Бабий сыск. Детективные истории

Тимур еще раз поговорил с Анной, сказал, что Петровичу предъявлено обвинение в похищении человека. Тут уж отпираться он не мог, все факты налицо, сваливать вину не на кого. Пришлось ее признать. Еще Тимур подал Анне лист бумаги и предложил написать заявление о пропаже дочери, чтобы он мог официально открыть дело. Но никаких деталей из жизни Лены мать рассказать не могла. Она не знала ни с кем дочь дружит, ни чем она увлекается, ни как, вообще, девочка жила все эти годы. Никакой связи с ней не было. Даже как дочь выглядит, она не знала и внимательно разглядывала фото, которое ей показал Тимур.

– Что же вы, мамаша, ребенка-то бросили? – спросил он сурово.

– Так получилось, – ответила Анна и нахмурилась.

– А поподробнее можно? – уточнил он.

– А это вам неинтересно будет, – холодно ответила женщина и замкнулась в себе.

Танзиля знаками показала сыну, чтобы не мучил беднягу. Она потом потихоньку сама все выведает.

Как только Тимур уехал, явилась Наталья. Она принесла еще теплые пирожки с капустой, и все вместе сели пить чай.

– Ну что, девоньки, – решительно заговорила соседка, держа в одной руке пирог, в другой – чашку с чаем, – пора составлять план поисков Ленки. С чего будем начинать?

– Так я заявление написала, сейчас полиция займется этим, – робко возразила Анна.

– Вот и пусть полиция занимается, мы им мешать не будем, мы пойдем своим путем, – настаивала Наталья.

– Я уже была в училище, разговаривала с завучем, ничего они не знают, – доложила Танзиля. – Надо бы в общежитие сходить, подружек ее найти, может, они чего расскажут.

– Вот погляди, мамаша безголовая, чужая тетка твою дитятю ищет, а тебе и дела нет, – обратилась Наталья к Анне.

Та потупилась, было видно, что к тетке Наталье она относится с уважением и явно стыдится своего поступка.

– А не может ли быть ее исчезновение связано с твоим прошлым? – спросила Танзиля.

Анна отрицательно покачала головой.

– Точно! – подхватила эту мысль Наталья. – Подумай хорошенько! Может, ты кому-то насолила? Мужика чужого увела? Или нечаянно дорогу перешла? Может, девку похитили в отместку тебе? Не могла же она бесследно исчезнуть!

Анна вдруг задумалась и помрачнела.

– Вот-вот, – оживилась Наталья, – по глазам вижу – ты что-то вспомнила!

– Не знаю, – нерешительно проговорила Анна. – Это, возможно, не так уж и важно.

– Давай рассказывай! – скомандовала соседка. – А мы будем решать, важно оно или нет. Да без утайки, как на исповеди!

– Нууу, был у меня один любовник, женатый. Наш постоянный клиент. Я тогда официанткой в кафе работала. Долго мы с ним встречались, но тайком, никто об этом не знал. Подарки мне дорогие делал. А месяц назад к нам устроилась одна молодая вертихвостка, вот он на нее и клюнул. Я психанула, мало того, что он жене изменяет, так еще и любовнице изменять вздумал. Сфотографировала, как он с той девкой в темном уголке обжимается, и переслала фото его жене. Он взбесился, чуть меня не прибил и обещал страшно отомстить. А еще этот козлина потребовал вернуть все его подарки. Но я же не дура возвращать, все честно заработано. Вот и сбежала. Решила вернуться домой. Ну их всех!

– И че там за подарки были? Золотой ларец с изумрудами и брильянтами? – хмыкнула Наталья.

– Пара золотых колечек, серьги да цепочка, – уточнила Анна. – И те этот старый хрен отобрал.

Она кивнула в сторону своего дома, намекая на Петровича.

– Не-а, слабовато, – Наталья с сомнением покачала головой, – на похищение не тянет. К тому же, Ленка исчезла еще осенью, а ты говоришь о недавнем. Вспоминай еще чего-нибудь.

– Не знаю, ничего такого больше не было.

– Не было такого, вспоминай не такого! – не унималась соседка, цепляясь к ее словам.

– Да не знаю я, теть Таль! – почти выкрикнула Анна.

– А украшения твои надо в доме поискать, – вклинилась в их перебранку Танзиля, – Петрович наверняка спрятал их куда-нибудь.

– Кстати! – вскинулась Наталья. – Надо бы пойти окна закрыть, темнеет уже. А то неровен час, залезет опять в избу какой-нибудь Федька, да и стибрит золотишко-то! Пойдем-ка, Танюха, вместе. Одной в чужой дом заходить что-то не хочется. Да еще в такой жуткий. А ты, Анька, сиди и вспоминай, мы скоро.

Когда они отворили калитку соседского дома, из окна неожиданно выскочил высокий парень, развернулся и сиганул через огород к лесу.

– Стой, холера! – крикнула Наталья и ринулась было за ним, но тут же остановилась, парень уже перемахивал через забор.

– Это кто? – спросила удивленная Танзиля.

– Чужак какой-то. Точно не местный. Эх, поздно мы спохватились, раньше надо было окна-то закрыть.

8

Перед сном Танзиля попыталась вывести Анну на откровенный разговор. Начала издалека, с рассказа о своем Тимуре, о том, каким он был забавным в детстве, как любил сладкое и постоянно клянчил шоколад. А когда ему покупали плитку, сразу отламывал по дольке маме и папе, а остальное прятал и лакомился понемногу, растягивал удовольствие. А еще любил мультики и детские фильмы. Но смотрел их очень своеобразно. Если по сюжету случался какой-то напряженный момент, заставлявший его переживать, он обычно вставал и двигался к выходу, глядя при этом на экран. Доходил до двери, останавливался и продолжал смотреть, готовый выбежать из комнаты в ту же минуту, как только что-то страшное произойдет. А теперь это страшное случается у него чуть ли не каждый день в реальной жизни. И ничего. Такая профессия. Сам выбрал.

– Хороший он у вас, – поддержала разговор Анна. – А я даже не знаю, какой стала моя дочь.

– А какой она была в детстве? – по-матерински ласково спросила Танзиля.

– Своенравной, – невесело улыбнулась Анна. – Чуть что не по ней, сразу истерику закатывала. Мама всегда удивлялась, в кого она такая своебышная растет. В нашем роду не было таких. В отца, видимо, пошла.

– А где ее отец? Может, она сейчас у него живет? – предположила Танзиля.

– Нет у нее отца. Я и сама не знаю, кто он, – печально ответила Анна.

Помолчала немного и добавила:

– Я в городе училась, в торговом техникуме. Мы в тот день дипломы получили, ну и всей группой праздновали важное событие в кафе. А потом с подружками гуляли по ночному городу. Трое нас было. Светка, которая здесь в магазине работает, вы ее, наверное, уже знаете, и Верка, моя закадычная подружка еще со школьной поры. Какие-то парни к нам подвалили, типа, девчонки, возьмите нас с собой, давайте вместе погуляем. Мы были навеселе, храбрые такие, парней этих видели впервые и довольно грубо им ответили, типа отвалите и все такое. Те стали приставать, за руки хватать, ну мы и побежали прочь. Я запнулась и упала, а девчонки убежали. Меня эти гады затащили в кусты, не смогла я от троих-то отбиться, хоть и пыталась, одному даже рожу расцарапала. А они по очереди попользовались мною. Двое держат, а третий насилует. Один, правда, не успел, только стянул свои штаны, как тут полиция с сиреной и подкатила, подруги вызвали. Насильников тогда не поймали, больно шустрые оказались. Я попросила девчонок никому не рассказывать об этом происшествии. Стыдно было. И они молчали, потому что виноватыми себя чувствовали, бросили ведь меня, убежали. А потом Ленка родилась. Сделать аборт я не решилась. Дите же не виновато. Я даже маме не рассказала ту историю. Придумала про жениха, который недавно погиб, разбился на машине. Она все порывалась познакомиться с его родителями, должны же они знать, что у них внучка растет. Пришлось наврать, будто они всегда были против нашего романа, что у них для сына была невеста получше, и им все равно на внучку наплевать. Вот так я стала мамашей-одиночкой в двадцать лет.

– Ты любила свою дочку?

– Любила, конечно. Вы думаете, я ее бросила? Нет, просто так обстоятельства сложились, что я не могла вернуться и даже весточки подать не могла. Но это совсем другая история. И воспоминание тоже не из приятных. Вот такая я везучая, теть Тань, вечно куда-то влипаю. Мама иногда шутила, что, когда я родилась, боги были чем-то сильно заняты и не заметили меня, без защиты оставили. Я и с печки падала, и в речке тонула, и в бане угорала. А уж сколько бед мне от мужиков досталось, пальцев на руках не хватит, чтобы пересчитать.

Танзилю вдруг охватила такая жалость к Анне, что захотелось обнять ее, пригреть. Матери-то у бедняжки нет больше, некому ни пожалеть, ни приголубить. По сути, она еще совсем девчонка. Если Ленке сейчас лет пятнадцать-шестнадцать, то Анне получается тридцать пять-тридцать шесть, не больше. Но выглядит она, конечно, старше. Да, потрепала девку жизнь.

– Когда мы в техникуме учились, – продолжила вдруг Анна, – то решили, что в деревню больше не вернемся, уж очень нам жизнь городская нравилась. Но все обернулось по-другому. Веркин жених, Ванька Непряхин, уезжать из деревни наотрез отказался. А они уже много лет вместе были, дело к свадьбе шло. Пришлось ей уступить жениху, вернуться сюда. Тем же летом свадьбу сыграли, и пошла она рожать детей одного за другим. Когда я уехала, Верка третьим беременна была. А Светке мать работу тут приготовила. Тогда как раз сельпо развалилось, вот она и выкупила недорого местный магазинчик да бизнес свой семейный наладила. Так что для дочери уже местечко приготовлено было. Ну, а мне и вовсе деваться было некуда, без маминой помощи ребенка не поднять. Так мы все снова в деревне и оказались. Но дружба наша с той поры как-то врозь пошла. У каждой своя жизнь. Мне тут работать негде было, поэтому, когда Леночке исполнилось три года, я нашла работу в городе. В магазин устроиться было нереально, все места заняты, только по блату. А кто мне там поможет? Поэтому торговала на рынке, каждый день на автобусе моталась туда-сюда, а мама с дочкой нянчилась. Почту разносила вместе с ней или в тихий час успевала, пока Леночка спала. Хозяин мой, Мамед, платил мало, но иногда гостинцы для дочери посылал, фрукты какие-нибудь. И то хорошо. А однажды подарил мне ноутбук подержанный, типа, премию выдал за хорошую работу. Может, ворованный купил по дешевке, фиг его знает. Но я обрадовалась. Научила маму им пользоваться, она стала в интернете лазить, соцсети осваивать. С каким-то мужчиной познакомилась. Расцвела прям. Папа давно умер, она уже много лет одна, а тут интерес к жизни появился. Возможно, это Петрович и был, откуда-то ведь он тут взялся. Я два года у Мамеда проработала, когда все это случилось, Леночке уже пять лет исполнилось. Было лето, как раз накануне маминого дня рожденья. Я отпросилась у хозяина на полчаса, пошла купить тортик. А когда вернулась, за прилавком стоял незнакомый мужчина, тоже из кавказцев, и вытирал тряпкой большой нож, которым мы арбузы резали.

– А где Мамед? – спросила я и шагнула за прилавок.

А тот, бедный, лежит на земле, весь в крови, хрипит и смотрит на меня таким умоляющим взглядом, что мне стало не по себе. Незнакомец вцепился мне в локоть и прошипел:

– Молчи, если хочешь жить!

И потащил меня прочь с рынка, а я от страха ни вдохнуть, ни выдохнуть не могу, не то чтобы закричать. Впихнул он меня в машину, сел рядом и скомандовал водителю ехать. Тот, такой же чернявый, сразу дал по газам и помчался. Я сижу ни жива ни мертва, дрожу от страха, в одной руке торт, в другой – сумочка. Мужик взял ее у меня, достал кошелек, проверил содержимое, паспорт полистал и сказал:

– Мужа нет, дочка есть. Нагуляла, да? Ты мне подходишь, беру тебя на работу. Паспорт у меня останется. Тебе все равно деваться некуда. Возвращаться домой нельзя, убийство Мамеда по-любому на тебя повесят. Бежать не советую. Адрес твой я знаю, сразу найду, если что, и отправлю вслед за твоим хозяином. И дочь твою тоже. Сколько ей лет? О! Уже пять! Ты же не хочешь, чтобы она умерла?

Я молчала, от страха даже слез не было. За городом мы пересели в другую машину. Долго ехали. Мужчины сменяли друг друга за рулем. Перед полицейскими постами на меня надевали какую-то тряпку, типа, паранджу, но нас ни разу не остановили, хоть я и молила богов об этом. Но они ж меня никогда не видят и не слышат, права была мама.

Анна замолчала, словно раздумывая, продолжать ли ей свою невеселую историю. Танзиля едва сдерживала слезы. Вот ведь досталось бедняжке от жизни. И в самом деле невезучая.

9

Анна немного посидела молча, глядя в одну точку, а потом заговорила снова.

– Я ехала и дрожала, все думала, вот сейчас завезут меня в какую-нибудь глушь и изнасилуют. Не пережить мне этого еще раз. Пусть уж сразу убьют. Я же свидетель, меня убирать надо. Но еще надеялась сбежать, специально вела себя смирно, все ждала, когда они бдительность потеряют. Но одну меня похитители не оставляли, по очереди караулили. Обязательно кто-то в машине оставался, пока другой уходил. Даже по нужде под руку водили, словно лучшую подружку. Не в туалет, конечно, в лес. И обязательно один рядом стоял и смотрел, готовый вцепиться в меня в любой момент. О стыде я и забыла, не до того уже было. Изредка меня кормили, то самсу, то шаурму в придорожных кафе покупали. Или сосиску в тесте. Сами ели тут же, в машине. В общем, мечты о побеге были безнадежными. И вдруг случай представился. На заправке дело было. Мужики расслабились, один платить ушел, другой пистолет в бак вставлял, а я осталась в машине одна, тихонько открыла дверцу, вылезла и дала деру. Но далеко убежать не успела, поймали. Побили, конечно, да еще и ноги связали ремнем. Так что больше и не пыталась.

Привезли меня в горы, в какой-то полузаброшенный аул. И продали в рабство. Хозяева – пожилая пара, лица сморщенные, как урюк сушеный. Осмотрели меня со всех сторон, ощупали, разве что в зубы не заглянули, как коню. Полопотали чего-то по-своему, не разберешь, потом старуха согласно кивнула, и меня отвели в сарай. Так началась моя новая жизнь. Подневольная. Кормили плохо. Лепешка маленькая да баланда какая-то. Зато работать много приходилось. Хозяева по-русски совсем не говорили, указания давали жестами. Или тычками. Кроме меня там еще работник был, мужчина, то ли казах, то ли калмык. Звали его Абай. Изможденный, сухой. По-русски тоже не понимал. Мы с ним в одном сарае жили. Спали на тюфяках. Он в одном углу, я – в другом. Работа была разная: и в огороде ковырялись, и за скотом ухаживали, и овец стригли, – в общем, чего только не делали. И никаких тебе перчаток, да и инструменты самые примитивные, типа мотыги да лопаты. А еще кизяки на зиму заготавливали. Это такие лепехи из навоза, они ими печи топят. Вручную месили дерьмо, делали из него лепешки и на стену сарая лепили для сушки. Я уже и запахи различать перестала, сама провоняла так, что жуть просто. И счет дням потеряла. От зари до зари горбатилась, да постоянно под палящим солнцем. Вечером валилась с ног от усталости. Убежать оттуда было невозможно, сплошные горы и ущелья. Быстро пропадешь, не зная их троп. А бежать по дороге бесполезно, поймают. Тут же всех соседей поднимут. Во дворе собаки, если даже решишься, сразу голос подадут, и на пару метров удрать не успеешь. Они ж охранники, приучены овец стеречь. И я себя уже такой же овцой ощущала. Почти год так прожила. Зимой Абай помер. Кашлял он сильно, и не лечился совсем. Без него мне пришлось за двоих работать. Я уже смирилась со своей судьбой, настолько была вымотана, что врагу не пожелаешь. Поняла, что так же однажды помру. И вдруг мне повезло. Приехал как-то раз небольшой автобус с киношниками, они искали место для съемок боевика, что-то про военный конфликт. И дом моих хозяев им приглянулся. Предлагали хорошо заплатить, если те разрешат снимать на своем подворье. Объясняли, что приедет съемочная группа, что поставят тут всякую технику, и сами старики в том фильме будут сняты, и овцы их. Переводчик дотошно разъяснял все хозяевам. Те в ответ что-то лопотали. Сначала резко так, потом помягче, видимо, выгоду свою поняли. Пока шли переговоры да торги, я тихонько ускользнула и залезла в автобус. Повезло, что собаки на гостях сосредоточились, на меня внимания не обратили. Водитель прогуливался недалеко, не заметил меня, а когда вернулся и увидел, хотел прогнать, но я стала умолять увезти меня оттуда, говорила про дочку, про маму. По возрасту он мне в отцы годился, сжалился-таки, велел спрятаться между сиденьями и накрыл какой-то рогожей. Так я спаслась. Киношники оказались людьми душевными, накормили меня, расспросили обо всем, кое-что из одежды дали. А один, который у них за главного был, даже сказал, что надо внести изменения в сценарий и пленников добавить. Типа, пусть герой фильма спасет кого-то, как они меня.

Так оказалась я в небольшом городке на берегу моря. Водитель, которого звали Павлом, привез меня к своим знакомым, они жилье сдавали отдыхающим, во дворе всякие клетушки были понастроены. В одну из них меня и поселили временно. На подворье стоял летний душ, я наконец-то отмылась и почувствовала себя человеком. Долго поверить не могла, что совершенно свободна, что могу идти, куда хочу, делать, что хочу. Но у меня не было ни денег, ни документов. Тот же Павел помог мне, устроил буфетчицей на прогулочный теплоход к своему знакомому. Это был самый подходящий вариант: и работа, и жилье в одном флаконе. Заработала я немного денег и собралась ехать домой. Раздобыла фальшивый паспорт (опять же Павел помог), купила телефон и позвонила маме. А она даже разговаривать со мной не захотела. Сказала, что я опозорила ее на всю деревню, что знать меня она не желает, что у нее больше нет дочери, и Ленку она мне не отдаст. И еще там мужской голос слышался. Бубнил чего-то. Видимо, у мамы мужчина появился. Наверное, этот Петрович и был. Что мне оставалось? Психанула и вернулась на теплоход. Сейчас-то понимаю, что надо было ехать в любом случае, не выгнала бы она меня, просто сгоряча так сказала. А стала бы гнать, так я могла забрать Ленку и уйти. Она ж моя дочь, законная. Мир не без добрых людей, не пропали бы, поди. В общем, она тогда погорячилась, я погорячилась, с той поры и не разговаривали больше. Жизнь меня потом, конечно, помотала. Много чего было за десять-то лет. И вот наконец я вернулась, да поздно. Мамы уже нет.

– Лучше поздно, чем никогда, – произнесла Танзиля избитую фразу, и ей вдруг стало неловко, понимала же, что нет, не лучше. Ничуть не лучше. Все надо делать вовремя. Особенно такие важные шаги.

– Вы не думайте, что я такая бессердечная. Бросила ребенка и забыла о нем, – снова заговорила Анна. – Не забыла, конечно. Никогда не забывала. Каждый год на день рожденья дочери я посылала маме деньги, чтобы она могла купить хороший подарок. Я ведь понимала, что Ленке с мамой лучше. А у меня, как говорится, ни кола, ни двора. Перекати-поле. Что я могла ей дать?

Танзиля села рядом с Анной, обняла за плечи. Та вдруг обмякла, прильнула к ней и залилась слезами. Пусть поплачет, потом легче станет, горечь душевная со слезами выльется. Невозможно же столько боли в себе держать.

10

Утро началось с заливистого лая Грея. Танзиля выглянула в окно и увидела, что возле дома стоит черный внедорожник Кирилла, сына прежней хозяйки, а сам он уже направляется к воротам. Танзиля вышла навстречу нежданному гостю. Оказалось, он приехал из-за трупа, найденного в огороде. Рассказал, что с ним вчера беседовали в полиции по поводу переноса забора, в результате которого закопанный соседом труп оказался на участке Танзили. Он подтвердил, что так оно и было, забор он перенес, когда обнаружил, что сосед захватил его землю.

– Вы уж извините меня, что доставил вам неприятности, – искренне проговорил он. – Продал дом с сюрпризом. Но кто ж знал, что тут такое творится?!

– Пустяки, – махнула рукой Танзиля, – все уже в прошлом.

– Поверить не могу, что труп был прямо в нашем огороде. Ой, в вашем, конечно, теперь, – поправился он.

– Честно говоря, я тоже, – согласилась с ним хозяйка. – Очень уж это все на детективный фильм похоже. Или на дурной сон.

– Покажите мне то место, – попросил вдруг Кирилл.

Танзиля вскинула брови. Странная просьба.

– Не удивляйтесь, – спохватился гость. – Просто я никак в себя прийти не могу. Я последние несколько лет постоянно приезжал помогать матери, особенно с тех пор, как у нее проблемы со здоровьем начались. Грядки копал, межу косил, в общем, топтался в этом огороде и даже не предполагал, что по костям хожу. Да и вообще, я ж тут вырос. А родные места сложно соотнести с такими чудовищными событиями.

Танзиля понимающе кивнула, проводила гостя в огород и показала разрытую яму, которая так и стояла до особого распоряжения сына. Кирилл осмотрелся, молча постоял рядом с ямой и спросил:

– Можно мне в качестве, так сказать, компенсации, пригласить вас вечером в ресторан?

Танзиля не ожидала такого поворота и слегка растерялась.

– Да какая компенсация?! Что вы?! Вы тут совершенно ни при чем, – поспешила ответить она. – И не до ресторанов мне сейчас, извините, Кирилл. А вот если вы нас с Анной до города подбросите, я буду вам очень признательна. Дело у нас там срочное.

– Да не проблема, довезу, – сразу согласился он. – Но предложение мое остается в силе.

Он пытается за ней ухаживать? Или у него какой-то свой расчет? Танзиля решила не думать об этом. Быстро собралась, позвонила Наталье, предупредила, чтобы та их не теряла, и вдвоем с Анной они направились к машине. Кирилл галантно распахнул переднюю дверцу, чем опять смутил Танзилю, но она решительно сказала, что поедет на заднем сиденье вместе со своей спутницей. Тот понимающе кивнул и открыл другую дверь, при этом откровенно разглядывая Анну, которую ему тут же представила Танзиля. Он был явно удивлен, но ничего не сказал. По дороге Кирилл то и дело бросал на Анну взгляды в зеркало заднего вида. Танзиля недоумевала, наблюдая за этим странным поведением. Он только что приглашал ее на свидание (а как иначе объяснить ужин в ресторане?), а теперь не сводит глаз с Анны.

До города домчались быстро, Кирилл подвез их прямо к общежитию, где женщины без труда отыскали коменданта и расспросили ее о Лене. Та рассказала, что девчонка и в самом деле давно тут не появлялась, пропала, даже вещи свои не забрала.

– Ох, и своенравная девица, скажу я вам, – сварливо говорила комендантша. – Режим постоянно нарушала, возвращалась позже положенного времени, на замечания вечно огрызалась. А вам-то она зачем? Кто вы ей?

– Родственники, – односложно ответила Танзиля.

Подозрительно осмотрев их, женщина хмыкнула:

– Странно. И откуда вы такие взялись вдруг?

– Из лесу, вестимо, – огрызнулась вдруг Анна, и Танзиле пришлось осторожно взять ее за руку.

На просьбу позвать кого-нибудь из Лениных соседок, комендантша с язвительной ухмылкой заметила, что вообще-то все сейчас на занятиях.

– А можно мне ее вещи забрать? – спросила Анна. – Я мать.

– Странно, – опять проговорила женщина, подозрительно осмотрев ее, – Лена говорила, что у нее нет матери, что она с бабушкой живет.

– Да, она с моей мамой жила, я была в отъезде, – поспешила объяснить Анна.

– Паспорт покажите, – строго проговорила комендантша.

– А у меня его нет с собой, – растерялась Анна, в город они сорвались спонтанно, и ей даже в голову не пришло, что придется предъявлять документы.

– А на нет и суда нет, – отрезала суровая тетка.

– Вы можете хотя бы назвать имена девочек, с которыми Лена жила? – попросила Танзиля. – Пожалуйста, нам это очень важно.

– Настя Сергеева и Соня Романович, – выдавила сквозь зубы комендантша таким тоном, словно делала великое одолжение.

Потом, вмиг подобрев, добавила:

– Через десять минут перемена начнется, если поторопитесь, сумеете их найти, они все в одной группе учатся.

Она заглянула в большую канцелярскую книгу, провела пальцем по строчкам и сказала:

– Группа П-21.

Поблагодарив комендантшу, Танзиля и Анна метнулись к учебному корпусу, который располагался рядом. Пока отыскали в расписании нужную группу, пока добрались до указанной там аудитории, уже прозвенел звонок и стали распахиваться двери кабинетов. Коридор быстро наполнялся учащимися. Как же отыскать девчонок? Пришлось поспрашивать выходивших ребят, и вот они уже разговаривают с девушками. Те явно встревожены, говорят, что ничего не знают, Ленку давно не видели и ничего о ней не слышали. Танзиля оставила им свой номер телефона (у Анны телефона не было, Петрович отобрал) и попросила позвонить, если девушки что-то вспомнят или узнают. Добавила, что для них это очень важно, да и для Лены тоже.

– Врут девки! – заключила Анна, когда они вышли из училища.

– Мне тоже показалось, что они недоговаривают, – согласилась Танзиля.

– Жаль, что вещи забрать не получилось, – вздохнула Анна. – Вдруг там какую-то подсказку нашли бы.

– Сейчас мы что-нибудь придумаем, – вынимая телефон из кармана и загадочно улыбаясь, проговорила Танзиля. – У нас ведь блат в органах имеется.

И она позвонила сыну. Тот разразился длинной тирадой по поводу того, что мать лезет не в свое дело, но к училищу все-таки подъехал и вещи изъял. Все законно. Но сыщицам их не отдал. Сказал, что это теперь вещдоки и он сам ими займется. А гражданочки могут отправляться домой и ждать вестей от него.