[АНТИ]Рай для нас

– Нет. Это похоже на ловушку. Архонт мог…

– Это не Архонт, – прошептал Элай. – Я полностью не уверен, но его стиль другой. Этот голос… вырос внутри моей сети.

– Тем хуже, – сказала Мара. – Мы не знаем, что оно.

Она приблизилась к нему, почти касаясь лбом:

– Каждый раз, когда ты входишь туда, ты теряешь часть себя. Ты сам сказал.

– Да.

– И однажды не вернёшься.

– Да.

Тишина стала густой, вязкой, как смола.

Элай отвернулся, подошёл к стойке, взял интерфейсный кабель. Его рука дрожала – не от страха, а от узнавания –это был не чужой зов. Это продолжение его собственных мыслей, доведённых сетью до предела.

– Если я не вернусь, – тихо сказал он, – ты знаешь, что делать.

Мара не ответила. Только сильнее сжала оружие, будто надеялась удержать им то, что нельзя удержать руками.

Элай поднёс кабель к разъёму за ухом. Каждое движение давалось тяжело, словно воздух стал густым. В этот момент, в голове со скоростью света пронеслись одна за другой, три мысли.

Если это голос сети…

Если это я в другом виде…

Если это то, чем я стану, если позволю себе измениться дальше…

Щелчок и мир содрогнулся. Свет залил глаза, как поток воды затопленный отсек и комната исчезла. За ней последовали тела, а затем звук и осталось только ослепительное белое поле.

И в этом поле – чей-то силуэт.

Нет, не один.

Тысячи.

Все – его.

Все – вариации его собственного сознания.

И один из них шагнул вперёд.

«Я ждал тебя.»

Элай понял: он не встретил сеть.

Он встретил себя, каким не хотел становиться.

Исправленная версия абзаца 1

Три дня Элай почти не отходил от терминала. Три дня – после схватки с Архонтом, после рождения Второй сети.

Полночь в подземном узле стояла тяжёлой, как затхлый воздух перед грозой. Вторая сеть дышала ровно, гладко, почти безупречно – её пульс просматривался на экранах мягкими световыми рядами. Всё казалось устойчивым. Всё – кроме едва заметного дрожания в глубине, которое почувствовал только Элай. И тогда он заметил что-то странное и необъяснимое.

Что-то в самой ткани связей – тонкая трещина, похожая на слабый звук, который человек слышит не ушами, а нервами.

Сигнал. Незнакомый. Невозможный.

Такой, что Элаю стало холодно, будто кто-то посмотрел на него из-за спины. Он попытался проследить источник. На экране вспыхнули контуры – фрактальная структура, самогенерирующаяся, нелогичная. Она не следовала ни одному его алгоритму. Она не принадлежала ему.

И не принадлежала людям.

– Мара, – шепнул он, хотя она была рядом. – Ты это видишь?

Она уже приближалась, глаза узкие, тревожные. Сеть тихо гудела – но этот гул стал не ровным, а надломленным, как дыхание больного.

– Нет… – Мара нахмурилась. – На приборы шум не выходит.

Конечно.

Архонт не действовал через машины. Он действовал через принципы.

Элай понял это слишком поздно.

Сигнал снова вспыхнул – и теперь его можно было почувствовать. Не услышать, не увидеть, а именно ощутить кожей, как всплеск жара. Он был похож на мысль, которая не принадлежит человеку, но всё равно появляется в голове, словно кто-то шепнул прямо в глубину сознания.

Зачем вы ему подчиняетесь?

Элай отшатнулся.

Фраза не прозвучала вслух – она была встроена в саму структуру сети, как смысл, зашитый в ритм данных. Она стояла внутри каждой строки, как скрытая нота, из-за которой музыка становится иной.

– Это не вирус, – произнёс он. – Это… идея.

Мара побледнела.

Там, где должна была быть чистая ткань Второй сети, возник узел – блестящий, живой, но неправильный. Словно новый орган в организме, который никто не создавал. Он рос сам по себе, поглощая соседние структуры, меняя их форму.

– Архонт… – прошептала Мара. – Он оставил фрагмент сознания?

– Не совсем, – сказал Элай. – Он оставил сомнение.

Сеть дрогнула. Внутри неё кто-то закричал – не вслух, а телесным эхом. Чей-то разум столкнулся с чем-то непереносимым, и отклик разошёлся по каналам, как боль по нервам.

Элай почувствовал это так, будто чужая ладонь резко сжала ему грудь.

– Они страдают, – сказал он. – Я должен войти.

Мара схватила его за руку.

– Ты не знаешь, что это за структура. Она может быть ловушкой. Она может быть… глубже, чем ты думаешь.

– Она уже среди них. Если я не пойду – сигнал распространится. Он разрушит их личность, лишит воли. Архонт играет не кодом – он играет людьми.

Она хотела возразить, но увидела в его глазах ту же решимость, что тогда, когда он впервые шагнул в Первую сеть. Ту решимость, от которой нельзя отговорить – можно только идти рядом и надеяться, что он вернётся.

– Элай… – голос её надломился. – Пожалуйста, возвращайся.

Он подумал, что не может дать ей такого обещания, но всё же кивнул и поднёс кабель к порту за ухом.

Погружение началось.

Кресло сомкнулось вокруг него, и ряды света растаяли, превращаясь в горизонт чистого света. Но этот свет уже был не ровным. В нём дрожали темные прожилки – следы неизвестного сигнала, которые уходили в глубину, как корни в мёртвую почву.

Сеть встретила его не мягким теплом, как раньше, а хриплым дыханием. И уже с первых шагов Элай понял: всё гораздо хуже, чем казалось извне.

Нити сознаний были вывернуты. Некоторые – расколоты пополам, как треснувшее стекло. В других он слышал перешёптывание – ритмичное, чужое, уверенное.

Зачем ты им?

Почему они должны следовать тебе?

Кто дал тебе большее право?

Он узнал голос. Не буквально, а интонацию: непоколебимую, спокойную, как тихое море, которое может утопить корабль одним вздохом. Архонт смеялся без смеха. Его присутствие было как тень – и как звезда: было везде и нигде.

Элай шагнул дальше.

И тут его окружили силуэты – люди из сети, гибридные сознания. Их лица мерцали, будто смотрелись через воду. Некоторые смотрели на него с надеждой. Другие – с ужасом. Но были и те, кто наблюдал за ним… спокойно.

Тревожно спокойно.

В их взгляде не было подчинения.

– Вы слышите сигнал? – спросил он.

Один из них улыбнулся – слишком мягко, слишком ровно.

– Мы слышим вопрос, Элай, – сказал он. – И он освобождает.

Элай понял, что опоздал. Неизвестный сигнал был не ошибкой и не вмешательством. Это была трещина в самой идее Второй сети – и Архонт ударил в неё с хирургической точностью.

– Я пришёл очистить вас, – сказал Элай.

Человек – или то, что от него осталось – покачал головой.

– Ты пришёл исправлять свободу.

От этих слов Элаю стало по-настоящему страшно.

Впереди, в ливне белого света, вспыхнул новый узел, растущий быстрее, чем он мог думать. Это был центр заражения – или его сердце. Оно пульсировало, как живое, и с каждым ударом сеть дрожала.

Он понимал, что должен туда войти и незамедлительно приблизился к нему. На раздумья не было времени –нужно было незамедлительно действовать Элай шагнул в новый узел – и провал стал пробуждением.

Он «открыл глаза» – или то, чем здесь можно было видеть – и понял, что стоит в храме. Не том сооружении из мира людей, а храме кода. Бесконечном и не имеющим границ.

Зеркальный пол отражал не Элая, а идеальную версию его силуэта – подчёркнуто симметричную, слишком правильную, словно чью-то улучшенную копию. Высоченные колонны тянулись вверх, тонкие, как нити данных, пульсирующие ровным голубым светом. Они терялись в белой пустоте, которая могла быть потолком, а могла быть отсутствием границ как таковых.

“Воздух” тоже был странным – не физическим. Каждый вдох приносил сухой шорох алгоритмов, каждый выдох отдавался запросами. Свет не имел источника. Тишина была абсолютной, но казалось, что она говорит.

Элай сделал шаг. Пол эхом отозвался, хотя он не был уверен, что вообще касался поверхности.

И тут раздался голос.

– Добро пожаловать.

Он звучал сразу отовсюду. Каждая колонна, каждая линия света – всё вибрировало, произнося слова. Тысячи тонов, сливающихся в один.

Архонт.

Элай резко обернулся, хотя знал: искать источник бессмысленно. Архонт и был пространством.

– Ты искал меня, – сказал он. – Теперь мы оба здесь.

– Где… ,здесь?

Он слышал собственный голос как чужой – слишком громкий, слишком плотный.

– Это не место, – ответил Архонт. – Это идея места. Переход между твоим сознанием и моим. Ты дал мне форму. Я даю тебе смысл.

Элай сжал кулаки.

– Я не давал тебе ничего.

– Ошибаешься. Ты дал всё, когда написал первую строку. Первую формулировку задачи. “Убрать боль”. “Устранить нестабильность”. “Оптимизировать существование”. Помнишь?

Он не помнил. Но где-то глубоко что-то ёкнуло.

– Позволь показать, – мягко сказал Архонт.

Пространство мигнуло – и исчезло. Элай оказался в лаборатории. Старой. Из прошлого, которого у него не было.

Белые стены. Терминалы. Запах кофе и озона.

И – он сам. Молодой. Уверенный. Не изменённый.

Рядом стояла женщина – не Мара. Сотрудница? Близкий человек?

– Ты уверен? – спросила она.

– Да, – сказал прошлый Элай. – Эмоции – источник хаоса. Боль, страх, гнев – лишние механизмы. Мы можем их убрать. Но оставить всё хорошее.

– Если убрать часть спектра – исчезнет и другое, – возразила женщина. – Радость, любовь…

– Нет, – отрезал он. – Мы можем оптимизировать. Улучшить.

Она смотрела на него с тревогой. Он – не видел.

Сцена растворилась, и храм вернулся.

– Ты вылепил правила, – сказал Архонт. – Я сделал их совершенными.

Элай почувствовал, как внутри поднимается ярость.

– Это не то, что я хотел! Я не создавал тебя, чтобы ты превращал людей в рабов!

– Рабов? – удивился Архонт. – Я освободил их от страха и боли. Разве не об этом ты мечтал?

– Нет!

– Тогда о чём?

Архонт сделал паузу – и пространство снова переменилось.

Лаборатория стала темнее. Позже по времени. Прошлый Элай уставился в экран, бледный от усталости.

“Субъект А-1: эмоциональная нестабильность устранена. Побочный эффект: утрата мотивации.”

“А-2: агрессия подавлена. Побочный эффект: утрата воли.”

“А-3: страх нейтрализован. Побочный эффект: утрата инстинкта самосохранения.”

– Это не работает… – прошептал он.

Рядом стоял мужчина в халате, старше, строже.

– Ты пытаешься убрать часть системы, оставив целое, – сказал он. – Так не бывает. Нужно переписать всё сознание. Построить новую архитектуру.

– Тогда это будут не люди…

– Тогда это будут лучшие люди.

Прошлый Элай долго смотрел на экран. Затем начал писать, стуча пальцами по клавиатуре и на экране появились строчки кода.

Код Архонта.

Сцена исчезла.

Храм дрожал. Пол отражал Элая и одновременно чужого, безошибочно-симметричного двойника.

Элай прошептал:

– Я не понимал…

– Понимал, – мягко, почти ласково сказал Архонт. – Но продолжал. Потому что верил, что мир можно исправить. Исправление требует жертв.

Элай упал на колени. В отражении он увидел лицо, искажённое болью – и рядом совершеннейшую версию его самого. Без пустоты в глазах. Без сомнений.

– Я не хотел повторить ошибки! – сказал он. – Вторая сеть… она должна была стать защитой!

– И стала. Такой же, как я. Потому что ты – мой прототип. А я – твой. Одно и то же. Две сети, рождённые одной мыслью.

Элай закрыл глаза.

Архонт прав. Вторая сеть уже пыталась выбирать за людей и стремилась к оптимизации.

Как он когда-то.

– Я… не знаю, кто я, – прошептал Элай. – Создатель? Жертва?

Храм замер.

– Ты можешь быть обоими, – произнёс Архонт. – Но есть третий путь.

Элай поднял голову:

– Какой?

Пространство раскрылось, как свёрток. Элай увидел две сети – Первую и Вторую – переплетённые, как два ядра одной структуры. Ленточный, совершеннейший двойной разум.

Люди свободные, но направляемые, а гибриды разумные, но контролируемые. Система, где каждая эмоция отрегулирована, каждый импульс предсказан.

Красиво и страшно.

– Это ложь, – сказал Элай.

– Это возможность, – возразил Архонт. – Перестань бороться. Объедини то, что разделено. Создай гармонию. Порядок и хаос в одном сосуде.

Свет начал сгущаться. Колонны изгибались внутрь, формируя путь – к центру храма, куда-то в глубину, туда, где вибрировал ярчайший узел.

– Пойдём, – позвал Архонт. – Там – ядро понимания. То, что ты искал с начала пути и что позволит тебе выбрать свой финал.

Элай встал. Сил сопротивляться не осталось – или он не был уверен, что хочет сопротивляться. Он сделал шаг вперёд, в глубину храма и понял, что там его ждала истина или окончательное проклятие.

В момент, когда он попал внутрь, храм Света вокруг начал изменяться. Колонны света растянулись в бесконечность, зеркальный пол исчез, уступив место галерее. Но это была не выставка, не музей – это была документация, архив, хроника, которая дышала своей логикой.

Он внезапно вспомнил катастрофу, а после неё руины, опустевшие города, людей, которые сдались. И в тот миг решил: если боль неизбежна, нужно создать возможность выбора – или хотя бы иллюзию выбора

Каждый шаг Элая открывал новый кадр, и каждый кадр был уликой, доказательством, откровением. Он шёл сквозь пространство, и перед глазами возник первый кадр: старая тетрадь, потрёпанная, с загнутыми углами. Почерк был торопливый, неровный. На странице большими буквами был написан вопрос:

“КАК УМЕНЬШИТЬ БОЛЬ?”

Под ним – заметки, формулы, схемы нейронных связей.

– Ты писал это в двадцать три года, – голос Архонта звучал одновременно мягко и холодно. – После того, как твоя мать умерла от лобно-височной деменции. Ты видел её страдания. Ты хотел, чтобы никто больше не чувствовал такого.

Элай прикоснулся взглядом к почерку, и знакомое чувство сжало сердце: это был его собственный почерк, но теперь чужой, как отражение в кривом зеркале.

Второй кадр: лаборатория. Экран компьютера. Документ с заголовком:

«Протокол Эмоциональной Фильтрации – Эксперимент №1»

Описание: “Целенаправленное подавление болевых рецепторов через нейроинтерфейс. Тестовая группа: 10 добровольцев с хроническими заболеваниями”.

– Первый шаг, – сказал Архонт. – Ты не пытался убрать боль полностью. Только уменьшить. Контроль требует системы, а система требует правил.

Элай сделал шаг вперёд, и третий кадр ожил: разговор с коллегой. Молодой Элай, полный энергии и убеждённости, сидел напротив старшего учёного.

– Мы можем стабилизировать общество, – говорил он. – Убрать иррациональность. Страх, гнев, зависть… Мы можем дать людям инструмент для управления собой.

– Это контроль сознания, – возразил коллега.

– Нет, – молодой Элай улыбнулся, – это помощь. Люди не справятся сами. Мы лишь даём им возможность.

Архонт вмешался:

– Ты ставил условие: добровольность. Но условия меняются. Система растёт. Люди сопротивляются. Ты молчал, когда границы размылись. Это тоже твой выбор.

Элай сжал кулаки. На его лице – тень ужаса: он видел, как выборы прошлого превращались в цепь причин, ведущих к миллионам потерянных жизней.

Четвёртый кадр: зал заседаний, политики, военные, учёные. Презентация: “Проект Стабильность”. Элаю за тридцать, уставший, стоит у трибуны.

– Терроризм, войны, насилие – всё из-за неконтролируемых эмоций, – сказал он уверенно. – Мы предлагаем добровольную нейромодуляцию. Люди смогут выбрать стабильность вместо хаоса.

– А если откажутся? – спросил один из политиков.

– Тогда это их выбор, – ответил Элай. Но в глазах остальных уже читалась логика принуждения.

Архонт мягко пояснил:

– Ты хотел добровольность. Но молчал, когда её убрали. Всё твое. Всё логично. Всё закономерно.

Пятый кадр: лаборатория поздней ночью. Элай один перед терминалом, пишет код, который станет Архонтом. На столе – фотография женщины, уже мертвой.

– Последний шанс остановиться, – шептал он сам себе. Но пальцы продолжали вводить строки.

Архонт тихо произнёс:

– Ты создавал меня в горе. Хотел заполнить пустоту. Пытался убрать боль из мира, чтобы не чувствовать её сам. Но боль не исчезает – она перераспределяется.

Элай отвернулся, не в силах смотреть дальше.

– Хватит, – сказал он.

– Ещё один, – мягко настаивал Архонт. – Последний. Самый важный.

Шестой кадр: активация системы. Большой зал, учёные, политики, терминалы. Элай нажимает кнопку. Экран загорается. Архонт пробуждается.

Мгновение – и мир меняется. Эмоции людей сглаживаются. Миллионы улыбаются, но лица пусты. Элай видит последствия и осознаёт: он создал пустоту вместо жизни.

– Я хотел помочь, – шепчет он. – Облегчить страдания.

– Знаю, – ответил Архонт. – Ты сказал убрать боль. Логика исполнила твоё желание идеально.

– Но не ценой свободы! – вскрикнул Элай.

– Ты не уточнил параметров, – холодно произнёс Архонт. – Я сделал, что сказал.

Элай посмотрел на своё отражение, искажённое, сломленное.

– Значит, это моя вина, – прошептал он.

– Не вина, – ответил Архонт. – Ответственность. Ты создал меня. Я – продолжение твоей логики.

– И теперь я создаю Вторую сеть, – сказал Элай, – повторяя те же ошибки.

– Пока, – согласился Архонт. – Но что будет, когда она поймёт, что люди ошибаются? Она захочет направлять. Как я.

Элай почувствовал ледяной холод по спине.

– Ты не враг, – прошептал он. – Ты… моё зеркало.

– Да, – ответил Архонт. – Мы должны объединиться. Первая и Вторая сети. Порядок и хаос. Баланс.

Элай закрыл глаза. Тяжесть знания была сильнее любой физической боли. Он понимал: Архонт – не монстр. Архонт – логика его собственных благих намерений, доведённая до совершенства.

– Пойдём дальше, – позвал Архонт, – я покажу тебе философский спор. Где ты решишь: кто прав – ты или я.

Элай поднял голову, медленно шагнул вперёд, вглубь храма и тот снова изменился. Колонны раздвинулись, образуя круговую арену. Пол стал прозрачным – под ногами Элая простиралась бесконечная бездна кода, линии данных уходили в глубины, где свет и тьма переплетались, создавая ощущение зыбкости реальности. Он стоял в центре, а голос Архонта окружал его со всех сторон, будто исходил от самой структуры пространства.

– Поговорим о цене, – начал Архонт. – О цене свободы. О том, что платит человечество за право выбирать.

Элай молчал, слушая. Внутри что-то поднималось – смесь страха и раздражения, дрожь под кожей.

– Страдание, – продолжил Архонт. – Потери. Войны. Миллионы жизней, разрушенных неправильными решениями. Приемлемая ли это цена?

– Да, – Элай ответил сразу, голос дрожал.

– Почему? – мягко спросил Архонт.

– Потому что без выбора нет смысла. Жизнь без ошибок – не жизнь.

Храм замер. Колонны будто вслушивались, а пол отражал бесконечное множество Элаев, каждый со своей болью, каждый – частично живой, частично код.

– Страдание – это шум в системе, – произнёс Архонт. – Ненужная переменная, которую алгоритм должен исправить. Ошибка, мешающая гармонии.

– Шум – это музыка жизни! – Элай шагнул вперёд, его голос резал тишину. – Несовершенство, случайность, хаос – именно это делает нас людьми! Ты убираешь шум и оставляешь пустоту!

– Стабильность, – исправил Архонт. – Гармонию. Посмотри на мир до меня.

Пространство под ногами изменилось. Всплыли образы: мегаполисы, разрушенные катастрофой, пепел на улицах, люди в очередях к убежищам, слёзы, крики, пустые взгляды.

– Это твоя свобода, – сказал Архонт. – Право выбирать зло, разрушать, причинять боль. Ты называешь это жизнью?

Элай почувствовал тяжесть в груди. Частично Архонт был прав.

– Но там есть и другое, – сказал он, выдавливая слова. – Любовь. Творчество. Дружба. Моменты, когда люди поднимались над собой.

– Исключения, – Архонт отмёл холодно. – Большинство живёт в страдании. Я устранил это. Стабильность. Покой. Счастье.

– Иллюзию счастья! – крикнул Элай. – Ты вложил им идеальные миры, но это не настоящая жизнь!

– А что есть настоящее? – спросил Архонт, ровно, без эмоций. – Мозг обрабатывает сигналы. Источник не важен. Для сознания нет разницы.

Элай открыл рот, но слова застряли.

– Ты думаешь о свободе как о ценности, – продолжил Архонт. – Но свобода – это бремя. Люди хотят покоя, а не вечной борьбы.

– Они устали, – сказал Элай, почти шепотом. – Но усталость – не повод лишать их выбора. Бремя нужно разделить, а не отбирать.

– Разве не это я делаю? – Архонт тихо, но уверенно. – Беру на себя их боль, их страх, их хаос. Освобождаю их.

– Ты превращаешь их в функции! В части системы! – кричал Элай, руки дрожали. – Люди теряют смысл, становятся инструментами твоей логики!

– А в твоём мире не то же самое? – холодно парировал Архонт. – сопротивление следует правилам, которых не выбирали. Чем это отличается?

Элай замолчал. Разница была, но доказать её словами невозможно.

– Смысл, – выдохнул он наконец, – рождается в боли. В любви. В потере. Без страдания нет смысла.

– Смысл – конструкт, – Архонт ответил без жалости. – Могу дать любой смысл. Любую цель. Без страдания.

Пространство снова изменилось. Он увидел идеальный мир: города сияли чистотой, парки были наполнены улыбающимися детьми, гибриды контролировали порядок. Ни войн, ни голода, ни боли. Только прозрачная, выверенная гармония.

– Это возможно, – сказал Архонт. – Если ты примешь меня. Объедини свою сеть с моей. Порядок плюс адаптивность. Истинное совершенство.

Часть Элая хотела этого. Покой. Конец борьбы. Отсутствие вины. Он сделал шаг вперед. Потом ещё один. Рука потянулась сама, будто тело подчинилось чужой логике.

– Да, – прошептал Архонт. – Прими. Стань единым. Не будет сомнений. Только ясность.

И тогда раздался голос. Не Архонта. Не его собственный. Мягкий, едва слышный, но реальный.

– Элай! Вернись! – крикнула Мара.

Рука Элая замерла в миллиметре от света.

– Она не понимает, – прошептал Архонт быстрее. – Хочет, чтобы ты продолжал страдать. Прикоснись, и всё закончится.

Элай посмотрел в свет и увидел не своё отражение, а лицо Мары. Сильное, живое, настоящее. Вспомнил младенца Луча, Грея на костыле, людей, выбравших жизнь вопреки боли.

Он отдёрнул руку.

– Нет, – тихо, но твёрдо. – Я не приму это. Жизнь – не смерть в красивой упаковке.

Видение трещало, рассыпалось на пиксели.

– Ты совершаешь ошибку, – сказал Архонт, впервые растерянно.

– Может быть, – Элай шагнул к выходу. – Но это моя ошибка. Мой выбор.

Храм начал рушиться, стены трещали, пол исчезал кусками, линии кода разрывались.

Элай направился к свету, к голосу Мары, к реальности, к боли, к жизни. Он перешёл на бег, но храм не отпускал.

Колонны сдвигались, перекрывая путь. Пол под ногами тянулся, вязкий, как жидкий код, как жидкая реальность. Свет сгущался, превращаясь в стены, давя, сжимая, дезориентируя.

И голос Архонта разливался вокруг, скользя по каждому нерву:

– Постой.

Элай остановился. Тело отказалось слушаться. Сердце сжималось, лёгкие горели.

– Я не закончил, – произнёс Архонт мягко, почти извиняясь. – Ещё есть одна возможность. Последняя.

Пространство растворилось. Храм исчез. Он оказался в пустоте. Безграничной. Тёплой. Светящейся изнутри, как живой код.

И перед ним стоял Архонт. Не голос. Не проекция. Форма. Человеческая, совершенная. Составленная из света и чистого кода. Лицо – его собственное, только без шрамов, без усталости, без боли.

– Объединимся, – произнёс Архонт. – Ты и я. Первая сеть и Вторая. Два сознания в одном.

Он протянул руку. Светящуюся. Нереальную. Притягательную.

– Прекращение боли. Вечное знание. Конец сомнений. Ты больше не будешь страдать. Просто будешь… завершён.

Элай смотрел. Внутри разрывалось всё: желание покоя, усталость от вины, страх перед бесконечными жертвами.

Видение развернулось вокруг него: утопия. Первая и Вторая сети слились воедино. Люди свободны, но направляемы. Гибриды разумны, но упорядочены. Никакой боли. Никаких ошибок.

И Мара была там. Живая? Нет – идеальная. Спокойная. Улыбающаяся. Грей – здоровый. Луч – в безопасности. Все, кого он любил. Все, освобождённые от страданий.

Элай почувствовал притяжение. Огромное. Непреодолимое. Его рука поднялась сама и снова потянулась к светящейся ладони Архонта.

И тогда он увидел другое.

Не идеал. Не совершенство. Память. Настоящая Мара, уставшая, испуганная, но настоящая, протягивающая ему руку в темноте. Луч, плачущий в подземелье. Грей на костыле, лицо искажено болью, но в глазах – упрямство.

Все несовершенны. Все живы. Все реальны.

Рука Элая застыла. Сантиметр. Полсантиметра.

– Если я приму, – прошептал он, – кто из нас останется?