Змееносец

Света любила свою работу.

Стюардессой она мечтала стать с детства, с тех пор как впервые полетела с мамой на самолёте в Анапу и увидела ярко одетых тёть, похожих на кукол из игрушечного магазина. Тёти ласково улыбались ей, угощали лимонадом и дали конфетку-леденец. Маленькая девочка, отправившаяся в первый раз путешествовать, в восторге смотрела вокруг. Поездка подарила массу впечатлений, и она не обращала внимания на заплаканные глаза матери. Позже, много лет спустя, она узнает, что за два месяца до этого её отец погиб в Чечне и бабушки, сложив скудные средства, отправили их вместе в Анапу, чтобы там мама хоть немного оправилась от горя.

Путь к исполнению детской мечты был труден. Над девочкой из небольшого провинциального городка, где даже не было действующего аэропорта, приехавшей поступать в Москву в МГТУ на авиадиспетчера, но желающей работать стюардессой, откровенно смеялись. Её конкурентки, многие из которых были намного красивее её, дочки богатых родителей, лучше одетые, пользующиеся дорогой косметикой, шли на краткосрочные курсы с бешеным конкурсом и уже через полгода уходили в свой первый рейс. Мать предупреждала, что будет тяжело, но отговаривать не стала и, спасибо ей, указала на более длинную, но зато верную дорогу – закончить авиационный ВУЗ. Уж девушку с профильным образованием возьмут в любой экипаж, не посмотрят на маленький рост и отсутствие модельной внешности. И она всё выдержала. Поступила. Выучилась. Как она мучилась с английским языком! Французский давался легче. Наверное, помогала его особая напевность. Она с детства отличалась хорошим слухом, играла на пианино под руководством бабушки – отставного консерваторского педагога, когда‑то переехавшей за дедом-военным из Ленинграда в провинцию. Она преодолела и это. В своём выпуске она стала одной из трёх лучших. Не первой, не второй, но третьей. Из пятидесяти с лишним человек.

Тогда же, на выпускном после окончания университета, она лишилась невинности. За время учёбы она не позволяла себе крутить романы. Мешало патриархальное воспитание провинциальной девчушки, единственного ребёнка женщины, которая, овдовев, так и не вышла снова замуж. Все силы уходили на учёбу, она стремилась не подвести мать. Да и мальчики казались ей либо глупыми, либо грубыми. На предпоследнем курсе в её жизни появился роман. Его так и звали – Роман. Высокий, красивый, с густыми тёмными вьющимися волосами, сразу привлекающий к себе внимание. Весёлый, шумный, он пользовался успехом у девушек. Сначала она и мечтать не могла о том, что он может выбрать именно её. Пока однажды, опоздав на лекцию, Роман не сел на свободное место рядом. Как у неё колотилось тогда сердце! Казалось, выпрыгнет из груди, и она умрёт прямо там, в аудитории. Она глаза не смела поднять, чтобы взглянуть на него. У Романа, конечно же, закончилась (а может быть, и не закончилась) ручка. Он, конечно, попросил у неё запасную. Не думая тогда, как глупо выглядит со стороны, она поспешно сунула руку в сумку, лихорадочно зашарила там, вытащила нужный предмет и протянула ему. Тогда она впервые осмелилась прямо посмотреть ему в лицо. Он взял у неё ручку и улыбнулся.

Его глаза были голубыми.

Их конфетно-букетный период продолжался полтора года. Было всё: прогулки по набережной Москвы‑реки, поцелуи в подъездах. Не было главного. По крайней мере, у неё, но к счастью она этого не знала. Роман встречался с другими девушками, с которыми сполна компенсировал платоническое увлечение Светой. Он был аккуратен, она так ничего и не заподозрила. Просто написала ему две курсовые, диплом и натаскала на защиту так, что он выступил лучше неё. В её голове тогда царил какой‑то сумбур. Она чувствовала, что что‑то меняется в их отношениях. От этого тягостного предчувствия чего‑то нехорошего, она едва не срезалась – не получила четвёрку. Её пожалели. Всё‑таки красный диплом.

Так что после того как они всей группой (из числа сдавших, конечно) отправились праздновать переход во взрослую жизнь в недорогой заранее снятый ресторан, после пары бокалов шампанского она решила укрепить их отношения с Романом доступным ей образом. Он, тогда уже порядком набравшийся, не ожидал этого, но услышав о её желании, обрадовался. Нетвёрдо шагая, обошёл танцующих и быстро раздобыл ключи от квартиры одного из сокурсников, снимавшего жилплощадь неподалёку. И они отправились туда на такси.

Её знания об этой стороне отношений между мужчинами и женщинами до этого ограничивались периодическим просмотром порнографии, сопровождавшимся мастурбацией, приносившей больше стыда, чем удовольствия, и россказнями подруг, которых у неё было мало. Поэтому сказать, что она волновалась – значит не сказать ничего.

Ещё в машине Роман начал грубо лапать её, не стесняясь пожилого водителя-кавказца, флегматично смотревшего в лобовое стекло. Вероятно, навидался всякого за годы в Москве. В подъезде опьянение Романа перешло на новый уровень – в кнопку лифта он попал пальцем только с третьего раза. Ей и самой было нехорошо, выпитое шумело в голове, вместо весёлой игривости нарастало ощущение чего‑то неправильного, грязного. Странная апатия овладела ей тогда, она как будто плыла по течению, не в силах ничего изменить. После того как Роман в очередной раз уронил ключи на плетёный коврик у входной двери, она сама наклонилась за ними, вставила в замочную скважину, открыла дверь. Сокурсник держал квартиру в чистоте. Что уж тому было причиной – его врождённая аккуратность или строгой контроль со стороны хозяйки – так и осталось тайной. Сама воспитанная в уважении к чужому труду, она едва успела скинуть туфли, когда Роман, не заморачивавшийся такими тонкостями и даже не подумавший снять кроссовки, потащил её на поиски спальни.

Было больно. Было противно. Роман, сопя и обдавая её горячим и пахнущим алкоголем дыханием, двигался на ней сверху, периодически останавливаясь, целуя, норовя залезть слюнявым языком в рот. Потом всё продолжалось. То ли от возбуждения, то ли от опьянения, то ли оттого, что он уже успел трахнуться в тот день в туалете ресторана с одной из своих подружек (не с ней, разумеется), он долго не мог кончить. Ей казалось, что это будет тянуться вечно. Неужели и её мать с отцом занимались тем же? Неудивительно тогда, что мама повторно не вышла замуж. Почему же она тогда всегда твердила дочери о своей любви к отцу?

Наконец Роман захрипел и, не заботясь о её возможной беременности, навалился на неё. Его тяжесть заставила её застонать, он принял стон за проявление удовольствия и самодовольно засмеялся. Его ещё хватило на то, чтобы слезть с неё и, повернувшись к ней спиной, незамедлительно захрапеть. Она же, свернувшись клубочком и обхватив колени руками, беззвучно плакала, лёжа рядом на холодном покрывале. Неужели это и есть любовь? Что же тогда она даёт женщине, кроме мучений?

Выплакавшись, она, хромая, пошла в душ и долго стояла под обжигающе горячей струёй воды, смывая с себя запах его пота. Очень осторожно она смыла ТАМ следы крови. Крови было много. И было ещё что‑то, липкое, незнакомое до этого, вытекающее из неё на внутреннюю сторону бёдер. Она поднесла испачканные пальцы к носу и понюхала. Жидкость ничем не пахла и на ощупь напоминала шампунь. Теоретически она знала, что от этого получаются дети, но мысль о возможной беременности странным образом её не беспокоила. Наверное, она даже ждала её как неизбежное последствие первого секса, как расплату за грех. Ведь так всё и должно быть: знакомство – ухаживание – секс – свадьба – дети – внуки. Правда, конечно, правильно, чтобы сначала была свадьба, а потом секс, но нельзя же быть такой ханжей. Тем более что всё уже случилось, ничего не поправишь, что уж тут горевать.

Позже, размышляя над произошедшим, она нехотя призналась самой себе, что, наверное, ей уже тогда было всё понятно. Роман уходил из её жизни. Она была ему уже не нужна.

Стоит ли говорить, что физической болью её «неприятности» в тот вечер и последовавшее за ним утро не закончились. Что перебравшего Романа среди ночи начало тошнить, и она, перепуганная, толком не зная, что нужно делать, бегала по квартире с найденным в ванной ведром, а потом, превознемогая жгущую боль в промежности, мыла пол и пыталась отстирать заблёванное одеяло и одежду. Что утром в квартиру с очередной внезапной проверкой нагрянула хозяйка, и разразился скандал – с такими воплями, что явившиеся на шум соседи (дело было утром субботы) вызвали полицию. Пытались дозвониться до снимавшего квартиру сокурсника – не удалось, тот сам спал мёртвым сном под газовой плитой на кухне в студенческой общаге, куда его затащила случайная подруга по празднованью выпуска. В общем, было весело. Хорошо, что всё произошло после выпускного – то‑то похихикали бы сокурсницы над отличницей-Светочкой!

Сознание, что он, мягко говоря, оказался не на высоте, видимо, на какое‑то время пробудило в Романе чувство вины и раскаяния. Предложения руки и сердца она не дождалась и была этим разочарована как любая женщина. Его, однако, ещё хватило на пару месяцев до разрыва. Он даже подарил ей роскошный букет роз и недорогую серебряную цепочку. Подарок она приняла – взамен Роман получил секс ещё пять–шесть раз. Было уже не так больно, но и удовольствия она не получала. Теперь он уже надевал презерватив. Это тоже её покоробило; на их второй встрече разрушилась ещё одна девичья иллюзия. Надежда на будущее совместное счастье быстро испарилась, впервые мелькнула в голове мысль – а нужен ли он ей такой? Через два месяца после выпуска жизнь поставила точку в их отношениях. Курсовые и диплом, написанные чужой рукой, в трудоустройстве не помогут. Роман не смог найти работу по специальности и уехал в родной Ростов, рассчитывая приткнуться там диспетчером в местный аэропорт.

Она же осталась в Москве воплощать в жизнь свою мечту. Высшее образование поспособствовало этому не сразу. Знания не могут компенсировать недостаток роста; багажным полкам, до которых надо легко дотягиваться, «корочки» не предъявишь. От отчаяния она даже начала искать место по специальности. Тоже порядком помыкалась, столкнувшись с извечной «вилкой» выпускника: на работу всюду охотно брали только людей с опытом, а откуда его взять, когда совсем недавно вышел из ВУЗа. Распределение было давно и прочно забыто. Благо хоть профессия её была достаточно специфической и в этом небольшом мирке гражданской авиации все если не знали всех, то хотя бы очень многих. В конце концов, ей крупно повезло. Явившись на очередное собеседование, она попала на человека, который сам некогда закончил тот же ВУЗ. Собеседование превратилось в оживлённый разговор и поиск общих знакомых. Размякший от воспоминаний о юношестве, начальник отдела кадров рекомендовал её к зачислению в штат. Тогда, осмелев, она рассказала ему о своей мечте. О том, что учеба на авиадиспетчера была для неё лишь билетом в манящий её с детства мир неба.

И её мечта сбылась.

Перед первым полётом ей тем не менее пришлось пройти курсы бортпроводников, организованные авиакомпанией. К её удивлению между тем, что ей говорили на общих лекциях в университете, и тем, что ей преподавали «по жизни», была большая разница. Во главу угла ставили психологию и умение общаться с людьми. Многочасовое пребывание в большом металлическом ящике с крыльями (а как ещё можно назвать самолёт), да вдобавок с залитым в одно из них огромным количеством топлива, на благодушный лад людей не настраивает. В первый же свой полёт она в этом убедилась.

Вопреки примете про всегда спокойный рейс новичка в середине перелёта Санкт‑Петербург – Челябинск один из пассажиров, явно пронёсший на борт алкоголь в собственном желудке, «включился». Здесь ей на практике довелось удостовериться в том, что детонатором для таких мудаков может послужить любая мелочь. В данном случае им стала минеральная вода. Мужик упрямо требовал всю бутылку и категорически отказывался пить из одноразового стаканчика. Почему ему была нужна именно бутылка и чем его не устраивала одноразовая посуда, он и сам не мог толком объяснить. Вероника, более опытная, сразу побежала сообщить о нештатной ситуации капитану, пока Максим – единственный в их экипаже стюард – пытался удержать буйного любителя минералки в кресле. Присутствие бортпроводника мужчину не успокоило. Капитан по громкой связи заявил, что им придётся сделать экстренную посадку в Уфе, чтобы сдать неадеквата в полицию. Только тогда пассажиры, сообразившие, что их ждёт задержка на несколько часов, проснулись. Из разных углов салона к креслу подвыпившего гражданина потянулись делегации от мужской части присутствующих. В отличие от членов экипажа, эти в выражениях могли не стесняться. После минутной беседы на повышенных тонах неадекват немного протрезвел и оставшееся в пути время вёл себя тихо.

За первым полётом последовал второй, за ним третий. Настал тот день, когда командир воздушного судна поздравил её с сотым полётом. Она уже сама ощущала себя опытной и опекала новенькую, пришедшую в коллектив недавно девочку.

Работу и стабильный доход она приобрела, а вот с личной жизнью по‑прежнему не ладилось. После разрыва с Романом она встречалась с несколькими парнями, с которыми предварительно общалась на сайте знакомств, зарегистрировавшись там по совету подруги. Но до серьёзных отношений дело так и не доходило. В конце концов она сошлась с Алексеем, бортпроводником, работавшим на другом самолёте того же авиаперевозчика. Они познакомились на корпоративе в честь пятнадцатилетия компании. Он ей нравился. Подкупала серьёзность и то, как он рассуждал о будущем. Планы Алексей строил на годы вперёд, она видела в этом показатель надёжности. Он стал её постоянным мужчиной. Правда, со встречами у них всё было проблематично. Не всегда удавалось подгадать время – то она была в полёте, то он. Можно ли было это назвать семейной жизнью? Это ведь был даже не гостевой брак. По глупости обмолвившись маме о том, что познакомилась в Москве с парнем, она уже устала ей отписываться, когда же они приедут в её родной город познакомиться. Лёша знакомиться желанием не горел, по крайней мере, ни разу даже не заикнулся об этом. Она не настаивала. Пока. Трудно наставать на чём‑то, когда видишь человека один–два раза в неделю, да и то на несколько часов. Надо было что‑то менять в отношениях с ним, но как – она пока не знала. Успокаивало лишь то, что ей было всего двадцать пять лет.

Мысли об Алексее крутились у неё в голове, когда она отправилась в очередной рейс. Точнее, о части Алексея. Не так давно, когда они в кой‑то веки смогли остаться ночевать вместе в его съёмной квартире (переехать к себе он так и не предложил), при попытке одеть на него презерватив она случайно порвала латекс ногтями. Это был последний контрацептив в упаковке, а время было уже за полночь. Ближайшую круглосуточную аптеку, как подсказал «Гугл», можно было найти в соседнем квартале, но в ответ на её робкую просьбу сходить туда Лёша взвыл благим матом. Вместо этого он предложил предохраняться прерванным половым актом. Чувствуя за собой некую вину и желая её загладить, после недолгого колебания она согласилась. Алексей был в восторге. А вот она нет. Напряжение, ощущаемое ей, не давало возможности расслабиться. Нельзя сказать, что она лежала бревном, сжав зубы, но было что‑то близкое к этому. Когда Алексей начал двигаться быстрее и громко застонал, она резко дёрнулась, пытаясь вывернуться из‑под него, и у неё получилось. Успел он или нет? Судя по следам на простыне, наверное, нет. По крайней мере, она на это надеялась. В качестве профилактики она первый раз в жизни закатила ему скандал, благо испытанный испуг привёл её в подходящее для этого состояние духа. Тяжело дышащий Алексей слушал её упрёки с глупой улыбкой, которую она быстро, пока ещё не прошёл запал, погасила парой пощёчин. Тогда он посерьёзнел, даже обиделся. Начал говорить ей, что если она забеременеет, он будет этому только рад. Вопрос о свадьбе при этом деликатно обошёл стороной. В этот момент его вполне можно было дожать, но у неё тогда ещё отсутствовал необходимый опыт. Ещё немного повозмущавшись, она пошла в душ, пообещав себе, что завтра купит противозачаточные.

Но завтра был новый вылет. Полёт был не рядовой – чартерный рейс перевозил сборную страны по каким‑то единоборствам, народ специфический и требовательный. Она сбилась с ног, разнося еду и напитки, закрутилась и забыла. А потом было уже поздно, и она просто понадеялась, что пронесёт.

Прошло три недели, пришло время для начала месячных. Они не начинались. Вначале она не придала этому значения – обычная задержка. Потом начала тревожиться. Сегодня в аптечном пункте в аэропорту она купила тест. Вот только воспользоваться им ещё не успела. Как всегда после краткого инструктажа они быстро проверили всё ли в порядке с обедами, которые они должны были раздать пассажирам в полёте, после чего объявили посадку. С дежурной улыбкой стоя в компании старшей бортпроводницы и второго пилота на входе в самолёт у места, где к борту примыкал трап, она привычным движением брала из рук входящих корешки билетов. Называя пассажирам номера их мест, как будто они были законченными идиотами и не умели читать, она незаметно для них осматривала их лица (периодически им показывали фотографии людей, находящихся в розыске, или пассажиров, прославившихся буйством во время полётов на самолётах других компаний) и кисти рук (порой они могли рассказать о человеке больше, чем его лицо). Смотрела, кто напряжён, кто расслаблен. Само по себе это мало что значило; расслабленность могла быть напускной, а напряжение естественным – летать боятся почти все. В потоке пассажиров мимо неё прошёл высокий парень в очках, держащий в руках небольшую дорожную сумку, по прямоугольным очертаниям выдававшую находившийся внутри ноутбук. За ним проследовал крупный, показавшийся ей пожилым мужчина с почти такой же сумкой, только с округлыми боками. Мужчина тяжело дышал, хотя и пытался делать это незаметно. Черты его лица с большими надбровными дугами, плотно сжатым широким ртом и массивной, подзаплывшей челюстью неопределённых очертаний в сочетании с залысиной и глазами слегка навыкате делали его похожим на жабу. Назвать его уродливым было нельзя, за время полётов она насмотрелась на много разнообразных лиц, некоторые из которых были куда более отталкивающими. Её больше заинтересовала не его внешность, а его дыхание. В голове автоматически выскочил сигнальный флажок: могут быть проблемы. Не с пассажиром, не пьяный и не под кайфом, уж это она различать научилась, а с его здоровьем. Мысленно она сфотографировала глазами указанные на корешке билета цифры и пожелала пассажиру приятного полёта. Тот слабо кивнул головой и, двигаясь чуть неуклюже, зашагал было внутрь салона за молодым человеком, потом обернулся на секунду, чтобы посмотреть на неё. На короткий миг она встретилась с ним глазами, а потом его заслонили спины следовавших за ним пассажиров. Про себя она занесла номер его кресла в картотеку тех мест, которые надо было держать под присмотром.

Перед взлётом, проверяя пристёгнуты ли у пассажиров ремни безопасности (всегда найдётся хоть один придурок, который, несмотря на десять напоминаний, это требование проигнорирует) и раздавая мамочкам с грудными детьми (слава богу, их сегодня всего двое!) дополнительные крепёжные устройства, она задержалась у кресла, на котором сидел привлёкший её внимание человек. Он уже отдышался и сейчас крутил ручку, удерживающую установленный на спинке переднего сиденья небольшой пластиковый столик в поднятом состоянии.

– Извините, на время взлёта столики должны быть зафиксированы, – улыбаясь, сказала она.

– Я ненадолго, – не поднимая глаз, буркнул он. Потом посмотрел наверх, замер.

Он не пожилой, поняла она. По крайней мере, не СОВСЕМ пожилой. Просто усталый.

– Вы не из Костромы? – неожиданно спросил он.

– Нет, – ответила она, немного растерявшись. Улыбка, обязательная для её профессии, сбежала с губ.

– А откуда?

Она могла не отвечать. Были приёмы, позволяющие стряхнуть с себя такие вопросы-цеплялки, поступавшие иногда от пассажиров с целью привлечь её внимание. Но сейчас к ней не пытались клеиться. Просто этому некрасивому мужчине почему‑то было важно узнать, не из Костромы ли она. Его сосед, сидевший у иллюминатора, тот самый молодой человек в очках с ноутбуком, недоумённо посмотрел на спрашивающего.

– Из Сибая, – ответила она.

– Это где?

– За Уралом.

– А‑а, – чуть разочаровано протянул мужчина. Искры вспыхнувшего было интереса в глазах погасли, он опустил голову к столику. Неожиданно она почувствовала обиду.

– Не забудьте зафиксировать столик.

Он молча кивнул. Она прошла дальше по проходу, немного выведенная из душевного равновесия. Посмотрела оставшихся проблемных пассажиров и заняла место у заднего аварийного выхода.

Старшая бортпроводница начала предполётную лекцию про кислородные маски и прочие премудрости воздушной безопасности. Пассажиры, большинство которых летало уже не первый раз, слушали невнимательно. Молодой человек в очках что‑то говорил своему соседу. Их кресла были за два ряда до неё. Она видела губы говорящего и половину чуть наклонённой в его сторону головы. Значит, они знакомы, вместе летят. Странная пара.

Инструктаж кончился. Послышался шум заработавших двигателей, и корпус самолёта пронзила лёгкая дрожь. Свет в салоне погас, стальная птица, мягко качнувшись, начала движение по взлётно‑посадочной полосе. Света сидела в небольшом отсеке рядом с тележками с едой, которую предстояло разогреть на второй час полёта, и рассеяно слушала болтовню Юльки, коллеги по экипажу. Та, непосредственная и смешливая, громким шёпотом рассказывала ей про одного ухаря, который якобы случайно положил ей руку на ногу, когда она проходила мимо. Света улыбалась, кивала в такт головой, а сама ждала момента, когда шасси оторвутся от земли и лёгкая перегрузка вдавит в кресло. Это ощущение она помнила по своему первому полёту в Анапу, и оно до сих пор наполняло её душу восторгом, который она испытала некогда шестилетней девочкой.

Перегрузка привычно навалилась сверху, на пару секунд томительно захватило дух. Самолёт дрогнул и взлетел.

Когда нужная высота была набрана, последовало голосовое сообщение о возможности отстегнуть ремни, продублированное по‑английски. Свете, чье произношение путём неимоверных усилий было поставлено практически безупречно, всегда смешил говор капитана. Тот был родом из Ростовской области, земляк Романа, и малороссийское произношение, вытравленное из его речи на русском, вовсю сквозило в «инглише». Слушая, казалось что у говорящего во рту горячая картошка. Иностранцам, для которых английский был родным, впрочем, нравилось. Неоднократно ей доводилось слышать смешки и фырканье, но все вроде всё понимали. Однажды её остановила очень строгая и чопорная старушенция и спросила – не австралиец ли их капитан, такой у него интересный акцент. Тогда она нашла в себе силы вежливо улыбнуться и заверить дотошную путешественницу, что командир из России. А потом они с девчонками долго хохотали над вопросом. Женские языки разнесли эту историю по всей компании, и с тех пор за капитаном Глушко прочно закрепилось прозвище «австралиец».

Пассажиры потянулись к открывшимся туалетам. Одним из первых был сосед человека, спрашивавшего её про Кострому. Бросив взгляд вдоль прохода, Света увидела, как задавший ей странный вопрос мужчина растирает ладонью грудь. Потом рука его нырнула в карман расстёгнутого пиджака и вытащила оттуда пачку таблеток.

Она поднялась и подошла ближе.

– Вам что‑нибудь принести?

– Воды, если можно, – ответил он, при этом обернулся в сторону ушедшего спутника и губы его недовольно поджались – тот как раз заходил в открывшуюся дверцу туалета. – Если можно, побыстрее, – черты его лица, крупные и мясистые, заострились и посерели.

«Только инфаркта нам тут не хватало», – подумала она, неся в руках пластиковый стаканчик, наполовину наполненный водой. Пассажир молча взял стакан из её рук, отпил (таблетки он, видимо, уже положил в рот), сделал глоток. Вернул стакан и, откинувшись на спинку кресла, удовлетворённо вздохнул.

– Спасибо.

– Всё в порядке?

– Нет. Но благодарю за заботу.

– Могу ещё чем‑нибудь помочь?

Остальные пассажиры, привлечённые мизансценой с таблетками, пугливо косились на них.

– Ничего не надо.

Она пожала бы плечами, но демонстрировать своё отношение к клиентам ей не позволяла корпоративная этика. Лишь молча повернулась и отнесла стакан обратно. Когда она снова взглянула в салон, молодой человек уже вернулся и сейчас протискивался на своё место.

Капитан погасил свет, чтобы пассажиры во время ночного перелёта могли поспать. Наступила короткая передышка.

«Пора», – решила Света про себя. В самом деле, чего тянуть?

Она прошла в туалет и распечатала тест.

Через минуту она со спущенными трусами сидела на стульчаке и кусала губы, глядя на короткую узкую бумажку, на которой чётко были видны две полоски.

Жизнь сразу заиграла новыми красками.

6.

Хорошо, что Рамилю в сортир отлить приспичило сразу после взлёта. Так хоть таблетку нитроглицерина успел съесть.