Жулики. Книга 4

Мишка даже рот раскрыл от удивления.– «Вот уж простота нравов, впору расцеловаться по-христиански».

– Ты еще царицу небесную помяни, орясина,– посоветовал он Кудеяру, внимательно следя за стволом мушкета.– Не промахнись, смотри. Я тогда нарублю тебя ломтями, как брынзу татарскую.

– Ишь, орел,– не обиделся ни сколько Кудеяр.– Добром значит не хошь? Да я тебя и без пистоля щас самого на ломти порублю. На-ка, Каська, подержи железяку,– Кудеяр сунул мушкет в руку безлапотному и выхватил из ножен саблю, тоже видать трофейную.– Заодно и опробую барскую сталь,– Кудеяр завертел ее перед собой, демонстрируя умение. Видать довелось в свое время и послужить, и повоевать.

– Молодец,– похвалил его Мишка.– Мне так сроду не научиться. Видать учителя были хорошие?

– Ха-ха-ха-ха. Нравишься ты мне, паря, даже убивать не хочется, ей Богу.– Кудеяр опять переложил, теперь уже саблю в левую руку и опять размашисто перекрестился.

– Да что ж, ты Ирод, Бога-то поминашь через слово, устами своими грязными? Еще и крестом обмахиваешься, ровно у царских врат окаянный!– вдруг заорала на Кудеяра Катюша, выскочив из-за Мишкиной спины.– Глянь, какой православный живорез выискался. Что бельма вытаращил? Аль не признал? Сестра я твоя во Христе. Забыл, Ирод, что в писании написано? «Где двое во имя мое соберутся, там и я промеж них»,– Катюша перекрестилась и поклонилась Кудеяру.

– Здрав будь, брат во Христе. Это супруг мой Михаил, тоже православный. Поклонись, Мишань, Господу,– Мишка послушно перекрестился.– Вот уже и трое нас тут во имя Христово. Образумь, Господи, грешников, наставь на путь и пошли здравомыслие,– Катюша снова перекрестилась и рявкнула на четверых бородачей:

– Что стоите окаянные? Господь промеж нас, кайтесь,– и с последним ее словом, где-то совсем рядом громыхнул гром, так неожиданно и своевременно, что вся четверка вместе с атаманом тут же рухнула на колени, истово крестясь и бормоча каждый свою молитву.

– Прости, сестрица,– дрожащим голосом прохрипел Кудеяр.– Лихая жизнь затянула, нужда, да поборы. Не от хорошей жизни разбойничаем. Прости, братец. Отпусти, сестра-матушка, грехи. Господи, помилуй!

– Ох, братец, да за кого ты меня принимаешь? Поп я тебе что ли, грехи-то отпускать? Иди в храм, там и покайся перед батюшкой. Забыл дорогу, пади, туда?

– Благодарствуем, сестрица, от смертоубийства оберегла,– Кудеяр встал с коленей.– Пошли робяты,– и шмыгнул носом, как нашкодивший мальчишка. Мишке стало смешно. Четверых здоровенных мужиков с дубинами и мушкетом усмирила его Катюша и чем? Словом! Мишка швырнул саблю в ножны и крикнул в спину Кудеяру:

– Эй, братан, погодь. У меня к тебе предложение деловое есть,– Кудеяр остановился и медленно повернулся к нему.

– Саблей ты знатно машешь, сразу видно мастер. Учитель фехтования мне нужен, не желаешь ли послужить? Мальчишек будешь обучать.

– Где это?– спросил равнодушно Кудеяр.

– В Москве. Я завтра туда отправляюсь.

– Мне в Москву дороги нет. В бегах я нынче. Вон видишь – Ноздря, красавец какой? Вот и мне тако же будет, коль поймают,– Кудеяр махнул рукой.– Ты, сестрица, в храм нас послала, дак ведь только до него и дойдем, как тут и повяжут охотнички. До батюшки и не дойдем. Прощевайте. Пойдем нехристей грабить.

– Подожди,– Мишка шагнул к Кудеяру.– Я ведь мог тебя сегодня и зарубить сгоряча-то, так что и на мне бы грех повис, поэтому приходите все четверо в Останкино. Спросите там Михаила. В домике Тихоновском я остановился. А ежели кто с охотничанием полезет, то скажете, что званы и с собой ведите. Я разберусь. После обедни приходите,-

Мишка протянул руку Кудеяру и тот, схватив ее своей лапищей, с силой сжал.

– Здоров ты, я смотрю, паря, мое пожатие мало кто выдерживает, все скачут козлами,– удивился он, а Мишка подумал.– "Хорошо, что "Завесу" успел нашлепнуть, прыгал бы точно или перелом бы получил".

– Говоришь, что убил бы меня? А я думаю, что ты со своей сабелькой на пятом замахе лег бы сестрице, под ноги. Ее благодари и Господа,– Кудеяр перекрестился. Рядом обмахнулся крестом Касьян.

– На пятом замахе бы слег?– Мишка взялся за ствол мушкета, который Касьян все еще держал в левой руке, и без всякого усилия вывернув его, сказал:

– Смотри,– мушкет, легонько подброшенный, вертанулся в воздухе и тут же свистнувшая Мишкина сабля рассекла его надвое.– Ну и на каком замахе я бы лег под ноги, сестрицы?– разбойники ошеломленно уставились на перерубленный мушкет. Кудеяр нагнулся и поднял обе половины.

– В полную негодность привел,– растерянно пробормотал он, рассматривая срез.– Эт что ж за сталь така?

– Молекулярная заточка,– пояснил Мишка.

– Мокулярна?– не слыхал такой-то.– Эт что ж выходит, что ты, сестрица, нам жизнь только что спасла?– Кудеяр поклонился Катюше.– Как звать-то тебя, сестра?

– Екатериной зови, братец разбойничек. Да от предложения супруга моего не отказывайся. Господь тебе с товарищами случай счастливый посылает. Иди. С Богом,– ответила Катюша.

– Придем, как же теперь-то и не прийти, коль велишь,– поклонились все четверо и ринулись с поляны, испуганно оглядываясь.

– Придут, думаешь?– Мишка обнял Катюшу и прижал к себе.– Ты больше так не делай никогда. Я сам разберусь с кем угодно.

– Испугалась я, Мишань, за тебя. Вон он как саблей-то машет, аж в глазах рябит. Придут, конечно. Крадучись, но придут. Тут о вашей стройке ведь вся округа бает. И они, пади, слышали, да пока в толк не взяли. Спасибо, Господи,– вдруг поклонилась Катюша.– Не допустил пролиться крови христианской,– и где-то опять громыхнул гром, уже почти на пределе слышимости, видимо туча уползла совсем далеко. Мишка, перекрестившись, подумал.– "И ни каких "Завес, Осп и Перфов", а вслух сказал:

– Вот уж воистину, где двое соберутся, там и Господь посреди них,– и не смог скрыть легкого сарказма. Ирония, едва заметно обозначенная им, однако не укрылась от Катюши и она, резко отстранившись от Мишки, спросила:

– Ты никак, Мишань, посмеиваешься надо мной? Да и над Господом тоже?– укоризна в ее взгляде была такой глубины, что Мишка покраснел и принялся извиняться.

– Нет, Мишань, ты ведь что имел в виду, когда усмехнулся. Что не было Господа, а гром случайно гремел? Так ведь, скажи? Подумал?

– Да, Катюш, подумал. Прости,– Мишка обнял Катюшу, но она отстранилась и продолжила обличительно:

– Ты, думаешь, я не вижу, что веры-то нет у тебя во Христа или если есть, то совсем никакая. Ты и в храм, Мишань, ходишь только по тому, что я иду, и правила не читаешь, и всяко дело без молитвы творишь. Я ведь не слепая. На саблю у тебя больше надежд, чем на Бога. Вон она какая у тебя вострая. Пистоль как былинку рассек. Да еще вот все в ладошки хлопаешь и какую-то вещицу лепишь, а потом весь как каменный становишься, холодный. Я ведь вижу.

– Катюш, да что же теперь делать-то? Такой вот я дурак, но я исправлюсь еще таких вот пару "чудес" и уверую окончательно.

– Опять шутишь, Мишань? Зачем же ждать случаев таких-то? Господь промеж нас стоит и никуда не делся. Вот сейчас и получишь доказательство,– Катюша перекрестилась и зачитала Господню молитву,– затем снова перекрестилась и, выдернув саблю из ножен, что-то быстро прошептав, без усилий сломала ее пополам, как хворостинку.– Вот тебе еще одно "чудо", кинула она саблю под ноги Мишке, а тот изумленно уставился на обломки и произнес перекрестившись:

– Прости, Господи, глупца,– потом шагнул к Катюше и прошептал:

– И ты прости, Катенька,– Катюша всхлипнула:

– Не шути больше никогда так.

– Катюш, ты еще Серегину вот так же можешь сломать? Чтобы спеси в нем поубавить. Гордыни то есть?

– Мишань, да ведь не я ломаю. Господь вразумляет. Все в Его власти,– Катюша нагнулась и подняла обломки сабли.– Я не делала ничего, просто молитву Господу зачла и попросила железо сие рассечь,– Катюша опять зачитала Господню молитву и соединила обломки. Металл сросся и Катюша протянула Мишке его оружие. А тот даже сделал шаг назад и, оглянувшись, осторожно взял саблю:

– Господи, сколько попросил, столько и увидел,– Мишка перекрестился и попробовал сломать сталь сам. Сабля выдержала, а то место где она была переломлена, девственно поблескивало, и Мишка снова перекрестился.

– Ну, ты, Мишань, что-то смотрю, в другую крайность ударился. Господу твои махания руками ни к чему. Он в сердце смотрит. Что у тебя там? Испуг, Изумление? Вера должна быть и Любовь. Ну а коль их нет, то Надежда должна быть. А уж если и ее нет, то, значит, мертв человек.

– А как же жить-то, когда вот так Господь рядом?– Мишка засмущался, а Катюша расхохоталась.

– Ты как мальчонка пятилетний, Мишань, Господа застеснялся. Да Он всевидец и приходит всегда, когда ты позовешь и допреж зова даже, но не лезет навязчиво. Твоя Воля должна быть, а потом только Его на Тебе.

– Так Его нет сейчас рядом?– Мишка оглянулся.– А как же Он слышит молитвы и просьбы?

– Мишань, что ты озираешься. Бог есть Дух. Его увидеть нельзя, если Он, Сам этого не захочет. А если просишь Его о чем то, а Он не дает, значит, или не на пользу тебе сие или сам можешь это сделать, постаравшись. Просить нужно только то, что сам сделать не можешь, вот как я… – Катюша вздохнула:

– Только не проси ничего своей волей, только с Его Воли проси. Говорить нужно: -"Да будет, если на то Воля Твоя".

Кудеяр с "бригадой" заявился, как было сказано и стояли разбойнички у ворот Тихонова дома, не смея постучать, а вокруг них собрался любопытный народ деревенский, недоуменно переговариваясь.

Наконец какой-то старичок не выдержал и спросил Кудеяра, подергав его за рукав кафтана:

– Чей то здесь? Аль на Большой дороге скучно стало?

– Уйди, дедок, Христом Богом прошу. Екатерина велела прийти. Вот и пришли к Михаилу.

– Катерина? Ну, тады стойте, скоро будут оне,– обрадовался старичок.– А вона уже и идут из церкви,– подслеповато щурясь приложил он руку козырьком ко лбу.– Оне самыя.

Мишка с Катюшей подошли к воротам дома и поздоровались со всеми сразу, поклонившись:

– Здравы будьте, люди добрые,– Мишка оглядел толпу.– Что за собрание?

– Здрав будь, боярин Михаил. Здрав будь и ты Катерина…– понеслось со всех сторон. А старичок пояснил:

– Вот на диво взглянуть собрались. Стоят тати и ждут, а чего? Говорят Вас,– Кудеяр поклонился в пояс и прошептал почти еле слышно:

– Вот пришли, как велено,– остальные члены шайки тоже согнулись в поклонах.

– Ну, проходите, коль так,– Мишка повернул запорное кольцо и открыл калитку, рядом с воротами.– Расходитесь, люди добрые, ничего интересного больше не будет сегодня. Вечером приходите, часам к восьми, медом угощу. Уезжаем мы с Катюшей завтра с утра. Все приходите. Сколько есть. Всем передайте. Ждем,-

Мишка взял под руку Катюшу и оглянувшись, попросил Кудеяра:

– Калитку прикройте и проходите в дом,– и разбойники, пугливо озираясь, двинулись гуськом вслед за хозяевами.

Прислугу молодые не держали, предпочитая все делать сами и, Катюша сразу захлопотала у печки, поставив на уголья чайник.

– К столу прошу, господа разбойнички,– пригласил Мишка несмело переминающихся с ноги на ногу мужиков.– Перекусим, чем Бог послал. Катюша сегодня суп грибной сварганила, пальчики оближете. Говорит,– "Мужички подойдут и голодные чай из лесу-то." Наварила чугунище ведерный, так что ешьте сколь влезет.

– Мы, боярин это,.. сыты, ты уж того,..– начал Кудеяр.– Извини,..

– Ну, я во-первых, не боярин – это меня тут так ошибочно все зовут, ну а я и не стал каждому объяснять. Пусть хоть горшком называют, только в печь не ставят. И называйте просто, Михаилом. Во-вторых, садитесь, потому как в ногах правды нет. И за обедом поговорим. Катюша вон уж и миски с ложками расставила. Давай, давай. Коль не голодны, то так похлебаете за компанию,– мужики переглянулись и прошли к столу. Расселись на лавках и чинно сложили руки на коленях.

– Ну-ка в одну руку ложку, во вторую ломоть хлеба. Сама пекла. Съесть все и пока чугунок не опростаете, не выпущу,-

Катюша принялась разливать по чашкам грибной суп. Потом помчалась в сенцы и вернулась с крынкой сметаны. Быстренько вывернула в каждую миску по огромной ложке и опять умчалась. Вернулась с кувшином медовухи:

– Сухая ложка рот дерет,– расставила перед гостями кружки и наполнила их,– Мишаня-то не пьет у меня, а вам для знакомства можно, да и понадобится сегодня мне мужская грубая сила. Народу-то Мишаня наприглашал, всю деревню. Надо будет в трактир за медовухой и пивом съездить. Давайте, мужички.-

Разбойнички переглянулись, перекрестились на образа и, выцедив из кружек медовуху, принялись махать ложками столь усердно, что через пятнадцать минут в чугунке поварешка уже скребла остатки по донышку, а хлеба умяли при этом две ковриги.

– Молодцы,– похвалила мужиков Катюша.– Если вы еще и работаете так же, то цены вам нет.

– Спаси Бог, хозяюшка,– закрестились разбойники.

– Рано, рано спасибо-то говорить. Чай поспел,– Катюша принялась разливать чай.– Самовара нет, жаль. Не завел Тихон. Ну, ничего и из чайничка с пирогами сойдет. С малиной они у меня сегодня,-

Катюша поставила на стол поднос с пирогами.– Ну, не буду мешать. Мишань, отчаевничаетесь, поговорите, да в лавку к Сидорычу сходите. Народу-то придет человек двести. Ты ведь всех позвал, а значит и мелюзга соберется и бабы. А они пряники любят, вот и озаботься. Петушки там какие-нибудь ребятишкам. Боюсь, что лавку сегодня у Сидорыча всю выпотрошить придется. Ну и в трактир загляните. Сколько там у этого, аспида зелья есть, все забирай. Мужики пусть порадуются,-

Катюша выскочила из избы и помчалась по соседям, договариваться насчет столов и лавок.

– Огонь девка, повезло тебе, боя… Михаил то есть,– засмущался Кудеяр.

– Ну, что ж, братцы. Нанимаю вас на работу, если кто не против. Пока на разные погрузочно-разгрузочные, а потом видно будет. Вот Кудеяр мастер саблей махать и наверняка рукопашник, ему инструктором, т.е наставником в самый раз в нашей школе кадетской. Мальчишек обучать. Жалованьем не обидим, жильем обеспечим и документами справными, чтобы власти не придрались. Но до первого срыва. Коль опять согрешит кто, то сам и ответит. Помогать не правому не станем. Коль не виновен, то вытащим хоть из преисподней. Проверять будем. Ну, с Кудеяром ясно. Это что имя или фамилия?

– Прозвище тако. Кудряшов я Иван Савельев сын,– Кудеяр чуть не подавился пирогом и закашлялся.

– Да ты не суетись, Иван Савельевич. Теперь так зваться будешь. И документы оформим на тебя по этому имени. Кудеяр, конечно, круто, но Иван Савельевич как-то понадежнее и пообстоятельнее,– улыбнулся Мишка, увидев как затряслись руки у атамана и даже кружку тот поставил на стол, чтобы не выронить.

– По батюшке величать станете?– не поверил он.

– Станем,– Мишка опять улыбнулся.

– Ну, Михаил, да я,.. да,.. за Вас, да,..– Кудеяр опять шмыгнул носом по-мальчишечьи.

– Все проехали. Потом расскажешь. Ну а вот ты кто Ноздря – это ведь тоже кликуха?

– Вестимо,– Ноздря дотронулся рукой до носа с рваными ноздрями.– Как вот на люди таким появляться? Только по лесам и шастать. А коли еще на лоб клеймо ляпнут, то и вовсе кроме как в лесу и быть нигде нельзя.

– Что ты заладил "лес", да "лес". Зовут-то как?

– Иваном також, как Кудеяра и Фамилия Иванов,– пробормотал Ноздря.

– Ага, и по батюшке, небось, тоже Иванович?– высказал Мишка предположение.

– Откель узнал?– простодушно изумился Ноздря.– Иваном отца звали. У нас все старшие всегда Иваны. Так повелось. Да вот на мне видать пресечется,– вздохнул Ноздря.– Кому такой красавец-то нужен?

– За что наказан?– спросил Мишка.

– Усадьбу барску ктотось пожег, а искать виноватых не стали. Кажному десятому на деревне ноздри рванули. Мне еще повезло, не шибко прихватили, а некоторым оторвали напроч, нос-от. Кровью изошли. Двадцать человек нас всего таких-то… Построили деревню в шеренгу и барин сам кажного указал.

– Это кто ж такой?– полюбопытствовал Мишка.

– Немец – Шмит Карла Йоганыч. Шибко лют…

– Ну ладно, Бог с ним со злодеем. Что умеешь? Грамотен?

– Нет, Михайло, не учен. А работу всяку могу исполнять. Кузнец я потомственный. У нас все при кузне испокон. Что хошь скую,– Мишка чиркнул карандашом в блокноте:

– Хорошо. Ну а ты, Игнат, кто по фамилии?– задал он вопрос следующему члену шайки.

– По ревизской сказке я Игнат Борисов, а отца с матерью не помню, потому, как барин меня еще малолетним запродал вместе с родителями другому барину, а там холера. Вопчем все померли и никто не вспомнил потом, что я да как. Записали Борисов, потому как деревня Борисова. А хлебопашеством всю жизнь промышлял. Пока барщина не допекла. А тут вот их в лесу встренул ну и айда,..!!! Безграмотен опять жа.

– Отчество тебе Борисович запишем. Запомни,– Мишка пометил в записной книжке.

– Ну и Касьян остался.

– Этот у нас грамоте-ей. Все науки превзошел. Семинарию в Москве закончил, да вот с епископом не ужился,– Кудеяр хмыкнул.– Им ведь после окончания положено матушку найти иначе приход не дают. А Игнату вокурат 25-ть и стукнуло, а он не женится, вот его в звонари и поставили в наказание. А жалование там… В общем разругался он с настоятелем, да и подался в лес.

– Что-то больно гладко. Сам-то, что без языка что ли?– Мишка хлопнул Касьяна по плечу.– Не робей.

– Да я и не сробел, Михаил Петрович, просто слово ведь вставить не дает атаман-то наш бывший.

– Откуда отчество мое узнал?– взглянул на него пытливо Мишка.

– Крестьяне в толпе так назвали, вон, мол, боярин Михайла Петрович с Катериной.

– Грамотен значит? Нам учителя нужны. Согласен ли? Да назовись.

– Пушкин Касьян Сергеевич,– улыбнулся бывший семинарист расстрига. Мишка карандаш чуть не выронил:

– Ну, брат, фамилия у тебя знатная. Хорошо хоть, что не Лермонтов.

– А это кто ж таков?– спросил Касьян и отхлебнул чайку.

– Да, есть такая знаменитость. Это я так к слову,– Мишка оторвал взгляд от блокнота.– Ну, вот и все, братцы, сейчас отправимся выполнять поручение Екатерины, а все остальное уже в Москве. Бумаги и прочее. Пока рядом будьте, чтобы недоразумений не было. Переоденем вас, во что-нибудь в лавке у Сидоровича. Уж больно выглядите непрезентабельно. Непотребно, в смысле неказисто.

В Москву выехали ранним утром и к обеду уже подъезжали к особнячку. Жизнь здесь бурлила. За месяц тихий домик превратился в маленький вулкан. Гриня, встретивший их у ворот, кинулся открывать дверцу кареты:

– Молодые возвернулись!– крикнул сам себе, потому что никого больше рядом не было.– Здравия желаю!– вытянулся он, открыв дверь и молодцевато поднес руку к картузу.

– Чего это ты, Гринь, ровно солдат нас приветствуешь?– Мишка выпрыгнул из кареты и подал руку супруге.

– Так тяперича так здеся все здороваются, потому как мы Училище. ФЗУРМ.

– Чего мы "тяперича"?

– ФЗУРМ – Фабрично-заводско училище расейской молодежи. Вона и вывеска соответственная.-

Мишка с Катюшей повернули головы и увидели над входом "соответственную" вывеску.

– Однако, тут время зря не теряют. А мы новых сотрудников привезли. Гринь, найдется, где обустроить или как тут нынче с площадью?

– С площадью плохо, все для кадетов. Спальни, классы. Могу временно пустить в свои хоромы. Выделю комнатенку, коль не на долго,– Гриня хмыкнул.– Марфуша уже привыкла в трех-то горницах хозяйничать. Ежели возражать не будет.

– А говорил "куда столь", – напомнил Мишка.– Ты, Гринь, скажи Марфуше, что на недельку и заплатим за постой, как положено. Ребята смирные, вежливые, богобоязненные. Знакомься,– четверо новых "сотрудников", бывшие разбойнички, переодетые в новые зипуны, подошли, спрыгнув с телеги и степенно поклонились Грине.

– Вы тут пока побудьте, я с начальством переговорю и представлю вас, как полагается,– озадачил их Мишка и ушел с Екатериной в особняк, а мужики, столпившись вокруг Грини, принялись его расспрашивать, что здесь и как. А тот с удовольствием принялся хвастаться "своим хозяйством".

Внутри особняка стояла тишина, которую нарушал только голос Федора Леонидовича.

– Урок ведет,– шепнул Мишка Катюше на ушко.– Пошли на кухню с Марфушей поздороваемся.

На кухне они застали не только Марфушу, но и Тихоновну с Силиверстовичем.

Силиверстович сидел за столом и с видимым удовольствием прихлебывал из чашки чай. Женщины суетились у плиты.

– Мишаня, с Катюней…– всплеснула руками Тихоновна и кинулась обнимать молодоженов. – Ну, как там в деревне?

– Хорошо, тетушка, а вы тут, гляжу, развернулись во всю Ивановскую? Много ли кадетов набрали?

– Здорово, племяш,– Силиверстович радостно улыбаясь, обнял Мишку и Катюшу.– Садитесь, перекусите с дороги. Мать, корми ребят. А кадетов сорок человек нынче здесь. По распорядку живем. У Петра Павловича не забалуешь. Ох, строг. Все по часам у него. Везде их понавесил, чтобы, значит, никто не мог отпереться не знанием. Даже вон Марфушу заставил научиться циферблат понимать. Застрашал девку так, что у бедной целую неделю глаза, как пуговицы круглыми были,– развеселился Силиверстович.– Выучила! Марфуш, скажи пожалуйста сколь сейчас время?

– Двенадцать сорок семь,– торопливо ответила Марфуша, глянув на ходики висящие над столом.

– Молодец!– Мишка подмигнул Силиверстовичу.– И чем же это Петр Павлович запугать смог бедную Марфушу аж до глаз "пуговицами"?

– Сказал, что пока цифирь эту не усвою как след – в церкву, чтоб ни ногой. Грех-то какой!– пригорюнилась Марфа.

– И долго ли училась?

– Цельный день, Михайло Петрович. Спасибо Тихоновне – разъяснила. Самой бы мне и за седмицу не сообразить,– вздохнула Марфа.

– Что ж он так насел-то на тебя, Марфуш?– посочувствовал ей Мишка.

– С обедом припозднилась, урок задержала и расписания регламентна сорвалась, по ту пору. И все навроде, как я виной,– пожала плечиками Марфуша.

– А кто же на самом деле?

– Дак кто ж знат? Я ить при кухне завсегда. Может, зашел кто чужой, да сорвал? Двери не заперты. За чужой грех пострадала, Михайло Петрович. Вы бы сказали, батюшке-то своему, чтоб не гневался.

– Скажу, Марфуш, покормишь нас с Катюшей, и тогда обязательно словцо за тебя замолвим,– пообещал Мишка.– Силиверстович, по-моему, не прав Петр-то Павлович? Невинного человека обвинил, Бог знает, в каких преступлениях,-

Марфуша, услыхав про "словцо" заметалась от плиты к столу с такой поспешностью, что заместо двух чашек борща, налила три и ложек выложила столько же.

– Это ты, Марфуш, кому третий прибор установила? Двое нас с Катюшей. Или ты и Силиверстовича подкормить решила?

– Оне уж отобедали,– растерялась Марфа.– Это я в заполохе-то напуталась,– и чуть не расплакалась из-за этой оплошности.

– А сама-то обедала уже? Нет? Ну, так и присаживайся, давай с нами. Павлушка-то где, что-то не вижу?

– Павлуша из классов не вылезает. А Федор-то Леонидыч гнать не велел. Говорит, смышлен и когда вырастет, то всенепременно ученым будет,– покраснела Марфуша, усаживаясь за стол.

– А ты сама-то грамотна?

– Где уж нам-то. Считать вот выучилась до ста с Тихоновной, а буковицы шибко сложно постичь. Да и к чему мне? Вон, Тихоновна говорит что надо. А, Гриня, говорит "на кой леший?" Кого слушать?

– Тихоновну, она старше. А Грине мы объясним, что не прав он. Учись, Марфуша, читать. Я тебе книгу с кухонными рецептами подарю.

– Ой, правда?

– Вот те крест, подарю. Будешь по книге готовить. Тогда Петр Павлович зауважает небось.

– Ох, и трудно это азбуку-то постигать. Я уже три буквицы знаю. Аз, Буки и Веди.

– Старайся, Марфуш. Я к вам на постой четверых мужиков на недельку привел. Потерпите с семейством? Заплатим за беспокойство,– вспомнил Мишка о насущном.

– Так я что? Как Гриня скажет.

– Гриня сказал, как ты, так и он.

– Ну, вот и ладно. Пусть живут сколь надо. Мужики-то смирные?– забеспокоилась Марфа.

– Смирные, мухи не обидят. Вот у Катюши можешь спросить – она не даст соврать,– заверил ее Мишка.

– Хорошие ребята, но ты с ними построже. Коль чего сказала, так требуй, чтоб выполняли. Они строгость любят. Привыкли видать сызмальству,– подтвердила Катюша, улыбаясь.

– Вон как? Хорошо, что упредила. Буду по строжей,– Марфуша воинственно стукнула кулачком по столу, наморщила курносый носик и вдруг гаркнула фельдфебелем:

– "Равняйсь. Смирна!"– Мишка подпрыгнул от неожиданности. А Марфуша засмеявшись, спросила:

– Так ладно, аль громче надоть?

– Ну, папенька…– Мишка изумленно уставился на кухарку.– Всех заразил тут своими армейскими штучками. Кадеты, наверное, строем ходят?

– А и правильно,– махнула рукой Марфуша.– В форме – так нечего толпой праздной прогуливаться. Только больно уж громко топочут, все разом когда,– наверху раздался звонок и тишина наполнилась гулом голосов.

– Обед у кадетов-то. В столовую сейчас нагрянут,– вскочила Марфа.– Кухарок, Михайло Петрович, надоть еще нанимать, двух аль трех. Не успевам мы уже с Тихоновной на таку ораву готовить. Ребятишки, конечно, помогают, которые по наряду дежурят, но оне ведь что, только как сила, а варить-то мы. Не успеваем.