Собрание сочинений в шести томах. Т. 5: Переводы. О переводах и переводчиках
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Добавить отзывДобавить цитату
Собрание сочинений в шести томах. Т. 5: Переводы. О переводах и переводчиках
ЭЛЕГИИ, 1
Это переводы с русского на русский. Когда-то мне пришлось писать статью о композиции элегий пушкинского времени. Это оказалось очень трудно по неожиданной причине. Я перечитывал по многу раз давно знакомые стихи и ловил себя на том, что, дочитав до середины страницы, не могу вспомнить, о чем была речь в начале: стихи были так плавны и благозвучны, что убаюкивали сознание. Чтобы удержать их в уме, я стал, читая, пересказывать их про себя верлибром. Верлибр не заглушал, а подчеркивал содержание: можно стало запомнить последовательность тем и представить себе план лирического стихотворения. Когда через много лет я задумался о возможности конспективных переводов, я вспомнил это мысленное упражнение и попробовал сделать его письменно. Пусть это не покажется только литературным хулиганством. Во-первых, мне хотелось проверить: что остается от стихотворения, если вычесть из него то, что называется «музыкой»? Мы читаем мировую поэзию в переводах, о которых нас честно предупреждают, что передать музыку подлинника они бессильны; как относится то, что мы читаем, к тому, что было написано на самом деле? Вот так, как предлагаемые стихотворения к тем, которые мы читаем в собраниях сочинений русских романтиков. Во-вторых, мне хотелось дать себе отчет: что я сохраняю из подлинника XIX века, что мне кажется художественно живым и выразительным, а что вялым, многословным и надоевшим? Мы любим притворяться, что нам близко и дорого все, все, все, – а на самом деле? Нам говорят: переводы нужно делать так, чтобы они вызывали у нас те же художественные эмоции, какие оригинал вызывал у своих первых читателей. Я попробовал придать этому переложению такую степень формальной новизны, какую, по моему представлению, имели романтические элегии для первых читателей. Я получил картину своего художественного вкуса: как мало я вмещаю из того, что мне оставлено поэтами. Одну четвертую или шестую часть – как если я читаю на малознакомом языке без словаря. Картина эта мне показалась очень непривлекательной, и мне это было полезно. Было бы интересно сверить ее с картиной вкуса моих ближних и решить, что здесь от общего нашего времени, а что от моей личной душевной кривизны. При всех сделанных сокращениях я ничего не вносил от себя и пытался сохранить, не огрубляя, стиль подлинника – настолько, насколько я им владел. Это оммаж поэтам, которых я люблю, но без того панибратства, которое было у Эзры Паунда. Я даже старался почти в каждом переводе сохранить дословно строку или полторы из подлинника – чтобы легче было сравнивать. Заглавия этих стихотворений в подлинниках – «Мечта», «Вольное подражание св. Григорию Назианзину», «Вечер», «Любовь одна…», «Поверь, мой милый друг…», «Осень», «Гебеджинские развалины», «Гений», «К моему гению», «Уныние», «Уныние», «Элегия». Цифры на полях, как везде, показывают, сколько строчек получилось из скольких.
Мечта 35/211
Где ты ищешь счастья, моя богиня? Грозные скалы, шумные бури, Задумчивые закаты, Благоуханные рощи над воспетыми берегами.Воротись, я ждуНочью, в тишине, у лампады, горестный,Уносясь мечтоюВ дикий север, к туману и океану: Скалы, лес, луна в облаках, Пышущие костры, Хриплым арфам внемлют воины над щитами, Дух героя над тризной взлетает ввысь В радужные раздолья храбрых.Я там был, в тех каменных дебрях,Ветер, град и дождь били в кровлю хижины, —Ты спасала меня и там,Как спасаешь гонимых, скудных, слабых: Узник, цепи, каменный свод, Пук соломы, кувшин, бледный свет в решетке, Но он ясен и тверд:Кто сердцем прав, того ты не покинешь. Друг в могиле, но память смыкает души. Милой нет, но сон ласкает сладострастьем,И поэт мечтой побеждает смерть.Тщетны мудрецы меж обломков жизни,Им весна без радости и лето без цветов, —Но весне и лету жизни спешит конец,Отлетают сны и вянут цветы,Тусклым светом дрожит светильник опытности,И могила зияет черным ртом. Пусть!Слава – дым, и золото – прах,Драгоценны сердцу – покой и воля,И кому их осенила мечта —Ночью, в хижине, у лампады, – счастлив. БатюшковЖизнь 33/62
Целительно беседовать с душою.Дремлет тишина,Дышит весна,Лес, журчанье ручья, цветы и птицы,Догорающий пламень дняУтоляют меня,Но я медлю рассеять мое горе:Печаль дорога душе.Что я есмь? что я был? что я буду? – Не знаю:Я лечу ниоткуда в никудаВ дымном облаке обманчивых чувств,В лживом сне,В безысходном круге.Та волна, что била в лицо пловцу, —За его спиною уже не та.С кем я встретился и расстался на пути, —В новой встрече мне будет как чужой.Как далек вчерашний день и вчерашний я!Доживу ли я до ближнего утра,И кем проснусь?Я – как та волна:Льюсь – стремлюсь – исчезну навсегда —Навсегда ли?Нынче – жив, завтра – прах, а после завтра?Тайна скрыта,Но душа трепещет надеждою —От кого?Кто облек тебя, душа моя, в мой труп?Сбрось цепь,Слей свой пламень с небесным пламенем,И не станет тайн.Страх исчез —Смерклась ночь, но просветлело сердце. КозловДружба 39/92
Вечер,Поля уже в тени,В багряном блеске лес над зеркалом воды,С золотых холмов стада бегут к реке,К дому гребет рыбак,По неровным бороздам отъезжает пахарь,Меркнут облака, угасают струи,В тростнике последний плещет ручей,Дышат травы и колышутся листья,Из дубравы всплакался соловей.Встал полумесяц,Искрами осыпался в волны,Бледным блеском рассеялся по листвеНад моей печалью.Отошла весна моих дней,Иссякают струи юной радости,Расточается дружный круг:Песни и пиры, огнь души, клятвы братства.Погибли призраки волшебных заблуждений:Всяк своей тропой, со своей печалью,И уже один отцвел, как минутный цвет,И безвременный гроб его оплакан,И уже другой – но ни слова…Каждому свой путь,Честь, и лесть, и улыбка света,Но в памяти живутДружба, любовь и Музы:Дерзнем ли мы друг другу чужды быть?Мне брести неведомою стезей,Мне любить тишину природы,Сумрак рощ, плеск струй и дыханье Муз,Чтобы петь Творца, друзей, любовь и счастье.И когда за вечером встанет утро,И туман в полях,Голубые рощи под первым солнцем,Пусть поэт до птиц,Лиру согласив с свирелью пастухов,Поет светила возрожденье, —Но долго ль, и когда мой час? ЖуковскийЛюбовь 12/56
В розах любви – счастье, В терниях любви – песня:Будьте блаженны, будьте бессмертны —Я любуюсь вами, любовники и певцы.Я любуюсь вами из сумрака,Из седого шума дубрав и волн,Из холодного сна души, —Слишком много боли:В мертвом сердце мертва и песня,Слабый дар отлетает, как легкий дым.А любовь —Пусть поет ее любящий и любимый. ПушкинОбодрение 7/36
Несчастливцы – мы богаче счастливцев.Счастье – лень, счастье – праздность, счастье – скука.Лишь в ненастье волна узнает берег,Где опора – друг,И целенье, пусть краткое, – подруга.Не равняйте нас: праведные богиИм дали чувственность, а чувство дали нам. БаратынскийРазочарование 16/68
Яркою бороздою прорезать время,Пожать золотые колосья бессмертья —Нет мне славы на этой меже,Порастет забвеньем моя могила.Быть врагом тирану и братом жертве,Пировать любовью и ласкаться дружбой —Нет мне счастья на этой стезе,Чашу отрад отравляют слезы.Недозревши отцвели наслаждения,Светлые сокровища расточились,Грядущее с прошедшим разочлось,Где бесчестен бой, там не радует победа.В сумраке уныния гаснет юность,Минули обманы, уснули раны,Полдень крадется в тишине,Труд мне благо, и Муза – моя надежда. ВяземскийОсень 8/36
Рощи, ручьи, цветы, переклички птичьи — Где вы?Ветер сквозь вечер, и зима приходит, как старость, Молча.Я не печалюсь: утро взойдет, и весна откроет очи,Вспыхнет цветок, блеснет мотылек, и душа взовьется В небо.У Бога мертвых нет. ГнедичУныние 23/98
Меркнет день, Молкнет шум, Низлетает сон,Незримый журчит ручей,Незримые веют цветы,И тесно душе в мироздании. Лунный светПал на кладбищенский дерн,И под ним земля из нашего праха.Церковь, Жилище немых молитв,Роща, Одряхлевшая под шумящим холодом,Волны, И над мутным брегом – ни утр, ни полдней.День на склоне,Год на склоне,Жизнь на склоне.Молчание летит под маковым венком.Грудь — плачем облегченная, Дух — скорбию ободренный, Смерть —Мыслью укрощенная. МилоновРуины 31/209
Руины,Каменные столбы,Высящиеся над рухнувшими,Как несжатые колосья над сжатыми,Как раненые бойцы над мертвыми,Заветы предпотопных племен,Теменами подпиравших созвездия, —Эти кости, изглоданные временем.Но меж павшими перевивается плющ,Но на каменных туловищах зеленый плащ,Но из раненых глыб цветут душистыеПоросли, и на месте колоннОстрый тополь устремляется ввысь,И звенит соловей, и льются ящерицы.Дайте мне свить венок из ваших листьев.Выцвело вечернее золото,В яхонтовой мгле небосклон,И луна – как челн по эфиру.Тени зыблются меж седых камней,Словно мертвые веют над мертвым городом:Где мечты их? Для всех – единый круг:Вольность, слава, роскошь, порок, ничтожество.Я изведал восторг, тоску, гонение:Юный жар застыл, как черный металл.Меркнет ночь,Утро трепещет в листьях,Стоном к свету вздохнули камни.Просыпается спутник, бьет копытом конь:В путь —Все равно куда:Прах былого, прости мое пристанище. ТепляковГений 23/100+37
Свищет буря, бушует море:Челн меж волн,Вихрь,Ни звезды приветной во мраке.Страждет сердце,Просит душа покоя,Жаркие мои мольбы фимиамом в небо —Кто мне скажет: воскресни и живи?Нет:Он забыл меня, мой путеводныйМетеор,Он, одетый клубящейся лазурью,Из праха без страхаБившийся крылами в эфир, и когда Господь радужным перстом извлек вселенную из бездны, в голубом пространстве рассеял ночь и день, слил в гармонии громы и вздохи,Заронившийся искрою в меня.Угасает моя душа —Одинокое звено в цепи творений:Появись же, мой прихотливый,Выведи плавателя из пучин. ПолежаевКонец 10/32
Берег, ночь, скала, одиночество.Вдалеке – рыбаки вокруг костра.В черной памяти – блеск и пляска города,И сквозь боль – незабытый светлый взор.Жить бы мне здесь —Как много был бы я судьбою одолжен, —А теперь у ней нет прав на благодарность.Это юность стала раскаяньем,Опыт – пустотой,И желанья мои – изгнанием. ЛермонтовЭЛЕГИИ, 2
Я занимался русской поэзией начала XX века, мне приходилось читать стихи французских символистов, которым подражали русские. Чтобы читаемое не смешивалось в голове, я старался запомнить суть, схему каждого стихотворения, отбросив все амплификационные приемы. Стиль от этого менялся так катастрофически, что иногда я стал это записывать. Больше всего записей у меня оказалось по Анри де Ренье. Это потому, что я очень не люблю Анри де Ренье – может быть, в переводах это чувствуется. Подойти к нему мне помог И. Коневской, начинатель русского символизма. В его архиве в РГАЛИ безнадежно ждет публикации множество прозаических переводов стихов и прозы самых разных авторов – от Эмерсона до Верхарна и от Ренье до Ницше, и все – тем монументальным прарусским языком, каким писал только он. Это Коневской подсказал мне несколько неожиданных слов; опираясь на них, я стал переводить остальное. Почти все стихи – из ранней книги «Игры сельские и божеские». Я прошу прощения за то, что элегии здесь перебиваются, как в оригинале, песнями и песенками.
АНРИ ДЕ РЕНЬЕ
Кошница 18/49
Ива над рекой. Сплети прутья. Дно будет круглым.Вечер. В эти струи смотрело Время.Спи. Ты прожил день, и ты сплел кошницу.Это Оры-часы босой походкойИз Сегодня в ненасытное ВчераУнесут в твоей кошнице свои цветы:Друг за другом, рука с рукой. И настанет утро,Улыбнется ива тайному лету.Ты устанешь от ее гибкости. Ты ударишьРезцом в резкое серебро, чеканяВсе те же цветы. Опечаленные Оры вернутсяС горьким яблоком, жесткой гроздью, сухою веткой.Выцветут серебристые ивы. Умчатся птицы.Ты захочешь вспомнить былую радостьИ вместо серебряной выковать золотую кошницу.Снова Оры, любя, придут на зов твой,Но затем лишь, чтобы собрать в нее твой пепел.И пред их наготою смежишь ты очи.Сбор 16/46
Синяя волна, золотая пена взмелась на берег.Белая и нагая, твои пальцы в соленой гриве.Ты стоишь, смеешься, море лижет нежные ноги.Заря брызжет тебе навстречу.Травы тянутся цветками к твоей ладони.Над тобой весна, под тобою лето.Поле ходит золотыми волнами.Плющ и грозд обвивают ленивый жезл.Мох ласкает ноги. Ручей сверкает.Отдохни. Престол твой – из солнца.Но из низин к нему уже всползают сумеркиИ хватают тебя за руки. Тропы кручеИ колючки злее. Цветы облетают под пальцами.Дождь и мгла клубятся вкруг бледной плоти.Ты лишь тень меж голых стволов. И слышишь:Ржут вдали морские кони. Их шпорит Время.Песнь 1 24/58
Сентябрь!Спят бок о бок двенадцать месяцев в лоне года. Сентябрь!Наступал твой черед настать,Вились ржавые листья винограда над вертоградом.Листва золотилась плодами.Ветер был как время в полете.Я не знал и, плача, шел по меже. Сентябрь!Если бы я знал: ты придешьНа развязку всех извившихся троп,На порог вертограда под виноградом, —Я не бился бы лбом в затвор зимы,Не рыдал бы цевницами апреля,Не считал бы кружащиеся листья,Как песчинки золота в часах,И не задыхался бы летней страстью,А сказал бы только: Сентябрь!Вот ты ждешь меня, и Любовь с тобой рядом,На порог легла ваша двойная тень,Ветер свеж, как время, и над водойРаспускаются фонтаны, как пальмы,И как лилии лебединые шеи.Двойная элегия
– Там, где нежилась горлица, стонет филин.Из твоей могилы растут цветы.Воротись: твой сад тебя ждет.Необутый и постарелый,Воротись из забывчивых твоих местДолгою тропойК нашему источнику, который плачет,А потом смеется своим слезам.Двери смазаны оливковым маслом,В ясеневых чашах – молоко и вино,Яблоки – на столе.Я так любила тебя мертвого, что ты будешь жив.А когда не станет во мне надежд,То не станет в часах воды и в лампаде масла.– Пусть горит лампада, а часы плачут, —Мне к источнику твоему не прильнуть,Потому что поцелуи умирают с губами.Я прах под мрамором,Я тень неслышная,И твоим рукам меня не обнять —Разве что во сне,На пороге, где ты замрешь, почувствовав,Как я приближаюсь к тебе сквозь ночь,Ибо только там ты достойна призрака.Призрак
Вглядись в свет, вглядись в тьму.Вечер красен кровью, рассвет – румянцем.Плачет влага, страждет душа.Вечер мчится, держа кого-то за руку.Путь раздваивается, как копыто фавна.В сущем звере скрыт мнимый бог,Как в кремне – огонь,Как в тебе – призрак,Как в зеркале – отражение зеркала.Твой поющий голос – и тот,Когда ты испьешь смертных струй,Не пойдет ли тенью вслед твоей тениВытьОт крыльца до крыльца и от ворот до ворот?Песенка 10 14/31
Нежный рассвет.Нежно льются отары по нежным тропам:Баран белый, баран черный, ягнята пестрые.Голубеет луг,И деревья поют навстречу солнцу. Полдень полон пчелиным звоном,Тяжелеют гроздья,И быки спят в траве, как зодиаки. В вечер нивы колосьями уперлисьВ небо, умолкают леса,И два колокола, ближний и дальний,Один густ, другой светел,Звоном борются за синее небо,Чтобы не увял ни один цветок.Припев 15/30
Водоросли как мысли, Серебряные в синем, Золотые в зеленом.Водоросли как змеи На забвенном жезле Меркурия.В водорослях раковины, В раковинах поет прошлое, Печали мои и радости.Водоросли узорами, Как жилы, которыми Наша кровь оживляет Песок и камень.Убаюкайте, водоросли, Колыбельную раковину, В которой поет мое прошлое.Сосуд 25/128
Сосуд рождался из обряжаемого камня.Я отбросил свой резец и стал ждать.Плод за плодом слышно падал с ветвей.Ветер веял далекими цветами.За ручьем, за лугом пела свирель.Фавн, буланый, плясал в листве из охры с золотом.Шли по краю небосвода женщины с снопами на плечах.Утром трое их было у источника,И одна заговорила со мной, нагая:«Изваяй сосуд по образу моему».И тогда сад, и лес, и поле вздрогнули,Сплелись в пляске нимфы от трех тростин,Огнекожими стали фавны,Вспыхнули свирели,Загудел кентаврами горизонт, —Средь толчков копыт, стука пятВ граде хохотов, ржанье морд, криках губ,В душном запахе пота и растоптанных плодов,Строгий и думный,Я ваял вихорь жизни на круглом камне.Пали сумерки, и я оглянулся.Сосуд высился, нагой, среди тишины,Хоровод взвивался по нем спиралью,Ночь кончалась,И я плакал, и проклинал зарю.Песенка 2 17/28
Ничего у меня нет,Только три золотые листика,Только посох, только пыль на подошвах,Только запах вечера в волосах,Только отблеск моря во взгляде. Золотые они, с красными жилками,Я их взял из пальцев спящей осени,Они пахнут смертью и славоюИ дрожат на черном ветру судьбы.Подержи их:Они легкие, и припомни,Кто к тебе постучался в дверь,И присел у порога, и ушел,И оставил три золотые листикаЦвета солнца и цвета смерти. А потом раствори ладонь и дайУлететь им в ветер и вечер.Часы 5/20
В каждом часе картинка. То волк, то агнец.То кусает, а то ласкает.Каждый час несет подарок году:Розу, яблоко, голубку, корзину, зеркало.Взгляни в зеркало: в нем лицо забвенья.Песенка 3 20/39
Постучись:Над высокой дверью лозы и плющВъелись в старый камень,И ночной забвенный домУлыбается розовой заре. Весна,В окнах свет и на плитах пола блеск.Улыбнись на пороге.Хочешь – сядь у очага, чтобы прясть,Хочешь – вот тебеДеревянная чашка, оловянная тарелка,Хлеб, вода и яблоко.Поживи здесь: дорога нелегка. Но улыбка твоя ужеКак прощальный поцелуй.Ну что ж,Вот тебе цветок,Золотой светильник и три опала,Плащ, сандалии, пояс, а на поясеКлюч, —А теперь в дорогу: туда, где люди.Ночь богов
Я шла за тобою и перед тобою,А ты не видел и не слышал меня.Обезбоженный, ты искал богов,Но дриадин стволЛишь царапал тебе руку пустой корою.Не струилась текучею наготойПо излучине вытянутая нимфа,Ни Пегас не вбивал копыт в песок,Ни сатир не прохаживался в припляске.Я предстала тебе, и ты не удивился.Обеги всю степь,Пустыри, дубравы, вертограды, пахоты,Взойди в город, где люди живут, смеются, поют и умирают,Жжет жаровня, пляшет костер, дымится печь,Ярый молот кует металл к металлуДля брони и для серпа, – но в дымуНет над городом дымки фимиама,И под молотом не ваяется божий лик.Ничего нигде.Отчего же ты нас ищешь, ловец без стрел?Разве пашни не пышны и без Кибелы,Рокот моря не слаще Сирен,Разве ты не рад, что не нужноОтдавать охранительным богамСамый сочный плод, самый тяжкий грозд, самую белую телицу?Пожинай свой хлеб, ешь и пей, плачь и смейся вровень с миром,Человеку боги не надобны.Но я вижу, слова мои напрасны.Тогда слушай. Я одна из тех,И одна еще вижу этот свет,Потому что я земная и подземная.Вот плод, вот семя его: вкуси,И закрой глаза от золота ночи,И безмолвствуй.Шаг, другой. Осторожней. Ниже. Стой.Теперь смотри.Смутный мрак, темный свет,Черная и тинистая река, кольцомОбомкнувшая то крутой, то пологийОстров, где ютятся боги. У нихБелые волосы и седые бороды.Толстый ВакхОпускает пересохший кувшин:Тирс без лоз, жезл без змей,Сломлен рог на ширококостном лбуФавна, и тоскливые спят сатирыВ бестелесной тиши.Марс подвязывает медную подошву,И Венера щупает черный СтиксВсе еще прекрасной ногой,И Нептун ищет брод концом трезубца.Это ониБыли встарь и судьба и прорицание,Клик волхва и отголосок пещеры,Лира и кимвал, лавр и роза,Колесничный гром,Шепот неба, трепет земли,Волны нив, долгий ветер над дубровой,Говор моря, родник, ручей, река,Стрелы в тело, молнии в скалы,Дрожь любви между небом и землей,А теперь ничего. И только тишь.Поворачивая голову, ониВодят взглядами, следя круговойБег Пегаса: он вскинется, он грянется,То помчит, то вздымется на дыбыИ заржет, но ни звука в воздухе,И разбросит крылья, и вновь, и вновь,А они тяжелы и опадают.Это все, сын мой.Ступай назад,В жизнь —А мне пробил мой преисподний часМеж земной и подземной половиною,Полупленнице, полустраннице.Но пред тем, как переступитьТвой порог, отряхни с своих подошвЧерный прах,Еще влажный брызгами Стикса.Песенка 9 19/33
Вчера была зима,Сумрак, ветер, море, дождь и снег,Жесткая подстилка.По булыжнику шла с мертвым лицомРослая Печаль,И я молча клонился у обочиныИ ловил слезами ее ладонь. Апрель смел снега,Вывший ветер шепчет и нежит,В море – лодки, в саду – цветы,И с цветком на пороге – тыУлыбаешься моему приходу,Встав под сводом узловатых ветвей,Где в кровавых шипах родятся розы. Что сказать тебе? Давай помолчим.Замирает моя поступь. Ручей чуть плачет.Помолчим.Опахнули нас широкие крылья вечера.Завтра я расскажу тебе светлый сон.Былое 7/28
Зрелые плоды, красные цветы. Море.Мост на черных ногах и в белой пене.Желт закат. Блеск резной сирены на корме.Борт плывет. Ветер с моря, ветер с гор.Те цветы были в ветре еще душистее.Дух как парус. Сердце спит, как сирена.Память моря – как якорный канат.Спутник
По следам твоим ступает Былое.Смутный спутник, невидимый для видящего,Он у тебя за спиною,Но оборотись, и он послышится впереди. Мы сбираем цветы, а он – их тени.Мы вкушаем гроздья с его посадок.Мы обсохнем у огня, он – у пепла. Отраженье его – в твоем ковше,Его голос – в отголоске твоих выкликов.Где паук ткет ткань, там и он,И одежда твоя соткана из прошлого. Он спит в твоем сне,Он идет за тобой с зари до вечера,Чтобы в полдень протянуть тебе зеркало. И увидишь ты в тусклом хрустале:Вот – ты, вот – он,Ибо все, что было, всегда при нас. Он все помнит, а ты лишь вспоминаешь.Песенка 6 18/31
Скажи:Это осень пришла, шурша по листьям,В чащу входит стук топора,И над прудом вянут птицы и падают,Стрела за стрелой. Скажи:Вот зима, над морем солнце, как кровь,Лодки вмерзли в берег, дымит очаг,Гложет ветер, и горек вечер,Я – зима и боль.И я буду тебя любить. Но ты скажешь:Посмотри: все зеленое и розовое,И звенящий апрель сплетает в прядьРозу с розой и радость с радостью.Я – заря твоя, крылья ввысь, сладок рот,И к тебеМои руки цветут весенним запахом.Незримое присутствие 6/24
Шелест времени над травами. ЧервьВ балке, рябь в ручье. Стертость, ржавчина,Трещина. От прикосновения плодЗагнивает. Не нужно ни циферблата,Ни соборных колоколов. Всё скажутВ бледной влаге бледные лепестки.Песнь 4 28/52
Сквозь апрель смеялась веснаИ плескалась смехомОт ствола к стволу, от зари к заре,Пел ли мальчик, напевал ли старик,Откликаясь каждому оклику.С виноградною лозою в рукеОна шла к зеленому пруду,Где я срезал, чтобы спеть ей привет,Самую зеленую из тростинок.Лето спит щекой на руке,И в разжатых пальцах – дремлющий колос.Спящий серп обещает выжать степьДо краев синевы, где серп небесный.Время каплет, в струйке ручья —Мертвый лист, и увядает цветок,Тополя поворачивают тени,И рассветСеребро моей цевницы красит в золото.Сквозь туман улыбалась осень,Лоб в морщинах, руки в жилах, ноги в крови.Виноградари обирали гроздьяИ в больших корзинах несли в давильни,Окликали ее, а она ни слова.Она шла с неживой улыбкой, тихая,От лозы к лозе, от ручья к ручью,Все суровее, все высокомернее,И ей слышался в неостывшем вечереПлач зимы в почернелых тростниках.Ноша 18/40
Оставь меч, оставь свирель.Перевей тирс меркуриевыми змеями.Час покоя. Жар зари стал пеплом заката.Пусть тростник на том берегуЖдет другого, чтобы запела флейта.Лавр бойцов – лишь сень над асфоделями.Свет зари, злато полдня, черная ночь.Жизнь – покой для прожившего и отжившего.Кровь из раны не бьет, а лишь сочится.Радость, Горе, Любовь перецвели.Рыжегривая Гордыня подмята Участью.И Надежда заблудилась на гнутых тропах.Брось свирель и меч. Стебель вял, сталь иззубрена.Ясный день, ненастный день – ночь одна.Изваяй гробницу всему, что в памяти.Страх прошел, как жизнь. Встреть приветливоЖезл Меркурия, две свитых змеи —Ключ к покою.Ключ
Не спешиВ жизнь, где плоть – как цветы, и плоды – как золото,Кипарисы – как грусть, а тростник в ветру – как радость:Прежде пусть вручит тебе РокКлюч от долгого твоего приюта.А потом ступай себе в путьМеж двух спутниц, Надежды и Любви,Одна – с пальмовой ветвью и черной флягой,А другая – с тяжкой гроздью и вздетым зеркалом.Будут море, грозный лес, гневное золотоНив под светлым ветром; нагое летоДаст губам твоим пьяный плод в раскрытой раковине;Брызнет персик, хрустнет в зубахОтзвучавший свою песню тростник;Будет ветер мчать, вода смеяться сквозь плач,И напористый ливень, и робкий дождикОт первого листка до последнего цветка.Но когда наступит осень, вечер и в тяжкомЗолоте дубрав по дороге вдальКанут друг за другом Любовь и Надежда, —Ты услышишь ли у черного твоего поясаКлюч,Кованный из золота, железа и медиДля дрожащей руки перед замкомВечных врат, где створы – мрак и пороги – ночь?Авторизация