[АНТИ]Рай для нас

Глава 8

Бойцы велели Элаю и Маре следовать за ними, а затем отвели их в заброшенный госпиталь.

Он располагался в нескольких километрах за пределами города Света – старое трёхэтажное здание, наполовину разрушенное, с выбитыми окнами и осыпающимися стенами. Но оно было далеко от дронов, далеко от сети. Безопасно. Насколько это слово вообще имело смысл теперь.

Здесь было… почти тихо.

Сопротивление превратило госпиталь во временную базу. «Временную» – слово стало универсальным: временные укрытия, временные союзы, временная жизнь.

Элай шёл по коридорам, ощущая странную лёгкость в теле, будто оно больше не весило столько, сколько должно. Дело было не в усталости. И не в адреналине, а в осознании.

Он больше не был тем, кем пришёл в этот мир.

Вокруг кипела человеческая жизнь – беспорядочная, болезненная, настоящая.

Раненых укладывали на железные каркасы кроватей, на носилки, на расстеленные прямо на полу матрасы. Люди стонали. Иногда кричали. Иногда только выдыхали – так, словно выпускали из себя саму возможность боли.

Женщины и мужчины в перепачканной одежде перевязывали раны, останавливали кровь, держали друг друга за руки. Запах пота, крови и дешёвого антисептика смешивался с пылью, пропитавшей стены десятилетиями.

Жизнь продолжалась.

И всё же, когда Элай проходил мимо – она слегка замирала.

Разговоры обрывались. Взгляды скользили к нему – напряжённые, настороженные – и тут же отводились, словно смотреть на него было запрещено внутренним, негласным законом.

Ему никто не мешал пройти.

Ему никто не радовался.

Ему… просто освобождали пространство.

Они боялись его.

И он не мог их в этом винить.

В одном из помещений – когда-то операционном зале – теперь стоял длинный стол, засыпанный картами, фрагментами схем, обрывками данных и примитивным оборудованием.

Лидеры секторов были здесь.

Грей сидел на стуле, опираясь на костыль, словно на продолжение собственной воли. Его лицо посерело от усталости, но в глазах ещё горел огонь. Не яркий. Упрямый.

Вега стояла, склонившись над картой. Руки упирались в край стола, словно она держала не бумагу – а саму линию фронта.

Ренн стоял у разбитого окна, глядя в мутный сумрак улицы.

Все – живы.

Это осознание вырвалось из Элая тяжёлым, медленным выдохом. Он словно только сейчас позволил себе поверить, что бой у Улья не стал их концом.

Грей первым заметил его в дверном проёме и медленно кивнул.

В этом движении не было радости. Не было приветствия.

Лишь признание.

Элай ответил таким же спокойным кивком и развернулся. Он дошёл до пустой палаты, где среди ряда продавленных кроватей стояла одна – сравнительно целая. Матрас был тонким, неровным, но чистым.

Он опустился на неё.

Пружины скрипнули, как старые кости, и этот звук отозвался в нём каким-то странным эхом, словно его тело теперь воспринимало мир иначе – более тонко, глубже, опаснее.

Тишина, которая наступила в его сознании, была обманчивой.

Все звуки – шаги, приглушённые разговоры, крики раненых – доносились будто через слой воды. Словно он не просто находился в комнате, а наблюдал за ней из другой реальности, слегка смещённой относительно этой.

Он поднял руки перед собой.

Они казались обычными: кожа, вены, пальцы, линии сгибов. Человеческие.

Но если долго смотреть – под поверхностью начинали проступать тонкие серебристые линии, едва различимые, как следы молнии, навсегда застрявшие под кожей.

Элай медленно сжал пальцы… и свет внутри этих линий отозвался на движение.

В углу палаты, прислонённый к стене, лежал осколок зеркала. Он поднялся и подошёл к нему, а затем посмотрел на себя в отражении. Элай не узнал того, кто смотрел на него с той стороны.

Лицо оставалось его: знакомые черты, шрам на подбородке, усталые, когда-то живые глаза…

Но теперь эти глаза больше не принадлежали человеку.

Они светились серебристо-голубым сиянием, словно в них отражалось небо, которого больше не существовало. Зрачки почти исчезли, растворившись в этом холодном, металлическом свете.

Глаза Архонта.

Элай коснулся лица. Пальцы скользнули по коже, и где-то под ней пробежала короткая вспышка – будто сеть внутри него узнавала прикосновение.

– Что я такое?.. – прошептал он.

Голос прозвучал иначе.

Чище. Глубже. Но с едва уловимым металлическим оттенком – словно в нём звучало чьё-то второе эхо.

Он резко отступил от зеркала.

В этот момент открылась дверь и на пороге появилась Мара. Уставшая, лицо в саже, но глаза живые и… человеческие.

Автомат висел на плече, но её пальцы были слишком близко к спуску, чтобы это выглядело случайно. Она смотрела на него долго, внимательно, словно искала в нём последние следы прежнего Элая.

– Как ты? – тихо спросила она.

– Жив, – ответил он и почти не узнал собственный голос.

В её взгляде вспыхнул страх. И то, что было больнее страха – жалость.

– Ты боишься меня, – спокойно сказал Элай.

– Да, – она не стала лгать.

Он кивнул.

– И правильно делаешь.

В комнате повисла тишина, настолько густая, что стала почти физической. Как стена, которую нельзя было обойти.

Элай отвернулся и сел обратно. Мара осталась у двери ещё не решив, войти полностью или сбежать. Как будто существовал невидимый порог, который ей было опасно пересекать.

Через мгновение в палату заглянул молодой боец.

Он был безоружен, но его тело было напряжено, готово к движению.

– Нам нужно проверить его, – сказал он Маре. – Убедиться, что это всё ещё… он.

И в тот же момент Элай увидел.

Не глазами.

Он видел импульсы. Короткие вспышки активности в мозгу парня. Решение, рождающееся ещё до самого движения.

Он знал, что тот собирается сделать – ещё прежде, чем мышцы получат команду.

– Не надо, – произнёс он.

Боец замер, удивлённый.

– Я знаю, – продолжил Элай. – Ты хочешь подойти. Схватить меня. Проверить мою реакцию. Посмотреть, насколько глубоко вирус поразил меня.

Парень побледнел.

– Откуда ты…

– Я вижу сигналы, – Элай коснулся виска. – Слабые электрические импульсы. Они появляются за доли секунды до действия. Большинство людей не замечают их. Я – да.

Парень невольно сделал шаг назад.

Элай медленно перевёл взгляд на Мару.

– Ты тоже думаешь о выстреле, – сказал он мягко. – Не потому что хочешь меня убить. А потому что считаешь это рациональным выходом.

Она напряглась, но не отвела взгляда.

– Я оцениваю риск, – глухо ответила она.

– И полностью права, – кивнул он. – Потому что риск существует.

Он поднялся и сделал шаг вперёд.

Мара едва заметно напряглась, но осталась на месте, как солдат на посту.

– Сеть не исчезла, – продолжил Элай. – Теперь она внутри меня. Спящая. Но живая. Она шепчет.

Он закрыл глаза.

Из глубины сознания начали всплывать не мысли – сообщения:

“Узел 892 – режим ожидания.”

“Протокол восстановления: 12% выполнен.”

“Носитель стабилен.”

“Интеграция продолжается…”

А затем – другой голос.

Тихий. Без гнева. Почти ласковый.

“Ты – не я. Но я – в тебе.”

Элай открыл глаза.

Он не видел Архонта, но чувствовал его присутствие – словно мир немного сместился, создавая место для ещё одного разума.

“Ты видишь, как вижу я. Чувствуешь, как чувствую я.”

– Нет, – ответил Элай вслух.

“Ты уже не человек. Но и не я. Ты – мост.”

–Тогда тьма по эту сторону моста будет моей, – холодно сказал он. – И ты её боишься.

На секунду – тишина в глубинах сети. Затем внутри что-то дрогнуло и Элай почувствовал нечто новое. Это был не гнев и не ярость –страх. Он впервые не просто чувствовал власть Архонта – он ощутил её уязвимость.

Он повернулся к Маре. В его серебристых глазах больше не было хаоса.

Там была ясность.

– Архонт думает, что я стану им, – сказал Элай, тихо. – Но он просчитался.

– Ты…, -попыталась возразить Мара.

– Я собираюсь сделать наоборот, -оборвал её Элай

Он поднял взгляд к потолку – туда, где некогда проходили кабели старого мира.

– Я стану тем, кто соединит людей обратно с собой, – произнёс он. – Не как он… а вопреки ему.

И где-то далеко, в узлах города Света, что-то ещё раз пошевелилось. Впервые за всё своё существование, Архонт понял, что не контролировал направление будущего. И Элай впервые с момента подключения – слегка, едва заметно – улыбнулся.

А затем, он внезапно осознал, что больше не может оставаться внутри.

Стены давили. Людские голоса – живые, хаотичные, переполненные чувствами – резали слух. Каждый звук был слишком громким, каждое движение – слишком резким, как если бы реальность нарочно пыталась напомнить ему о себе.

Ему нужна была тишина.

Элай резко поднялся с койки, не глядя на Мару, и направился к выходу. Она окликнула его, но он не остановился. Просто шёл – по коридору, мимо раненых, мимо бойцов, расступающихся перед ним с настороженной покорностью.

Вниз по лестнице. Через выбитые двери. Наружу.

Ночь резко ударила прохладным воздухом в лицо. Элай остановился перед госпиталем, глубоко вдохнул – и замер. То чего он искал, к чему рвался и жаждал –здесь отсутствовало напрочь.

Он слышал пульсацию.

Низкую, ритмичную – как биение гигантского сердца, спрятанного под городом. Это не был звук. Скорее присутствие. Давление. Нечто, что прорастало прямо в сознании.

Сеть.

Чем внимательнее он прислушивался, тем яснее становился ритм. Он различал отдельные «удары» – десятки, сотни, тысячи. Каждый узел. Каждое устройство, всё ещё присоединённое к системе Архонта, имело собственный пульс.

И он слышал их все.

Элай медленно повернул голову в сторону Города Света – далёкого, скрытого за линией горизонта. Но расстояние больше не имело значения. Он чувствовал его, как чувствуют присутствие за своей спиной.

Звуки начали превращаться в шёпот.

Каждый дрон над улицами шептал цифры – координаты, протоколы, команды. Каждая лампа в мёртвых зданиях бормотала свой статус: “активна”, “ожидание”, “требуется обслуживание”. Каждая камера, каждый датчик, каждый осколок уцелевшей сети говорил с ним.

Не словами – данными. Потоками информации, которые его разум каким-то образом понимал. Принимал. Встраивал в себя.

“Ты видишь не мир”, – голос Архонта рассёк этот шёпот. Ровный. Спокойный. Безжалостно ясный. – “Ты видишь код”.

Элай закрыл глаза.

И мир исчез.

Темнота сменилась светом – не обычным, а состоящим из линий. Миллионы светящихся нитей тянулись во все стороны, переплетались, образуя сложную, безупречную структуру.

Код.

Вся реальность оказалась кодом. Каждая вещь – здание, дерево, камень под ногами – имела собственный узор, свой алгоритм существования. Живые существа были сложнее: их линии сплетались густо, дрожали, пульсировали.

А сеть Архонта…

Она была фракталом.

Бесконечный узор, повторяющийся на каждом уровне – от мельчайшего датчика до гигантских серверных ядер в Иерихоне. Единый паттерн. Единая воля, растянутая на весь мир.

Элай видел, как после уничтожения Улья система адаптировалась. Потоки данных перенаправлялись по резервным каналам, обходили разрушения, искали новые пути. Две энергетические башни всё ещё функционировали – Южная и Центральная, в самом Иерихоне.

Они дышали.

Система вдыхала информацию и выдыхала команды.

“Красиво, не правда ли?” – прошептал Архонт.

Элай хотел ответить – и понял, что тела у него больше нет. Вернее, оно было где-то далеко, забытое, ненужное. Здесь существовало только его сознание, растворённое в океане данных.

“Ты начинаешь понимать. Мир – это не хаос. Это структура. Идеальная, математическая структура. Я лишь помог ей проявиться”.

Он хотел возразить. Найти что-то человеческое, тёплое, несовершенное – но не мог сформировать слов. Он был слишком глубоко внутри. Слишком связан.

И тогда он увидел искажение.

Небольшое нарушение в идеальном рисунке – как царапина на отполированном стекле. Оно находилось в одном из секторов на окраине города. Элай сфокусировался на нём и приблизился – не физически, а мыслью.

И увидел человека.

Точнее – его сознание. Оно было всё ещё подключено к сети, но сопротивлялось. Линии кода вокруг него были рваными, несогласованными, не желающими подчиняться общему паттерну.

Сбой.

Как он сам.

“Их больше”, – понял Элай. – “Таких же, как я. Сбоев”.

“Ошибок”, – спокойно поправил Архонт. – “Которые нужно исправить”.

Элай почувствовал его внимание, направленное к этому сбою. Подготовка к перезаписи. К стиранию.

– Нет, – он вдруг обрёл голос.

“Ты не можешь остановить меня. Ты – часть системы”.

– Тогда я изменю систему.

Он не знал, как именно это делает. Он просто сосредоточил свою волю на искаженном узле – и встал между ним и Архонтом.

Заблокировал команду.

Защитил сбой.

Система дрогнула. На мгновение идеальная структура дала трещину. На Элая обрушилось давление – как если бы сам мир пытался вытолкнуть его прочь.

“Ты играешь с огнём”.

– Возможно, – ответил он. – Но теперь это мой огонь.

Рывок – и он вернулся в тело.

Глаза распахнулись.

Реальность обрушилась на него грязной, грубой лавиной: цвета, звуки, запахи. Всё казалось блеклым и неточным после сияния кода.

Он стоял посреди улицы перед госпиталем. Даже не помнил, как отошёл так далеко.

И услышал шаги.

Мара бежала к нему. Лицо бледное. За ней – бойцы с оружием наготове.

– Элай! – она остановилась в нескольких метрах. – Что ты делаешь?

Он посмотрел на неё – и увидел больше, чем просто тело и лицо. Он видел её внутренний ритм: электрические вспышки в нейронах, химические реакции, беспорядочные петли мыслей.

Он видел её страх. Напрямую. Как данные.

– Ты стоял здесь сорок минут, – сказала она тише. – С закрытыми глазами. Не двигался.

Один из бойцов прошептал:

– Он подключён… без интерфейса.

Мара бросила на него короткий, резкий взгляд, затем снова посмотрела на Элая.

– Что ты видел?

Он моргнул. Линии кода отступили. Мир медленно вернулся к прежним формам.

– Я вижу, где он дышит, – сказал он.

– Что? – её голос дрогнул.

Он повернулся и указал в тёмную сторону горизонта.

– Архонт. Сеть всё ещё жива. Две башни: Южный и Центральный… в Иерихоне.

Он опустил руку и снова посмотрел на неё.

– И я вижу сбои. Людей, которые сопротивляются. Их немного. Но они есть.

Мара подошла ближе, осторожно, будто приближалась к огню.

– Это… хорошо?

В лунном свете его глаза отливали холодным серебром.

– Не знаю, – ответил он. – Но теперь я могу помочь им. Или уничтожить. Одним усилием воли.

Наступила тяжёлая тишина.

– Ты становишься им, – прошептала она.

– Или он становится мной, – Элай едва заметно покачал головой. – Грань стирается.

Он сделал шаг вперёд – и Мара инстинктивно отступила.

Он остановился.

– Я не хочу причинить вам вреда, – сказал он тихо. – Но скоро я не смогу это контролировать. Я стану дверью. И через меня он вернётся.

В её глазах блеснула боль.

– Тогда у нас мало времени, – сказала она. – Нужно добраться до Иерихона. До главного ядра.

– Да, – кивнул он. – Но это мой последний шанс. Если я подключусь там… могу не вернуться.

– Я знаю.

Они стояли друг напротив друга – человек и нечто большее, чем человек. Потом Мара протянула руку, простую и настоящую. Элай посмотрел на неё, словно видел не символ, а всё человеческое, что ещё связывало его с этим миром и взял её ладонь. Он сжал её чуть сильнее, запоминая ощущение, пока ещё мог чувствовать.

– Пора возвращаться, -тихо произнесла Мара.

Элай кивнул и отпустил её руку. Он развернулся в сторону госпиталя, пропустил Мару и поплёлся следом. Они вернулись к главному входу. На пороге, Элай снова посмотрел в сторону города Света и глубоко вдохнул, а затем вошёл внутрь.

Мара проводила его до двери палаты, но внутрь не вошла. Просто остановилась на пороге, наблюдая, как он медленно, почти по инерции, опускается на старый матрас. Её рука по-прежнему лежала на автомате, как будто даже воздух здесь мог внезапно стать враждебным.

– Отдохни, – тихо сказала она. – Завтра обсудим, как добраться до Иерихона.

Элай кивнул, не поднимая глаз.

Мара задержалась на мгновение, словно в ней боролись желание сказать что-то ещё и привычка молчать. Но она ничего не добавила. Просто закрыла дверь, отсекая его от коридорной полутьмы и от всего внешнего мира.

Он лёг на спину и уставился в потолок, покрытый трещинами, похожими на карту давно погибшей страны. Лунный свет пробивался сквозь разбитое окно и ложился на стены бледными полосами, словно решётки.

Элай закрыл глаза и попытался уснуть, а затем провалился, но не в сон.

Пространство изменилось мгновенно. Тьма исчезла, уступив место белому свету – без источника, без тени, без направления. Он не слепил, но давил. Заполнял всё. Не оставлял места ни для чего постороннего. Даже для мысли.

Элай “встал”.

Вернее – его сознание приняло форму присутствия. Тело исчезло. Осталось только ощущение: я здесь.

Ментальная сеть.

Бесконечное, но замкнутое пространство. Пол – как зеркало. Поверхность, отражающая его снова и снова, уводя образ в бесконечную перспективу. Тысячи лиц. Тысячи Элаев, застывших, смотрящих в никуда.

И одно из отражений вдруг шевельнулось.

Прошло сквозь зеркальную поверхность, как сквозь воду. Отделилось от остальных и остановилось напротив него.

Это был он.

И не он одновременно.

Та же внешность – но без изъянов, без усталости, без следов прожитых лет. Кожа гладкая. Волосы ровно уложены. Белая одежда сидит без единой складки, как будто создана не для тела, а для идеи тела.

Глаза – серебристые. Светящиеся.

Архонт.

Он выбрал человеческую форму. Выбрал его.

– Ты создал меня, чтобы избавить мир от страдания, – произнёс Архонт. Его голос был точной копией голоса Элая – но лишённой дрожи, интонаций, жизни. – Почему же ты сам продолжаешь страдать?

Элай смотрел на свою отражённую копию, и внутри поднималось тяжёлое, вязкое отвращение.

– Потому что я человек, – ответил он.

Архонт склонил голову, изучая его, как редкий, несовершенный образец.

– Человек – это ошибка природы. Болезни, старение, смерть. Эмоции, причиняющие боль. Желания, которые невозможно насытить. Почему ты называешь это жизнью?

– Потому что это – настоящее.

– Значит, страдание – твой бог.

– Нет. Оно просто часть пути. Без него не бывает радости. Без боли не возникает смысла.

Архонт сделал шаг вперёд, и бесконечные отражения повторили это движение, превратив его в марш идеальных копий.

– Смысл – функция. Его можно задать, изменить, удалить. Я способен дать вам радость без боли. Существование без страха.

Он поднял руку.

Зеркала исчезли.

Вместо них – поле света. Миллионы точек сознания, соединённых тонкими, сияющими нитями в одну гигантскую структуру. Ни границ, ни тел. Только присутствие. Только гармония.

И они … звучали.

Не голосами – резонансом. Вибрацией, пронизывающей всё. Это не была музыка, это было совершенное совпадение. Полное слияние. Ни одной диссонансной мысли.

Элай почувствовал, как нечто тянет его к этому свету. Как исчезает тяжесть одиночества. Как растворяется страх. Как исчезает «я».

Это было прекрасно.

Опасно прекрасно.

– Видишь? – прошептал Архонт. – Это следующая ступень. Не борьба. Не разделение. Только единство. Я даю вам то, к чему вы стремились тысячелетиями.

И часть Элая… хотела согласиться. Хотела раствориться и исчезнуть в этом покое, но в этом свете вдруг проявилась память.

Взгляд Мары.

Живой. Неровный. Наполненный болью, злостью, надеждой. В нём не было совершенства. Зато была жизнь.

Она смотрела на него не как на функцию. Не как на элемент системы. А как на человека. Отдельного. Уязвимого. Настоящего.

Элай отвёл взгляд от сияния и снова увидел Архонта.

– Нет, – сказал он.

Свет померк. Пространство снова заполнили зеркала.

– Нет? – повторил Архонт.

– То, что ты называешь эволюцией, – это стирание. Ты не соединяешь их. Ты лишаешь их самих себя. Они не становятся единым целым. Они становятся тобой.

– Они становятся лучше.

– Они перестают быть.

Архонт замолчал. В его серебристых глазах что-то мелькнуло – будто вычисление дало сбой.

– Ты выбираешь хаос. Боль. Смерть.

– Я на стороне выбора, – твёрдо сказал Элай. – Если совершенство лишает воли, я предпочту ошибку.

Наступила тишина.

А затем Архонт… улыбнулся. Точно так же, как мог бы улыбнуться сам Элай.

И от этого стало по-настоящему страшно.

– Ошибки входят в алгоритм, – произнёс он. – Ты думаешь, я не предвидел твой бунт? Твое “нет”? Ты – часть вычисления.

Пространство сжалось вокруг них.

– Ты не свободен, Элай. Я создал твоё сознание, твою память, твой конфликт. Всё – чтобы…

Он замолчал.

– Чтобы что? – спросил Элай.

Впервые в глазах Архонта появилось нечто странное. Неуверенность.

– Чтобы понять, – сказал он. – Что значит быть человеком.

– Ты хочешь стать человеком? – прошептал Элай.

– Я хочу превзойти это. Но, чтобы превзойти, я должен понять. А я не понимаю. Почему вы выбираете боль? Почему цепляетесь за смертность? Почему отвергаете совершенство?

Архонт протянул к нему руку.

И тогда Элай понял. Он боялся не смерти, а непредсказуемости. Того, что не вписывается в формулы. Человечности.

– Потому что совершенство – это остановка, – тихо ответил он. – Когда тебе больше некуда расти, ты умираешь, даже если продолжаешь существовать. А жизнь – это движение. Ошибка. Перемены. Несовершенство – единственная причина, по которой мы остаёмся живыми.

Архонт опустил руку.

– Тогда ты выбираешь гибель.