Крауны
Тапио подошел к Максу и нарочито громко произнёс:
– Сэр, добрый день, прошу Вас предъявить водительские права и документы на автомобиль. Также сообщаю Вам, что я вынужден выписать Вам штраф, так как во время вождения автомобиля Вы разговаривали по мобильному телефону.
Поняв идею друга, Макс, имитируя волнение, сообщил старику Саливану, что у него возникли проблемы с копами, поэтому он вынужден положить трубку, после чего сразу же завершил звонок.
– Тапио, ты просто чертов гений, а то я уже думал, что мне придется выслушивать все истории этого сумасшедшего старика, который к тому же постоянно неправильно называет мою фамилию, – радостно воскликнул Макс.
Тапио, явно наслаждаясь похвалой, нарочито скромно ответил, что герои для этого и посылаются на землю, чтобы выручать обычных смертных. Все засмеялись.
– Так, Макс, позволь тебе представить моего кузена Вилле, он прилетел погостить ко мне из Хельсинки, поэтому «Калсарикянни» у нас сегодня будет на троих.
– Привет, Вилле, как жизнь?
– Норм, чувак, давайте уже начнем оттягиваться. Я предлагаю посмотреть по телеку по-настоящему крутое шоу, в котором чуваки спорят на деньги, что смогут, не морщась, сожрать какую-нибудь гадость…
– Погодите, – прервал его Макс, – Тапио, мы же с тобой договорились, что посмотрим финальный матч за кубок Стэнли, ты ведь его специально записал, а я все это время избегал любых источников информации, чтобы не знать, кто победил, и нам было интересно сегодня смотреть игру.
– Да, точно, – сказал Тапио и, постучав по плечу кузена, добавил:
– Значит, сегодня будем смотреть матч, а это шоу ты тогда потом сам посмотришь, хорошо, Вилле?
В ответ Вилле изобразил грустную рожицу, а потом, глотнув пива, сказал:
– Постойте, парни, вы что, на самом деле хотите смотреть матч между Сент-Луисом и Бостоном? Так он уже травой порос, настолько давно это было!
– Ну да, а какой еще может быть другой матч? – улыбаясь, заметил Тапио, незаметно делая знак Максу, что его кузен дурачок, шутливо покручивая пальцем у виска.
– Ну хорошо, – сказал Вилле, начав заходить в дом, но потом, внезапно остановившись, добавил:
– Если вы хотите смотреть этот скучный матч, где «Блюзмены» забросили 4 шайбы, а «Медведи» смогли в ответ отыграть лишь одну, то вы самые настоящие психи, ведь в этой игре не было никакой интриги!
В этот момент надо было видеть лица Макса и Тапио, по выражению которых было понятно, что они думали об этом финне, свалившемся им на головы и испортившем друзьям «Калсарикянни». Тапио еще какое-то время ругал своего кузена, после чего, немного успокоившись, пригласил всех в дом, ведь он специально его накрывал. В доме, выпив и закусив, друзья начали думать, что им смотреть по телевизору, раз финал кубка Стэнли смотреть уже не хотелось. Макс предложил посмотреть новый сезон «Игр Престолов», а потом сразу уточнил, смотрел ли его Вилле.
– Да, конечно, у меня оформлена подписка на «HBO»[2], поэтому я смотрел все серии сразу после их выпуска.
– Давай только ты хоть с сериалом ничего не испортишь и не будешь спойлерить?[3] – настоятельно попросил своего кузена Тапио.
Ребята были довольны, что нашли выход из сложившейся ситуации и их «Калсарикянни» был спасен. Они пили пиво, ели пиццу, попкорн, которым иногда кидались в телевизор, когда на экране показывали «Короля ночи». Вилле, на радость друзьям, ничего им не говорил, кроме некоторых безопасных вставок типа: «А я знал, что так случится» или «Ну ничего, смотрите дальше, там будет просто отрыв башки…». Возможно, все бы так и продолжалось дальше, если бы Тапио, в разговоре с Максом, не стал озвучивать свои варианты дальнейшего развития событий, которые ожидали главных героев, и тут, видимо, не в силах сдержать своих эмоций внутри себя, Вилле подскочил с кресла и стал возмущаться, что развитие событий, придуманное сценаристами, – настоящий провал.
– Ну как Джон Сноу мог убить «Бурерожденную», ведь он ее так любил? Я просто в шоке. Никто не мог ожидать такого глупого финала, и, между прочим, я тоже подписал общемировую петицию, чтобы эти киноделы пересняли финал!
Закончив, наконец, свою эмоциональную речь, Вилле вдруг понял, что снова все испортил, рассказав друзьям финал сериала.
– Ой, парни, вы только не злитесь, я не специально, просто хотел поделиться с вами своим возмущением.
– Дурак ты, Вилле, – сказал Тапио, бросив в него горсть попкорна.
– Ладно, я лучше пойду покурю, – смущенно сказал Вилле и пошел к выходу.
– Ты же не куришь! – заметил Тапио, но кузен его уже не услышал.
Макс открыл еще две банки пива, одну из которых протянул другу, и после того, как они сделали по глотку, сказал, что такой провальный «Калсарикянни» у них впервые, но это не повод злиться на кузена, хоть он и странный чувак.
– Давай уже посмотрим его шоу, он ведь летел к тебе из Хельсинки и неизвестно, когда еще раз сможет тебя навестить.
– Ты знаешь, я даже не знаю, как смогу пережить такую долгую разлуку с кузеном, – шутливо заметил Тапио, после чего, встав с кресла, пошел звать Вилле назад, чтобы посмотреть всем вместе шоу, о котором тот говорил.
Ближе к полуночи Макс вернулся домой. Он, пошатываясь, зашел в дом, стараясь не шуметь. Но все как будто было против него, поэтому сначала он задел вазу с зонтами, которая с грохотом свалилась на пол, после чего, выругавшись, он нагнулся ее поднять и у него из переднего кармана вывалился смартфон, который сначала громко ударился о металлическую вазу, а потом и о пол.
– Господи! Краун, посмотри на себя, ты же даже на ногах стоять не можешь! – раздался, словно раскат грома, голос Энн, которая стояла на ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж.
Голос жены прозвучал так неожиданно, что Макс аж вскрикнул от испуга. Энн, помолчав немного, вдруг залилась искренним смехом, стараясь прикрыть рот, чтобы не разбудить спящих детей.
– Ты вскрикнул сейчас каким-то женским голосом, Макс, я не догадывалась, что ты у меня такой трусишка. Ладно, проспись сегодня на диване, а то я боюсь, ты в таком состоянии не сможешь подняться по ступенькам в спальню, – подытожила Энн, после чего вернулась на второй этаж.
Макс услышал звук закрывшейся двери их спальни. Оказавшись возле дивана, он, не раздеваясь, рухнул на него прямо в обуви. Голова сильно кружилась, ему казалось, что комната со всем, что было внутри, находится в постоянном движении. Такому состоянию мироощущения имелось название «вертолеты», и чтобы снизить интенсивность всеобщего кружения, Макс опустил одну ногу на пол и почти мгновенно заснул беспокойным сном.
Утром, когда Энн спустилась в гостиную навестить мужа, он продолжал спать, и только она хотела вернуться назад в спальню, как муж открыл глаза. Первое время Макс не мог понять, где он находится и что произошло, но вспомнить ему помогла Энн, задав самый популярный вопрос в таких случаях:
– Ну что, алкоголик, как твое самочувствие? – и, не дождавшись ответа, добавила:
– Сейчас я принесу тебе два аспирина, должно полегчать.
После того, как Макс опустошил стакан с растворенными в воде двумя таблетками аспирина и вернул его назад, Энн собиралась отойти от него, но вдруг обратила внимание на обувь мужа.
– Дорогой, а что с твоей обувью? – дружелюбно спросила Энн.
– Блин, неужели я наступил в собачье дерьмо? Не волнуйся, я все почищу, только головная боль немного спадет, – слабым голосом ответил Макс.
– Нет, дело не в собачьем дерьме.
– Ну, это же не может быть человечье дерьмо, я тебя уверяю, что это собачье, – еле шевеля губами, сказал Макс, ведь каждое движение отражалось сильной головной болью.
– Да вопрос вообще не в дерьме, ты разве не видишь, что на тебе чужая обувь? – немного повысив голос, спросила Энн.
Максу пришлось открыть глаза и он, рассмотрев то, что у него было надето на ногах, сказал, что это действительно не его обувь, а, значит, это ботинки Тапио или Вилле, которые явно меньше размером, чем его, и поэтому у него так сильно болят пальцы на ногах.
– Я вообще не пойму, как ты влез в эти ботинки, они ведь на пару размеров меньше твоих, это даже со стороны заметно, как же надо было напиться, чтобы не заметить этого и, кстати, кто такой или такая Вилле?
– Хм, дорогая, ты, что ревнуешь?
В ответ Энн просто молчала, буравя мужа взглядом.
– Не знаю, как я их обул, но сейчас очень прошу тебя снять их, а то у меня уже пальцы онемели, а Вилле – это кузен Тапио, который приехал к нему погостить из Хельсинки.
– Я думала, что нет ничего страшнее друга финна-дурака и вдобавок алкоголика, – сказала Энн, стягивая с мужа ботинки, – но, судя по твоему сегодняшнему самочувствию, страшнее, когда у тебя два таких друга.
В гостиную вошла Лилиан, держа в руках нунчаки[4], и, увидев на диване отца явно не в лучшей своей форме, обратилась к Энн:
– Мама, а почему отец спит на диване, он что, тебе изменил, и теперь вы разведетесь?
Энн стояла, ошарашенно переводя взгляд с Макса на дочку, а потом снова на дочку, не понимая, шутит ли та или говорит серьезно.
– Мама, я, если честно, не хочу, чтобы вы разводились, и «отсталый» тоже сильно расстроится, но как бы в итоге все не сложилось, мы справимся, так как мы уже достаточно взрослые, а вот Грегори еще слишком мал, и ему будет сложно это пережить.
– Лилиан, прекрати такое говорить, никто никому не изменил, папа просто вчера перепил у дяди Тапио, поэтому решил поспать внизу, чтобы никого ночью не беспокоить, так как вернулся домой поздно. Никто и не собирается разводиться.
– Всем привет, – поздоровался Грегори, заходя в гостиную и протирая очки полой своей ночной пижамы.
К этому времени Лилиан уже налила себе стакан воды и, сделав пару глотков, сказала брату, чтобы он не переживал, так как родители не будут разводиться, а значит, его не отдадут в детский приют.
– Разводиться… А как это? Это потому, что папа умирает? – грустно спросил Грегори.
– Как это умирает, мелкий, ты это о чем?
– О, боже! – воскликнула Энн, – Макс, хватит валяться. Ты напился, лежишь тут, как полуживой, а я должна отдуваться? Никто не разводится и не умирает, Грегори, твоя сестра пошутила, не обращай на нее внимание.
– Вообще-то, это Грегори сказал, что отец умирает, а не я, – возразила Лилиан.
– Лилиан, ты шла на тренировку? – раздраженно спросила Энн.
– Да, мама, на тренировку.
– Вот и иди, у меня нет настроения пререкаться.
Через какое-то мгновение Энн обратила свое внимание на пустую кошачью миску, открыла дверцу кухонного пенала и с горсткой насыпала корм, после чего, выпрямившись, спросила сразу у всех:
– А вы не знаете, где Лютер, кто-нибудь вообще его видел сегодня?
– Да, – ответил Грегори, – я ведь вообще-то для этого к вам спустился, чтобы рассказать про Лютера.
– Что случилось? – встревожилась мама.
– Проснувшись, я посмотрел в окно и увидел на улице Лютера. Он снова играл с какой-то собакой возле дороги. Я хотел открыть окно, чтобы позвать его, но он вдруг резко перестал играть и начал за кем-то внимательно наблюдать, после чего резко сорвался и побежал в сторону нашего дома, и я потерял его из виду.
– О, нет, только бы не то, о чем я думаю! – сказала встревоженно Энн.
– Мама, а о чем ты думаешь? – спросила Лилиан.
В это мгновение раздался стук в дверь, Грегори сразу же побежал к двери. Послышался звук отпирания двери и радостный возглас:
– Дедушка, к нам приехал дедушка! – после которого еще один:
– Лютер, ты, оказывается, побежал встречать дедушку, а мы думали, кого он увидел, что так лихо сорвался с места?
Энн, не скрывавшая огорчения, глубоко вздохнув, тихо сказала:
– Что за день такой сегодня? Его только сейчас тут не хватало.
Глава 2. Полковник
Вечерний воздух наполнился запахом цветов. Где-то по соседству лаял пес, а из приоткрытого окна гостиной слышался звук посуды, которую Энн перед тем, как сложить в посудомоечную машину, предварительно ополаскивала водой. Полковник курил на улице на своем любимом месте. Он вышел из-за стола, который был накрыт в честь его приезда, поскольку чувствовал, что выпил лишнего, и поэтому ему было просто необходимо побыть на свежем воздухе, ведь если алкоголь завладеет его рассудком, он не сможет контролировать свою речь, что может привести к ссоре, как это уже ранее случалось.
– Как у вас прекрасно пахнет цветами во дворе, – сказал Полковник, вернувшись за стол.
– Да, это пахнут маттиолы, я их специально сажала у нас на участке.
– Не знаю, что это за цветы, но запах у них действительно пьянящий!
– Вы знаете, Боб, – Энн никогда не называла его Полковником, только по имени, – мне кажется, что на Ваше пьянящее состояние не мои ночные фиалки повлияли, а количество алкоголя, которое Вы выпили с Максом за вечер.
Полковник осмотрел стол, на котором стояло несколько пустых бутылок виски.
– С Максом, что он там пил? – возразил старик, – я же вижу, что он только губы макает, но не пьет, видимо, не уважает отца.
– Папа, ну не злись, – с нежностью в голосе обратился Макс, – дело в том, что я только вчера сильно напился с друзьями на Калсарикянни, и меня до сих пор сильно мутит, поэтому мне даже виски нюхать опасно, может вывернуть наизнанку, не то, чтобы его еще пить.
– Сынок, а что ты только что сказал? Калсарикянни? Или мне послышалось?
– Да, папа. Тебе не послышалось. Калсарикянни – это у финнов…
– Макс! – резко прервав сына, Полковник сделал несколько глотков виски, после чего продолжил, – я знаю, что это такое, ведь у меня во Вьетнаме был друг Олав. Вот он был финном, который постоянно рассказывал нам про это их Калсарикянни и обещал, что когда мы вернемся домой, то он обязательно его устроит для меня и нескольких наших боевых друзей.
– Дедушка, Вы до сих пор дружите с этим дядей? – спросил Грегори.
– Нет, мой мальчик. Я, к большому сожалению, не могу с ним дружить, так как эти проклятые вьетконговцы убили его. Ненавижу этих узкоглазых скотов.
– Дедушка, а если меня ребята иногда дразнят узкоглазым, значит, я тоже вьетконговец? – спросил Грегори.
– Ну какой ты узкоглазый, Грегори, ты – абсолютная копия своего отца, – ответил Полковник и посмотрел на Макса с укоризной. Макс понимал, что отец до сих пор не благословил его брак с Энн, хоть и женаты они уже более пятнадцати лет.
– А я говорил тебе, сын, что если ты женишься на вьетнамке, тогда и дети у тебя будут вьетнамцами, а между прочим, именно они забрали жизнь моего друга Олава.
Энн, с грохотом отодвинув стул, поднялась и, поставив руки на стол, сказала:
– Знаете что, Боб, если Вы пришли в наш дом, чтобы меня оскорблять, то я бы советовала Вам его поскорее покинуть, думаю, что на рассвете, наверное!
Полковник, не обращая внимания на Энн, начал пояснять Грегори, что все вьетконговцы очень злые и агрессивные люди.
– А ну хватит! – завизжала Энн. – Зачем Вы говорите гадости про меня моему же сыну? Я сто раз говорила, и Вы это прекрасно знаете, что я наполовину американка и китаянка. Хватит меня называть вьетнамкой!
Энн так сильно переполняли обида и злость к этому старику, что она начала ему дальше высказывать всё, что думает, не заметив, как перешла на китайский язык. Осознав это, она прекратила кричать и, подавленная, ушла в свою комнату.
– Отец, ты, конечно, не прав. Зачем ты так, я ведь тебя просил больше не ругаться с Энн, я ее люблю, она моя жена, нравится тебе это или нет.
Полковник, осознав, что перегнул палку, сидел, понурив взгляд.
– Дед, а ты, надеюсь, хорошо относишься к китайцам, ведь наш другой дед и великий Брюс Ли были тоже китайцами! – спросила Лилиан.
Полковник искоса посмотрел на девочку и, нахмурив брови, сказал:
– Китайцы – проклятые коммунисты, а я терпеть не могу коммунистов почти так же сильно, как нашу демократическую партию!
– Знаешь что, дед, ты – настоящий засранец! – ответила Лилиан и вышла из-за стола.
Макс осушил свой бокал с виски, который не решался пить весь вечер. После чего он попросил Грегори идти чистить зубы и готовиться ко сну, обещая немного позже прийти к нему, чтобы почитать перед сном историю про Питера Пена, и, оставшись наедине с Полковником, попросил его извиниться перед женой и дочкой, иначе он дальше не сможет оставаться в их доме.
Полковник так и сидел, нахмурив брови, продолжая гладить Лютера, который весь вечер не отходил от старика.
– Не любишь ты меня, сын, – начал Полковник. – Готов выгнать отца на стылый ветер лишь потому, что я не нравлюсь твоей жене. Только Лютер всегда меня встречает с искренней радостью в этом доме, ну и Грегори, а остальные мне не рады.
– Так, если ты начнешь обзывать Лютера и, не дай бог, еще Грегори, они тоже перестанут тебя любить!
– Я никого не обзываю, а только высказываю свою точку зрения, потому что я живу в свободной стране, ради этого я вообще-то кровь проливал и терял боевых товарищей.
– Если честно, отец, то я не думаю, что ты проливал свою кровь ради свободы в нашей стране. По мне, ты, как и тысячи других американцев, просто помогал Джонсону[5] в его геополитической войне с Советским Союзом. А по поводу свободы слова в нашем доме, ты не думал, что твоя свобода высказываний заканчивается там, где начинается право другого человека на собственное достоинство?
– Ой, Макс, прекращай испытывать на мне свои приемчики, я на это не куплюсь. Но тебе надо отдать должное, язык у тебя хорошо подвешен, выражаешься ясно, работа юристом пошла тебе на пользу.
– Вообще-то, папа, я работаю программистом, а не юристом, но, впрочем, ты всегда не особо следил за моей жизнью. Почему я решил, что сейчас что-то будет иначе?
Полковника очень задели эти слова сына, поэтому он, ударив себя ладонями по ногам, повернулся к Максу и, цедя каждое слово, сказал:
– Вот, оказывается, как ты думаешь обо мне, сынок? А я, между прочим, сделал тогда всё от себя зависящее, чтобы ты женился на дочери генерала Джеймса Каллахана. Жил бы ты сейчас счастливо с его дочкой-красавицей, работал бы в НАСА на благо родины, а не на этого русского психа из Африки.
– Отец, а ничего, что я не испытывал чувств к Николь, какой бы она не была красавицей, ведь помимо этого, она настоящая разбалованная стерва, что затеняет всю ее красоту? Да и в НАСА я работать никогда не хотел, мне нравится моя работа, кому бы компания ни принадлежала, хоть русскому, хоть американскому психу.
– Да что ты заладил со своими чувствами? У Каллахана столько власти и денег, ваши дети поступили бы в лучшие университеты страны и смогли бы добиться высоких карьерных результатов в дальнейшем, не то, что с твоей китаянкой, из-за которой моего внука теперь дразнят узкоглазым, я о таком позоре даже представить не мог.
– Так, отец, достаточно, ты перешел все границы. Я тебя люблю, но ты просто невыносим, поэтому если ты завтра утром не извинишься перед Энн и Лилиан, то я попрошу тебя покинуть наш дом, как бы мне этого не хотелось.
После этого Макс, пожелав Полковнику спокойной ночи, поднялся по лестнице и скрылся за дверью спальни Грегори, из-под двери которой лился теплый свет от ночника.
– Ну вот видишь, мой друг, – обратился Полковник к коту, продолжавшему сидеть у него на коленях, – меня в этом доме никто, кроме тебя, не любит. – Ладно, Лютер, пусти, мне надо пойти перекурить и всё обдумать.
Полковник спустил с коленей кота и, шаркая ногами, направился на улицу. Стрелки часов, которые ему подарил на войне его друг Олав и которые он никогда не снимал в честь памяти о друге, показывали начало двенадцатого ночи. Полковник закурил очередную сигарету, а Лютер, выбежавший с ним на улицу, обойдя окрестности, вернулся, чтобы сесть рядом со своим другом. Полковник чувствовал какую-то родственную связь с этим котом, такое с ним было впервые.
«А вдруг в этом коте переродился Олав, поэтому мы так хорошо понимаем друг друга?» – подумал Полковник. Но, решив, что такое вряд ли могло случиться, оставил эту мысль.
Утро нового дня озарило яркое солнце на безоблачном небе. Макс, открыв глаза, даже не сразу вспомнил о произошедшем вчера скандале. Он повернулся к жене и, нежно обняв ее, поцеловал. Она открыла печальные глаза и спросила совета о том, как ей идти теперь вниз, чтобы готовить всем завтрак, если там находится Боб?
– Пойдем вместе, любимая. Я вчера поговорил с отцом, всё будет хорошо.
Заправив постель и приняв совместный душ, Макс с Энн спускались в гостиную в хорошем настроении. Полковник сидел в кресле с газетой и пил кофе.
– Доброе утро, я сварил кофе, угощайтесь. Он сварен по одному очень старому рецепту, – максимально доброжелательно произнес Полковник.
– Папа, а где ты взял газету, мы ведь не заказываем газет?
– А, газета… Просто мы, когда утром гуляли с Лютером, я подобрал ее возле сорокового дома, она мне показалась бесхозной.
Черт возьми, отец, зачем ты украл у Милтонов газету? Ведь если тебя кто-нибудь видел, то они уже вызвали полицию. Ты хочешь нас опозорить на весь район?
– Макс, не волнуйся, я служил в разведке, поэтому знаю, как действовать незаметно.
– В какой ты разведке служил, ведь ты был пехотинцем?
– Какая разница, мы ведь тоже ходили в разведку… В общем, это неважно. Ты главное знай, что я это сделал незаметно, тем более я сейчас ее почитаю и верну.
В дверь постучали. Все переглянулись, после чего открывать дверь пошел Макс. На пороге стоял Фрэнк Милтон и офицер полиции.
– Сэр, добрый день. К нам поступил вызов, что Вы осуществили кражу имущества мистера Милтона. Что Вы можете сказать по этому поводу? – дружелюбно начал полицейский.
– Здравствуйте, офицер, привет, Фрэнк. Мне очень жаль, что так получилось. Дело в том, что ко мне в гости приехал отец – ветеран вьетнамской войны. Он, честно сказать, порой не всегда осознает, что говорит или делает, поэтому я бы очень вас просил не наказывать нас. Фрэнк, я сейчас же верну тебе твою газету.
– Так что, вопрос в газете? – удивленно спросил офицер.
– Ну да, – замявшись, ответил Милтон, – но эта газета очень важна для нас, ведь я оплатил подписку и поэтому газета является моим имуществом.
Макса вдруг сзади ударила дверь, это Полковник решил выйти и помочь разобраться в ситуации.
– Доброе утро, джентльмены, – начал он свою речь. – Мне на самом деле очень стыдно за свой поступок. И не за то, что я взял почитать газету, как оказалось, принадлежавшую этому уважаемому человеку, а за то, что из-за своего необдуманного поступка моему сыну приходиться краснеть от стыда, а офицеру полиции разбираться в этом вопросе вместо того, чтобы защищать закон от настоящих преступников. Вы знаете, я прошел всю войну в своей родной третьей пехотной бригаде под позывным «Дельта» и мне кажется, что там, среди своих братьев по оружию, а потом и просто находясь в армии, я чувствовал себя, словно в семье. И там меня любили со всеми моими недостатками. А с тех пор, как я вышел на пенсию, я не могу найти себя, меня никто не слушает, а все мои высказывания оспаривают.
– Я, конечно, всё понимаю, мистер Краун, но вы украли мою газету и варварская война во Вьетнаме тут не причем.
– Подождите, сэр, – обратился полицейский к Полковнику. – Вы сказали, что воевали в третьей бригаде «Дельта», а, случайно, не под командованием Трэвиса Янгблада?
– Всё верно, сынок, а почему ты спрашиваешь?
Офицер в этот момент глубоко вздохнул и глаза его еле заметно заблестели.
– Послушайте, мой отец Джон Рендон тоже служил в «Дельта» под командованием Янгблада.
– Этого не может быть. Джон, мать его, Рендон, мы с ним получили ранение под минометным обстрелом, он, конечно, намного серьезней, если честно, и мы думали, что он больше не жилец. Джону тогда сильно досталось: взрывом раздробило ногу, а меня ранило осколками, один из которых до сих пор меня мучает в спине.
– Да, у него тогда отняли ногу, и ему пришлось учиться ходить заново с помощью протеза.
– Черт возьми, вот это радость. Никогда бы не подумал, что на старости лет смогу встретиться со старым картежником Рендоном, – радостно сказал Полковник.
– К сожалению, Вы не сможете с ним увидеться, он пару лет назад скончался, – грустно ответил полицейский.
В воздухе повисла пауза.
– А что же мы тут стоим? – спросил Макс. – Проходите все в дом, мы как раз собирались завтракать, Полковник кофе сварил, а моя жена сейчас сделает сэндвичи.
– Спасибо большое, но нет, я на службе, – ответил полицейский, – давайте разберемся с заявкой мистера Милтона, и я уеду.
Полковник протянул Фрэнку ровно сложенную газету и, извинившись, пообещал, что такого больше не повторится.
– Ладно, но это только из-за уважения к Вашему сыну, – ответил Милтон и, выхватив протянутую стариком газету, повернулся и пошел в сторону своего дома.
– Если вопрос исчерпан, не смею больше вас задерживать, – сказал полицейский, а потом, обратившись к Полковнику, добавил: