Набег
Гигантская волна ударила в борт драккара, палуба тут же улизнула из-под ног бывшего бонда. Рухнув на колени, он выпустил из пальцев крепившую плащ фибулу. Плащ слетел с его плеч, распластался в палубной луже, потек с остатками воды прочь от владельца. Стоя на четвереньках, Сигурд потянулся за ним, но драккар завалился на другой борт, и плащ поплыл прямо на бонда. Смялся, зацепившись за его ноги, заплескал краями.
– Ты заснул, Гундебранд?! – перекрывая рев волн, скрип снастей и гул ветра, зазвучал над кораблем рык Харека. – Или тебя обуял страх перед дочерьми Ньерда?! Славь нашу силу, пусть боги слышат – идут дети Одина!
Барабанщик, уже было переставший стучать, возобновил усилия.
Барабанный рокот оглушил Сигурда, стряхнул оцепенение. Бывший бонд сгреб плащ под пузо, привалился спиной к доскам борта, отдышался.
– Берегись! Слева! – заорал кто-то.
В ответ послышались громкие ругательства. Бонд вытянул шею и отпрянул от неожиданности. Прямо на него из темной пасти моря, раскачиваясь и захлебываясь под напором волн, шел маленький драккар Рюрика. Он взмыл на высокой волне куда-то в небо, промелькнули искаженные отчаянием лица гребцов, весельные лопасти. Кормщик Латья, пытаясь выровнять драккар и отвести его подальше от корабля Харека, налегал на руль. Рядом с ним Сигурд увидел Рюрика. Мальчишка обеими руками изо всех сил толкал непослушное рулевое весло, полы его одежды развевал ветер, подошвы сапог скользили по влажной палубе. Недалеко от них, у борта, сидела Гюда. Княжна выглядела жалко, ее волосы намокли, вылезли из-под платка слипшимися прядями, круглое лицо казалось бледным и испуганным. Прижатые ко рту ладони выдавали обуявший ее страх. Рядом с ней, заслоняя хозяйку от брызг насквозь промокшим куском ткани, на коленях примостилась рабыня. Бедняга вся тряслась и каждый раз, когда драккар наклонялся, заваливалась то на четвереньки, то на задницу. Тонкая рубашка прилипла к ее спине, выделяя острые лопатки, похожие на сложенные крылья, и ровную гряду позвонков.
Надеясь увидеть где-нибудь недалеко от княжны Айшу, Сигурд смахнул с лица воду, уцепившись за борт, встал на колени, заморгал. Он привык, что в беде женщины лепятся друг к другу, забывая о распрях и ссорах. Однако здесь все было иначе – Айша оказалась не возле княжны, а подле кормщика и Рюрика. Одной рукой болотница держалась за борт, а другой обматывала пояс Латьи крепкой пеньковой веревкой. Тот кивал, что-то советовал ей, изо всех сил упираясь грудью в рулевое весло. Айша быстро сплела узел на его животе, обхватив кормщика руками, переждала волну, затем перебросила веревку через крепление руля и принялась вязать второй узел. Теперь она стояла на самой корме, а за нею в темноте меж вздымающихся китовыми спинами валов раскачивался большой драккар Бьерна. Буря оттаскивала его от двух других, почти сошедшихся бортами кораблей, забрасывала в прожорливую пасть моря.
Очередная волна подхватила корабль Рюрика, повлекла его за собой, столкнула с драккаром Волка. Ее сестрица тут же с хрустом вломилась в пробоину, обрушилась на Сигурда. Стараясь удержаться на месте, он обеими руками вцепился в щитовую доску. Уходящая вода потащила его по палубе, залила глаза и рот. В заложенные уши просочился далекий барабанный рокот. Сквозь мутную пелену бонд разглядел Харека и двоих воинов подле него. Передвигаясь почти на четвереньках, они ползли вдоль гребных скамей, спасая весла, еще не переломанные при столкновении.
На драккаре Рюрика сняли мачту и теперь пытались закрепить ее над трюмом [27]. Один из хирдманнов лежал на ее основании, другие крутились возле, обматывая бревно веревками. Мачту мотало по палубе, веревки выскальзывали из мокрых рук, тянулись к бортам толстыми змеями.
За одну из них, нелепо раскинув согнутые в коленях ноги, вцепилась сбитая волной болотная колдунья. Конец веревки схватила рабыня Гюды. Ее рот был широко открыт, но крик растворялся в рокоте, треске и вое. Вовремя привязанный к рулю кормщик остался на месте. Отфыркиваясь, словно потревоженный тюлень, он напирал пузом на рулевое весло, толкал его к правому борту. Молодой хевдинг держался за его плечи.
Факелы давно погасли, оставив драккар в туманной полутьме. К ногам Сигурда в потоке воды подполз клубок пеньки, замер испуганным псом, дожидаясь своей участи.
– Скала! Право руля! – заорал откуда-то из громыхающей темноты Харек. – Еще вправо!
Гребцы по правому борту дружно подняли весла – лопасти забелели в грозовом небе мертвыми птицами. Драккар покачнулся, разворачиваясь. Днище слева от Сигурда надсадно затрещало, будто по нему провели исполинским лошадиным скребком. Драккар взметнулся вверх и влево, на миг завис где-то меж морем и небом, а затем, поддавшись толчку громадной волны, сорвался и рухнул вниз, в кипящую под ним бездну, в водовороте которой жалкой щепой раскачивался маленький кораблик Рюрика.
Жуткий треск оглушил Сигурда, неодолимая сила швырнула его на середину палубы, между гребцами. Перед глазами проскользнул разбитый борт Рюрикова драккара. Будто во сне, как-то отстраненно бонд увидел, как уже убранная мачта вырвалась из оплетающих ее веревок, покатилась, сминая их ровные ряды. Один из тех, кто помогал крепить ее, оказался прямо перед крестовиной. Тяжелое бревно ударило его под колени. Вскинув вверх руки, воин упал лицом вниз. Круша кости, крестовина проползла по его спине, верхушкой дотянулась до беззвучно визжащей рабыни. От удара ее лицо смялось, расплылось кроваво-мясным блином. В агонии она заскребла пальцами, потянулась к Сигурду. Ее уже никто не мог спасти, даже боги, но, подчиняясь привычке помогать, бывший бонд рванулся к пробоине, края которой сцепили два корабля. Над ним кричали люди, кто-то куда-то полз, плескалась вода, гремело, выло, что-то орал Харек. Рабыня исчезла под новой волной.
Сигурд уже ничего не понимал, ничего не видел и не слышал.
– Великие боги, дарующие благость, за что отвернулись вы? Норны всемогущие, не позвольте сгинуть. Ну я и дурак, ой, дурак! Куда полез?.. Сидел бы себе дома, дурак… Ньерд, бог светлый, усмири ветры, прошу тебя. Прошу, – бормотал он.
Будто отзываясь на его мольбы, в небе загромыхала колесница Тора, затрясли водяными бородами запряженные в нее козлы, мелькнул серебром Мьелльнир[28], рассек кровавой молнией черное небо.
Подчиняясь нахлынувшему ужасу, Сигурд истошно закричал, вскочил на ноги. Он хотел бежать, все равно куда и как, лишь бы подальше от гнева всевластных богов, от разъяренных морских великанш, от завывающих волков Ньерда.
Вспышка молота Тора озарила палубу корабля, и в паре шагов от себя Сигурд увидел Айшу. Она висела над морем, между драккарами, отчаянно цепляясь руками за высунувшийся из пробоины обломок мачты. Юбка колдуньи сбилась, облепила крепкие ляжки, волосы расплылись морскими водорослями вокруг лица. Корабли неумолимо сближались, грозя раздавить ее, но болотница не кричала. Закусив губу, она боролась, стараясь подтянуться на скользкой древесине.
Что-то щемящее, теплое змейкой просочилось сквозь обуявший Сигурда страх, дотянулось до сердца.
– Айша, – выдохнул он и, забыв о недавней панике, рванулся к колдунье.
Его опередили с драккара Рюрика – высунувшись в пролом, Гюда быстрым движением дотянулась до болотницы.
Сигурд надеялся, что княжна схватит ее за запястье, поможет удержаться, но Гюда внезапно с размаху ударила колдунью по лицу. Та дернулась, отпустила одну руку. На ее губе проступила кровь, потекла по подбородку.
– Сука! Не смей! – Сигурд вскочил на ноги.
По-кошачьи изогнувшись, болотница вновь уцепилась за мачту обеими руками, закинула на нее ноги, подтянулась.
Княжна поползла к ней, занесла сжатую в кулак руку.
– Ах ты, дрянь!
Страх исчез под всплеском злости. Ярость толкнула бонда вперед, через воющую меж драккарами бездну, на палубу Рюрикова корабля. Одним прыжком Сигурд перемахнул через пролом в борту, упал на четвереньки перед Гюдой, закрывая беспомощную колдунью своим телом.
Голубые глаза княжны остановились на нем, полоснули бонда злыми плетьми. Потом ее лицо омертвело, взгляд обратился за спину Сигурда, темные губы растянулись в жестокой улыбке.
Сигурд не увидел, что ее обрадовало. Он понял это, когда сзади на его плечи навалилась толща холодной воды и повлекла его вперед, прямо на улыбающуюся Гюду. Сигурд рухнул на княжну, обхватил ее обеими руками за плечи. Вода крутанула его, перевалила через что-то живое. Перед бондом промелькнула, расщепленная надвое, поднявшаяся из глубины моря крестовина мачты. Сигурд попробовал ухватиться за нее, однако под рукой оказалась лишь ненадежная щепа…
То, что он уже не на палубе драккара, Сигурд понял, когда стало тихо. Слишком тихо. Вокруг него в темноте мелькали светлые пузырьки, ускользали куда-то вверх. Надеясь успеть за ними, бывший бонд замахал руками, но тело стало тяжелым, словно его набили старым прелым сеном. Оно не желало шевелиться, в ушах стояла тишина, легкие разрывались, мечтая о глотке воздуха.
Один за другим пузыри исчезли, оставив Сигурда в кромешной тьме, без единого светлого блика. Теперь бонд не знал, где верх, где низ и куда плыть, чтобы вырваться из цепких и вовсе не ласковых объятий дочерей Ньерда.
– Мама!.. – забыв о богах и норнах, взмолился Сигурд.
Он наугад оттолкнулся руками и ногами от мягких телес морских великанш, почуял, как что-то мазнуло по колену, скосил взгляд.
Под ним в черной воде промелькнуло светлое одеяние, узкое бледное лицо, широко распахнутые глаза. Женские руки коснулись его щиколотки, белое видение закружилось, утекая во тьму.
– Подожди!.. – Сигурд ринулся за исчезающим видением, поймал край его одеяния, потащил к себе, заколотил ногами, толкаясь то ли наверх, к свету, то ли вниз – на глубину. Впрочем, теперь ему было все равно.
Внезапно вода расступилась, он почти по пояс выскочил из волн, глотнул воздуха, закашлялся. Над ним навис черный водяной вал, надвинулся, заурчал. Сигурд глубоко вдохнул, замер, вытягиваясь на поверхности воды, прижал к себе неподвижное женское тело. Волосы женщины морскими водорослями облепили лицо бонда, мешая рассмотреть рокочущего водяного зверя.
– Ничего, – прошептал Сигурд. – Ты не бойся и не шевелись.
Еще в детстве, мальчишкой, он так катался на волнах у берега. Там нужно было лишь поднырнуть под волну на мелководье, чтоб не выбросила на камни, ободрав всю кожу на животе и коленях. Здесь не было мелководья. И берега тоже не было.
Волна подхватила две жалкие человеческие фигурки, подняла повыше, будто нарочно показывая им скрывающуюся в далеких вспышках молнии корму корабля, древесные обломки у ее подножия, черную острую скалу в провале меж расступившимися водами. Небо расхохоталась грозовыми раскатами, сверкнуло, выхватив из темноты бледное, мертвое лицо спасенной Сигурдом женщины. Ее губы были синими, застывшие глаза равнодушно взирали на бонда. Несколько прядей прилипли к высокому лбу, рассекли лицо неровными темными полосами.
– Княжна?! – Сигурд надеялся увидеть другое лицо.
Растерявшись, он попытался встряхнуть княжну. Голова Гюды безжизненно мотнулась, белая рука плеснула по воде обвисшей плетью.
– Зачем… – почему-то совсем без страха, скорее с тоской, спросил у моря Сигурд, изо всех сил стиснул свою мертвую добычу, закрыл глаза. – Зачем вы так?..
Волна прогнулась ласковой кошкой и, плотно обхватив бонда, полетела вместе с ним вниз, к своей гибели.
Сигурд не ждал спасения. Внутри он умер, как умерла в море надменная дочь князя. Но остаться одному в ревущей темноте было страшно, поэтому Сигурд не разжимал рук и не отпускал княжну, когда взбесившиеся волны швыряли его то вверх, то вниз, заталкивали в рот плотную соленую воду и слепили отблесками грозовых всполохов. А потом набрякшие чернотой тучи разродились острыми дождевыми струями. Ветер перестал трепать морскую равнину, напор волн ослаб. Руки Сигурда тоже ослабли. Ему стало трудно удерживать княжну возле себя, поэтому он перевернулся на спину, обмотал ее волосы вокруг своего кулака и отпустил ее тело.
Волны качали бонда, на лицо сыпалась с неба пресная влага, а мысли убегали далеко-далеко, к тем временам, когда еще была жива мама. Сигурд хорошо помнил маму. У нее было маленькое лицо – сухонькое, с беспокойными карими глазами и коротенькими морщинками вокруг них. Оно казалось сердитым, но Сигурд знал, что за морщинками и сурово сжатыми губами прячется самая добрая душа на свете. «Мой мальчик! – говорила мама. – Мое солнышко». Она не умела лгать, как и показывать свою любовь. Иногда она неловко обнимала его, всего на миг, но так искренне, что каждый раз ему хотелось плакать. И тут же разжимала объятия, не желая стыдить Сигурда перед ровесниками. Даже когда он болел, мать не давала волю своим чувствам. Она садилась на его постель, протягивала ему чашку с молоком и строго говорила: «Выпей!» От молока пахло сеном и ни на что не похожим домашним запахом коровьего вымени. Сигурду не хотелось пить, от травного запаха его подташнивало, но мать упорно прикладывала плошку к его губам, заставляла разжать зубы. «Пей! – говорила она. – Пей! Так надо!» Молоко стекало ему на подбородок, мазало шею.
– Пей! – грубый мужской голос ворвался в уши Сигурда, скомкал воспоминания. Прощально улыбнулось и закружилось, исчезая, лицо матери. Губы ощутили жесткий край чашки, на язык попало жгучее варево. Сигурд закашлялся, сел, распахнул глаза.
Сначала он увидел ноги. Множество ног. Затем появилась рука с чашкой, потом – плечо, прикрытое мягкой шерстяной рубахой, крепкая шея, рыжие спутанные волосы, знакомая ухмылка.
– Рагнар? – не поверил бонд. В горле забулькало, засипело.
Сигурд не понимал, что Красный эрул делает в Каупанге.
– Еще слишком рано для торговли… – сказал Сигурд, но смолк, ощутив, что земля под ним раскачивается и больше походит на палубные доски, чем на пол родного жилища.
– Где я? – выдохнул он.
Рагнар расхохотался, широко раскрывая большой рот, отбросил плошку в сторону. Она загремела, катясь по палубе, заплескала варевом на ноги обступивших Сигурда эрулов. Послышалась ругань, плошка хрустнула под чьим-то сапогом.
Тяжелая пятерня Рагнара шлепнула Сигурда по спине.
– Ты в хороших руках, бонд! Принеси дары своим земляным богам за то, что мои люди заметили тебя! И не только богам. Я сам прыгал в воду, чтобы выловить тебя среди обломков.
– В воду?.. Обломков?.. – Сигурд попытался встать, но ноги отказывались держать слабое тело. В поисках опоры бонд схватился за попавшийся под руку край паруса, огляделся. Будто в тумане, перед ним плыли обветренные незнакомые лица, мачта, светлые доски палубы, походные сундуки, согнутые спины гребцов, свернувшиеся змеиными клубками корабельные канаты.
«Они говорят о походе, который затевает Красный Рагнар, – возник в памяти звонкий голос Рюрика. – Рагнар хочет пойти на франков, пока там дети умершего короля Людовика дерутся между собой. Красный намерен взять большую добычу. Они идут слишком рано, их никто не ждет».
Сигурда замутило. Перегнувшись через щитовую доску, бонд плеснул кисло-соленой рвотой в притихшее море, заметил что-то странное, облепившее кисть на левой руке. Отлепив ладонь от борта, он удивленно уставился на нее.
На его пальцы были намотаны чужие волосы. Мягкие, влажные, неровно обрезанные…
«Гюда, – вспомнил Сигурд. – Буря, смерть. Я привязал ее к себе… Волосами…»
Бонд обернулся, пошарил взглядом по палубе.
На глаза попадались канаты, парусина, гребцы, наковальня, бочонки с водой, какие-то мешки, довольная рожа Рагнара…
Княжна лежала за спиной конунга эрулов, за рядами гребцов, между мешками и свернутым якорным канатом. Короткие, грубо обрезанные до плеч волосы разметались вокруг ее круглого лица. Заострившийся подбородок торчал вверх, на губах белым налетом застыла соль. Вытянутые вдоль маленького тела руки казались невероятно тонкими, разорванная юбка прикрывала одну ногу до колена, а другую обнажала почти полностью, отрывая светлую кожу на бедре. Вокруг мертвой княжны стояли несколько эрулов. Один из них, толстый, невысокий, с румяным лицом и близко посаженными глазами, пнул утопленницу сапогом, что-то небрежно сказал своим приятелям. Те хохотнули. Самый высокий и мощный из них склонился над мертвой, подхватил ее под спину, поднял. Согнутые в коленях ноги княжны закачались, пятками ударяя обтянутое кожаными штанами бедро воина, голова запрокинулась. Широкими шагами эрул направился к борту.
Двинувшись было ему навстречу, Сигурд остановился. Мысли метались в голове бонда, путались. Вдруг вспомнилось, как он, вместе с хвити, ставил камень на могиле старика Финна. Моросил дождь, и лошадь не хотела тащить камень к могиле. Колдунья сидела в сторонке, обняв руками колени, задумчиво смотрела, как Сигурд пыхтит, перекатывая тяжелый валун, а он думал, что, наверное, годами катил бы этот камень, лишь бы она не отводила от него своих загадочных, удивительных глаз. Где теперь маленькая колдунья Бьерна? Уцелела или отправилась в подводное жилище дочерей Ньерда? Если уцелела, то Сигурд увидит ее в Альдоге. Надо лишь уговорить Красного конунга изменить путь и вместо далеких берегов франков отправиться на восток, во Внутреннее море [29], в Гарду. Но как уговорить?
Заметив его растерянность, Рагнар хмыкнул.
– У тебя крепкая хватка, бонд! Мы оставили бы девку в море, однако ты держал ее так, что пришлось вытащить вас обоих. Но ты не выпустил ее даже на палубе. Пришлось отрезать ее от тебя.
Высокий воин размахнулся, намереваясь бросить свою ношу за борт.
– Подожди! – вскрикнул Сиргурд.
Он хотел шагнуть вперед, но подвели ослабшие ноги. Падая, Сигурд угодил головой в пах высокому воину. Тот не ждал удара, согнулся пополам, разжал руки. Податливым кулем Гюда сползла на колени упавшего бонда. Одна рука зацепилась за его плечо, другая безжизненно стукнулась о палубу.
Выронивший добычу высокий воин выпрямился, схватился за рукоять топора. Над головой Сигурда запело, рассекая воздух, острое лезвие.
– Льот!!! – громыхнул Рагнар.
Подчиняясь приказу, высокий Льот успел отвести удар. Его топор свистнул возле уха Сигурда, чавкнул, вонзаясь в палубное дерево.
– Чтоб тебя Фернир сожрал! – выругался эрул, потянул древко оружия на себя, вытащил острие из палубной доски. В оставшейся от удара щели виднелась белесая древесная сердцевина.
– Я сам! – Огромная лапа Красного подхватила Сигурда за грудки, вздернула вверх. Голубые глаза Рагнара впились в лицо бонда, рожа побагровела. – Ты ударил моего хирдманна, бонд! Это твоя благодарность?!
– Но… но… – Задыхаясь, Сигурд шарил взглядом по палубе, словно надеясь отыскать верный ответ средь корабельного груза. Зацепился взором за один из сундуков, окованный по углам золотом.
– Эта женщина пригодится нам, – прохрипел он. – Она дорого стоит, даже мертвая.
Налитые гневом глаза Рагнара подобрели, хватка стала ослабевать.
– Сколько? – не отпуская бонда, поинтересовался он.
– Князь Гарды даст за нее больше, чем ты можешь ожидать.
Рагнар не понял. Высокий Льот и те, что подошли послушать перепалку да поглазеть, как хевдинг убивает неблагодарную земляную мышь, – тоже. Чужие взгляды ползали по Сигурду, будто оценивая его, от эрулов пахло едким потом и рыбой. Сигурд покосился под ноги, туда, где на боку лежало тело Гюды, увидел ее распахнувшуюся юбку, открывшую ноги, сглотнул, облизнул пересохшие губы.
– Он заплатит за нее, живую или мертвую, – повторил он, не глядя на Рагнара. – Бьерн Губитель Воинов вез ее в Гарду, но буря помешала ему. Теперь ты можешь взять себе то, что хотел получить он.
Рагнар отпустил его так резко, что Сигурд чуть не упал. Пытаясь удержаться на слабых ногах, бонд не сразу уразумел, что странные квохчущие звуки над его плечом – это смех. Конунг эрулов смеялся. И не просто смеялся, а задыхался от смеха, сгибаясь в почти беззвучном хохоте. Правую руку он прижимал к животу, левой утирал проступившие на глазах слезы.
Похоже, Красному на самом деле было весело.
Вторя своему хевдингу, понемногу стали похохатывать и окружавшие Сигурда воины. Сначала один или двое, потом – больше. Ответ бонда передавался из уст в уста, кружил над кораблем, а за ним следом, словно волна за ветром, катился смех. Вскоре хохотали уже все эрулы – от Рагнара до рулевого, стоящего далеко на корме.
– Ты говоришь, будто Губитель Воинов шел в Гарду ради платы за одну женщину?! – смеялись воины. – Кто поверит тебе, земляной червяк?
Сигурд всегда боялся насмешек. Он не умел отвечать на колкость метко, быстро и остроумно. Достойные ответы почему-то всегда приходили ему на ум уже потом, спустя много времени после спора. Но на сей раз слова сами полезли на язык, словно кто-то другой вкладывал их в голову бонда, а ему надо было лишь открывать рот, чтоб выбросить их наружу.
– Она не просто женщина, она – дочь князя Альдоги, – хрипло сказал Сигурд.
Смелые речи придавали уверенности. Сигурд перестал таращиться на палубу под ногами, поднял голову, поймал удивленный, но еще смеющийся взгляд эрула.
– Отец захочет увидеть ее, – продолжил бонд. – Он заплатит даже за ее мертвое тело.
Смех ушел из голубых глаз Рагнара.
– Подумай, конунг. – Не дожидаясь ответа, Сигурд присел на корточки, осторожно перевернул княжну на спину, приподнял край распахнувшейся юбки, заботливо прикрыл ее ноги.
– Ее никто не трогал, – раздался над его головой голос Рагнара. – Моим людям не нужна падаль.
Красный шутил, но уже не смеялся.
Сигурд кивнул.
Рагнар присел рядом с бондом, размахнулся, сильно шлепнул ладонью по бледной щеке женщины. Ее голова мотнулась в сторону, на коже проступило розовое пятно.
– Зачем?.. – испуганно уставившись на конунга, прошептал Сигурд.
– Хочу говорить с ней, – пояснил эрул.
Сигурд растерянно смотрел на расплывающееся по щеке княжны красное пятно, сжимал и разжимал пальцы. Он уже привык к мысли, что княжна умерла.
– Ты пойдешь в Гарду? – наконец сумел просипеть он.
– Нет. – Конунг эрулов поднялся, отряхнул колени, поморщился. – Если она – дочь князя, я продам ее саксам. Их бонды любят женщин из знатного рода.
Его взгляд мазнул по расстроенному лицу Сигурда:
– Радуйся, бонд, ведь ты еще жив. И позаботься о ней, раз она так дорого стоит.
До середины дня эрулы словно не замечали ни Сигурда, ни княжну. Лишь Рагнар, проходя по палубе мимо нее, брезгливо морщился и торопился отвести взгляд. Гюда очнулась, однако не открывала глаз и металась в бреду, то полыхая жаром, то вдруг коченея, словно льдинка. Сигурд ухаживал за ней, как умел, – укутывал в плед, вливал в рот воду, утирал пот с лица. Больше он ничем не мог ей помочь – бонд не был лекарем или травником. Дома, в усадьбе, он, возможно, пожалел бы об этом, но нынче все изменилось. Спокойный Каупанг с его размеренной жизнью, незаметными радостями, запахом навоза, земли и хлебных лепешек остался где-то в другом мире. Сигурд больше не вспоминал своих жен, не тосковал, не мечтал, не жалел. Морской ветер прогнал яркость его чувств куда-то в неизвестность, как гнал нынче вдоль ободритских земель длинные снеккары Красного конунга.
По обрывкам разговоров Сигурд понял, что войско Рагнара насчитывало не менее тридцати судов. Малая часть кораблей принадлежала самому Рагнару, остальные – ярлам из Свеи, Эстфольда и Гаутланда [30], которых хитрый эрул невесть какими посулами заманил в опасный ранний поход. Задолго до бури войско миновало недружелюбные по ранней весне воды Эресунна, длинный язык острова Мэн и оскалившийся бухтами, с виду совсем мирными, берег Йотланда. Перед тем как повернуть в сторону Меркленбургской бухты и по реке Бойце достичь большого города саксов Гаммабурга [31], эрул зашел на остров Рэ. Он часто так поступал перед важными походами – оракул с Рэ славился верными предсказаниями. На сей раз слова оракула многим показались загадочными. Он обещал эрулам хорошую добычу, однако намекал, что помимо добычи их ожидает страшная опасность. Об этой опасности он предпочел рассказать лишь Рагнару. Они немного пошептались, затем эрул развязал толстый кошель на поясе и высыпал на ладонь оракула несколько восточных монет. Засунув монеты куда-то в складки красных одежд, оракул заявил, что поговорит со Свентовитом и вне всяких сомнений поход Рагнара будет удачен и безопасен. Услышав хорошие вести, эрулы повеселели. Как-никак переход затевался долгий – через земли дружественных Рагнару саксов, мимо побережья Фризов [32], во владения конунга франков Карла Лысого. Рагнар выбрал сложный путь по рекам, но он предпочитал не показываться у берегов Дании. До прошлого лета Красный водил дружбу с обоими датскими конунгами – Хориком Датчанином и его непримиримым врагом Харальдом Клааком, который нынче правил Фризскими островами и побережьем за Данвирком [33]. И тот и другой называли эрула дорогим гостем, пока прошлым летом не сцепились меж собой в Лимфьорде. Тогда эрулы Рагнара десятью снеккарами вышли за Клака и в честном бою убили старшего сына Хорика Датчанина. Рагнар не любил вспоминать ту битву – он ошибся, выступив за Клака, ведь победа и земля данов достались Хорику. Но о том лете вообще мало кто вспоминал – эрулы привыкли к битвам то за одних конунгов, то за других и без лишних переживаний меняли врагов на друзей и наоборот. Печальное утро лимфьордского сражения давно затерялось средь тьмы себе подобных…