Любите: буря украсит любовь.Страдайте: страданьям улыбнется душа.Жалобная песня умирает печально:король с королевой так любили друг друга!Жалобная песня умирает бессильно:ах, какая малость – наша земная любовь!Проза в вечернем свете
Ранний вечер, ясное небо, синий день, голубая юность, маленькая луна, как беленькая душа.
В такую пору у открытых окон девушки за пианино сладко грезят о девушках из былого.
В такую пору томится шиповник о белой розе в мшистой руине.
В такую пору курочкам снится петушок на церкви.
А кроликам в поле – красная морковка.
В такую пору я тебя встретил до начала жизни – в пятнадцать лет, во сне, как в раю.
Синий воздух, дальние деревья, маленькая луна, как беленькая душа.
Смерть пришла
Бледная рука проросла в замке, вытянула палец, пролила лекарство.
Кто там? Никого. В комнате тепло, но как будто снег.
Пришла ко мне Смерть, села у огня, по белым костям дышит красный блеск. В костлявых руках маленький предмет блестит и подмигивает.
Звякнул бубенец – мне уже пора?
Нет, она встает, белая, прямая, точно минарет. Нет, она встает, треснувши суставами, и о лунный камень точит свой предмет. Наклонилась, ждет.
Сынок, ты готов?
Вот тебе и Смерть. Маленький удар, весело блеснув, развел душу с телом, и моя душа весело летит белить свое белье в длинный лунный свет.
Она умерла
Она умерла от любви, ее схоронили в земле.Ее схоронили одну, схоронили в сосновом гробу.И весело тронулись прочь, и весело стали петь.И вышли в поля, в поля, и пели в полях, в полях:«Она умерла от любви, и каждому свой черед».Смерть светла
Не надо верить в смерть. Вот солнце: Оно как твои глаза.Не надо горевать. Вот небо: Оно как твоя душа.Тени расступаются: смерть светла.Не надо верить в смерть. Вот птицы: Взлетают из темных рощ.Не надо горевать.Вот небо: Поет, как твоя душа. Кончилось молчание: смерть ясна.Смерть ясна, смерть звенит —Ангелы с архангелами радостно поют.Люди их не слышат, а смерть верна —Пение несется к неведомой звезде. Смерть светла:Небо улыбается, как твоя душа.Не надо верить в смерть,не надо хмурить лоб: Душа твоя чиста, и небо как душа.Смерть пришла, и открылась жизнь —Светлые души вокруг со всех сторон!Лоб твой чист, бури позади —Радостный, радостный пред тобою рай!Голова святого Дениса
Весна, весна над собором Богородицы!Над порталом распустилась большая роза. Весна, весна на коленях перед Господом в криках ласточек!Над порталом святой Денис со своей головой в руках. Гляньте: чудо! в каменных кудрях — птичье гнездышко;Над ним ласточки, как легкие думы. Хвала Господу, Господу Живущему!Наш весенний святой лелеет ласточек.Король Клавдий
Черный лес, черный сад.Я еду с охоты, черный и злой,а там, за спиной, – золотой закат.Так всегда, брат, убивший брата.А всему виною – ты, королева.Взойдем на башню, посмотрим на море.У берега лодка, из лодки выходит Гамлет.Он сумасшедший или просто устал?Сойдем, Гертруда, заглянем ему в душу.В лестнице шестьсот ступеней.С каждой смертью солнце все ниже.Крысы из нор смотрят на луну.Оботри ему лоб, Гертруда: мальчик простудится.Он увидит: я буду сидеть спокойно,ему понравится такой конец.Спасибо, государыня: я пью до дна!Гамлет
Гамлет,наскучив чужим безумьем,объехал мири видит при лунном свете,что он не покидал Эльсинора. Гамлет объехал мир, в уме он объехал мир.Гамлету стены, обращенной к Риму,слушает соловья,и прах двенадцати цезарейблестит ему из камней. Гамлет объехал мир, в уме он объехал мир.Гамлеттри раза обходит замок —вот и весь мир!А луна – это бедный Йорик,безмозглая голова. Гамлет объехал мир, в уме он объехал мир.Башнябросила тень на террасу,по террасе гуляет призрак.– Ах, отец,давай путешествовать вместе: чтобы тебя найти, я трижды объехал мир!Фортинбрас
Я, Фортинбрас, кого ждали так долго,выхожу на миг для последних слов.Я один заключаю драму,мои войска полегли за сценой.Синий плащ мой тяжел от крови.Занавес рушится на трубный звук.Раз, два, три — Эльсинор разобран.Мы с Шекспиром уходим за кулисы.Лондонская башня
Это так —граф Варвик погиб:наконец-то, наконец-то погиб!Но, увы – живстарый Генрих, старый Шестой —выжил из ума,но жив.На блеклый лобпадает седина,он откидывает ее вновь и вновь,и слюни текут из губ.Он сидитв Тауэре над рекой,он в тюрьме,крысы и мыши кишат вокруг,но они не тронут его —он так бледен, что нагоняет страх.Он как лунный лучиз решетчатого окна,за которым звездная рябь.И ему не вернуться ввысь,потому что большой паукпереткал ему дорогу назад.Призраки – не для крыс,лунные лучи – не для мышей.Кругом темно, и нечем дышать —а король все жив.Ни еды ему, ни воды —а король все жив.И понадобится добрый Ричард Глостер,чтобы вдруг испустил он дух, —разумеется, только от меланхолии.Шарль Орлеанский в Лондонской башне
В целом мире нет места краше, чем графство Блуа, над которым Шарль.В черной башне над мутной Темзой он плачет песней о своей Луаре.Английской ночью он плачет песней о ясных звездах над милым Блуа.Невольник слова, он плачет, спящий, и сны его – по-французски.Вспоминает Францию, города и сельщину, двор и замок.А тюремщик лязгает, крыса пробегает по полу, звонят к английской заутрене.Слабо слово, сдавлено слово, и все-таки сон поет.О любви, о юности, о былом, не о будущем, пленник памяти, тоскует Шарль.Горе
Ласточка летит. Вечер.За ласточкой летит ястреб.Над зыбким прудом – месяц,На месяце две тени.А камышам нет дела:Жизнь там или смерть в небе?Небеса кричат горем,А вода едва дрогнет.Морское прощание
На суше – люди и люди.Как нам найти друг друга?А впереди – море,А в море – острова. Ты говоришь: ты ждешь Меня на тех островах? Ах, не смейся: Разлука – это ведь больно.Я отплываю в море,От меня отплывает берег,Отплываешь ты. Ты на берегу – как точка. И уже ничего не видно. И все.Морская любовь
Маленькая жизнь и большое море.Ты меня любишь, а я матрос.А в море буря, а в море тишь: надо плыть.Маленькая жизнь и большое море.Тебе так страшно,ты очень меня любишь.Кабы ты бы любила большое море,ты сказала бы тоже: надо плыть.Мне плыть на смерть,а тебе — на мою любовь.Маленькая жизнь и большое море —понимаешь, милая, надо плыть.Буря и тишь, причал и отчал,черная скала и морская пасть,кораблю не выплыть, а надо плыть.А ты меня любишь и будешь ждать.А там придет другая любовь.ПОДРАЖАНИЯ ДРЕВНИМ
Это перевод заказной и поэтому точный. Для Эзры Паунда «Оммаж Сексту Проперцию» был упражнением в академическом авангардизме. Здесь четыре стилистических слоя: мотивы римских любовных элегий; косноязычный прозаизм учебных английских подстрочников; эпатирующие вульгаризмы авангардной поэтики; и сквозь них серьезное, даже подвижническое стремление встроить античную классику в небывалый синтетический grand art XX века, на сотворение которого он положил всю жизнь. Комментировать античные имена и реалии этого сочинения было бы слишком долго; я прошу читателя поверить, что все они употреблены Паундом безукоризненно. Только во всеядном верлибре, изломанном на разный лад, мог такой проект рассчитывать на успех. Когда этот перевод печатался в журнале, эту изломанность в нем ликвидировали: каждая строка была набрана как сверхкороткий абзац – вроде прозы Дорошевича или Шкловского. Текст сразу стал казаться гораздо бессодержательнее, чем он есть: видимо, читательская установка на прозу автоматически заставляет ждать чего-то гораздо более умного, чем в стихах. Вот что значит графический облик текста.
ЭЗРА ПАУНД
Оммаж Сексту Проперцию
Orfeo
«Quia pauper amavi» 4
IДух Каллимаха, косская тень Филета,В вашу сень я иду,Первым из чистейшего родникаПочерпнув для Италии греческие оргии и греческие пляски.Кто учил вас, где слышали вы такие ритмы?Чья стопа отбивала вам такт, чья вода орошала вам свист?Пусть томители Аполлона тянут свои Марсовы генеральности — Мы скребницами выскребем их страницы.Нынче новую квадригу тащат кони в венках —Юная Муза в сонме юных любовей возносит меня к созвездьям:Нет для Муз мощеных дорог.Анналисты не кончат свидетельствовать римские доблести,Закавказские знаменитости скажут славу знаменитостям Рима,Развернут пределы империи, —Но чего бы почитать просто так?Хоть бы пару непачканых страниц с двувершинного взгорья!Не хочу венка, который плющит голову. Не спешу —После смерти и так мне будет слава.Потому что издали все видно крупней, независимо от качества.Кто бы знал про башни, рушенные досчатым конем,Про Ахилла поперек струй Симоису,Про Гектора в грязи у колесных ободьев,Про Полидаманта, Гелена, Деифоба? Клянусь Скамандром,Их с Парисом не знали бы даже в их собственных дворах!«О Илион! о Троя! дважды в этейском полоне!» —Это лишь потому, что за вас заступился Гомер.Так и будет мой зенит меж римских правнуков:Без плиты на моем постылом гробеПрозвучу я из Фебова храма в Патарах (Ликия),Мои песни в должный срок пойдут в мирВ радость полудевам, когда те свыкнутся.Так Орфей укрощал зверей и уздал фракийскую реку,Киферон тряс в пляс глыбы для фивских стен,И к твоим, Полифем, взмыленным коням под ЭтноюНе клонилась ли жесткая Галатея на голос песни?Нужно смотреть в суть.Бахус и Аполлон – за.Молодые дамы сбегутся читать мои разглаголы,Хоть мой дом не на тенарских столпах из Лаконии (где Нептун и Цербер),Хоть и не под золочеными он стропилами,И сады мои не так разлеглись, как рощи Феакии, такие роскошные, такие ионийские,И на гротах моих не сплошь лоза из Марки,Погреба мои не от Нумы Помпилия,И не дыбятся винными бочками,И не снабжены патентованными холодильниками, —Но друзья Камен, сунув в мои книги свой общий носИ устав от реалий, обратятся к моим напевам.Счастлив, кто попал в мою хронику:Мои песни – славное надгробье их красоте. Что сравнится?Ни звездоскребы пирамид под небесными орбитами,Ни хоромы, как Зевсов дом в восточной Элиде,Ни колосс Мавзола не озарят нам смерть.Пламя жжет, а ливень втекает в щели,И под копытами годов – все трещит по швам.Только высится гений – бессмертная краса, и года не изотрут его имя.IIЯ воочию возлежал под сенью, Геликон мне был как подушка,И сочился след Беллерофонтова коня.Альба! к твоим царям и державе, воздвигнутой с толиким усердием,Воззывает моя лира с толиким же усердием.И мой маленький рот будет булькать в больших потоках,Из которых пил оный Энний, воссев до меня.Я примерился к братьям Куриям, я сделал зарубкиНа Горациевом дроте у книжных полок Кв. Г. Ф.:О державной Эмили с достопамятным челном,О победной медленности Фабия и о том, что вышло при Каннах,И о ларах, бегущих от очага, и о Ганнибале,И о Риме под защитой гусей, – обо всем я спел.Но взглянул на меня Феб с Кастальского древаИ сказал: «Дурак! На кой тебе этот ручей?Кто заказывал тебе книгу о героях? НечегоТебе думать, Проперций, о такой репутации. Маленьким лугам – маленькие колеса.А страничкам твоим – путь в постель к девице,Поджидающей любовника. Не сбейся с цели!Не потонет корма с твоим гением: оставь чужим весламВоду и чужим колесам арену. В толпе не лучше, чем в море».Так сказав, он смычком указал мне место:Виноградные оргии, глиняные СиленыС тростником внутри для крепости, тегейский Пан,Кифереины птички, их пунические клювы, красные от горгонских вод,Девять девок с девяти сторон с приношеньем ей в нетвердых руках, —Вот моя свита и рампа. Венера, по локти в розах,Обвила Вакхов тирс плющом, напрягла мои струны в песне,А одна из Муз, обиженно глянув, —Каллиопа – сказала: «Твое дело – белые лебеди!Ни божьи кони не ринут тебя к битве,Ни глашатай не вструбит к тебе в классический рог,Ни Марс не кликнет тебе в Эонийской чаще, Ни там, где римляне рушат германское добро, Ни где Рейн течет варварской кровью и влечет тела израненных свевов.Нет: любовники в венках перед чьими-то дверьми,И ночные псы, и следы пьяных драк —Вот твои образы: твое дело —Очаровывать юных затворниц и язвить суровых стариков». Так сказала госпожа Каллиопа,Сполоснувши руки в ручье, а потом для бодростиБрызнув мне в лицо обмывками косского Филета.IIIПолночь, и письмо от моей госпожи:Быть к ней в Тибур: мигом!«Розовые пальцы встали в небо над башнями,В плоский пруд впадает с всхолмий куцая Анио».Что мне делать? ввериться ли невернойТьме, где каждый разбойник меня прищучит?Но промедлить по этой уважительной опаске —Значит: слезы и попреки хуже разбоя,Значит: я же виноват, и не меньшеЧем на целый год: ее руки ко мне безжалостны.Нет богов, не жалостливых к влюбленным в полночь, На скрийской дороге!Кто случится влюблен, ступай хоть в Скифию,Никакому варварству не хватит духа ему во вред.Свечкой ему – луна, а звезды осветят выбоины,Все дороги ему спокойны во всякий час:Кто, зловредный, прольет чистую кровь ухаживателя? Поводырша ему – Киприда.Пусть разбойники нападут на след – умереть не жалко:Ведь она придет к могиле с ладаном и венками, Ведь она воссядет статуей у костра.С божьей помощью прах мой ляжет не в людномМесте, где толкутся прохожие толпы,От которых гробам влюбленных всего похабней.Пусть лесной заказник прикроет меня листвою,Или холмик, или не значащийся в описях песок, —Только бы не эпитафия на большой дороге.IV. Разномыслие с ЛигдамомЛигдам, скажи мне правду: что ты слышал о нашей верной красавице? —И пускай недешевое ярмо госпожи станет тебе сносней,Потому что изжога мне от дутых твоих любезностейИ морока от вздора, в который не поверю ни в жизнь.Ни один вестник не приходит ни с чем и поэтому осторожничает:Долгий разговор – словно крепкий дом.К черту это все, расскажи мне толком и сначала:Вот – я развесил уши.Что? она рыдала, раскинув волосы? Ты видел?Слезы рекою? И ты, Лигдам,Видел ее распростертой на постели? не с зеркальцем,Не в браслетах на белых ручках, не в золоте,Вся закутавшись в скорбное покрывало,Писчие принадлежности – под крышкой в ногах постели,Скорбь во всем доме, и горестные служанкиГорестны оттого, что она им рассказала свой сон?Посредине постели – под вуалью,А в глазницах – непросыхающие платки,А на наши нежные упреки – сварливый крик.И за эти вести ты ждешь от меня награды, Лигдам?Долгий рассказ – словно крепкий дом.А соперница? «Не изящными завлекла манерами,А варя приворотные травы, вертя камбалу колесом,Жаря дутых жаб, и змеиные кости, и перья линялых сов,И опутывая в могильные лоскутья. Пауков ей в постель!Пусть любовники храпят ей над ухом! Пусть подаграСкрючит ноги ей! И он хочет, чтоб я спала одна?И он ждет сказать над моим гробом гадости?»Кто же, год промучась, поверит этому!V1Пора вымести Геликон, вывести пастись эмафийских коней,Сделать перекличку римским вождям,А не хватит сил – пусть похвалят волю:«В столь великом деле и попытка хороша».Ветхий век пел Венеру, а новый – битвы;Так и я допою красавицу и начну про войну:Выволоку ладью на песок и затяну напев величавее —Муза уж готова подсказать мне новый гамбит.Ввысь, душа, от низких попевок! Облекись в своевременную мощь!Шире рот, державные Пиериды! Таков уж спрос.Вот: «Евфрат отвергает покров парфян и просит прощенья у Красса», —Вот: «Я вижу, Индия клонит шею в твоем триумфе», —И так далее, Август. «Девственная Аравия потрясена до пустынных стойбищ»,Если кто еще прячется от твоей десницы в дальний берег – так это до поры.Я – вослед тебе в битвенный лагерь, и меня прославят за песниО делах твоей кавалерии. Лишь бы судьбы меня оберегли.2Но ты спросишь, почему я все пишу и пишу про любовьИ в устах моих вот эта немужественная книга?Мне напели ее не Каллиопа и не Аполлон: Вдохновение мое – от красавицы.Если бегают по лире пальцы, белые, как слоновая кость, Мы любуемся этим делом —Как проворны эти пальцы. Если волосы сбились на лоб,Если выступает она в косском блеске и в пурпурных туфельках —Вот и тема; а если глаза ее в дремоте —Вот и новый предмет для сочинителя.Если, скинув рубашку, она забавляется со мною — Это стоит нескольких Илиад.И чего бы она ни говорила и ни делала, Мы сплетем бескрайние сплетни из ничего.Вот какой мне выпал жребий, и если быЯ и мог, Меценат, обрядить героя в латы, то не стал бы,И не стал бы звякать о титанах, ни об Оссе, вздыбленной на Олимп,Ни о гатях через Пелион,Ни о древнепочтенных Фивах, ни о славе Гомера над Пергамом,Ни о Ксерксе с двудонной державой, ни о Реме с царской его роднею,Ни о карфагенских достойнейших фигурах,Ни о копях в Уэльсе, и какая прибыль от них у Мара.Да, деянья Цезаря – это вещь… но лишь как фон,Обошелся же без них Каллимах,Без Тесея, без ада, без Ахилла, любимчика богов,И без Иксиона, без Менетиевых сыновей, без Арго и без гроба Юпитера и титанов.Вот я и не трепещу нутром на все эти Цезаревы «О!»И на голос флейты фригийских предков.Ветры – моряку, пахарю – волы,Воину – считать раны, а овцепасу – агнцев;Нам же в узкой кровати – не до битв:Каждому свое место и на каждый день свое дело.3Умереть от любви – благородно; прожить год без рогов на лбу – это честь.А она еще ругается на девиц легкого поведенияИ корит Гомера, что Елена ведет себя невоспитанно.VIКогда смерть смежит наши веки,Мы отправимся, голые до костей,На одном плоту, победитель и побежденный,Через Ахеронт – Марий и Югурта одним этапом.Цезарь строит план против Индии,По его указке потекут и Евфрат, и Тигр,На Тибете – римские полицейские,У парфян – наши статуи и римская религия;И общий плот через дымный Ахеронт, Марий и Югурта – вместе.На моих похоронах не быть свите с ларами и масками предков,Не взревет моя пустота из труб,Ни Атталова мне ложа, ни надушенных саванов —Маленькое шествие за маленьким человеком.Довольно, что я захвачу три книги, —Этот дар Персефоне чего-то стоит.Моя голая грудь в рубцах —Вы за нею, вы вскликнете мое имя, вы исправноПоцелуете меня в губы в последний раз Над сирийским ониксом, уже разбитым. «Ныне праздный прах, Прежде был он невольник страсти».Припишите к этой эпитафии: «Смерть, зачем ты пришла так поздно?»Вы поплачете о минувшем друге — Так уж водится:Кого нет, о том и заботаС той поры, как пропорот ИдалийскийАдонис и Киферея вопила, раскинув волосы на бегу, —Понапрасну, Кинфия, понапраснуЗвать теней: наши кости не щедры на слова.VIIКак я счастлив, ночь, ослепительная ночь,И постель, блаженная от долгих услад,И болтовня при свете,И борьба, когда свет унесли,И раскинутая туника, и голые груди,А когда я задремал, она губкамиМне раскрыла веки и сказала: «Соня!»Объятья не столько ладов, сколько сплетений рук,Столько поцелуев, повисающих на губах, —«Не пускай Венеру вслепую: Взгляд – поводырь любви,Парис взял Елену нагою с Менелаева ложа,Голым был Эндимион, светлый искуситель Дианы», — Так, по крайней мере, говорят.Наши судьбы сплелись – так накормим глаза любовью,Ибо будет последний день и долгая ночь.Пускай же никакой День не сможет развязать божьи узы.Глуп, кто ставит край любовному безумию,Ибо раньше солнце на вороных конях Прянет в небо, ячмень родит пшеницу,Реки хлынут к истокам, рыбы станут Плавать по суху, Чем положится мера для любви.Наливайся, плод жизни, покуда так! С сухих венков осыпаются лепестки, из сухих стеблей плетут корзины — Так вдохнем же сегодня любовный вдох — завтра судьбы захлопнутся, и кончено.Ты целуешь без конца, а все мало.Не болеть мне о других – я по смерть — Кинфиин.Если быть таким ночам – то долго мне жить.Если быть им многим – то я сам бог: До поры до времени.VIIIГосподин Юпитер, помилуй несчастную, Ибо лишняя смерть украсит твой счет:Время летнее, воздух спекся,Задыхается земля под палящим Псом,Но не это главное, А то, что она не чтит всех богов:Ведь такие упущения в былое время Сокрушительны бывали для юных дамИ их кухонные обеты были писаны вилами по воздуху и воде.Что ли Венера озлобилась на соперницу И исполнилась зависти картинная краса?Или обошла ты Юнону Пеласгийскую? Или охулила Палладин зрак?Или это я сам тебя сглазил бесконечными комплиментами?Вот и приходит в стольких бедах замкнуть бурную жизнь Кроткий час последнего дня.Ио мыкалась, мыча, много лет, А теперь, как богиня, пьет из Нила.Ино, чокнутая, бежала из Фив. Андромеда брошена была чудищу, но чин чином вышла за Персея.Каллисто в медвежьей шкуре бродила по аркадским выгонам, А на звездах ее был черный покров.И когда подойдут твои сроки, подступит твой час покоя,Вдруг самой тебе станет смерть в угоду,И ты скажешь: «Рок мой тот же, Чудно тот же, что у Семелы»,И поверишь, и она поверит по опыту,И средь всех меонийских красавиц в славе слóваНи одна не воссядет выше, ни одна не оспорит твое первенство.Вот теперь сноси свою долю бестрепетно,Или злой Юпитер оттянет твой смертный день —Чтоб Юнона не почуяла. Старый блудень!Или, может, явись моя молоденькая — И самой Юноне каюк?Так ли, сяк ли, а быть заварушке на Олимпе.IX1Смолк аккомпанемент на цитрах;Жженый лавр валялся в золе;Месяц все еще силился сойти с неба, —Но все слышалось совье зловещее «угу».На одном челне, паруса в лазурь, Наши судьбы плывут по мглистому Аверну.Мои слезы – за нас двоих.Если выживет она – буду жить, А умрет – отойду ей вслед.Зевс могучий, помилуй ее, не то Она сядет под покрывалом у ног твоих И начнет перечислять свои беды.2Персефона и Дит, Дит, смилуйтесь!Ведь и так в аду достаточно женщин, И красавиц больше чем достаточно:Пасифая, Тиро, Иопа, полноценные ахеянки,И из Трои, и из Кампании, —Смерть на всех точит зуб, Аверн зарится на всех;Красота кратка, и богатство минет;Скорая ли, нет ли, а смерть медлит лишь до поры.3Светик мой, свет очей моих, Ты избегнула великой опасности,Так вернись же к пляскам Дианы и воздай подобающие дары:Заплати по обету ночными бдениями Диане, богине дев,И меня не оставь без платы:Ты мне обещала десять ночей вдвоем.XСветик мой, свет очей моих, поздно-поздно ночьюЯ бродил пьяный, ни раба под рукой,Как вдруг выбежала мне навстречу группка маленьких мальчиков; Я не знал их,Я боялся их численного превосходства,А из них одни были с факелами, другие с луками,Остальные стали меня вязать, и все были голые,А один предавался сладострастию.«Распаленная женщина отдала его нам в угоду», —Так сказал он – и петлю мне на шею.А другой: «Свинец ему в глотку! Гони его, гони!»Третий перебил: «Он не чтит нас за богов!» —«Где он был, когда она ждала того мерзавцаВ новом сидонском колпаке, со сверхаравийскими духами?У нее едва глядели глаза — Запишите это за счет его! Прочь!»Мы уже подходили к ее дому, И они еще раз рванули меня за плащ.Было утро, и я хотел посмотреть, одна ли она у себя,И она была одна и в постели. Я опешил.Никогда не была Кинфия так хороша — Ни даже в пурпурной тунике.Такова она явилась мне, чуть очнувшемуся, —Ты заметишь: в чистой форме есть ценность.«Ранний ты дозорщик любовницам!И ты думаешь, твои привычки – по мне?» Постель – без признака сладострастной встречи, Без следов второго лежателя.А она продолжала: «Ни один инкуб на меня не налегал, Хотя духи и ославлены блудом. А сегодня мне нужно во храм Весты…» и так далее.С тех пор не было мне сладких ночей.XI1Злые дела твоего легкомыслия! Много их, много.Я повис здесь пугалом для любовников.2Бежать? Идиот! Бежать некуда. Если хочешь – беги в Ранавс, – и желанье тебе вослед,Хоть ты вздыбься на позолоченном Пегасе,Хоть имей пернатые Персеевы сандалии,Чтоб разрезать воздух и взмыть, —На больших Гермесовых тропах нет тебе убежища.Над тобой – Амор: Любовь – гонитель любящих, вес на вольной шее.Ты бежишь из наших глаз – не из города,Ты способна лишь к пустым на меня умыслам,Ты лениво растягиваешь сеть, уже привычную мне.Но опять новый слух поражает мне слух.Слухи о тебе – по всему городу, и ни единого доброго.«Злым языкам не верь. Красота мишень клевете.Это пробовано всеми красавицами». «Твою славу не испятнает яд».«Феб свидетель, твои руки чисты».Чужеземный любовник сокрушил Еленино царство, А она, живая, приведена домой;Кифереянка пала от Марсовой похоти, Но царит в высокочтимых небесах…Ах, довольно, клянусь росистыми гротами, —Этих Муз на мшистых кряжах, на скатах скал,Этих хитрых любовностей Зевса в оны дни,И жженых Семел, и блуждающей Ио.О, как мчалась птица от троянских гребцов,И как Ида спала с пастухом между овцами. Все равно бежать некуда,Ни к Гирканскому взморью, ни на поиск Эойских прибрежий.Все простится за одну лишь ночь твоих игр —А ты идешь по Священной дороге с павлиньим хвостом вместо веера.XIIКто же, кто же еще найдется, чтоб доверить другу подругу?Любовь пересекается с верностью.Даже боги ведь позорили родичей.Каждый хочет яблока себе одному.Люди милые и согласные невоздержностью втягиваются в поединки.На правах гостеприимства пришел к Менелаю троянец и прелюбодей.А еще была Колхида, и Ясон, и та колхидянка,И вообще, Линкей, ты был пьян.Как ты вынес такую неразборчивость? Да, она не страдала верностью.Но проткнуть мечом себе брюхо, но издохнуть, глотнув травы,Было бы, мой мальчик, предпочтительнее, —Мой Линкей, напарник жизни, сердца, монет,Только не постели, только не постели. Здесь мне не надо Ни твоей, ни Юпитеровой помощи.А ты еще пишешь про Гераклов бой с Ахелоем,Про коней Адраста, про игры по АхеноруИ никак не бросишь копировать Эсхила, —Ты окрошка из Антимаха, а думаешь, что Гомер. А девчонке нет дела до богов —Ни одна из них не ищет начал Вселенной,Ни расписания лунных затмений, Ни останется ли что-то от нас,Когда мы переедем зыби ада, Ни о предопределеньи громов,Ни еще о чем-нибудь важном.На Актийских болотах Вергилий—главный полицеймейстер Феба. Он пишет перечень Цезаревым кораблям,Он дрожит по Илионским браням, Потрясает троянским клинком ЭнеяИ бросает полчища на Лавинийские берега.Прочь с дороги, римские авторы, потеснитесь, греки,Ибо в работе нечто побольше Илиады (И притом по монаршему указу).Потеснитесь, греки!А ты тянешься за ним «в сень фригийских сосен: Тирсис и Дафнис с долблеными тростниками,И как десять соблазнов портят девушек — За козленка, за доеное вымя, за дешевые яблокиОни рады продать свою бедную любовь.Тирсис, верно, пел таких же стерв, Коридон искушал Алексида,И селяне, лежа в жите после этого, усталые, Слышали хвалу от кротких гамадриад».Ну, давай же по Аскрейским прописям, старинным, почтенным, вордсвортовским:«Плоскому полю – колосья, холмам – виноградные лозы».Посмотри на меня, я не богат,Я не генеральского рода,Триумфы мои – меж девиц неопределенного свойства,Мой талант прославлен у них в застольях, Мне подносят вчерашние венки,И бог разит меня замертво. Как ученая дрессированная черепаха,Я бы делал стихи в твоем духе, но лишь по ее приказу,Когда муж ее будет взывать о смягчении приговора, — И даже этот позор не привлечет обильных читателейНи ученою, ни усильною страстью,Потому что с высот благородства не текут ручьи.Нужен отзвук, отзвук и звучность… как у гуся.Варрон, страстный в любви к Левкадии,Пел Ясоново плаванье, —Это – песнь для пергамента! Похабник Катулл —О Лесбии, знаменитой громче Елены;И на крашеных страницах Кальва Кальв оплакивает Квинтилию;И вот только что Галл воспел Ликориду — Ах, прекрасная Ликорида! —И загробные воды омыли его рану.А теперь певец Кинфии, Проперций, становится с ними в ряд.Авторизация