PAMF
– Ничего. Мой тоже не знал. Принял смерть достойно.
Феру, не изменившись в лице, качнул головой.
– Куда теперь? – спросил Ким, в его голосе слышался азарт.
– Похоже, всё сводится к одному,– Феру замолчал, обдумывая. Его руки опустились вдоль тела. Он сделал шаг вперёд, и его голос наполнился сталью. – Мы возвращаемся в наше гнездо.
Ким выдохнул, повернув голову в сторону Феру, его брови слегка приподнялись, а во взгляде читалось напряжение и ожидание, словно он хотел убедиться, что правильно понял.
– Хочешь устроить там кровавую баню? – весело спросил он.
– Нам это не нужно. В идеале, чтобы они вообще не знали о нашем присутствии.
– Сложно будет это сделать, – сказал Авель, – когда мы были там в последний раз, они явно дали понять, что мы не смеем топтать их священную землю,– его голос был спокойным и монотонным.
– Ничего, – жёстко ответил Феру. – Последний участник Осгунарятун живёт в Икжлове. Мы не можем больше ждать.
Авель кивнул.
– Тогда мы пойдём, – произнёс Ким.
Девушка с зашитым ртом лишь снова кивнула, продолжая болтать ногами.
– Я кое-что ещё припас, – сказал Ким, показав на ящик, на котором сидел. – Небольшой подарок – он пнул его.
Из ящика доносился тихий гул и ёрзанье, перемешиваясь с приглушёнными всхлипами. Воздух вокруг ящика пропитался затхлым запахом, смешанным с металлическим ароматом страха и отчаяния. Ким встал, его лицо оставалось спокойным, но в глазах мелькнула жестокость. Он слегка улыбнулся, а пальцы сжались, выдавая скрытое напряжение. Он провёл языком по пересохшим губам, глядя на остальных, и его взгляд, полный тёмного удовольствия, задержался на каждом , как будто предвкушая то, что должно было произойти. В его движениях ощущалась смесь волнения и возбуждения. Он открыл ящик и на мгновение замер, словно наслаждаясь моментом. Его дыхание участилось, а взгляд стал беспощадным . Затем, с резким движением, он вывалил на бетонный пол два тела, не отрывая глаз от своих соратников, ожидая их реакции. Дети были связаны, с тряпками во рту, которые были настолько пропитаны потом и грязью, что их вкус вызывал рвотные позывы. Сухие, обветренные губы детей прижимались к этим тряпкам, отчего каждый вдох и выдох становился мучительным. Верона же даже не посмотрела, её глаза были направлены на дыру в стене. Её явно не интересовало, что делает Ким, её больше привлекало пение птиц. Авель же оставался на своём месте, спокойный, словно зная, что будет дальше.
– У деда были внучки, – ухмыльнулся Ким, толкая детей к центру комнаты. – Гляньте-ка на них. Чистенькие, правда? Давайте посмотрим, как быстро они испачкаются… Или, может, просто попробуем, насколько громко они кричат?
Только почему они оказались в семье того старика?
– Бог милостив, – отозвался Авель, – это было искупление, о котором тот старик и просил.
Ким взял за шкуру обоих детей и подтащил к Феру.
– Я привёл их тебе, Феру, – произнёс Ким, опустив голову.
Феру опустился, чтобы взглянуть детям в глаза. В их взгляде читался первобытный страх и отчаяние. Мальчик стиснул зубы, его губы дрожали, но он смотрел прямо в лицо Феру. Девочка же дрожала всем телом, не отрывая взгляда от его кольца с янтарным камнем. Она смотрела на него так, будто он был больше, чем человек.
Феру задумался, и в этот момент к нему пришло видение: два ребенка стояли посреди круга, а над ними кружился вихрь, раскрывающий историю и открывая человечеству глаза на реальный мир. Он почувствовал мощный внутренний импульс, будто невидимая сила указывала ему правильный путь.
– Авель прав, – сказал Феру, – это его искупление. Бог послал их в его семью не просто так. Оставим их в живых, в будущем они нам понадобятся.
Феру провел рукой каждому ребенку по голове, успокаивая их своим прикосновением. Мальчик перестал дрожать, но его глаза продолжали блестеть. Девочка чуть расслабилась, несмотря на слёзы, её дыхание стало ровнее, но взгляд оставался настороженным, словно она пыталась поверить в слова Феру, но не могла до конца избавиться от страха. Затем Феру медленно достал нож, задержался на мгновение, и резанул себе запястье, ощущая острую боль, которая пробежала по всей руке, будто пробуждая что-то глубоко внутри. С его губ сорвались слова: "Дара вимария пароскир", что означало "дай им покой". Кровь стекала на лица детей, смешиваясь с их слезами, оставляя липкие, тёмно-красные следы на их грязной коже. Капли крови медленно скатывались по щекам, проникая в уголки рта. Лица детей были испачканы не только кровью, но и страхом, который казался почти осязаемым, проникая в каждую складку их напряжённых выражений, а они, зажмурившись, вдруг почувствовали покой, словно тяжёлое бремя страха начало спадать. Их тела расслабились, и дыхание стало ровнее, как будто присутствие Феру действительно несло обещанное облегчение. Феру смотрел на них, его лицо было сосредоточенным и холодным.
– Не бойтесь, детишки, – он вытащил тряпки, которые не давали им говорить. – Как вас зовут?
Мальчик сказал первым, пытаясь защитить сестру:
– Архип.
– Хорошо, – Феру перевёл взгляд на девочку, которая вся дрожала.
—Д… Д… Даша, – тихо добавила девочка, не поднимая глаз.
– Меня зовут Феру. Вам нечего бояться, всё с вами будет хорошо, – сказал он, искренне улыбаясь. – Я понимаю, вы напуганы, но я уверяю вас, бояться нечего.
Из глаз девочки продолжили течь слёзы, а мальчик пытался их сдержать.
– Понимаете, – сказал Феру, – ваш дедушка сделал много плохого, и за это его постигла заслуженная кара. Но теперь вам не о чем беспокоиться, мы позаботимся о вас. Я знаю, вам страшно. – Феру улыбнулся, пытаясь выглядеть успокаивающе, и потрепал их по голове. Смотрите на меня. Всё это позади. Больше никто не причинит вам вреда. Понятно?
Мальчик кивнул, всё ещё дрожа, а девочка с трудом выдавила из себя:
– Да…
– Хорошо. Давайте начнём с простого. – Он осторожно прикоснулся к верёвкам на их запястьях. – Пора освободить вас от этого.
Ким лишь печально вздохнул, словно надеясь на что-то большее, вроде совершения жертвы прямо сейчас. Но полностью покорно подчинился.
Мальчик сдерживал слёзы, инстинктивно кивая в ответ. Девочка, всё ещё испуганная, посмотрела на Феру, её глаза выражали страх и сомнение, словно она пыталась понять, можно ли доверять его словам.
– Всё будет хорошо, – добавил Феру, обращаясь к детям. – Бог не даёт случайных испытаний, и вы справитесь.
Феру поднялся и сделал несколько шагов к выходу, замедлил шаг и, не оборачиваясь, сказал:
– Теперь они члены нашей семьи.
Ким молча кивнул, его лицо оставалось невозмутимым, но в глазах мелькнула тень задумчивости. Верона, слегка наклонив голову, наблюдала за детьми, словно пытаясь понять, как они могут вписаться в их мир. Авель, не изменив выражения лица, кивнул, в его взгляде читалась холодная готовность принять новых членов.
Дети стояли, прижавшись друг к другу. Они все так же боялись лишний раз пошевелиться, даже после слов о том, что они стали частью семьи, не находя в этих словах никакого утешения. Верона постучала по камню, на котором сидела, подзывая детей. Дети смотрели на Верону с робостью, но её движения были плавными, материнскими. Она жестом указала им сесть на камень рядом с ней, не произнося ни звука. Они инстинктивно, подошли к ней, не имея сил сопротивляться.
– Детишки нашли себе мамочку, – с ухмылкой сказал Ким. – Только они кое-что не знают.
Верона медленно повернула голову, посмотрев на Кима. Её глаза – единственное, что могло передать её эмоции – остались спокойными, как поверхность пруда. Кима это ещё больше разозлило, ведь её постоянное безразличие было словно издёвка, которую он не мог игнорировать, и это лишь усиливало его раздражение.
– Да ты что, – сквозь зубы сказал Ким.
Верона вновь отвела взгляд, будто ничего не произошло. Ким стиснул зубы. Он чувствовал, как раздражение копится внутри него, словно горючее, готовое воспламениться в любой момент.
– Хватит, Ким, – холодно произнёс Авель, его голос пронзал тишину, как лезвие.
Феру прервал их:
– По пути в Икжлов мы сделаем ещё одно дело. Нам нужно посетить старого друга, – сказал он с лёгкой улыбкой.
– А он знает, что ты идёшь? – спросил Авель.
– Уже давно, очень давно, – ответил Феру.
14. ОСТАТЬСЯ ИЛИ УЙТИ
Арсений ощущал странную пустоту. Всё, что раньше казалось важным, теперь вызывало лишь отголоски воспоминаний. Не зная, куда направить себя перед отъездом, он решил ещё раз навестить дедушку. Чувства глухо давили на него, словно невидимая тяжесть, напоминая, что есть вещи, от которых нельзя убежать.
Больничный коридор был тихим и почти безжизненным. Свет ламп холодно отблёскивал на кафельном полу, а запах антисептика добавлял ощущение безнадёжности. Арсений чувствовал, как каждый шаг отдаётся в ушах, будто отмеряя время.
Он зашёл в палату и остановился на пороге. Дедушка лежал на кровати, окружённый медицинскими приборами, которые равномерно тикали и издавали короткие сигналы, словно напоминали о том, что жизнь всё ещё теплилась в его теле. Лицо старика казалось измождённым, черты заострились, кожа натянулась, а глаза – единственное, что оставалось неизменным, – блестели тем же упрямым светом, который Арсений помнил с детства.
– Жив ещё, – дедушка криво улыбнулся, пытаясь придать своим словам бодрость.
Арсений молча кивнул, чувствуя, как в груди странно щемит. Эта попытка шутить, несмотря на слабость, пробивала его защиту.
Он стиснул губы, скрывая горечь, и с трудом заставил себя улыбнуться.
– Завтра я улетаю, – сказал Арсений, обрывая тишину. Его голос звучал сдержанно, почти сухо, как будто он боялся, что эмоции выдадут его. – Ты точно не хочешь, чтобы я перевёл тебя в другую больницу? – Вопрос был скорее формальностью – он знал ответ.
– Точно, – отозвался дедушка, его голос был слабым, но твёрдым. В этих двух словах слышалась какая-то неизменимая уверенность.
Арсений тяжело выдохнул, чувствуя, как долг и ответственность вновь давят на него, словно напоминание о его дедушке и их прошлом, которое не отпускает и заставляет идти дальше. Он хотел сказать что-то ещё, но вместо этого проглотил ком в горле и отвёл взгляд в сторону.
– Работа не терпит отлагательств, и я… – начал было Арсений, но его голос дрогнул. Он ненавидел эти оправдания, но слова казались необходимыми.
Дедушка слегка приподнял голову на подушке, его глаза смотрели прямо в лицо Арсения, как будто проникали внутрь, читая все сомнения.
– Не можешь остаться, – закончил он за внука. – Я понимаю.
Комната вновь наполнилась тишиной, казавшейся почти осязаемой, насыщенной запахом лекарств и звуками больничных приборов. Арсений не знал, что сказать, и это молчание давило на него больше, чем любые слова.
– Насчёт твоего дома, – наконец сказал он, стараясь сменить тему. – Я выполню твою просьбу, если…
– Не «если», а точно, – перебил дедушка, его голос прозвучал неожиданно резко. Эти слова прозвучали, как удар, заставив Арсения замереть.
– Почему ты так уверен в своей смерти? – спросил он, отчаянно ища в голосе старика хоть намёк на сомнение.
Дедушка вздохнул и устало улыбнулся. В этой улыбке было что-то, что Арсению трудно было вынести: покой, который казался почти непостижимым.
– Поверь мне, Арсюша, я уверен, – тихо произнёс он. Его голос звучал мягко, словно это была не смерть, а всего лишь ещё один этап жизни. – Смерть не такая страшная вещь, как кажется. Гораздо страшнее – жить в постоянном ожидании… Или в бегстве.
– Я не бегу, – резко ответил Арсений, его кулаки сжались, а лицо напряглось.
Дедушка посмотрел на него долгим, проницательным взглядом, а затем слабо улыбнулся.
– Конечно, – спокойно сказал он. – Это я про себя.
Его глаза на мгновение затуманились, будто воспоминания перенесли его в прошлое.
– От чего ты бежал? – спросил Арсений.
– Знаешь, иногда лучше не знать, – сказал старик , его голос прозвучал едва слышно. – Так проще.
– Так и жить проще?
Старик снова грустно улыбнулся и тихо произнёс:
– Просто не всем дано понять, что прошлое иногда стоит оставить позади.
Он посмотрел на Арсения так, будто хотел сказать ещё что-то, но передумал. Арсений почувствовал, как внутри него всё переворачивается. Он знал, что не получит ответа. Дедушка слишком многое хранил в себе, чтобы открыться даже ему.
– Ты просто уходишь… вот так? – спросил Арсений, глядя на ослабшее тело старика, словно надеясь, что ещё не всё потеряно.
Дедушка закрыл глаза, как будто завершил разговор.
– Арсюша, иногда уход – это не конец, а начало чего-то нового. Тебе нужно будет понять это самому.
Арсений молча смотрел на него. Ему хотелось спорить, кричать, доказывать, что всё можно изменить, что сдаваться нельзя. Но он знал, что это бесполезно.
– Я расскажу тебе одну историю, – дедушка тяжело вздохнул, его взгляд задержался на Арсении, долгий и пронзительный. Его голос был ровным, но в нём звучало эхо далёкого времени: – В одном племени жил человек, который от рождения был отмечен уродством. Его лицо было искажено, а тело хрупким и болезненным. Соплеменники глумились над ним, как будто его облик был проклятием. Его звали "проклятым уродом", и ни один день его жизни не проходил без презрения. Он рос в одиночестве, и боль заполняла его сердце.
Дедушка сделал паузу, глаза на миг затуманились, будто он снова переживал что-то, что давно хотел забыть.
– Однажды этот человек решил уйти. Он оставил всё, что знал, и отправился в неизвестность, надеясь, что найдёт место, где его примут. Долгие годы странствий сделали его мудрее и сильнее. Его уродство не исчезло, но он научился видеть мир глубже, чем другие, – он понял, что настоящая уродливость скрывается не во внешности, а в душах.
Арсений слушал молча, напряжённо следя за каждым словом.
– Спустя много лет он вернулся в своё племя. Ему казалось, что он сможет помочь своему народу, научить их, открыть глаза. Но он увидел, что племя погрязло в своих пороках. Красивые лица скрывали уродливые души. Каждый член племени олицетворял одну из гниющих язв: страх перед неизвестным, ненависть к тем, кто был иным, рабство перед другими, зависимость перед своими страстями, тупость, не дающая им трезво мыслить, предательство своих близких ради выгоды и консерватизм, что заставлял их цепляться за прошлое, избегая перемен.
Дедушка сделал паузу, его лицо затенилось.
– Герой пытался говорить с ними, предупреждать об опасности их пути. Он показывал им силу знания, которое обрёл. Но каждый раз его слова встречали с насмешкой, неприятием и угрозами. Племя отвергло его, как и прежде, и даже больше – оно стало видеть в нём угрозу. Страх перед переменами, ненависть и привычка к рабству разожгли в них гнев. Тогда он сделал трудный выбор, – продолжил дедушка, его голос стал тише, но крепче. – Он знал, что племя само себя уничтожит. Они предадут друг друга, утонут в своих пороках. Но племя продолжит жить, размножаясь и передавая свои грехи детям, закрепляя этот порочный круг страданий. Чтобы спасти их души, он собрал всю силу, которую обрёл, и поджёг деревню. Огонь поглотил дома, людей и всё, что было. Он знал, что это грешный поступок, но верил, что освободит их, спасёт их души, избавит от страданий. Он молился за каждую душу, надеясь, что они найдут покой в ином мире.
– Что стало с этим человеком? – спросил Арсений.
– Никто не знает, – ответил дедушка, его глаза блеснули. – Одни говорят, что он исчез в огне вместе с племенем, осознав, что пока жив, и он, то и грехи живы. Другие говорят, что он продолжил странствия, открывая глаза другим, тем самым сжигая свою душу от вины. А может, он понял, что не может спасти тех, кто не хочет быть спасённым.
Дедушка замолчал.
– Эта притча не имеет лёгких ответов, Арсюша. Иногда наши решения порождают ещё больше боли. Вопрос в том, готов ли ты принять последствия своих выборов, – он замолчал. – Ты слишком похож на своего отца. Он тоже верил, что может изменить мир, не оглядываясь назад. Но я не хочу, чтобы ты повторил его ошибки, – голос старика стал мягким, но в нём звучала едва скрытая мольба. – Иногда важно знать, где остановиться. Не будь слишком самоуверенным.
Арсений почувствовал, как его сердце сжалось при этих словах. Он опустил взгляд, пытаясь скрыть свои эмоции, но в глубине души всё же ощущал нечто тёплое – связь с отцом, которого он почти не помнил.
– Легко сказать, сложно сделать, – прошептал Арсений, чувствуя, как внутри него снова вспыхивает противоречие.
– Знаю, – ответил дедушка, его слабая улыбка вновь тронула губы. – Это, наверное, у нас в крови. Но ты справишься, Арсюша, я уверен.
Арсений отвёл взгляд, не желая, чтобы дедушка заметил, как сильно его слова задели. Но где-то глубоко внутри он почувствовал тепло. Связь. Понимание.
– Завтра я улетаю, – тихо сказал он, возвращая себе твёрдость. В его голосе больше не было сомнений. Долг, который он взял на себя, перевесил всё остальное.
– Да, знаю, – кивнул дедушка, и в его взгляде на миг мелькнула горечь. – Иди, Арсений. Сделай то, что должен. Всё идёт так, как должно идти.
Арсений кивнул. Слов не осталось, только тяжесть в груди. Он стиснул кулаки, но держался. Он хотел что-то сказать, что-то важное, но слова не приходили.
– Я надеюсь, что мы ещё увидимся, – сказал он, чувствуя, как горло сжимается.
Он сделал шаг к двери, остановился у порога, обернулся, надеясь, что дедушка ещё что-то скажет, что он успеет ухватиться за что-то, что изменит эту тяжёлую прощальную атмосферу. Но дедушка уже закрыл глаза. Его лицо стало спокойным, словно он уже смирился с тем, что Арсений всё ещё не мог принять.
Арсений вышел в коридор, ощущая, как внутри него растёт странная пустота. Его ноги словно налились свинцом, но он продолжал идти, каждый шаг даваясь с усилием. Работа ждала его. Ответственность тянула за собой, как невидимая нить, не позволяя оглянуться. И, несмотря на всё, он заставил себя идти вперёд, потому что знал – иначе не сможет.
15. РЕШЕНИЕ
Четверо друзей сидели на уроке, который тянулся мучительно долго. Учительница, высокая и худощавая, с вечно строгим выражением лица, объясняла у доски уравнения по математике. Её голос звучал монотонно, а движения были отрывистыми, словно механическими. Она постукивала мелом по доске, время от времени оборачиваясь к классу с тяжёлым взглядом, который, казалось, насквозь пронизывал виновников тишины. Её лицо не выражало ничего, кроме равнодушия, и даже она сама выглядела утомлённой от бесконечного повторения правил и формул.
Артём то и дело ёрзал на стуле, словно искал положение, в котором этот урок покажется короче. Женя, нахмурив брови, что-то рисовал в тетради. Вова украдкой поглядывал на часы, надеясь, что стрелки магическим образом ускорятся и спасут его от этого математического плена.
Сергей, медленно водил взглядом по классу, будто выискивал что-то интересное, но неизменно возвращался к окну, где серый свет бросал на пол длинные тени.
Ветер за окном поднимал жёлтые листья, швыряя их в стекло с яростью, словно отчаянно пытаясь прорваться внутрь. Тусклые лучи солнца едва пробивались сквозь облака, окрашивая класс в унылые оттенки. Мел царапал доску, создавая неприятный скрип, который только добавлял уроку безысходности. Шелест переворачиваемых страниц тетрадей был едва слышен, но в этой тишине казался громче, чем должен.
Артём наконец нарушил это унылое молчание. Он наклонился к Вове и ткнул локтем его в бок.
– А что это у тебя написано? – прошептал он, указывая на листок, где крупными, чуть корявыми буквами что-то было выведено.
– Это «волатильность», – тихо ответил Вова, отодвигая листок ближе к другу. – Переписывай быстрее, мне на следующем уроке это сдавать.
– Да-да, успею, – сказал Артём, небрежно качнув головой. Он усмехнулся и добавил: – Для этого и стоит в расписании математика.
– Это точно, – хмыкнул Женя, склонившись чуть ближе и кивнув в сторону Сергея. – На следующей неделе снова будет тусовка. Вы обещали пойти.
Сергей, вырванный из своих мыслей, наконец оторвал взгляд от серого света за окном и медленно перевёл его на Женю. Любопытство и лёгкое предвкушение читались в глазах друга.
– А твои мысли насчёт того, чтобы подмазаться к Левдееву, уже прошли? – уточнил Сергей с лёгкой усмешкой.
– Это я всегда успею, – отмахнулся Женя. – Всё, что нужно, я уже сделал. – Он глянул на Сергея чуть исподлобья и добавил: – А вот сходить на тусовку вчетвером – это пока под вопросом.
Сергей чуть склонил голову, его голос стал тише, а тон – задумчивее:
– Ты точно этого хочешь?
– Да, – коротко кивнул Женя, словно в подтверждение своих слов.
– Ладно, а что мы делать будем с Вовой? – вмешался Артём, переводя разговор на другого друга.
Все трое разом повернули головы к Вове, который выглядел так, будто внезапно оказался под прожектором. Щёки у него вспыхнули лёгким румянцем, а взгляд метался от одного лица к другому. Он почесал затылок и, пожав плечами, быстро сказал:
– Я пытаюсь, но мать не отпускает.
На мгновение повисла пауза, и Женя, не веря своим ушам, нахмурился:
– Тебе семнадцать, и тебя мама не отпускает?
– Вот именно, мне семнадцать, – торопливо ответил Вова, разводя руками. – Ты бы знал, как она относится ко всему этому, – тихо ответил Вова. – Думает, что если меня долго нет, то всё – пропаду, как её отец. Или сделаю какую-нибудь глупость, как мой.... Поэтому может, до часу ночи… и это максимум.
– До часу ночи? – повторил Женя, саркастически приподняв бровь. – Ты вообще понимаешь, что это время только для разогрева?
– Она считает, что всё вокруг опасно, – вздохнул Вова. – Ей кажется, что если меня ночью не будет дома, со мной случится что-то ужасное.
– Почему? – спросил Сергей, в его голосе слышался лёгкий скепсис.
– Потому что, когда она была маленькой, её отец… ну, он пропал. Никто не знает, что с ним случилось. Она говорит, что это из-за людей, которым он доверял. Поэтому теперь она всех подозревает.
– Хорошо все же быть четырнадцатилетней девочкой, – внезапно вставил Сергей с лёгкой насмешкой, склонив голову к плечу. – На всю ночь ушёл на хату к незнакомцам, которые старше тебя, и попробовал там всё, что только есть… даже если это продолжение чьего-то тела.
Эта фраза вызвала взрыв сдавленного смеха. Артём и Женя, спрятав лица за ладонями, едва сдерживали себя, чтобы не заржать в голос. Вова закрыл глаза, покачав головой, но уголки его губ тоже дрогнули.
– Что за смех? – резко спросила учительница, обернувшись к задним рядам. Её холодный голос был как удар хлыста. – Сейчас рассажу по разным углам!
Ребята притихли, но изо всех сил старались не рассмеяться. Женя спрятал лицо за тетрадью, Артём кашлянул, скрывая усмешку, а Вова уткнулся взглядом в доску, молясь, чтобы на него не обратили внимания.
Когда учительница снова вернулась к доске, их тихий разговор продолжился.
– Ладно, если тебя до часу отпустят, это уже неплохо, – пробормотал Артём, не глядя на Вову. – Надо только придумать, как убедить её.
– Классно, главное потом на телек не попасть, как очередная уникальная история, – добавил Артём, усмехнувшись.
– Так хватит шутить, у нашего друга проблема, надо решать, – сказал Женя, серьёзно глядя на остальных.
– Да, надо решать. Мы в любом случае там долго не будем, кроме тебя, конечно, – сказал Сергей, кивая в сторону Жени.
– А что мы там вообще делать будем? – спросил Вова.
– Наша цель там – избегать всего, из-за чего можно получить срок, – сказал Артём.
Ребята снова тихо захихикали, стараясь не привлечь внимания. Но учительница мгновенно уловила звук, словно была специально натренирована замечать любой признак веселья в её царстве серьёзности.
– Что за смех? – её голос прозвучал холодно и резко, словно удар линейки по столу. Она прищурила глаза и посмотрела в их сторону. – Артём, раз ты у нас такой весёлый, выйди к доске. Покажи всем, как решается это уравнение.
Артём нехотя поднялся, но не смог полностью скрыть лукавую улыбку. Его шаги были медленными, словно он тянул время, пока направлялся к доске.