Собрание сочинений в шести томах. Т. 5: Переводы. О переводах и переводчиках
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Добавить отзывДобавить цитату
Собрание сочинений в шести томах. Т. 5: Переводы. О переводах и переводчиках
«Моя песня…»
Моя песняТяжела любовью, глуха враждою, А твой ротМил любови, нежен вражде, И ни слова,Как смеешься ты себе у ручья,И ни эха имени твоему.Я иду по откосу над ручьем, Плещет эхо, Пасется стадо,Изгороди в красном шиповнике. Небо и земля, Больше ничего,И в погоде щепотка милой осени.КАРТИНЫ, 1
ЭМИЛЬ ВЕРХАРН
Из «Призрачных деревень»
Рыбаки 15/88
Ночь. Снег.Река. Луна.Огоньки. Рыбаки.Судьбы в безднах. Неводы над безднами. Полночь бьет.Сырость. Сирость. Безмолвие. Онемение.Каждый тянет свое из черных вод:Боль. Беду. Нищету. Раскаянье. У реки ни конца и ни начала.Тишь. Смерть.Не дырявит туман кровавый факел.Люди удят себе погибель. А над спинами, над тучами, над мраком — Светлокрылые звезды в голубизне.Но застывшие этого не чувствуют.Столяр 12/75
Столяр знанияШарит вздыбленным мозгомВ золотой ночи мирозданья.Блеклый взгляд сквозь очки,Растопыренный циркуль, отвес, лекало,Тень от рамы крестом на верстаке.Мир сквозь умТочится в квадраты, триангли, диски —Без огня и даже без тоски. Эти диски – как просфоры причастия.Он умрет – и будут играться детиБезделушкой вечности.Звонарь 15/78
Как слепые быки, ревет гроза. Молния в колокольню!Запрокинутый звонарь в вышине —И набат над площадью Громом рушится в зернистые толпы. Колокольня осыпается искрами.Звонарь бьет в безумье и в страх. Колокольня по швам в разрывах пламени.Дико пляшут колокола. Золотые щупальца вкруг помоста.Звонарь вызвонил погребальный зов. Раскололись стены.Черными углами метнулись колокола.Звонница иглою в земле. Звонарь мертв.Канатчик 21/106
На столбах крюки, на крюках волокна,За столбами поля и закатный горизонт,А перед столбами канатчикСучит вервь из волокон и лучей, —Отступая вспять, вспять, вспять,Тянет из заката пыланье далей. Там бушует ярость веков, Полыхают путеводные молнии, Красной пеной кипят отравы.По дороге пыльной, вспять, вспять,Тянет на канате буйные дали. Там пылает металл в плавильнях, Жизнь и смерть из реторт взрывают мир, Знанье бьет крылами над гробом Бога.Меж рекой и лугом, вспять, вспять,Тянет к яви строгие дали. Там сплотится мечта и мысль, Там закон осенит покой, Там в любви отразится Бог.Вспять —На канате звездные дали.Могильщик 21/115
В черном зеве ямы рябит могильщик.Кладбище – сад гробов и кипарисов.Треснутые плиты, отравленная пыль. Яма ждет покойников нищеты.Все дороги сползаются к кладбищу,А в гробах – окоченелая страсть, размозженная доблесть, догнивающая любовь — Колокольный звон над могильщиком. – выдохлось вдохновение, расползается мысль — Над могильной пастью стоит могильщик. – непрощенные обиды, неуслышанные мольбы —В стуке комьев земли по крышке гроба. Это в хрусте костей Настоящее Отгрызает прошлое у будущего.Над могилой – холм.Над колоколами – гудящий ужас.И могильщик вбивает черный крест.Из «Полей в бреду»
Лопата 16/48Серая земля, серое небо,Голый луг, стылый холм.Встала мертвым деревом, воткнута холодным железомЛопата. Начерти на глине крест.Сад дик, дом пуст, на полу зола.Богородица упала из ниши. Начерти над домом крест.Трупы жаб в колеях, стоны птиц над колеями. Начерти над степью крест.Вырублены деревья.Смолкли колокола. Начерти над миром крест.Солнце ворочается, как жернов. Над взбухшим трупом земли — Лопата.Из «Городов-спрутов»
Биржа 20/95
Золотой кумирНад побоищем черных скопищ,Огненный перекрестокСтраха, риска, гордыни и безумия. Золотой маяк,И плывут к нему паруса ассигнаций.Золотой дворец,Бег вверх, бег вниз, сушь губ, всхват рук,Вал цифр в вал цифр,Бьются, рвутся, мчатся, разятся,Предан, предал, сгинул, выжил,Слажено, порвано, сторговано, упущено,Самоубийцам – похороны по первому разряду. Золотой мираж,К нему взмолены миллионные руки. Золотая пирамида, золотой куб,И на цифрах к нему мостится счастье.Все в одной петле,Ненависть работает, как машина. Золотая ось колеса фортуны.Порт 21/65
Все моря прихлынули к городу.Порт оседлан тысячею крестов.Солнце – красный глаз.Лязг цепей, грохот молотов, рев гудков. К городу прихлынули все моря.Море тяжкое, море земледержное,Море множеств, море – спор и напор,Взрывы нежности и порывы ярости,Море – пьяный дикарь – корчует скалы. Мол, как кнут, перерезает прибой.Вавилоны! Сплав ста народов!Город-пасть, город-пясть, схватить весь свет!Белый норд, желтый юг,Склады вздыблены: горы, леса и трупы —Словно в неводе, все на вес и в торг,Огненные вымыслы сквозь хищные числаЦедятся в золотой котел. Знак Меркурия на загаре матроса.Нефть и уголь дышат в улицы с набережных.Вспышки катятся по рельсам, и вдаль, и вдаль. Город дышит миром сквозь поры порта.Бунт 33/104
Улица – летящая лава тел,Бешено вскинутые руки,Взрыв, порыв и призыв;В огненном закате —Смерть: набат,Копья, косы и скошенные головы. Все, что снилось, мнилось, томилось в душах,Вдруг взметнулось тысячею клинков. Глухо ухая,Отмеряют пушки за ревом рев.Циферблаты как глазницы без век:Камень, треск, и времени больше нет.Миг порываПеревесил столетия ожидания. Все на пир ликующей крови,Живые по мертвым,На штыки, усталые ранить!Встал пожар золотыми башнями,Огненные руки рубцуют ночь,Крыши рвутся в черное небо. Молот в дверь, пляшет ключ, сбит запор,Пламя лижет судейские залежи.Вдребезги витражные лики,На последнем гвозде повис Христос.Просфоры – как снег под подошвами.Старье – в клочья!Трупами вздыбливаются рвы. Космы пламени на ветру.Дым метет подзвездные выси. Убивать, возрождаться, рождатьИли пасть —Роковая глубинная мощь – одна,Встань весна зеленою или красною.Из «Представших на пути»
Святой ГеоргийМолния стелется тропой из туч.Отвесный всадник летит с небес.Серебряный вихрь, золотой удар,Блещущий меч и копье, как луч, — На крик моего измора.Белый огнь, колокольный звон,Круженье звезд в распахе небес,Где в безднах – ангельские ладьи,И в высях – дева, царица, мать — Над мраком моих мучений, Над шрамами души, Над немощью стыда, Над злостью лжи, Над бегством в бедства, где смерть, Над ночью,За которой свет – как совет,И волною льется святой ГеоргийВ душу, падшую на колени:Ночь – прочь, свет – вслед,И на вскинутом лбу моем – лучезарный след.КАРТИНЫ, 2
Это – «картины» в самом точном смысле этого слова. Георг Гейм знаменит именно живописной яркостью зрительных образов в своих экспрессионистических стихотворениях. Перевод старался как можно более точно передать эту зримость; свобода от рифм и ямбического ритма оказалась очень полезной. Никаких конспективных экспериментов здесь не было.
ГЕОРГ ГЕЙМ
Крестный ход
Бескрайний край, где лето и ветерИ ветру вверились светлые облака,Где зреет золотом желтое житоИ связанная в снопы высыхает рожь.Земля туманится и дрожитВ запахах зеленых ветров и красныхМаков, которые уронили головыИ ярко горят от копны к копне.Проселок выгнулся в полукруглый мостНад свежей волною, и белыми каменьями,И длинными водорослями в длинныхСтруях под солнцем, играющим в воде.Над мостом возносится первая хоругвь,Пылая пурпуром и золотом. ОбаКонца ее с кистями справа и слеваДержат причетники в выцветших стихарях.Слышится пение. Младший клирС непокрытыми головами шествуетВпереди прелатов. Старинные, благолепныеЗвуки над нивами разносятся вдаль.В белых одежках, в маленьких веночкахМаленькие певчие истово поют;И взмахивают кадилами мальчикиВ красных сутанах и праздничных шлыках.Алтарные движутся изваяния,Мариины раны сияют в лучах,И близится Христос с деревянным желтымЛицом под сенью пестроцветных венков.Под навесом от солнца блещет епископскаяМитра. Он шагает с пением на устах,И вторящие голоса диаконовВозносятся в небо и разносятся по полям.Ковчежцы сверкают вкруг старых мантий.Дымят кадила тлением трав.Тянется шествие в пышности полей.Золото одежд выцветает в прожелть.Шествие все дальше. Пение все тише.Узенькая вереница втягивается в лес,И он, зеленый, блещущую глотаетТемными тропами злато дремлющей тишины.Полдень настает. Засыпают дали.Ласточка заблудилась в бескрайних высях.И вечная мельница у края небаТянется крыльями в белые облака.Вечер
День потонул в червонном багрянце.Река бела небывалой гладью.Движется парус. У руля, как вырезанный,Лодочник высится над большой кормой.На всех островах в прозрачное небоВскинулся красный осенний лес,И шелест веток из темных омутовОтзывается дрожью кифарных струн.Сумрак с востока разливался вширь,Как синее вино из опрокинутой чаши,А поодаль стояла, окутанная в черное,На высоких котурнах большая ночь.Зима
Зима врастяжку. По ровной гладиГолубые снега. На дорогах стрелкиНа четыре стороны показывают друг другуЛиловое безмолвие горизонта.Четыре дороги, все – в пустоту,Скрестились. Кусты – как стынущие нищие.Красная рябина блестит печально,Как птичий глаз. Четыре дорогиЗастыли на миг пошептать ветвями,И вновь вперед, в четыре одиночества,На север и юг, на восток и запад,Где небо к земле придавило день.Земля из-под жатвы горбом, как коробС треснувшей плетенкой. Белою бородойОна щетинится, как солдат после боя,Сторож над мертвыми после жаркого дня.Снег бледнее и день короче.Солнце дышит с низких небесДымом, которому навстречу толькоЛед горит, как красный огонь.На севере
Бурые паруса вздуваются на тросах.Карбасы бороздят серебристый залив.По бортам свисают сети, тяжелыеОт чешуйчатых тел и красных плавников.Они возвращаются к молу, за которымСумеречный город в чадном дыму.Вечерние огни расплываются зыбкимиКрасными пятнами в темной воде.Плоскоморье каменною плитоюЗалегло на синем востоке. ДеньВстал на колени испить от светаИ роняет в воду красный лист из венка.Золотое облако дрожит вдали —Это встает из глубин янтарныйЛес и в сумеречную дымку дняШироко распростирает желтые ветви.На ветвях прогнулись потонувшие моряки.Их волосы свисают в воду, как водоросли.Звезды, встав в зеленую ночь,Начинают свое морозное шествие.Слепые женщины
Слепые шествуют за поводыршами —Черные исполинши, глиняные молохиНад плечами тянущих рабов, – запеваяДолгую, протяжную песнь слепых.Твердым шагом вступает их хорВ железный лед обставшего неба.Ветер клубит над широкими их макушкамиПепельные пожары седых волос.Великанские посохи их прощупываютУлицу до самого взгорбья. ОгромныеГробы лбов их запечатаны огненнойПентаграммой черного божества.Вечер вывешивает огненную бочкуНа сучья тополя в самый горизонт.И руки незрячих тычутся в солнцеПо веселому небу, как черные кресты.Офелия
II Желтое поле. Кровавым потомПотный полдень. Ветер заснул.Вот она плывет, умирающая птица,Под белым кровом лебяжьих крыл.Мягко опали голубые веки.И под сверканье звенящих косСнится ей поцелуй, как пурпур,Вечный сон ее в вечном гробу.Мимо, мимо! Туда, где над берегомГудящий город. Где в плотинный створБелый бьет бурун и на все четыреСтороны стонет эхо. Туда,Где гул по улицам. Колокольный звон.Машинный скрежет. Борьба. Туда,Где запад грозится слепым и краснымКругом, где вычерчен подъемный кран.Подъемный кран, чернолобый тиран,Молох над павшими ниц рабами,Тягота мостов, которые для негоКоваными цепями сковали реку.Незримая, плывет она по струе,И где ее мчит, взметается людБольшими крыльями черной тоски,Тенью ширящейся с берега на берег.Мимо, мимо! Где в жертву мракуЛето закалывает поздний закат,Где усталая истома позднего вечераТемной зеленью легла на луга.Поток ее мчит, навек погруженную,По стылым заводям встречных зимВниз по течению времени, в вечность,Где дышит дымом огненный небосвод.Госпиталь
I Белые простыни, постель к постели,Расплываются в холод больничных стен.Все болезни прогуливаются по коридорам,Точно проволочные куклы. На каждого —Их по нескольку. Над каждым выведенБелым мелом перечень его мук.Здесь горячка – как гром. Внутри у всякого —Жар вулкана. Глаза устремленыВ потолок, где паук и паучихаТянут липкую сеть из животов.Они скорчиваются, торча коленями,В жарком поту под холодным бельем.Их ногти обкусаны до мяса.Морщины их горящего лба —Как борозды, вспаханные ужасом,Пашня Смерти под красною зарей.Они тянут бледные рукиВ тряске зноба, в отчаянье немоты.В их черепе черною карусельюОт уха к уху мечется мозг.Их спина расседается трещиною.Из беленой стены вытягивается рука,Медленная, костлявая, и жесткоюХваткой сдавливает их гортань. II Опускается мрачный вечер. ТупоОни вкорчиваются в подушки. С рекиНаползает холодный туман. БесчувственноОни внемлют молитвословиям мук.Медленная, желтая, многоногая,Наползает в их постели горячка.И они в нее глядят, онемелые,И в зрачках их – выцветшая тоска.Солнце тужится на пороге ночи.Пышет жар. Они раздувают ноздри.Их палит огонь,Красный круг их взбухает, как пузырь.Там, над ними, Некий на стульчакеИми правит жезлом железным,А под ними роют в жаркой грязиЧерные негры белую могилу.Меж постелей идут похоронщики,Выдирая рывком за трупом труп.Кто не взят, тот взывает, уткнувшись в стену,Ужас гнусного мертвецкого «прощай!».Комары зудят. Воздух плавится.Горло пухнет в багровый зоб.Рвется зоб, льется огненная лава,Голова гудит, как каленый шар.Они рвут с себя липкие рубахи,Пропотелые одеяла – прочь,Голые до пупа,Качаются они маятниками бреда.Смерть паромом подплывает сквозь ночь,Через темный ил и слизь морских топей.Они слушают, замирая, как гремитЕе посох у больничных порогов.Вот к постели несут причастие.Поп больному мажет маслом лоб и рот.Выжженная глотка мучительноВталкивает просфору в пищевод.Остальные вслушиваются,Словно жабы в красных пятнах огня.Их постели – как большой город,Крытый тайной черных небес.Поп поет. В ответ ему каркаетИх молитв жуткий пересмех.Их тела трясутся от гогота,Руки держатся за вздутый живот.Поп склоняет колени у кровати.Он по плечи ныряет в требник.А больной привстает. В его рукеОстрый камень. Рука его в размахе,Выше, выше. И вот уже дыраВспыхивает в черепе. Священник – навзничь.КрикЗамерзает в зубах навстречу смерти.Адская вечеря
I Вы, чья от горя выцвела кровь,Вы, бичуемые бурями мук,Вы, чьи лбы простерлись под гнет,Вы, в чьих очах, как стекло – тоска,Вы, чьи виски, как проказа, жжетС детства родимое пятно мертвецов, —Приидите ко причастию: вот дары,Проклятые в обители вечных мук.Взойдите на мост над черной рекой,Где без края толпится обреченный люд,И темный вас приветит портал,Блещущий в сумерках большим алтарем —Алтарем, озаренным тысячью свечейИз жира и крови нерожденных тел,Где свисают кости и веет в лицоДьявольских фимиамов красная грязь,Где в адских ризах святители гнутКолени под звон небывалых мессИ по всем амвонам за стягом стягГрозят вам, как алые адские языки.Перед Божьим образом голый аббатВздувает брюхо, выводя напев.Он хватает чашу, в чаше красная кровь,Он вздымает ее над лбами толпы:«Пейте мою кровь». Он пьет ее сам,Красной лавой вскипает его душа,Его глотка горит, как чермные моря,Божьей кровью блещущие чрез берега.Над вашими лбами, над гнездовьем мук,Над черными флешами адских силУзкий, острый, как черный языкСкорпиона, взвивается бегучий огонь.Ломятся в храм сквозь разинутые вратаТучи, чреватые молнией и грозой.Буря бушует. Ливень, как ночь,Угашает дальний органный хор.Могилы взрываются. Вздыбились мертвецовБелые и холодные костяные персты.Они вас манят в родимый мрак.Мертвыми криками гремит собор.Плиты проваливаются. КипятВодопады Леты внизу, в глуби.Гудит многоверстный водоворотДальними отгулами чудовищных бурь.Исчадья ада устремляются в смерч,С пеньем глядя в свой пенный гроб:Черными парусами снащен их корабль,А белые борта – из зияющих черепов. II В высях, где тени сгустились в тьму,В тысяче вечностей над бездной мук,Над бушеваньем ливней являетсяБледное, как утро, Божье лицо.Дальние церкви наполняет сонСфер, безмерный, как лепет арф,Когда, как месяц с большого небосвода,Белое наклоняется Божье чело.Приблизьтесь. Рот его – сладкий плод,Кровь его – тяжкое медленное вино,На его губах в темно-красной заводиЗыбок синий жар полдневных морей.Приблизьтесь. Нежен, как бабочкина пыльца,Как юной звезды золотая ночь,Мерцает рот в бороде златобородого,Как в темном раскопе мерцает хризолит.Приблизьтесь. Прохладнее змеиной кожи,Мягче он пурпурных царских риз,Нежнее заката, который обесцвечиваетДикую боль огненной любви.Скорбь падшего ангела – словно сонНа лбу его, белом троне мучений,Грустном грустью того, кто пробуждается,О виденьях, канувших в белый рассвет.Глубже, чем тысяча пустых небес,Его горечь, прекрасная, точно ад,В красной бездне которого теряетсяБледный луч с полуденной вышины.Его боль – как ночной двусвечник.Это пламя облегло ему головуИ двумя рогами в дремучей роскошиИз его кудрей вонзается в тьму.Его боль – как ковер, по которомуПисьмена каббалистов горят сквозь ночь,И как остров, минуемый плавателямиВ час, как в дебрях кричит единорог.Его боль – в ней тень и сень дубрав,Взлет печальных птиц над большими заводями;Это царь, в горностаях и задумчивый,Тихо шествует сквозь склеп своих предков.Приблизьтесь. Загоритесь его скорбями.Впейте вздох его, холодный как лед,Вздох, принесшийся из‐за тысяч эдемовАроматом, впитавшим всякое горе.Вот он смотрит, он улыбается, —И душа у вас тиха, как пруд в камыше,Тихо наполняемая пеньем ПановойФлейты, льющимся из лавровых рощ.Усните. Ночь, сгущаясь в соборе,Угашает огни на высоком алтаре,И огромный орел его безмолвияЗыблет тень своих крыл на ваших лбах.Спите, спите. Темный божеский ротВас коснется осеннею ли, могильною лиСвежестью, и мнимый расцветет поцелуй,Желт, как гиацинт, ядовит, как мучница.СТАНСЫ
Все стихи Мореаса – из книг «Стансов» (нумерация их – на поле слева), где почти все стихотворения – по 16 строк. Когда они сжаты в переводе до 4 строк, то, кажется, ненамеренно становятся похожи на китайские или японские стихи.
ЖАН МОРЕАС
I, 11 Смейся как весенние ветки, плачь как ветер.Жизнь – она ни счастье, ни горе, она – лишь призрак.IV, 8 Ты смеешься в горе и сам не знаешь, зачем тебе песни.А ведь жизнь и смерть, и доброе и злое — все только для лиры.Add. Вспоминаю родину, бледные оливы, взнесшийся кипарис.Почему она перед глазами и в сердце? Потому что она далеко.I, 15 Солнце из тумана, из юга – север: я – как ты, Париж:Радость плачет в глазах моих, и горек Рок – в улыбке моей.I, 17 Пар, свисток, поезд в ночь, время влет, вспыхнут розы, и пожелкнут листья.Рождаясь, прощай! умирая, прощай! Это горе мимолетно, как счастье.II, 12 Смеется апрель, добрые мысли возвращаются, как листья.Капля меда в горькой чаше расставания с бытием.Add. Когда-то тенистый, влажно лег мне на лоб осенний лист,И душа в грезе раскрывает преддверье своей судьбы.III, 18 Серебряная луна над мачтами порта, над мраморами парка,Над гранями берега, над безгранными нивами и Парижем, где конец всех дорог.II, 7 От заботного города в нежную бы рощу, к колыбельному бы морю.Но увяли мои апрели, и жатва моя – под чужим серпом.VI, 5 Тополя в закате осыпают в растущий сумракСамоцветным севом шитье лета по тканям осени.III, 11 На зеленом кладбище под вечерними птицамиЯ смотрю на пахоту, где колосьями высятся кресты.IV, 7 Я как дым, миг живущий, но вставший из огня.Склонившись, человек разгребает очажный пепел.V, 10 Радость и горе, пролетите сквозь меня, не тронув,Как сентябрьский ветер пролетает сквозь вскинутые сучья.II, 18 Облака над волнами колосьев как паруса.Скоро вы отяжелеете бурей, как сердце мое.III, 14 Дуб над долиной, ветер в листве, птицы в гнездах.Бьет гром в вершину, топор под корень, — он печально терпит.VI, 11 Пруд у праздной мельницы — в мертвых листьях.В черную воду погляжу на себя и на блеклое солнце.I, 13 Бледное солнце осени — надо мной, над рекой, над рощей.Вейся, лист, холодейте, волны, крепни, сердце.V, 5 Мертвый лист бьется о порог, а время в ставень.Камин, свечка, я один, и осень как «баю-бай».V, 6 Вздула парус над спящим городом ночь, кишащая одиночеством.Вскрой окно, и она ворвется к тебе потопом.V, 8 Недолгая роза, украшенье сада, любви и лиры,Пьет, как сладость, ржавь и смерть пронзающих ливней.V, 7 Ветер, раненный над каменной мостовою,Дымная осень — это сердце мое осыпает листья.Add. Роза, увядшая в вазе, зачем ее я помню?Усталому сердцу тяжек даже призрак розы.V, 3 Осень кружит листья и с ними – мою душу.Дай им лечь помечтать на край твоего бассейна.IV, 17 Чаша горя нам слаще меда: Жизнь лишь дым, смерть лишь тень от дыма На весах бытия. Равняйте чаши.Add. Тучи, дорога, ветер в лицо, гром как сердце.Крик попутного ворона ничего в моей судьбе не изменит.VI, 2 Под остылым небом в свисте ветра и криках охрипших птицБрести в вечер, до версты, где привал и горький ломоть.Add. Стонущий ветер в золотом плаще свеваемых листьев,Что ты скажешь позднему солнцу, поздним плодам, позднему мне?V, 12 Чтобы не слышать, как над этим миром стучит мое сердце,Ночью над прибоем взмолюсь я к морю, и меня не станет.III, 1 Выцвело лето, зима стучится, я отворю.Отвздыхали листья, плачутся сучья, ни молвы, ни друзей.Божьей искрой выгорев в горе, выживу, выжженный.ПЕСНИ
Эти переводы хоть и верлибром, но почти не конспективные. Поль Фор, проживший долгую жизнь графомана, «король поэтов» 1912 года, привлекал меня светлостью своего пустозвонства, и я переводил его не для эксперимента, а для душевного облегчения: последнее стихотворение в этой подборке («Naviget, haec summa est») помогало мне жить.
ПОЛЬ ФОР
Песенка
Так, так, так – утонул рыбак.Да, да, да – а над ним вода.Ух, ух, ух – плачется пастух:Ла, ла, ла – милая ушла.Ой, ой, ой – блеет вал морской,Да, да, да – как его стада.Ах, ах, ах – оба в небесах,Ля, ля, ля – а внизу земля.У меня цветочки
У меня цветочки, у меня цветочки Голубее этих глаз. – Дай! —Они мои, и больше ничьи,Они растут на большом холме, милая моя.У меня уголечки, у меня уголечкиЖарче этих губ. – Дай! —Они мои, и больше ничьи,Они горят под серой золой, милая моя.У меня сердечко, целых два сердечка, Целых сто. – Где? —Они мои, и они для всех,Они цветут на нашем пути,На пути-дороге, на пути-дороге, милая моя.Колыбельная с игрушками
Дроворубы, плотники, выстройте ковчег.Из белого дерева перекиньте мост.Из желтого дерева – крепкие бока.Из черного дерева – всех его зверей.Из синего дерева – море-океан.Сделайте, плотники, сто ковчегов Ноевых для ста малышей.В каждом по входу для больших зверей.И еще по входику для маленьких звериков, чтоб вошли слоны, и вбежали кролики, и влетели голуби, и вошел бы Ной.Сделайте, плотники, сто ковчегов Ноевых,Сделайте, плотники, маленькие входики, чтоб вошло все-все зверье, и старый Ной, и ты, и я.Авторизация