Бог, которого не было. Черная книга

Я подумал, что хорошо бы разучиться думать

А во дворике, закрытом от остального мира стенами, стеной шел дождь из «Андрея Рублева». А может даже, из «Страстей по Андрею». В любом случае я моментально промок. Весь, до ниточки – той самой красной ниточки, что повязала мне на руку праматерь Рахель. Дождь – он похож на отпущение грехов. Скорее всего, так и есть. Прими свою вину под розгами дождя, проповедовал когда-то СашБаш. Весь до ниточки промокший я думал о том, продолжают ли думаться наши мысли после смерти. И еще о том, что вот сейчас приплывет желтая подводная лодка с надписью Gett, которую я вызвал по телефону. А еще о том, что если нижнюю пуговицу рубашки застегнуть неправильно, то и все остальные будут застегнуты неправильно. И мы совершаем в жизни много ошибок, которые вообще-то не ошибки, а просто следствия первой пуговицы, застегнутой неправильно. И что если бы я сохранил своего плюшевого бога в детстве, то, скорее всего, сейчас не мок бы под дождем, как последняя Барто. И может быть, и станцию «Телецентр» построили бы лет на пятнадцать раньше, и теплый снег падал бы не вниз, а вверх; а женщина с плечами Хатико встретила бы кого-то нормального. Ну, например, того сумасшедшего гарвардского Авраама, и завела бы с ним двух маленьких Авраамов. Или трех. И мама Алекса не плакала бы, и никто бы не плакал – только дождь. А после дождя оставались бы лужи счастья. И маленький бог без сисек гуляла бы со своим парнем не по трамвайным рельсам, а по лужам счастья. Они бы держались за руки, и у нее бы выросли сиськи. Или бог с ними, с сиськами. А Ицхак бы не убил араба, а полетел бы на планету Кобайю с Верой. И открыл бы там иешиву имени Кристиана Вандера. А Вера засадила бы всю Кобайю анашой и арбузами. А Поллак… Что именно Поллак, я не успел подумать, потому что Поллак появился передо мной и сказал, что я идиот, причем абсолютно мокрый идиот. Он затолкал меня в свою машину и абсолютно мокрый идиот я подумал, что хорошо бы разучиться думать. Я и сейчас так думаю.

Вот так и живем

Машина Поллака – это была не просто машина. Это был внедорожник – как мне сам Поллак объяснил. И этот внедорожник был размером с синагогу средних размеров. По крайней мере, миньян там бы легко разместился. Черного цвета, с тонированными стеклами – прирожденное зло. Не синагога, разумеется, а внедорожник. Рождено это прирожденное зло было в Америке на заводе Lincoln и съедало минимум пятнадцать литров бензина на сто километров.

Внедорожник Поллака проехал сквозь стены дворика, и дождь кончился. Вернее, дождя за стенами вообще не было. Наверное, это был специальный дождь имени Андрея Тарковского, и он шел только там, где хотел.

Зло было Поллаку к лицу. В смысле внедорожник. Лицо было небритое, а прямо перед этим небритым лицом болтались, повешенные на зеркале заднего вида, русская икона и еврейская

Небритый Поллак вел внедорожник небрежно, одной рукой и, посматривая на тебя и твоего второго в зеркало, рассказывал, что когда-то давно – еще в России – у него уже был такой. Он купил его в кредит и первым делом поехал похвастаться к отцу. А с отцом они до этого два года как не разговаривали. Ну потому что отец считал, что из его сына ничего путного не получится. Вот Поллак и решил ему продемонстрировать себя и этот «линкольн». Ну чтобы отец мог гордиться сыном или хотя бы разговаривать. А отец сказал, что сын – если он, конечно, нормальный сын – купил бы машину не себе, а отцу. Поллак тогда бросил ключи отцу, бросил внедорожник и ушел пешком. И с тех пор они с отцом больше никогда не разговаривали. Ну потому что отец Поллака через два месяца разбился насмерть на этом самом «линкольне», а сам Поллак еще через два месяца уехал в Израиль. «Вот так и живем», – разводишь ты руками на заднем сиденье. «Бляха-муха», – добавляет твой второй. Ну или наоборот – «бляха-муха» говоришь ты, а твой второй разводит руками. А Поллак, не обращая на вас внимания, рассказывает про Ицхака. Что он – не Ицхак, разумеется, а Поллак – нанял одного из самых крутых адвокатов Израиля, и тот занимается сейчас делом Ицхака. И что час работы этого адвоката стоит десять часов работы девочек Поллака. Анала нет, все в презервативе. Телефон у Поллака непрерывно звонил, и Поллак непрерывно принимал заказы на девочек. Возможно, что Ицхаку не придется сидеть пожизненно, если, конечно, девочки постараются. Поллак рассказал, что этот адвокат выбил у Поллака скидку на девочек, – так что это и впрямь крутой адвокат.

По радио в «линкольне» передают, что католики изменили текст в молитве «Отче наш», и теперь «не введи нас во искушение» будет звучать «не оставь нас во искушении». Ну типа отныне и присно, и причем официально, Бог не при делах. Это все не он. Это мы. Твой второй поздравляет тебя с «восстановленной истиной», жмет руку. Оба ржут. Поллак прерывает ваше веселье, говорит, что истины нет, ее придумали русские – мол, так этот крутой адвокат утверждает. Ты и твой второй замолкаете, а Поллак отправляет очередную девочку очередному клиенту. По радио рассказывают, что молодая девушка умерла во время конкурса по поеданию пирожных. В соревнованиях участвовали полтора десятка человек, она была близка к победе, но начала задыхаться, упала и умерла. Видимо, надо сказать «вечная память», усмехается Поллак и отправляет трахаться очередную девочку, а ты и твой второй послушно говорите: «вечная память». Я устал, как устает от посуды поролоновая губка, хочется сплюнуть сквозь зубы в сторону, закурить и выдохнуть глубокомысленно: вот так и живем. И добавить: бляха-муха. Потому что вот так и живем, бляха-муха.

И будет шварма. И ныне, и присно, и вовеки веков

Поллак остановил машину на улице Агрипос и заявил, что дальше – пешком.

– Куда мы? – спросил я.

– В гости к Богу, – хохотнул Поллак и пошел вперед походкой волка из «Ну, погоди». Ну, той, когда клеши мостовую подметают. Только Поллак был в шортах.

Ты и твой второй недоуменно переглянулись, но послушно поплелись за нами по улочкам Старого города.

Нырнули в какую-то подворотню, потом в какую-то щель. Минут через пять мы дошли до бога. Бога звали Али, он был лыс и страшен, но заулыбался при виде Поллака и даже отложил длинный нож, чтобы обнять своего «хабиби» и похлопать его по плечу.

– У Али – лучшая шварма в Иерусалиме, а значит, и в мире, – провозгласил Поллак.

У лучшей в мире швармы даже вывески не было, никаких привычных «Мама шварма», «Империя швармы», «Королева швармы», «Король швармы». Видимо, все и без вывески знали, кто бог и король швармы. А еще у Али руки были покрыты татуировками – арабская вязь сплеталась в двух очень сексапильных ящериц. Ящерица на левой руке высовывала язык, а правая была серьезна и ничего не высовывала. На лысине у Али тоже было что-то написано по-арабски, ну или это нимб так отсвечивал.

Ящерицы схватили ножи и слились в какую-то мистерию, пахнущую чесноком и счастьем.

Шварма дана, чтобы снять слой лжи, которой покрыта наша жизнь. То, что трудно сказать на языке человеков, – можно сказать на языке швармы.

Ктовиноватчтоделатькудатыпропал? Шварма.

Нахуявотэтовсётварьядрожащаяилиправоимею? Шварма.

Ицхак в тюрьме, Иона на штахим, Поллак торгует блядями, лабрадор ушел, Даша не берет трубку, кактус умер – ответ известен. Если непонятно – тасим кцат хумус.

Небо не говорит – говорит шварма. Ты и твой второй жрали за обе щеки. В смысле каждый за обе. Ящерицы успокоились на груди Али и доброжелательно наблюдали за нами.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Выполняет функции иноагента. – Здесь и далее прим. ред.

2

Из фильма «Андрей Рублев», реж. А. Тарковский