– Обыкновенно. Герр Франкенберг «заколебал» всех нотариусов в радиусе двадцати миль, своими завещаниями. Менял и их, и текст каждые два месяца. Вот и не идет ни кто. Пока наследники не обратятся. Тогда хоть все заявятся и начнут сличать даты. Он ведь – гусь лапчатый и не отзывал иногда прежние свои пожелания. Вызывал новенького «ярыжку» и сочинял ему версию очередную, совершенно не похожую на предыдущие. Это что-то вроде спорта было у банкира покойного. Посылай за Эммануилом, а я за плотником пошлю. Пусть засов с двери переставит во внутрь. Не дверь, а позор,– Мальчишек, пожелавших сбегать за Эммануилом и плотником, нашли, не отходя от парадного подъезда. Они носились по переулку стайками, босые и горластые. Воспользовались методикой фрау Франкенберг, оплачивая авансом половину дистанции. Первым заявился, конечно же, плотник с ящиком деревянным и молча, приняв десять гульденов, за пять минут перевесил засов. Даже смазал его дегтем и ушел, подкручивая пушистые усы. Вообще мужская часть населения Вены условно уже была поделена парнями на тех, у кого есть усы «а ля Император», и на тех, у кого они еще до таких размеров по каким-то причинам не успели отрасти. Встречались образцы просто великолепные. Сам Император увидев, от зависти бы сдох. Лихо закрученные усищи, переходили в бакенбарды, уносящиеся вихрями за уши, торчали в стороны как у мартовских котов и свисали вниз по бритым подбородкам, уползая опять же за уши, но по скулам. Вена демонстрировала преданность династии. Оделась в усы, как в форму. Безусый чиновник в эпоху Франца-Иосифа в Австрии – это все равно, что безбровый – в эпоху Брежнева в СССР.
– Эммануил, наверняка, торчит у черного входа. Зря, что ли он гуталин извел? Пошли. Здесь он точно не появится,– Михаил, поймал за рукав, пробегающего мимо очередного мальчишку и сунув ему монетку, послал за Фрицем Пульманом.
– В 6-ю квартиру и немедленно, с завещанием герра Франкенберга от этого месяца. Скажешь, что опекунский совет вызывает. Попечители и душеприказчики. Бегом пусть бежит. И ты беги, что уставился?
– Герр офицер, меня папаня в другую сторону отправил. А нотариус мэтр Пульман эвон где. Это совсем в другую сторону.
– Папаша зачем послал?
– Известно зачем,– мальчишка потер левую босую ногу о трепанную правую штанину и шмыгнул носом.– За хлебом… в трактир.
– За час не умрет твой папаня без «хлеба трактирного»?
– Не. Вытерпит,– согласился мальчишка. – Если через десять минут нотариус будет у нас, то получишь мешок муки и новые штаны с курткой и сапогами,– пообещал Михаил.
– Честное благородное, герр офицер?– мальчишка заплясал на месте.
– Честное, клянусь усами кайзера Вильгельма, чтоб им облезть,– сплюнул Михаил на булыжники.
Мальчишка так резво взял старт с места, что караульные по сравнению с ним вспомнились парням черепахами.
– Муку не забудь мешок прямо сейчас сделать здесь. Там в квартире я что-то запасов продуктов не наблюдал,– посоветовал Сергей.
– Ага, сейчас. Сделай и волоки что ли?– Михаил поймал очередного сорванца и послал в бакалейную лавку.
– Бакалейшика, вон из той лавки сюда, ко мне в 6-ю,– скомандовал он и тот кивнул, сжав в кулачке медяк. Еще двоих он заслал к галантерейщику и сапожнику.
Эммануила на площадке третьего этажа черной лестницы не оказалось. Он благоразумно поднялся до самого чердака и выглядывал оттуда, приоткрыв щелястую чердачную дверь, прикинувшись любопытным трубочистом, проходящим мимо.
Увидев двух мужчин в мундирах он юркнул за дверь, чем-то ее блокируя по привычке и пришлось его долго убеждать, что они его не заманили в ловушку, а напротив хотят обрадовать подлинными документами. Кстати появившийся нотариус, сопровождаемый местным «Гаврошем», подтвердил их слова, и Эммануил высунул лицо прогуталиненное на всеобщее обозрение.
– Герр Франкенберг, спуститесь, приведите себя в порядок и приступим к оглашению воли посмертной вашего батюшки,– Фриц Пульман ободряюще потрепал Эммануила по плечу, перепачкав при этом ладонь так, что даже крякнул с досадой и первым помчался на поиски кадки с водой. Вода на кухне нашлась, целая бадья и Эммануил с Фрицем принялись отмываться. Эммануил от гуталина и голубиного помета, а Фриц от Эммануила.
Пока наследник и нотариус приводили себя в порядок, Михаил с Сергеем с парадной лестницы принимали первых посетителей. Бакалейщика, галантерейщика и сапожника.
– Мальчишку одеть, обуть и выдать мешок муки,– распорядился Михаил.– Счета сюда. Тебя как звать-то, дитя подворотен?
– Шульц!– мальчишка посверкивал сообразительными глазенками.– А одежду я сам могу выбрать?– тут же проявил он сметливость.
– Выбирай, что хочешь, из того что увидишь,– разрешил Михаил и сунул ему свою визитную карточку с именем.– Вот возьми, дефективный, на память. Вам все ясно, господа коммерсанты?– Повернулся он к стоящим в угодливых позах торгашам.
– Папаша этого Шульца-младшего, Шульц-старший все одно пропьет одежку-то. Он тут всем в переулке должен,– посетовал сочувственно сапожник в переднике.
– Пошлите за ним, пусть явится за мукой и сюда заглянет. Сначала ко мне, потом вот с такой карточкой за мукой. Без нее не выдавать. Сегодня, господа коммерсанты, эта визитка стоит ровно столько, сколько по ней отпущено товара. Кредит не ограничен. Советую открыть кладовые. Сегодня их выметут подчистую. Чего нет у вас, найдем в других лавках. Свободны, господа,– коммерсанты побежали в лавки, чуть ли не на руках унося своего первого эксклюзивного клиента, с визитной карточкой Михаила. Мальчишка вцепился левой рукой в сапожника, правой в бакалейщика, визитку зажав в зубах.
Через час у дверей в квартиру №6 стояла толпа народа разных возрастов, пола, вероисповедания и социального статуса. Проще всего было разобраться с караульными, которые претендовали на незначительные суммы и получили их тут же у дверей, предъявив оповещенных кредиторов.
Впустив в квартиру кредиторов и предупредив их, что квартира продана и уже не является собственностью вдовы усопшего банкира, парни отдали им на «растерзание» Пульмана с идиотским совершенно текстом завещания, который его огласил и поздравил с возвращением денежных средств. Кредиторы искренне радовались тому, что им тут же было выдано под расписку счастливым наследником.
– Леди и джентльмены!– кричал радостно Эммануил, раскупоривая очередную бутылку французского шампанского и выстреливая пробкой уже в не принадлежащий его семье потолок.– Прошу, леди и джентльмены,– леди присутствовала здесь в единственном числе – та самая «клушка в перьях». Получившая свои кровные, она несколько успокоилась, но перья на ее шляпе топорщились по-прежнему скандально.
– Матильдочка, душенька!– лез к ней с поцелуями дружескими совершенно пьяный Эммануил.
– Уберите от меня это свинство,– возмущалась Матильда, отталкивая его от своей пышной талии.
И в этой непринужденной обстановке, всеобщего согласия и временного перемирия, квартира № 6-ть постепенно освобождаясь от буржуа, наполнялась пролетариатом. Сначала люди, самого подлого звания, толпились в прихожей и на лестнице, потом подталкиваемые сзади, оккупировали гостиную. Люди стояли плотной стеной и ждали. Ждали визитку с именем «Михаэль». Получали, грубо благодарили и уходили на кухню, чтобы покинуть квартиру через черный ход. Выйти обратно через парадный, никакой возможности не было. В подъезде в буквальном смысле «яблоку негде было упасть». И если в квартире пришедшие пролетарии вели себя тихо, то на площадке они как в поэме Маяковского, орали и «острее бритвы крыли друг друга при этом».
И эту «железную», но вовсе не «желанную» бурю, прекратил Сергей. Выйдя на площадку с трудом превеликим, впору было надевать «Завесу», он рявкнул, перекрывая рев рвущихся за материальной помощью.
– Всем заткнуться!– Люди замолчали, вытянув по гусиному шеи. И он уже нормальным голосом пояснил, что визиток хватит всем «поэтому, господа пролетарии, прекратите орать».
– Герр офицер, там весь переулок битком,– простонал кто-то.– Ближние лавочки уже раскуплены и на соседних улочках тоже. Мы беспокоимся – хватит ли товаров у торгашей.
– Вы главное смотрите, чтобы они вам списывали недоимки, и цены не заламывали в три дорога. Не отоваритесь сегодня, отоваритесь завтра,– успокоил Сергей массы и, вернувшись в квартиру, оплатил принесенные приказчиками и хозяевами лавок, очередные несколько тысяч гульденов.
Уже примчались приказчики с Аувинкеля и Беккерштрассе, чтобы проверить платежеспособность герра Михаэля. Убедившись, раскланялись и помчались на пролетках обратно, чтобы обрадовать хозяев ажиотажным спросом. Кое-кто из пролетариев попытался затариться спиртным и, войдя в сговор с хозяевами лавок попросту мошенничал ничего не взяв, а тупо продав визитку торгашу за пол стоимости. Однако, такие визитки почему-то вываливались из общей кучки, предъявленных к оплате, и на них появлялось имя получателя.
– Это к оплате не принимаем,– тут же отметал их Сергей,– и так свирепо при этом смотрел на очередного приказчика или лавочника, что они не решались оспаривать принятое решение.
– Оплачиваем только реальные товары и именно первой необходимости. А вот это что?..– Сергей совал в нос торговцу «спалившуюся» визитку.– Это двести гульденов, поделенных пополам и ничем не обеспеченных. Поздравляю, герр Штамм, вы облапошили самого себя. Слух о том, что визитки имеют странное свойство фиксировать недобросовестные сделки, разнесся по окрестностям со скоростью телеграфа, и приносить такие перестали.
А народ все шел и шел до позднего вечера, и даже когда выдача бумажек была прекращена до утра, не разошелся, а устроил в переулке ночные посиделки. Благо, что ночи летние в Вене теплые и короткие.
– Мы тут, что месяц собираемся сидеть? Вся Вена сбежалась, цены уже на сто процентов из-за повышения спроса поднялись. Необеспеченная товаром денежная масса на руках у населения порождает что? Инфляцию! Миха, мы выдали уже несколько тысяч этих картонок. Сколько их там еще у тебя в загашнике?
– Тысяч десять еще. Завтра раздадим и лавочку прикроем.
– Если жандармы не прикроют,– предсказал Сергей.– Странно, что они еще до сих пор не заявились.
– Договоримся. Включай дубликатор и печатай гульдены. Франкенберговские уже кончились. Их там и было-то…
– Фальшивомонетничеством решил заняться?
– Нет. Настоящие будем выпускать. Сейчас серии и номера отслежу в Центральном банке и вперед.
Михаил вышел на площадку и его сразу обступили сидящие на ступеньках люди. Задавали вопросы и мешали сосредоточиться. Вернулся он недовольный и, махнув рукой в угол прихожей, заявил:
– Все, бумагу больше не тиражируем вообще никакую, будем выдавать талеры серебряные. Монеты в руки и толкучки сразу станет меньше. Кто-то отложит на черный день, кто-то пропьет, а казне только польза. Запустим пару миллионов за упокой души покойного банкира. К нему пусть власти и претензии предъявляют,– не поленился выйти еще раз и спуститься на первый этаж. Там опять успокоил людей, заявив, что с утра будет продолжена выдача «милостыни» по воле усопшего и при этом так «щелкал перстами», что люди сразу поверили и успокоились.
Весь следующий день Сергей сидел на мешках с талерами и сыпал их в руки мимо проходящим нищим классам. Тут же пил кофе, курил и только по естественным надобностям отлучился несколько раз, усадив на свое место протрезвевшего Эммануила. Сунув ему под нос кулак, предупредил при этом: – Вернусь, возьму за ноги, тряхну, и все что не твое выпадет. Веришь?
– Верю,– кивнул бывший дворецкий.
– Молодец. По десять талеров в руки. Они уже расфасованы. Берешь столбик бумажный, суешь вот этот гроссбух и выдаешь в обмен на отпечаток пальца. Сверяйся с предыдущими отпечатками, чтобы не облапошили и дважды не получили. Понял, герр Франкенберг?
– Понял,– кивнул Эммануил и пока Сергей отсутствовал полчаса, успел выдать только десять талеров, скрупулезно сверяя грязный оттиск пальца со всеми предыдущими. В общем, просидел за сторожа, породив волну недовольства и ропот снизу.
По этой причине появившегося Сергей встретили радостно, чуть не кинувшись обнимать.
– Память плохая на капиллярные узоры, герр Франкенберг? Как же вы собираетесь заниматься банковским делом? С таким недостатком?– пристыженный Эммануил, ушел на цыпочках в бывший кабинет своего папочки, где его ждал Михаил и заставил рассказать все, что он знает о бумагах из ларца и прочем имуществе, похищенном из поместья экс-короля Франции.
– И где они? Браслеты, медальон и бумаги?
– Про бумаги мне ничего не известно, герр офицер. Браслеты при мне, а медальон я преподнес своему незаконнорожденному сыну Алоизу. Вчера. Мне что-то нужно было ему дать. Восемнадцать лет мальчику уже.
– И куда отправился ваш сынуля?
– Я дал ему рекомендательное письмо к барону Ротшильду, но там его вряд ли примут. Это был акт отчаяния с моей стороны и сын, наверное, уже получил от ворот поворот и скорее всего уехал в свою деревню.
– Думаете?
– Надеюсь,– скривился Эммануил.
– Но теперь-то у вас есть средства для того чтобы обеспечить его не только пустыми обещаниями. Что собираетесь предпринять?
– Поеду в Штронез, это под Деллерсхаймом, там у нас был свой дом. Хороший дом. Найду мальчика и помогу.
– Похвальное решение. Ну, что ж, в таком случае остается решить вопрос с браслетами. Это браслеты, которые принадлежали когда-то нашему семейству. Прадед привез из крестового похода. Стоят они сущие гроши, но память она ведь стоимости не имеет. Верно, герр Франкенберг?
– Полностью с вами согласен, герр Михаэль и готов уступить их вам за смешную сумму в сто тысяч талеров,– Эммануил робко взглянул на Михаила и, не увидев на его лице недовольства, уточнил.– За каждый.
– Тысячу за оба и считайте что вам повезло очень, потому что мы могли не найти завещание вашего батюшки и сейчас вы бежали бы быстрее собственного визга в сторону границы с Пруссией, герр Эммануил. Но клятвенно обещаю, остальную сумму внести в кружку пожертвований в первом же монастыре, который попадется на моем пути. Сто девяносто девять тысяч их обрадуют, думаю. А особенно вашего покойного батюшку, которому приходится сейчас не сладко.
– Мой батюшка был честнейший из банкиров в этом городе,– возразил Эммануил.– Он вернул все долги. Добавьте хоть тысяч десять, герр Михаэль. У вас мешки с талерами в прихожей, в них миллионы.
– Они нам не принадлежат. Увы, герр Франкеннберг, мы выполняем волю усопшего вашего батюшки. Это он распорядился выдать талеры неимущим.
– Мой папа был миллионер?– Эммануил так удивился, что выложив на стол браслеты, смел в саквояж тысячу талеров и, откланявшись, вышел, не задав более ни одного вопроса.
«Накарканные» Сергеем жандармы заявились в середине дня в количестве очень значительном даже для столичного города. Переулок блокировали с двух сторон силами конного эскадрона, а в дом ввалилось еще столько же, приводя в трепет и покорность толпящихся пролетариев, ударами ножен.
В квартиру тоже вошли совершенно бесцеремонно по-хозяйски, как им и положено по служебному статусу. Впереди, пара рядовых расчищающих проход, за ними офицеры от полковника и ниже. Вошли и молча уставились на сидящего за ломберным столиком Сергея. У этих господ во все эпохи сходные манеры. Так же как и эта, она определяется одним словом «нагнетать». Слово емкое и к нему можно приставить множество существительных. Нагнетать напряжение, страх, ужас, чувство вины и беззащитности перед карающей дланью Закона, ну и перед не дремлющим его оком – институтом жандармов. «Недремлющее око» смотрело парой десятков глаз, не мигая на сидящего офицера, предоставив ему честь прервать затянувшуюся паузу.
– Ну и?..– Сергей ухмыльнулся.– Чего угодно, господа? Чему обязаны такой неожиданной радости? Столько жандармов в одном месте я еще не видел. Хотя нет… видел однажды во время парада.
Жандармы презрительно молчали, ожидая когда он закончит и косили глаза на своего полковника, который сердито сдвинул брови к переносице и, нахлобучив служебную треуголку на самые глаза, выставил задранный подбородок вперед. Подбородок был массивный, квадратный, как кирпич и обрамлен, как того и требовали веяния времени, пышными усами «а-ля Франц-Иосиф– I».
Он не спешил высказываться и в соответствии с субординацией, молчали все остальные.
– Если вы, господа, как неимущие явились за милостыней, то увы, вынужден буду отказать, при всем моем уважению к корпусу жандармов. Вас в завещании герра Франкенберга нет. В нем вообще почему-то только рабочие указаны. Так что не обессудьте, господа,– Сергей ухмыльнулся еще более издевательски и привел своими словами и мимикой главного жандарма в раздражение невероятное. Его сегодня вытащили из загородного особняка, привезли срочно в министерство внутренних дел и битых два часа «намыливали голову», обвиняя в неумении работать.
– У вас, герр Мюллер, под самым носом действует банда финансовых террористов, которые подрывают экономику Империи, раздавая населению огромные суммы денег. Сотни тысяч, как мне доложили,– министр брызгал слюной и топал ногами.– Ваши эполеты слишком тяжелы для вас?
И так два часа к ряду, не давая вставить ни слова в свое оправдание. Поэтому герр Мюллер был сильно не в себе уже до прихода сюда. А вид развалившегося на стуле одного из «финансовых бандитов», возможно даже что главного из них, не соизволившего зад свой приподнять перед вошедшим полковником жандармерии, да еще и язвящего при этом, вызвали в его чуткой и ранимой душе просто бурю эмоций.
– Вста-а-а-ать, кана-алья-я!!!– взвыл он, хватаясь за эфес шпаги, вытаращив глаза. Усы полковника при этом распушились еще больше и он стал похож на Бармалея из детского фильма 70-х «Доктор Айболит». Сергей фильм этот видел, сходство отметил машинально и, удивившись самую малость горластости «Бармалея» из Вены, вставать, разумеется, не подумал, снял со спинки мундир, накинул его на плечи, холодно представился и осведомился:
– Честь имею, полковник гвардии Его Императорского Величества Франца-Иосифа. Пистолеты, шпага? Предоставляю выбор вам, герр жандарм,– факт, что «финансовый бандит» оказался вдруг полковником, несколько озадачил полковника жандармерии и руку он с эфеса благоразумно убрал.
– Ваши документы, герр полковник. Будьте любезны предъявить,– снизил он агрессию, но руку протянул требовательно. Получив же бумаги, принялся их изучать так дотошно, что даже вспотел от усердия и возвращал их с таким разочарованным видом, будто выплачивал крупный карточный долг, от которого целый год успешно уклонялся.
– Пистолеты и шпага потом, а сейчас потрудитесь объяснить, что здесь происходит? Что за толпы нищих в переулке, что за раздача денег?– Мюллер сверлил Сергея взглядом, и его свита подключилась к этому процессу так же, насупившись и помрачнев лицами. Сергей протянул жандарму завещание Франкенберга, отметив ногтем строчку: – Читайте, герр полковник, вот с этого места,– Мюллер впился в строчки глазами, и по мере прочтения лицо его претерпело последовательно целую серию метаморфоз. Сначала требовательное любопытство перелилось в недоумение, затем в растерянность и наконец – в понимание.
– Он свихнулся перед смертью этот еврей, если такое завещал,– сделал вывод Мюллер, тем не менее, внимательно ознакомившись с нотариальными печатями.
– Возможно, что свихнулся, а может быть наоборот – совесть в человеке проснулась и крикнула в уши.– «Придурок, ад со сковородками – это реальность. Опомнись».– Да еще и врезала по ушам сначала с левой, а потом с правой так, что герр Франкенберг предпочел переписать завещание благоразумное, в котором он все оставляет нескольким дармоедам, на вот это, в котором он отдает деньги бедным, неимущим, а их в городе многие тысячи.
– Кто рявкнул ему в уши?– недослышал или недопонял Мюллер и насторожился, как гончая перед командой.– «Фас».
– Совесть, герр полковник. А теперь я жду объяснений от вас. По какому праву вы врываетесь в частный дом? На основании чего? И как там обстоят дела с пистолетом и шпагой? Вы долго выбираете, герр полковник, из двух предметов.
– Мы действуем по распоряжению министра внутренних дел, а ему донесли, что здесь имеет место экономическая диверсия.– Фразу о шпаге и пистолете герр Мюллер пропустил мимо ушей.
– На основании доноса? Вот как, значит, нынче работает жандармский корпус? Ну, что же, тогда у меня тоже есть донос, раз вы немедленно мчитесь по ним сломя голову и нарушаете все законы Австрии. Рядом с Веной, герр полковник, всего в сорока верстах к северу, в лесу, злоумышленники организовали целую типографию и печатают сутки напролет прокламации, облигации, ассигнации и газеты. Если вы немедленно туда поскачете, то непременно их арестуете вместе с агрегатами и тоннами продукции. Но имейте в виду, преступники вооружены, многочисленны и заминировали подходы к своей базе. Все, донос окончен. Действуйте.
– Шутить изволите, герр полковник,– Мюллер налился свекольным румянцем негодования.– Смеётесь?
– Отнюдь, герр полковник жандармерии. Доношу истинную правду. Хотите на Библии присягну?– Сергей вытащил из столика толстенную книгу и сдул с нее пыль в сторону жандармов. Пыль едким туманом окутала их лица, и все они дружно чихнули вслед за полковником, в соответствии с субординацией. Вид книги удивил Мюллера и он чихнув три раза подряд, взял ее в руки, раскрыл, убеждаясь что это действительно Библия, покрутил перед носом, чихнул еще пару раз и, хлопнув ей по столику, кивнул:
– Клянитесь,– Сергей положил ладонь на кожаный переплет и, не моргнув, рявкнул, вскочив:
– Чтоб я сдох!
– Уточните место,– потребовал Мюллер.
– Деревушка глухая рядом – Шоттенвальд. От нее если идти на юг, то с версту. Мимо пройти никак не возможно, даже с завязанными глазами. Здесь же, герр полковник, делать жандармерии нечего, все в рамках закона. Ну, взбрело в голову банкиру распорядиться вот таким образом со своими сбережениями трудовыми, так это его личное дело и законами Австрии не воспрещено, а Библейскими приветствуется.
– Откуда у вас информация о типографии?– Мюллер не собирался никуда мчаться сломя голову. Служил он давно и прежде чем что-то делать, все же привык думать о последствиях.
– Информация достоверная, из источников заслуживающих доверия и проверенных неоднократно. Агентура внедренная работает, герр полковник, в рядах злоумышленников. Безопасностью Империи Австрийской озабочены не только жандармы, смею вас уверить. Отправляйтесь и вертите дырку под орден.
– Мы проверим ваш донос, герр полковник,– скривился недоверчиво Мюллер.– А вот по поводу вашего заявления, что здесь все в рамках Закона, позвольте вам возразить. Беспорядок учинили. Народ возбужден. Мешают проходу и проезду. Или вы тут наведете порядок, или я вынужден буду воспрепятствовать.
– Вы правы, герр полковник. Об этом мы не подумали и примем меры, порядок будет как в роте жандармов, после того как она покинула казарму.
– Вот то-то же,– Мюллер довольно разгладил усы, заправив их за уши.
– А вот проверку вы зря затеваете доноса. Место там глухое. Заметят ваших агентов злодеи и лавочку свернут мигом. Они же там каждое дерево знают и жандарма, даже переодетого, сразу вычислят. Скачите немедленно. Я вас уверяю, сотни тысяч обнаружите газет и листовок. Уж о гульденах и не говорю. Они купили недавно станок у какого-то мануфактурщика и как блины их пекут, миллионами,– подлил Сергей масло в огонь. Услыхав о мануфактурщике, Мюллер сделал стойку, точь в точь, как лягавая, учуявшая запах дичи.
– Уж, не у Курта ли Мольтке? – спросил он машинально.
– Ну, вот и вы уже слышали о нем,– подтвердил Сергей, и Мюллер вдруг ясно понял, что судьба только что, помахав перед его носом пистолетом и шпагой, сунула в руки счастливый лотерейный билет на 100% выигрышный. Козырнув автоматически, он развернулся и заорал на сопровождающих его офицеров.
– По коням, марш!!!– в голосе Мюллера было столько решимости и уверенности, что офицеры-жандармы сразу прониклись и кинулись вон из квартиры, расшвыривая все, что мешало им немедленно приступить к выполнению своего долга. Минутой спустя, два эскадрона жандармов уже мчались на север во главе с полковником, решившим лично принять участие в задержании злодеев-фальшивомонетчиков.
– Миш, ты им подкинь там,в лесу у деревни Шоттенвальд пару тонн бумажек,– попросил Сергей, возобновив выдачу монет нищим.– И порядок наведи в переулке. Я обещал жандармам, что проезду и проходу мешать не будем,– Михаил кивнул молча, и отправился на лестничную площадку. Здесь он выбрал пару работяг покрепче и попросил их навести порядок в очереди.
– Не клубились чтобы, а встали друг за другом. Жандармы переживают и грозятся прикрыть раздачу талеров,– объяснил он им ситуацию и работяги принялись с энтузиазмом строить нищих в колонну по одному, вытягивая ее вдоль стен домов. Очередь загнулась сначала в одну улицу, потом повернула еще несколько десятков раз и оборвалась у кладбища св. Марка, сделав вокруг него пару витков. Известие о том, что нужно стоять непременно точно в затылок впереди стоящего, было принято соискателями пособия безропотно и не было нарушено ни разу.