Планета в клетке

И сбить его с толку непросто – ведь зеркала распространённое явление в мире джуни. Что касается внутренних даров, то Джонатан вооружён ещё опаснее – он переполнен насмешками относительно этих самых даров, хотя это и может показаться логической неувязкой.

Смеяться над джентри, который отвечает радостной, почти идиотической улыбкой на издёвки, – потеря времени, вещества странного и страшного.

В учительской воображение короля, но не Лис, было затронуто обилием бумаги на стенах. Создавалось ощущение, что помещение оклеено оградительными заклинаниями. Джонатан вспомнил, что они находятся в более цивилизованной эпохе, где заклинаниям не верят. Или в менее цивилизованной – это кто как судит.

Джонатан попытался извлечь издалека содержание одной из бумаг, прибегнув к особенностям зрения джентри. Он поморщился – в этой системе координат даже обыденные способности давали сбой. Всё же ему удалось узнать, что кому-то предписывается принять меры.

Он сдался и приблизился к заинтересовавшей его бумаге, помеченной важным грифом – очередное гибридное животное агрессивно сидело на подобии трона, в котором не сразу Джонатан признал земной шар.

В связи с тем, что – говорилось в предписании, – среди подростков распространилась игра «Живи или сдайся», заключающаяся в перебегании проезжей части в самой непосредственной близости от проезжающего средства, обучающим предписывается принять в отношении обучающихся меры для пресечения, как-то: беседы воспитательного характера, беседы угрожающего характера, вызов опекунов обучающихся, символическое отстранение от обучения, символическое предание позору на общем сборе обучающихся, символическую казнь обучающегося в целях морального воздействия.

В отношении обучающих, в случае, если не будут достигнуты результаты, принять те же меры, но не символического характера, за исключением особо жёстких мер воздействия.

– Простите…

Джонатан так зачитался, увлечённый ладно и крепко выраженной основной мыслью, что нечаянно толкнул кого-то, не замеченного сразу.

Тот, кого он толкнул, спокойно обернулся и в высшей степени приветливо ответил:

– Простите…

Такова ритуальная форма улаживания конфликта, принятая в этом мире. Но в словах, а паче того, в голосе ответившего ощущалась неподдельная искренность, и особенно то, что действовало даже сильнее формальной фразы – ответивший испытывал иронию в отношении мелкой ситуации, себя самого и Джонатана.

Джонатан оглядел его. Как можно не заметить такого джуни, даже если бы пустая учительская была битком набита, он теперь не мог уразуметь.

Очень высокий, извините, нос в нос Джонатану, который, как и все джентри, не всегда мог откорректировать свой рост в чуждой, в общем-то, среде, прямой и широкий в плечах, неизвестный привлекал внимание даже не этими природными дарами.

Как уже отметил Джонатан, пострадавший от столкновения был необыкновенно спокоен, хотя и не был счастлив. Чёрные его глаза, чернее густых прямых волос, аккуратно приглаженных над благородным лбом, смотрели печально, и оттого его участливость казалась особенно выразительной.

Такой фигуре следовало бы явиться в белой раздуваемой отсутствующим ветром рубахе, в узких бархатных штанах и высоких сапогах, которые подчеркнули бы особую силу его ног бегуна или атлета.

Так как Джонатан слегка растерялся, то, не зная, с кем он говорит, не нашёл ничего более подходящего, чем кивнуть на бумагу и сказать:

– А?

Он тут же понял, что обратился со своими впечатлениями не к тому джуни. Тем не менее, тот предупредительно отозвался на никчемный возглас незнакомого и, очевидно, прилипчивого гражданина. Он взглянул вопросительно на Джонатана, тут же на бумагу с гибридом, быстро и очень цепко прочитал текст, который прочитать сходу было не так-то просто, и, кивнув, повернулся к Джонатану:

– Если не они сами придумали эту игру, я в них разочарован.

Джонатан вгляделся, как ему казалось, незаметно. Странный джуни… джуни?

– Ух, ты. – Вырвалось у него, он смутился.

Вдобавок, ему показалось, что это малоприличное восклицание и вовсе неуместно. В глазах черноволосого теперь он явственно увидел печаль такой глубины, что странно, как она не поднялась и не поглотила взгляд его, сильный и спокойный.

Незнакомец неуловимым кивком дал понять Джонатану, что – ничего страшного, он не обижен, хотя и печален, это точно. И он был вроде как благодарен Джонатану, но за что?

Королю он показался безумно знакомым, но виденным не на улице, не мусор выбрасывающим, и вообще не в житейщине. И отчётливее стало чувство, что человек переодет.

Джуни ещё раз кивнул, окончательно прощая Джонатана, и отошёл в сторону, дав понять, что общение было, но – окончено.

Джонатан отвернулся в поисках поддержки и обрёл её в лице Лис. Она стояла в углу возле какого-то расписания и не заметила происшедшего.

Джонатан неуверенно подошёл к ней. Он дождался, чтобы она нашла что-то важное в расписании, и вопросительно взглянул ей в глаза. Лис взглянула в направлении, которое указал Джонатан плечом. Потом на самого Джонатана.

Джонатан увидел, что в учительской нет никого, кроме них, а разве луговая нечисть считается?

– Странный тип…

Лис сказала, снова поднимая глаза к росписи:

– Он потерял ребёнка.

Джонатан подавился воздухом.

– В смысле, его отняли. – Пояснила Лис. – Он его искал долго, а теперь работает в школе.

Она пошла к выходу, и Джонатан потащился за ней, чувствуя смутную вину, но в чём он виноват?

Он не испытывал желания говорить об этом, и, к счастью, Лис тоже. Вместо этого она вытащила из-под локтя свёрнутый рулон изодранной бумаги. Она отступила так, чтобы глаз камеры из угла не дотянулся, и показала, развернув, уголок.

– Что скажешь?

Джонатан охнул. Он мигом забыл про переодетого пирата.

– Впечатлён, писательница.

– Это знамение.

– Знаю.

Вышли из занятой стражами школы невозбранно. На спуске Джонатан задумался и остановился, хлопнул себя по лбу.

Лис следила за ним. Из отъезжающей машины тоже глянул острый глаз, и машина собралась притормозить.

– Понял?

– Они устроили школу в упавшей башне.

Лис зачем-то намотала прядь волос на ушко.

– Джонатан, ты не потерян для логики.

Джонатан на эту дежурную и вполне равнодушную учтивость отозвался неожиданно – глаза его сверкнули, а подбородок выдвинулся от еле сдерживаемого смеха.

Лис мельком скользнула по этому непрошеному изобилию и вдруг вернула всё внимание его величеству – лиловые драконьи глаза так и впились в картинку. Смех дрожал в сомкнутых коротких ресницах короля, схваченная силками и пытающаяся притаиться птица.

– Ты чего? – Подозрительно молвила она и кашлянула.

– Для логики, говоришь?

Джонатан ликовал – в кои-то веки (а, в самом деле, сколько мы знакомы?) на кукольном личике маминой наперсницы проступила растерянность, и оттого оно неуловимо изменилось: подтаял строгий овал, будто художник, спохватившись, затёр слишком правильную карандашную линию, и гладкая кожа подёрнулась сиянием.

Неужто?

Джонатан не верил себе.

Лис теперь сделалась похожа на то существо, которое джуни любят изображать либо в ветвях дерева, либо на камнях у пруда – и всегда неточно, призрачно, хотя эти стервецы владеют зеркальными штучками превосходно, чуть ли не лучше, чем джентри.

Да, так повелось – тот из джуни, кто рождён под зеркалом, умеет изображать действительность с поразительной точностью. Многие из джентри скептически относились к их способностям, но когда один из наиболее презрительных увидал нарисованную джуни веточку в стеклянной банке, то насмешка зримо застряла у него в зубах.

Правда, возможно, это была всего лишь травяная приправа, поданная во время изысканного приёма по одному важному случаю в истории джентри.

Что касается зеркала, то это, конечно, не зеркало. Один из дисков, в незапамятные времена выскользнувший из распределительной коробки и улетевший в открытое безвременье. Под влиянием веющего ветра свободы и собственного содержимого, он расплылся и утратил округлые очертания.

Теперь он мотался в глубине за Балконом и отражал в своей нетускнеющей поверхности ракурсы мира в нерегулярной последовательности.

Джентри не ревновали и не завидовали джуни. Пожалуй, им даже льстило, что их собственные создания в чём-то превосходят их.

Вот и сейчас Джонатан сразу прикинул, любуясь забавным преображением Лис, кто из детей зеркала смог бы передать такую диковинку.

Но эти милые дела продолжались мгновение.

Они спускались по круто сползающей к хмурому океану улице, пока не добрались до поворота. Говорили они о том, что видели, как первые поэты джуни. Лис указала на большой магазин, чьё стеклянное тело манило свершающейся внутри тайной.

– Выстроил один из городских магнатов.

– Из тех, что всё украл, кроме самого себя?

– Работает без выходных.

Ответ Лис прозвучал двусмысленно, но она говорила о магазине.

Джонатан нахмурился.

– Но ведь один день у них исключён, кажется?

Лис засмотрелась, и апрельская звезда пустила длинный блик со слезинкой из её прищуренного глаза.

– Им давно объяснили, что этот день вымысел. Но старинный счёт на десятку сохранён ради семейной традиции… День Врат, или иначе Кошачий День, описан в фольклоре. Учитывая способности джуни к описанию действительности, всё это весьма правдоподобно.

– Ещё бы. – С чувством согласился король.

Сборник сказок Младших имелся в каждой уважающей себя семье джентри. У ребёнка должны быть – книжка с картинками и большой медведь. Такова традиция. У Джонатана имелось и то, и другое. Хотя, как мы помним, у него также была целлулоидная белочка.

– Но наукословы объясняют этот образ потерянного дня обильной фантазией предков.

Джонатан пробормотал что-то о предках джуни, которым, конечно, нечем было заняться – знай, обильно фантазируй на отвлечённые темы в перерыве между выковыриванием червяков из-под камней и битьём соседа по башке палкой с целью развития чувства социума.

Лис возразила:

– После потопа джуни вовсе не так долго ковырялись под камнями. Десять тысяч лет, и они снова на коне.

– То есть в пикирующем бомбардировщике.

– День был засекречен значительно раньше… тебе известно. Правда, у них сохранились устойчивые городские предания, да и голова иногда пошаливает после пропавших суток. И, Джонатан, – поспешно сказала она, показывая узкую ладошку в целях самозащиты, – все ваши с разведкой шутки насчёт вчерашнего мне уже известны.

– Да?

Она заверила:

– Я перепись составила. Для городских преданий.

Джонатан смирился.

– Джуни всё это покажется фантастичным. Рано или поздно.

– Вовсе нет, – возразила Лис с обыденным спокойствием, – у них вот давеча украли выходной. Там принято с давних пор, что если праздник приходится на воскресный день, то им в знак уважения к Судьбе, бросившей кости столь милостиво, разбавляют будни для удовольствия черни. В этот же раз твоя милая троица, укравшая все булавки мира, отчего-то так не сделала. Это вызвало обиду помянутой черни. Так как среди неё имеются джуни весьма извилистые на язык, то и шуток оказалось по зрачки. Главное же, что джуни сочли это вызовом Судьбе, чья милость была отвергнута, и со дня на день теперь те из них, кто разделяет такое воззрение, а таких большинство, ждут отмщения.

– Ну, да, я бы тоже рассердился, укради кто мой выходной. Придётся лишний раз сунуть будильник под подушку, холодно и обидно.

– Так что фокусничанье с часами для них не в новинку. – Не слушая, закруглила мысль умная Лис.

Джонатан щедро отъехал от Внемира и сложил руки на животе. Остролицый посмотрел на его туфли.

После вылазки, обогатившей Джонатана по части особенностей обязательного образования в мире джуни, наследник вспомнил, что его ждут в другом месте.

– Что в мире происходит?

Джонатан подумал.

– Кошка спасла щенка. Она шла по своим делам, в ямке щенок. Так она мимо прошла, а потом вернулась и вытащила его из ямки.

Остролицый промолчал, потом взглянул холодно.

– Тебя удивляет, что у кого-то в этом мире есть совесть?

Джонатан, молча, вылупил круглые глаза, фыркнул и взмахнул руками.

– Что тебе опять не нравится? Что я сделал не так?

– Ты к Внемиру так близко не сиди. А то подмётки сорвёт.

– Ты боишься, – успокоившись, ласково сказал Джонатан, – что я тебя не вытащу из ямки?

Остролицый мрачно взглянул.

Джонатан поднял обе ладони.

– Ты ничего не боишься.

Остролицый помалкивал.

– Откуда ты вообще взял, что я плохой?

– В каком жанре ты хочешь ответ? Тебе сагу или так, сказочка сойдёт?

Джонатан хотел ответить нравоучительно, но заметил кое-что и захлопнул пасть. Только сейчас он увидел, что остролицый вырядился в свою старую форму. Штанцы очень выразительные. В таких хорошо на огороде баньку ставить. Так он сказал. Остролицый, разумеется, ответил:

– Смотри на пейзаж, эстет.

Джонатан на справедливое указание хмыкнул и зарезал расследование на корню, но пару раз ещё взглянул. Глава разведки очень редко носил военную форму. Ну – очень.

Впрочем, может ему зябко. Он же у нас худенький.

Необыкновенно холодный и ветреный апрель в этом году. В тот же день, когда Джонатан и Лис побывали в школе, где был застрелен портрет, в комнате, облюбованной королём, той самой, где рассвет поджёг блик на каком-то предмете, король выслушивал вечерний доклад переодетого в потёртый полевой мундир начальника разведки.

– Взаймы у марта взял, что ли? – Проворчал Джонатан, успевший забыть, как мысленно язвил по поводу остролицего. Он даже поёжился.

Но на самом деле ему нравилась такая погода – он и раньше говаривал: хлад летом – соль бесплатно. Для зимы имелся дубликат этой сомнительной мудрости.

Маршрут, который обозначил остролицый, тоже был вывернут наизнанку. Сначала Джонатан вообще не хотел никуда идти, но остролицый проговорил несколько слов в самое ухо Джонатана, и тот, выслушав, с грохотом спустил ноги на пол.

Он даже не сострил по поводу такой излишней интимности, а кроха-брауни в углу комнаты изныл от любопытства.

Пока они выбирались наружу и шли краткой дорогой, которая, как водится, показалась королю нескончаемой, Джонатан болтал без умолку.

– Ты бы булочку купил. – Перебил его остролицый, останавливаясь и отводя ветку, подчеркнувшую его подбородок так, будто голова отделилась от шеи.

Джонатан сначала опешил.

– Ты кушать хочешь, что ли?

Остролицый усмехнулся и сделал рукою подсаливающие движения. Джонатан надулся – он понял, что друг намекает ему совсем не по-дружески на его особенность. Он, несомненно, имел в виду старую историю про ребёнка, нашедшего путь с помощью такой вот несложной ориентировки.

Сговорились они с Лис?

Месяц-улыбка держал призрачный шар луны.

Лес пятился от луга долгие века и всё не мог убедить свою малышню – тонкие побеги молодых деревьев, – что связываться с лугом нечего. Тщетно!

Почти правильный круг закрученной травы манил белых малолеток, и осинки, дрожа, подбирались к самому крыльцу – лежалому валежнику, в коем они с трепетом угадывали нечто жутко знакомое.

В стороне у речки кто-то из джуни жарил мясо. Далеко угадывалась первая городская постройка, от которой приятели отошли изрядно.

Ароматный дым – столь приятный ноздрям хищников, в которых превратились джентри – разрастался голубым деревом, пятная неясную белизну стены тенью, необыкновенно приятной.

Остролицый сказал, что им нужно идти на луг. Помедлив, он добавил: «Тот луг».

Джонатан понял его без уточнений, но собравшись спросить – зачем, собственно? – вопрошание отменил.

Зачем приходят на луг?

Не сразу переступив порог из страшного валежника, Джонатан оглядел едва приметно заволновавшийся при их появлении круг травы. Луна освещала каждую былинку от и до. Всякое средокрестие и обломок нарисовались, окружённые собственным эфирным тельцем. В целом, картина малоподходящая для некрепкого разума.

Между травинками кто-то шнырял. Джонатан проследил движение и содрогнулся. Отчётливо шебутнул тонкий и гибкий хвостик – совершенно чёрный и очень гибкий. Мелькнуло небольшое рыльце, и луна спокойно, как переодетый пират в учительской, показала маленький злобный оскал – целая игольница длинных белых игл.

Остролицый гаркнул, так что король подскочил:

– А ну.

Существо кинулось и заюлило, но остролицый зашипел. Оно тоже издало какой-то звук, от которого сразу поникло несколько былинок – они завяли, сломались и осыпались серым порошком праха.

Джонатан увидел только след убегающего создания: трава испуганно расступалась и тропинка пробором пролегла среди густых зелёных волос луга, портя правильный круг.

Наконец, где-то вдалеке угасло шуршание, и звук лёгкой побежки, неуловимо отвратительной, запутался в живом гуле реки и взрослого леса, который было не так-то просто напугать.

Остролицый сразу потерял интерес к побегу. В полной лунной тишине он сунул руку в карман.

Джонатан отошёл в сторону, стараясь сосредоточиться – он понял, зачем глава сыска приволок его сюда. Он вздрогнул. Ему показалось, что существо, враждебное луне, вернулось и смотрит на него с дерева.

Но тут лунное полукружие сдвинулось, заметно располнев – очевидно, остролицый торопил полнолуние. Скоро белый круг в небе и призрачный луга совпадут.

К дереву, единственному из солидных обитателей леса, решившемуся приблизиться к линии запрета, кто-то приколотил фигуру из раскрашенного картона. Это был огненно рыжий бородатый джентри, как их себе представляли джуни. В руке он сжимал золотую гитару.

– Не смотри. – Тихо сказал остролицый.

Джонатан медленно повернулся к нему.

– Гитара… не смотри на неё.

Джонатан вспомнил историю музыканта, отправившегося на состязание. Призом служила легендарная гитара, по преданию принадлежавшая самому Вестнику. Все хотели её выиграть, и выжимали из собственных все мыслимые созвучия.

Музыкант, тогда никому не известный, конечно, тоже не отказался бы от награды, хотя пришёл сюда не только ради неё. Когда пришёл его черёд выступить и спеть собственную песню, кто-то сказал ему:

– Не смотри на неё.

Музыкант быстро оглянулся, но выяснить, кому принадлежал голос, не смог. И вообще странно, как в таком гаме можно быть распознанным, но голос отличался необыкновенной звучностью. Никто, кроме музыканта, его не услышал. Амфитеатром располагались раскрытые вопящие рты – последнее выступление пришлось по вкусу.

Похоже, никому из них не пришло в голову давать советы. Тем не менее, он ему последовал, этому совету. Или что это было.

К слову, ему это не стоило труда. И всё же…

Он оказался единственным, кто во время своей игры ни разу не посмотрел на выставленную на стуле гитару. Говорили потом, что он даже и не подумал о ней – тоже ни разу. Но это-то, конечно, чистой воды теория – в чужие мысли проникнуть невозможно.

Гитара досталась ему, и он никогда на ней не сыграл ни одной ноты. Он не объяснял, почему… скорее всего, он любил собственную.

Но он взял награду.

Джонатан мигом всё это припомнил – эта история тоже напечатана в его книге сказок. Он взглянул на остролицего. Непонятно, шутил он или просто пытался навести тень на плетень.

Тени, кстати, все исчезли. Джонатан понял, не поднимая головы, что над ним светит гигантский круг луны. Полнолуние состоялось.

Всё вокруг было пронизано её жёстким, как звук первоклассной гитары, сиянием.

Луг трепетал и приподнимался к небу.

В воздухе, который был ни дневным, ни ночным, повисла морось. Это с травы поднималась пыльца. Она закручивалась столбиками и сгущалась, рассеиваясь там и сям. Явление не из разряда хаотичных. Джонатан видел, что цилиндр пространства, соединивший небо и землю, полон букв и цифр, написанных сверху вниз и снизу вверх, и сбоку набок. Строчки пересекались, создавая новые. Но был ли текст связным? Джонатан, как всегда, попробовал разобраться, хотя и знал, что проще удариться головой в стену.

Он вовремя остановился – научен опытом, – но голова всё же чутка заболела.

– Напоминает мне, – неспешно заговорил остролицый, – свинцовый снег, который сейчас выпал на экваторе Незнакомки.

Джонатан слегка ему позавидовал – он там не бывал за всю историю Хождений. Он мельком глянул, надеясь, что разведка не заметит. Но в таком небе разглядеть что-нибудь, кроме того, что луна необычайно велика и ярка, не в тему.

– Тебе известно, что джуни приделали к скафандру для высадки на чужие планеты фотонный палец?

– Зачем?

Джонатан досадливо моргал. Слишком сильный свет.

– Чтобы осязать. – Пояснил остролицый. – Они ведь в скафандре ничего не чувствуют в реальном мире. Приходится им полагаться на показания приборов.

– Ужас.

Джонатан попытался представить, каково это – ощущать себя машиной?

– Молодцы они, однако.

– Белые дыры космоса они не могут увидеть даже с помощью приборов.

– Да, тут палец не поможет.

– Они могут их только представить.

– Не представляю.

– Я тоже.

– И ты? Я думал, ты наилучший спец по джуни.

Фраза почему-то разведке не понравилась. Он замолчал. Джонатан видел, что буквы стираются, и воздух обретает покой.

– Нам бы пора. – Сказал он чуть ли не просительно. – Всякий раз, когда мы торопим полнолуние, кто-то из них может увидеть, что солнце идёт в обратную сторону.

Остролицый высокомерно заметил:

– Переживут. Пусть думают, что это после вчерашнего.

– Ну, что ты. Они уважают солнце.

В этот момент что-то с силой сверкнуло – видать, то маленькое зеркальце на луне, которое оставила там одна их общая знакомая, поймало блик и решило пошалить. Какова хозяйка, таково и зеркало. То есть, наоборот.

– Зачем они называют все тела в небе? И даже материки и острова, которые им удаётся там рассмотреть в свои трубы?

– Ты меня спрашиваешь?

– А тут кто-то есть, кроме тебя?

– У них куда более странные привычки. Вообрази, у каждого из великих, управляющих народами джуни, имеется потомство.

– Это, по-твоему, странно?

– Нет.

– Потомство тоже великое?

– Быстро учишься, король. Заняли все места, которые хоть чуточку повыше. Словом, на каждой ветке сидят.

Джонатан зачем-то посмотрел наверх. Остролицый поинтересовался:

– Ты глаза закатил?

Джонатан, оставаясь в точно описанном состоянии, согласился:

– Ага. – Он вернул глаза на место. – Я вот о чём подумал… а у полувеликих, которые при великих, тоже ведь…

И Джонатан сделал укачивающее движение.

– Потомство?

Остролицый, не меняя угрюмого выражения, сказал: «Ха. Ха». И хлопнул себя свободной рукой по коленке – стоял в позе жиголо. Джонатан поморщился – острые колени-то.

– А поскольку у джуни теперь демократия и просто так брать деньги нельзя, все эти господа должны где-то работать. Как ты сам понимаешь, не все из них играют на гитаре. Поэтому все должности при великих зарезервированы на все четырнадцать пунктов табеля о рангах и на сорок один нового табеля.

Джонатану вспомнился вид заработка, о котором они узнали во время Хождений, застряв на одной из линий. Там, как выяснилось, некоторые из доминирующего вида продавали собственные наследственные штаммы бактерий и новенькие вирусы, созданные их организмами.

Джонатан сначала не поверил, но его заверили, что дело вполне легальное, более того, почётное. Постоянные дарители имели персональные значки, и даже ряд привилегий. Речь шла о тех, кто не брал вознаграждения ходовой монетой.

Остролицый тогда немедленно купил за подобную монету газету, и опытно залистав костлявым пальцем толстый воскресный выпуск, показал недоверчивому спутнику.

Поражённый Джонатан прочитал на завёрнутом в четвертушку листке набранное под рубрикой «Те, кто делится самым дорогим» сообщение о том, что знаменитому дарителю имярек исполнилось десять десятилетий и общественный комитет решил отметить его заслуги перед обществом поездкой на Охоту в дикие дебри.

– Что это означает? – Спросил циничный Джонатан.

– Поездку на Охоту в дикие дебри, буквально. – Насмешливо глянув в самые глаза короля, пояснил остролицый.– А ты что подумал?

Джонатан пристыжено замолчал.

Имена у доминирующих были составные, отражающие сложный статус и положение носителя в пищевой цепи. В этом случае Джонатан увидел трёхэтажную пиктограмму, в знаменателе которой угадывались челюсти, в числителе условное изображение вроде как птички в клетке, а в соединителе сундук с приоткрытой крышкой.

– А чем он торгует? – Решился спросить Джонатан.

Он был не силён в языке, и разобраться с газетной заметкой ему помешал скудный лексический запас. Остролицый назидательно молвив:

– Учиться, ваше величество. – Смилостивился и шаркнул по заметке единым взглядом, будто сбрил содержание.