Симон

Первые недели были очень изматывающими. Я старался, и старался сильнее в отсутствии Симона. А после я был рад замечать его яркий, синий блеск одобрения и гордости. Мной физически ощущалась необычная нагрузка на сознание, которая должна была способствовать его пробуждению ещё тогда, в далёкие студенческие годы. Я понимал, что метод начинает работать. И замечал это в жизни вне дома. Я спокойнее воспринимал волнения толпы, её разные взгляды, и оставался на своём собственном месте. Я больше не жалел никого. Я сострадал им в их сложном пути. Мимо двигались массы людей, уже разоблачённые от моей горечи и неодобрения. Они сами выбирали свои дороги и шли туда, куда звали инстинкты, уровень сознания и возможностей. Среди них были те немногие, кто пытался думать и улавливать тихие созвучия своих жизней с течением времени и нравов. И эти немногие были очень понятны мне и особенно близки.

Я не хотел думать о будущем. Но оно настойчиво стучало во все двери моего разума разными вариантами. А я продолжал делать только то, что видел сейчас, сию минуту этого дня. Симон учил меня, что не стоит рассеивать сознание желаниями и просчётами грядущих событий. И что это врождённая и заманчивая черта разума каждого человека, которая не даёт идти дальше. Симон учил меня… Я был не против. Хотя мы и действительно были одногодками, он выглядел очень молодо. Уровень его осознанности и какого-то врождённого анализа были впечатляющи. Я восхищался и завидовал одновременно. Он смог правильно воспользоваться всем прожитым временем до. И успокаивал меня, заверяя, что это фантастическая реальность моих завтрашних дней.

– Я утром уезжаю на несколько месяцев, – однажды вечером, уходя к себе, объявил он.

Я сдержал разочарованный вздох. Я был готов.

– Надеюсь, теперь ты понимаешь, что скучать будет некогда? – спросил он с юмором, указывая на гостиную.

– Отсюда ничего нельзя выносить, да и моё присутствие здесь ограничено. Я буду ждать тебя у себя дома. Я буду очень ждать, Симон, – стараясь говорить ровным тоном, отчеканил я.

Он подошёл и взял мою руку в свои – такой тёплый восточный жест.

– Эти две квартиры принадлежат мне. Всё, что тебе понадобится, ты в них и найдёшь. А я, – он внимательно посмотрел мне в глаза, – очень надеюсь найти здесь моего друга, моего упрямого Павла, который способен превратить упрямство в целеустремлённость.

Он обнял меня, а утром занёс ключи.

Я знал, что всё время его отсутствия должен буду потратить на преодоление огромной пропасти знаний, терпения и опыта, разделяющую нас. Или хоть немного сократить разрыв, укрепляя этим понимание и дружбу.

Первые недели я неотступно следовал этой задаче. И даже с азартом добавлял себе новых. Но жизнь есть жизнь, и она движется вне зависимости от наших планов и желаний. Тем твёрже мы должны гореть решимостью.

***

Странная глава моей судьбы была завершена. По сути, я мог замедлить ход обучения и не нервничать от мгновенных неуспехов. Но эту историю начал и окончил Симон, и по инерции заданного темпа я продолжал дело друга. Каждый вечер теперь тонул в тишине ярких открытий. Мрак моих понятий о жизни светлел. Я иногда обнаруживал себя в странном полусне среди чужих мыслей, близких и понятных мне. Книги из квартиры Симона на самом деле были не просто ключами, а подробными картами среди намёков между строк. Они придавали совсем иной смысл прочитанному. А может быть всё, что я когда-либо читал и понял, имело совершенно другой смысл? В общем, мне было хорошо одному, какое-то время.

Когда со сцены уходит один персонаж, неизменно должен появиться новый. Сцена не может быть пустой, пока мы живы. Своим присутствием Симон словно отодвигал всё насущное, ординарное, примитивное. Я чувствовал это.

Работы становилось всё больше. На свою квартиру я заезжал редко – только за необходимыми вещами. Из выходных у меня осталось только воскресенье, потому как коллеги по «более важным дисциплинам» не поддержали моего искреннего сближения с учениками. Как и не оценили внушительного количества наших поездок за счёт их уроков. Дружно они придумали «наказание» за всё и сразу, и мне поставили часы по субботам. Мне и более никому. Чем больше я стремился сократить пропасть между собой и Симоном, тем больше и глубже становилась трещина между мной и прежним миром – коллегами и знакомыми. Хорошо, что друзей, которым я был бы обязан присутствием в их жизни, у меня не было. И даже те немногочисленные связи полудружеского характера, стремительно выцветали до оттенка «просто знакомый». Поначалу я испытывал недоумение, не от посредственной злости людей вокруг, а от того, как сам реагировал на упрёки и насмешки в свой адрес. С трудом я перетерпел это и позволил судить меня так, как им бы этого хотелось. Но были среди них и особые упрямцы.

– Ты опять убегаешь так быстро? – стандартный сарказм в общем кабинете уже звучал скорее не для меня, а для остальных зрителей.

– Спорю, это у него появилась новая Влада!

– Или старая, – не стеснялись некоторые обсуждать такое при мне.

– Не может человек столько времени проводить в одиночестве! И не должен! Может тебя записать к коллеге? Лев Николаевич, что говорит о таком поведении ваша психология?

И поднимался птичий гомон. Тема, конечно, быстро кочевала от меня к личностям присутствующих. Потому как являлась главной страстью нашего времени – быть законным центром сессий с психологом, ставя на пьедестал только свои проблемы. Вот только то, что происходит и должно происходить дальше, не привлекает абсолютно никого – изменения. Окинув взглядом интеллигентную толпу коллег, я тихо и вежливо вставил прощание и удалился.

На улице было морозно и свежо. Зима. Яркие гирлянды скрашивали неуютность холода и короткого дня. Я решил сделать крюк и пройтись самыми нарядными улицами. Глаза людей искрились уличной иллюминацией. Среди своих проблем, роя мыслей и желаний, было так занимательно наблюдать тот волшебный, почти мистический миг переключения каждого уставшего сознания на краски и яркость жизни вокруг. Они поднимали невидящие глаза на гирлянды и ёлки, и я ловил в каждом таком взгляде секунду, восхищённую секунду, родом из детства. Но вот миг растворялся, мысли настигали новой волной и прохожие погружались в тени своих воспоминаний и желаний, вечно недостижимых и порой нелепых.

Вдруг я услышал своё имя и слишком знакомый голос.

– Стой! Стой, Павел!

С другой стороны дороги ко мне бежала Влада. Но светофор был красный, и она нетерпеливо махала мне руками. Сколько движений – ненужных, бесцельных. Выход лишней энергии. Лишней… Вот она уже перебегала в числе первых дорогу, принимая недовольные, вызывающие гримасы, когда кто-то оказывался на её пути. Мне вспомнилось, что за рулём она была также нетерпелива.

Влада подбежала и подпрыгнула рядом, принимая счастливое лицо «для меня»:

– Где ты живёшь? – начала без церемоний она. – На нашей квартире тебя нет, на твоей работе ходят разные слухи. Одни говорят – у женщины, другие – погряз в какой-то секте, – посыпались фразы.

Мы неспешно двинулись вместе в сторону центра.

– Ты, надеюсь, не на свидание? – неожиданно остановилась она.

– Нет, Влада. Я хочу на центральную площадь, мои ребята сказали, что сегодня там установили ёлку. Думаю, это красиво.

Она немного растерялась, но потом выразила желание присоединиться. Несколько минут мы шли молча. Я знал, как тяжело ей это даётся.

– Я так была зла на тебя, – начала она, – и это было заключительным кошмаром моих неудач в Европе. Эта злосчастная Греция, мелкая стана сомнительной культуры! Возмутительная неблагодарность друзей, и ещё ты огорошил меня своей новой жизнью!

Среди её слов, разлетавшихся как бисер от стекла, меня зацепила только Греция. И я уже с улыбкой перебирал воспоминания.

– И как можно было вляпаться в такую чёрную полосу?! Я помню, что ты говорил, когда я уезжала, – невзначай вставила она, – и я хотела извиниться, но ты так пугал меня своей «серьезностью». Я много думала об этом. Хорошо, что я не осталась, а то мы бы обязательно поженились и, возможно, уже планировали этих детей, – поморщилась она.

Единственный ребёнок, Влада, была далека от опеки и заботы о ком-либо, в том числе и о себе. Я молчал и даже не имел желания оспаривать её истины. Может быть тогда, до отъезда, но не сейчас.

Она была недовольна своим монологом.

– Я хотела поговорить с тобой, – продолжила она, – поначалу я была зла, что ты не поехал со мной! А потом, ещё и не смогла найти тебя на нашей квартире! Скажи, к кому ты переехал?

– Я живу в гостях.

– Ясно, тебе нелегко появляться там, где мы были вместе, – сочувственно заключила она. – Мне тоже было бы тяжело.

Все поведение Влады выдавало её волнение. У неё была причина для этого разговора и, видимо, веская.

– Ты помнишь, что я не успела вступить в наследство?

Я кивнул, вспоминая ту печальную и глупую историю.

– Теперь, – продолжала она, – пока идёт суд, они не пускают меня в квартиру.

– Почему? – удивился я. Влада была единственной наследницей вполне роскошной недвижимости.

– Понимаешь, когда я уехала в эту злосчастную страну, я взяла все деньги, на всякий случай, и кредитки тоже. И, конечно, я их потратила, – тихо закончила она.

С минуту мы шли, молча, и, не дождавшись моих вопросов, она подвела итог сама:

– В общем, я без денег и без жилья. И хотела бы пожить у тебя.

– Живи, – сказал я и сразу достал ключи.

Она испуганно остановилась.

– Но это ничего не значит, ты не думай, что мы вместе, – заговорила она.

– Я и не думаю, – улыбнулся я, – Влада, мы не вместе. Я живу в другой квартире, и моё жилье всё равно пустует. Там есть всё необходимое тебе сейчас.

Она взяла ключи и разочаровано посмотрела на них.

– Смотри, уже пришли, – сказал я, указывая на огни площади.

Миллионы тёплых жёлтых фонариков, как искры кружились геометрическими формами чьей-то фантазии. Узоры то сходились, то рассыпались, теряясь в пространстве. А сам символ праздника был невероятен и великолепен – высокая гордая зелень, сплошь усыпанная искрящимся стеклом. Дерево таинственно светилось изнутри и снаружи! И вызывало чистейшее чувство невинного восторга! Как можно было пройти мимо? Как можно было остаться равнодушным к такому? Или ещё хуже – прятать искреннюю радость под маской показного безразличия. Я светился вместе со всеми огоньками этой площади, улыбка блуждала на моих губах, мысли улетели в далёкую страну «сомнительной культуры»…

– Как прекрасна жизнь, – сказал тихо я.

Влада стояла рядом с ужасно удручённым видом и непонимающим взглядом смотрела на площадь.

– Ну пойдём, я замёрзла, – нетерпеливо закончила она.

– Ты иди, а я посижу здесь. Нам всё равно в разные стороны.

Она секунду колебалась.

– Ты не проводишь меня?

Я отрицательно покачал головой. На большее она бы сейчас не решилась. Я исполнил её просьбу, и обезопасил своё будущее от других её желаний. Пока. Но этого ей было недостаточно. Стабильность в жизни Влады отсутствовала полностью, когда она оставалась одна. Ей необходим был помощник для решения «неважных и скучных» проблем. Путаные мысли, спонтанные поступки частенько не пускали её к желаемому. Она чувствовала, что получает не то, что нужно. И сейчас ей было хуже и труднее, чем до разговора со мной. Я это рассчитал уже при её первых словах и вспомнил о Симоне и его аналитике.

Через пару часов я был в квартире, перекусил и разложил очередные пары. Меня ждали вещи сложные, требующие тотального погружения. Из одной книги выпал листик, я поднял его и увидел неожиданное послание: «Гостиная. Третий шкаф, восьмая полка. Третья слева». Мне, видимо, не хватало ещё книги, которая была у него в квартире. Я отправился туда.

Пару минут я просто стоял в темноте коридора, дыша атмосферой наших встреч и разговоров. Сентиментальность вернула меня к воспоминанию, как Симон говорил о потерянных мгновениях в грёзах прошлого или будущего. И я сразу же щёлкнул выключатель и отправился в на поиски.

***

Очень скоро был найден увесистый томик в старом переплёте. Я машинально пролистал его и не удивился снова выпавшему листику. Это была уже не записка, а целое письмо. Я сел в кресло.

Посередине было подписано – «Другу». Я вздохнул и развернул бумагу.

«Если ты нашёл это послание, значит нам обоим уже есть, чем гордиться. Пропасть, которая так тебя пугала, стала намного уже, и я могу видеть тебя на другом обрыве. Мне становится радостней от того, что я нашёл в толпе знакомый блеск, ищущих света, глаз. Прости мою настойчивость, а порой и показную холодность. Только это способно подтолкнуть к пути. Рядом со мной. Твои успехи сегодня ничего не будут стоить завтра, если ты остановишься хоть на миг, тогда пропасть не даст нам даже разглядеть друг друга. Но знай, в этот момент я горд нашей дружбой! До скорой встречи, мой упрямый Павел.

P.S. Я помню, что наш век XXI. Вот адрес моей почты…»

Я улыбался, как на площади часом ранее. Было тепло и спокойно на душе. Словно эти несколько мгновений мы провели вместе, как и прежде – обычным вечером в его квартире.

Я вернулся к себе и ещё из коридора услышал звонок своего телефона. XXI век с его благами и достижениями душил настойчивостью. Я не любил говорить по телефону, все это знали и звонили только по самым важным случаям. Но то была Влада.

Поинтересовавшись банальными вещами – где лежит какая вещь – она снова попыталась исполнить своё желание – и стала настойчиво просить, чтобы я приехал и скрасил её «чёрную полосу жизни».

– В качестве кого, позволь спросить? – удивился я такой попытке.

– В качестве друга и хозяина квартиры, – хихикая в трубку говорила она.

И вдруг я осознал весь смысл, который вкладываю в слово «дружба» и ужаснулся, как мало раньше думал об этом. Сейчас, на краю таких отношений с Симоном, я даже не знал, как назвать большинство моих связей с людьми.

– Мы с тобой не друзья, Влада, – честно сказал я, – мы были в отношениях.

– Да что с тобой! – капризно вскрикнула она. – Не надо обижать меня! Мне тяжело. Понимаешь? Тяжело! А ты как ребёнок!

Я вздохнул, когда услышал гудки её обиды. Возможно, это было неправильно – расчётливо купить себе форы и отдать ей ключи. Возможно, не было правильным говорить всё так, как есть, но вины я не испытывал.

Я перечитал письмо Симона, сохранил в памяти компьютера его адрес и двинулся дальше преодолевать пропасть. Азарт от разоблачения многого, что казалось раз и навсегда понятным ещё в институте зашкаливал, я словно шёл по нетронутому снегу и иногда обнаруживал чьи-то занесённые следы впереди.

***

Сегодняшняя перепалка в учительской меня не касалась. Я почти успел порадоваться этому, как в дверях появилась Влада.

– Какой сюрприз, девочка наша! Вы пришли узнать об успеваемости брата или пожаловаться на нашего коллегу? – шутки сыпались и были с неприятным привкусом злости и сарказма.

Влада поначалу нашла такое внимание удобным, но позже ей стало неуютно от открытого нахальства толпы. Я немного подождал кульминации бесцеремонного участия её судьбой и спросил:

– Ты ко мне?

С видом только что спасённого, она закивала и мы вышли на улицу.

– Как ты там работаешь?! – с ужасом проговорила она, – это такая наглость! И это все твои коллеги – учителя! Ничего не скажешь, интеллигенция!

– Люди разные, – тихо ответил я, – я учу детей, а не их. Что ты хотела?

Она спешно приняла серьёзный вид.

– Ты вчера мне нагрубил и не перезвонил! А потом я поняла, что помощь нужна не мне, а тебе. Я хочу поговорить. Скажи, что с тобой происходит? Ты скрываешься ото всех и убегаешь в никому неизвестное место.

– Ты мне ничего не должна, Влада. Что ты хочешь от меня?

– Я? Помочь. Тебе тяжело, я вижу, а эти все, – она кивнула в сторону школы, – не могут тебя ни поддержать, ни понять.

– А ты, значит, можешь? – удивился я.

– Я должна. Мы друзья, и не важно что ты напридумывал. Мы не можем быть чужими. И никогда уже не сможем.

Я удивился её словам, она была права. Раз связанные люди не могли внезапно стать словно незнакомы друг другу, это было нелогично.

– И как ты хочешь мне помогать, если даже я не знаю в чём?

– Чаще буду рядом, – начала она заготовленную речь.

Я перебил её:

– Влада, послушай, я не прогоняю тебя из своей жизни, если хочешь – будь в ней, но пойми, мы не вместе. Я смирился с этим, когда ты уехала. У тебя достаточно знакомых и друзей, чтобы найти среди них подходящего для отношений.

Она внимательно смотрела, ища брешь в моей честности.

– Или ты на меня обижен, или у тебя кто-то есть, – закончила она.

– Ни то, ни это, – я улыбнулся, взял её под руку и повёл к дороге.– Ты домой? Вызвать такси?

Ей не понравилась такая перспектива, а упрямство женщин – самая несгибаемая вещь на свете.

– Я сегодня останусь с тобой, – сердито сказала она.

Я посмотрел на неё.

– Со мной, но не у меня. Договорились.

Это опять была половина. Но она кивнула. Мы зашли в кафе.

– Ты нашла работу? – я стал задавать логичные вопросы в её положении. Пока дело о наследстве было в суде, Влада не могла распоряжаться ничем. И так как все деньги она умудрилась оставить в поездке, ещё и влезть в долг, то такие вопросы были более чем уместными.

– Ты о чём? – заулыбалась она. – Я – и работать! Не смеши!

– Ты же работала до отъезда в Грецию.

– Для того, чтобы получить визу. Павел, неужели ты не знал, что праздных элементов не пускают надолго в серьёзные страны.

Она стала выбирать кофе, а я пытался побороть внезапное отвращение.

– Что ты будешь? – спросила она показывая меню.

Я взял лист и отложил его.

– Ты планировала уехать ещё до наших отношений?

– Ну да, и хотела чтобы ты поехал со мной! Неужели ты не замечал, как я напоказ агитировала всех и каждого уехать отсюда? Но ты заупрямился. И видишь, как вышло.

Мне становилось всё неприятнее и тяжелее копаться в том прошлом. Получается я зря пытался быть честным в чужом сценарии. Но это нужно было закончить.

– А сейчас? У тебя не получилось там и что ты думаешь делать дальше? – я начинал немного волноваться. Блуждающий взгляд Влады, нервозность её жестов – говорили не о лёгкости и наивности, а о некрасивых намерениях и мыслях, с которыми она отчаянно пыталась примирить свою совесть.

– Я хочу найти поддержку. И получается, что мне помогаешь только ты.

– Хорошо. Но я помогаю, видимо, не так или недостаточно хорошо, если ты снова здесь, – я внимательно следил за её прыгающим взглядом пытаясь уловить причину.

Она долго не решалась говорить, но и молчание было ей нестерпимо.

– Поддержи хоть ты меня! Все говорят, что я веду себя неправильно, поверхностно. Что же плохого в том, что я хочу жить легко?! Чтобы не давили обстоятельства, чтобы окружали друзья. Вот ты, почему так просто отпустил меня? Я ведь до последнего думала, что ты устроишь сюрприз и вытащишь свой билет на мой рейс, и мы улетим из этого душного города в такое прекрасное будущее, – она заговорила быстро и тихо, будто боясь передумать. – Конечно, я не смогла там одна! Все они были в парах, вместе. И опять я вспомнила о тебе! А ты не звонил! Я чувствовала себя виноватой! Когда я прилетела, то первым делом заехала на квартиру. Знаешь, невыносимо бродить в пустой и тёмной квартире среди ночи!

Она затихла, глаза её блестели. Я ощутил лёгкое неудобство – в рассказе Влады моё участие выглядело совершенно неприглядным, но я решил последовательно разобраться с этим.

– Получается ты мне не поверила, когда я сказал, что жизнь в другой стране так не начинают, убегая от сложностей. Прости, но я не смог предложить тебе ничего большего, кроме семьи… Я ведь действительно был к этому готов, Влада. Но лучше строить семью хоть на какой-нибудь твёрдой почве. А переезд означает только поиски приключений. При всём твоём лёгком отношении к жизни, к людям, я был готов заботиться о тебе бескорыстно здесь. Почему же ты уехала? И на самом ли деле ты чувствовала себя виноватой там, среди друзей? Или лишней? Все твои желания на самом деле исполняются! Вот только не так, как тебе хотелось бы. Чего ты хочешь снова?