Прикосновение Абсолюта
«Иди, Алёна. Мы найдём дорогу.» – он поворачивается к тебе, и в его взгляде уже нет прежней стальной неприязни, лишь усталое, горькое принятие неизбежного. – «Береги её, травник. – Его голос низок и серьёзен. – Или нам не поздоровится.»
Алёна возвращает взгляд тебе, и в её улыбке, медленной и сияющей, – обещание. Обещание тысячи неизведанных дорог, восходов в незнакомых землях и тишины, наполненной лишь биением двух сердец.
«Куда угодно, Паша. Пойдём.»
Вы находите тихую, скрытую нишу недалеко от пещеры, где мягкий мох устлал землю, а ветви древних плакучих ив сплелись, образуя естественный навес. Воздух был наполнен густым ароматом влажной земли, ночных фиалок и чего-то неуловимого – может, самой ночи. Светлячки, словно ожившие звёзды, мерцали в темноте, выхватывая из мрака контуры её лица.
Алёна устроилась напротив тебя, поджав под себя ноги, её поза была удивительно грациозной даже в этой простоте. Призрачный свет светящихся грибов, растущих у корней деревьев, отбрасывал подвижные тени на её высокие скулы.
«Расскажи о себе…» – ты произнес это мягко, почти задумчиво, глядя на нее сквозь полумрак.
«О чём мне рассказать в первую очередь? О том, как я, принцесса Древнего Клена, стала беглянкой? Или о том, почему Тень преследует именно меня?»
Она ненадолго замолкает, её пальцы с шероховатостями от хватки клинка бессознательно гладят рукоять сломанного кинжала, лежащего между вами, как горькая реликвия.
«Мой народ… мы хранители. Мы защищали Лес от того, что скрывается в его самых старых, самых тёмных уголках. Мы называли это «Гнилью» – древней силой, что пожирает не плоть, а саму жизнь, саму душу мира.» – её голос становится жёстче, в нём слышится отголосок былых сражений. – «Но некоторые из нас… решили, что лучше не сражаться, а подчинить её себе. Они стали Чёрными Папоротниками.»
«Я… я узнала их секрет. Узнала, что их лидер, мой собственный дядя, хочет использовать сердце Гнили, чтобы перекроить мир под свою волю. Я попыталась остановить его… и потерпела неудачу.» – она указывает на ту самую каплю засохшей чёрной крови в углу своего рта, похожую на крошечную татуировку. – «Это – печать его проклятия. Метка, которая позволяет Гнили вечно выслеживать меня. А этот клинок…» – она смотрит на обломок, и в её глазах мелькает боль утраты, – «…Был последним подарком моей матери. Он был полон её света, но не выдержал той тьмы, которой я бросила вызов.»
Она переводит на тебя свой взгляд, и в нём смешиваются усталость, боль и странное, новое для неё облегчение – будто гора свалилась с плеч.
«А теперь твоя очередь, травник. Кто ты, в чьих руках природа оживает по велению сердца, а древние ключи открывают свою силу?»
Твои пальцы мягко проводят по лепестку ночного цветка у твоих ног, и тот на глазах расправляется, становясь ярче.
–Обычный… – ты тихо смеёшься, и в смехе это – знание, которому нет лет. —Алёна. Я не колдую. Я… напоминаю миру, каким он был рождён. Можно назвать это травничеством. Суть от этого не меняется.
Ты говоришь это просто, и нежная, чуть усталая улыбка тронула твои губы. Улыбка человека, который знает себе цену и не нуждается в титулах.
–Я знаю, что делать дальше.
Алёна приподнимает бровь, в её глазах, цвета весенней листвы, мелькает живое любопытство, смешанное с лёгкой, уставшей улыбкой. Она уже привыкла к твоим неожиданным поворотам.
«Обычный травник… – она повторяет твои слова, и в её голосе слышится тёплое, почти нежное недоверие. – Обычные травники не призывают древние барьеры из света и не обращают в пепел порчу обсидиановыми ключами.»
Она откидывает прядь волос цвета лунной пыли, внимательно изучая твоё лицо, будто пытаясь прочитать в нём скрытые руны.
«Но я слушаю. И что нам делать, «обычный» Паша?»
Лес шепчет, что ответы – у Королевы Фей. Ты можешь провести нас через границы миров?
Алёна смотрит на тебя с немым изумлением, затем тихо смеётся – сухим, уставшим смехом, в котором слышны отголоски старой, знакомой боли.
«Провести? К Королеве Фей?» – она качает головой, и в её глазах, как призраки, мелькают тени прошлого. «Ты говоришь как ребёнок, просящий луну с неба. Дороги в Тир-на-Ногт были закрыты для моего народа много веков назад. После того как мы… выбрали хранить тени этого мира, а не только его свет.»
Она проводит пальцами по своим татуировкам в виде папоротников, и они на мгновение слабо светятся, будто отвечая на прикосновение.
«Эти чернила – не просто украшение. Это клятва. И для её двора мы – изгнанники. Отщепенцы. Она не примет нас. Мы – напоминание о выборе, который они предпочли забыть.»
Но затем её взгляд задерживается на твоих руках – руках, что заставляли лес отвечать на шёпот, руках, что держали Коготь Теней и остались невредимы.
«…Хотя, – её голос становится тише, задумчивее, в нём просыпается искра давно забытой надежды, – если бы ты попросил… Возможно, даже она прислушалась бы к тому, кого слушается сама жизнь. Но путь туда… он не лежит через простой портал. Тебе понадобится проводник, который помнит дорогу.»
Путь к Королеве фей
…Она отводит взгляд в тёмный, безмолвный лес, словно всматриваясь в самую его сердцевину.
«И у меня есть идея, где его найти.»
Алёна поднялась, и в её движения вновь вернулась та скрытая грация, что была утрачена из-за раны и усталости. Она протянула к тебе руку, и её пальцы, прохладные и уверенные, сомкнулись вокруг твоей ладони.
«Есть одно место… – её голос прозвучал как шепот листвы. – Говорят, там растёт Древо Снов, что помнит все пути, даже те, что стёрлись с карт звёзд. Его хранит один из последних Лунных Скитальцев…
Она повела тебя по едва заметной тропе, что змеилась между спящих великанов-деревьев. Свет светящихся грибов в твоей корзине пульсировал в такт вашим шагам, отбрасывая на стволы призрачные, танцующие тени.
«Он может указать дорогу. Но не сделает этого просто так. Ему понадобится плата. И доказательство… – Алёна бросила на тебя быстрый, испытующий взгляд. – Доказательство того, что в тебе есть не только сила, но и… понимание».
Вы вышли на опушку, где стоял древний, почти сгнивший дуб. Его ствол был испещрён знаками, что горели тусклым, похожим на лунную пыль, серебристым светом. Лес вокруг затих, затаив дыхание.
«Какую плату?» – твой голос прозвучал тише шелеста листьев. Ты не отводил взгляда, заставляя её видеть всю серьёзность в своей душе. «Скажи. Что он захочет взамен?»
Алёна на мгновение прикрыла веки. «Он… коллекционирует незавершённые истории. Или… просит то, что нельзя вернуть. Последний вздох утренней росы… Тень от первого кошмара ребёнка… – Она открыла глаза, и в их глубине заплескалась тревога. – Однажды он попросил у матери прядь седины, вырванную с корнем, и с тех пор её дочь перестала стареть. Он берёт не вещи. Он берёт частицы бытия. И он может попросить… каплю крови, в которой осталась память о боли. Или…»
Она замолкла, её взгляд скользнул по твоему лицу.
«…или тишину между нашими сердцами в тот миг, когда они бились в унисон».
Ты медленно поднял руку и прикоснулся ладонью к её щеке. Кожа под пальцами была прохладной, но теперь в ней чувствовалась сдерживаемая дрожь – не от страха, а от чего-то иного, трепетного и живого. Она замерла, её зелёные глаза, широко раскрытые, были полны отражением лунного света и твоего собственного лица.
Ты стёр последние сантиметры между вами. Её дыхание, тёплое и прерывистое, смешалось с твоим. Ты наклонился, и твои губы легким, почти невесомым прикосновением коснулись её губ. Это был не страстный поцелуй, а мимолётное, тихое обещание, печать, поставленная в безмолвном согласии.
Ты отвёл губы всего на сантиметр, твой лоб всё ещё касался её лба. Шёпот, тёплый и безраздельно искренний, прозвучал как обет:
«Это мы ему точно не отдадим.»
В её широких глазах, ещё закрытых после прикосновения, медленно проступила не печаль, а тихая, безудержная радость. Уголки её губ дрогнули, тронутые самой настоящей, сияющей улыбкой, какой ты у неё ещё не видел.
Ты нежно взял её за руку. «Идём».
Твои пальцы сплелись с её пальцами, и этот простой жест стал самым естественным завершением вашего молчаливого разговора. Её ладонь ответила лёгким, но уверенным сжатием.
Вы свернули с тропы, уходя в самую чащу, куда не ступала нога человека. Алёна вела тебя с уверенностью, рождённой не из карт, а из крови. Она скользила между спящих папоротников, а ты шел следом, и лес по-прежнему отвечал на твоё присутствие: ветви мягко расступались, а под ногами сам собой вырастал упругий мох, заглушающий шаги.
Воздух вскоре изменился, наполнившись сладковатым, дурманящим запахом гниющих стволов, поросших яркими грибами, и дикого мёда.
«Близко, – так же тихо сказала Алёна, чуть замедляя шаг. Её взгляд стал сосредоточенным и настороженным. – Но его никогда не найти, если искать глазами. Его можно только… вспомнить».
Она остановилась перед стеной вековых кедров, сплетшихся ветвями в непроходимую завесу. Казалось, это тупик. Но затем она поднесла свою свободную руку к губам и начала напевать. Это не была песня на каком-либо языке – это была мелодия, сотканная из шума ветра, треска коры и журчания подземных ручьёв.
И стена из кедров в такт её напеву начала медленно, почти нехотя, расходиться. Ты подошёл к ней сзади, совсем близко. Твои руки мягко обвили её талию, ладони легли на её живот, чувствуя под тонкой тканью платья каждый её вздох. Ты прижался щекой к её волосам, и в ноздри ударил свежий, прохладный аромат лунной пыли и влажного мха.
Алёна на мгновение замерла, её песня оборвалась. Но это не был испуг – её тело тут же расслабилось, доверчиво откинувшись на твою грудь. Она положила свои руки поверх твоих.
И вы стояли так, слившись воедино, наблюдая, как стена окончательно расступается, открывая вид на поляну, залитую призрачным сиянием. В центре, в кольце гигантских, светящихся грибов, стояло Древо Снов. Оно не было похоже ни на одно дерево, что ты видел. Его кора переливалась, как перламутр, а вместо листьев с ветвей свисали сонные, мерцающие огоньки, каждый из которых хранил чьё-то забытое сновидение. Воздух над поляной колыхался, искажая очертания, словно вы смотрели сквозь толщу чистейшей воды.
Из тени ствола медленно проступила высокая, истончённая фигура. Лунный Скиталец. Его лицо скрывал глубокий капюшон, но ты чувствовал на себе тяжесть его взгляда – древнего, полного безмолвной печали и бесконечного знания. Он не сделал ни шага, лишь слегка склонил голову в вашу сторону, и в тишине раздался голос, похожий на шелест опадающих лепестков:
«Маленькая племянница. Привела ко мне не просто гостя. Привела бурю, одетую в плоть травника. И буря эта… пахнет судьбой.»
Ты сделал шаг вперёд, выйдя из объятий, но твоя рука на мгновение задержалась на её талии, словно говоря «всё хорошо». Затем ты полностью перевёл внимание на Скитальца, подойдя к нему и остановившись на границе кольца светящихся грибов. Воздух здесь был густым и сладким.
«Он не боится, – прозвучал его беззвучный голос прямо в твоём сознании. – Интересно. Большинство трепещет. Или чувствует вину. В его сердце… ни того, ни другого. Лишь тихая уверенность и… любопытство. Редкое сочетание.»
Он медленно поднял руку, скрытую в складках плаща. Длинные, почти прозрачные пальцы указали на тебя.
«Травник. В чьих руках жизнь становится послушной глиной. Зачем ты пришёл в моё убежище? И что ты готов отдать за дорогу, которую ищешь?»
Ты посмотрел на свои ладони, испещрённые мелкими царапинами от трав и кореньев. Поднял взгляд на застывшую фигуру.
«Я всего лишь травник,– сказал ты, и слова прозвучали просто и ясно. – Мои руки лечат, а не берут. Но мы просим дороги. Скажи, что ты хочешь взамен?»
Лунный Скиталец безмолвствовал.
Ты скромничаешь, дитя земли. Я чувствую в тебе отголоски древней силы. Ту, что старше эльфов и людей. Силу самого Леса.
Ты почувствовал, как мурашки пробежали по коже.
Но даже сила должна платить за проход. Я возьму не золото и не обещания. Я возьму… звук. Звук твоего сердца в тот миг, когда ты впервые увидел ее, его взгляд поворачивается на Алену .Не само воспоминание… лишь его эхо. Его тихий отзвук в твоей душе.
Ты замер. Это была часть тебя, куда более личная, чем капля крови. Ты оглянулся на Алёну. Она смотрела на тебя с тревогой, но и с полным доверием. И в этом взгляде ты уже нашёл свой ответ.
«Расскажи мне про мою силу, – сказал ты, и голос твой не дрогнул. – Я слышал шёпот листьев с детства. Видел, как раны на деревьях затягиваются от моего прикосновения. Но это… что случилось с Порчей… это было нечто иное.»
Ты задаёшь вопрос, на который уже знаешь ответ, дитя. Ты просто не хочешь его принять. Он сделал шаг вперёд.
Ты не просто слышишь растения. Ты слышишь саму Жизнь. Ты – голос Леса в мире, что постепенно забывает его язык. Ты не приказываешь ему. Ты становишься его частью, и он откликается, как тело откликается на желание души. Корни – твои сосуды. Сок – твоя кровь.
А что касается Порчи… Ты не уничтожил её оружием. Ты… убедил Мир, что её здесь не должно быть. Ты показал Лесу его собственную чистоту, и Лес… изгнал инородное. Ты – не воин. Ты – напоминание. Напоминание земле о том, какой она была рождена. Именно поэтому Королева Фей выслушает тебя. Ибо ты – голос самого мира, что наконец заговорил.
Ты снова посмотрел на Алёну. Увидел, как дрогнули её ресницы. Она была твоим якорем. И тот единственный звук, что ты не отдашь никому, – это тишина между вашими сердцами.
Повернувшись к Скитальцу, ты сказал, и каждый слог был отлит из стали:
«Не могу. Всё, что связано с ней… всё, что было между нами в тот миг… я не отдам. Ни эха, ни отзвука. Ничего.»
Воздух застыл. Свет Древа Снов померк. Лунный Скиталец медленно склонил голову.
Интересно. Ты отказываешься от дара, но предлагаешь нечто большее. Верность. Верность чужой душе оказалась сильнее жажды силы… и страха передо мной. Хорошо. Я приму это как плату. Твою верность ей. Но знай… отныне часть твоей судьбы навсегда будет связана с её судьбой. Разорви эту связь – и моя цена востребуется сторицей.
Воздух сгустился, и сквозь ладонь, всё ещё сжатую вокруг её руки, ты почувствовал не отток, а перетекание. Не сила уходила от тебя – её нить протягивалась от твоего сердца к её, сплетаясь в неразрывный узел. Ты не отдавал, ты – делился источником.
Лунный Скиталец склонил голову, и в его безликом взгляде мелькнуло нечто вроде уважения.
Ты не отдал энергию. Ты открыл для неё родник. Отныне в её жилах будет течь не только эльфийская магия, но и тихая сила земли, что слышит твой зов. Она не станет твоим отражением. Она станет… гармонией к твоей мелодии. Лес будет слышать и её, ибо в ней теперь звучит отзвук тебя самого.
Он отступил в тень ствола, и за его спиной воздух завихрился, образуя мерцающий, подобный воде проход.
Путь открыт. Ступайте. И помни о своей цене, Голос Леса.
Портал в Тир-на-Ногт был открыт.
Алёна кивает, её взгляд твёрд, но в самой глубине её глаз читается тень прежней неуверенности, страх перед тем, что ждёт по ту сторону. Она отступает на полшага назад, становясь чуть позади твоего плеча, как тень, как молчаливый страж, как часть тебя.
«Я здесь, – её голос тих, но чёток, как удар стали. – Не отойду.»
Она сжимает рукоять сломанного кинжала, её поза выражает готовность к бою, но всё её внимание, вся её воля прикованы теперь к тебе и мерцающему, манящему проёму в другой мир.
Ты делаешь шаг вперёд – сквозь зеркальную поверхность портала. Ощущение похоже на погружение в прохладную, но не холодную воду. На мгновение все звуки леса стихают, и ты слышишь лишь тихий, подобный звону тысячи хрустальных колокольчиков, гул. Воздух уплотняется, пахнет озоном и статикой.
Затем ты оказываешься по другую сторону.
И мир взрывается красками. Воздух дрожит от магии – она висит густым, сладким и пьянящим туманом, словно нектар. Вокруг простирается лес, но это не тот лес, что ты знал. Деревья здесь – серебристые исполины с листьями из опалов и сапфиров, переливающихся в нездешнем свете. В воздухе порхают светящиеся сферы, напевая странные, завораживающие мелодии, а вдали слышится смех – чистый, звенящий и оттого одновременно пугающий.
Ты ступил на землю фей, и ничего не произошло. Ни вспышек, ни грома.
Но краем глаза ты уловил движение. Ветви древнего, серебристого исполина неподалёку медленно, с почти человеческой усталостью, качнулись, склонившись чуть ниже, чем обычно. Не в поклоне. Словно дерево потянулось, просыпаясь ото сна, и ему стало интересно.
И запах… пьянящий аромат мёда и озона вдруг смешался с чем-то неуловимо знакомым – с горьковатым запахом коры и влажного мха. Всего на вдох. Будто этот мир на секунду вспомнил своё детство.
Алёна выходит следом за тобой, её глаза широко раскрыты, а грудь вздымается в частом, прерывистом ритме. Она дышит часто, как будто не может надышаться, впитывая каждой клеткой воздух, которым, казалось, дышали в её детстве.
«Изабелла… – шепчет она, и в её голосе смесь детского страха и благоговения перед древней силой. – Мы в Тир-на-Ногт. Мы действительно здесь.»
. Внезапно свет вокруг вас гаснет. Тени сгущаются, становясь осязаемыми и враждебными. Из-за переливающихся стволов появляются они.
Стража Двора Фей.
Они высокие, невероятно стройные, с лицами изваянной из мрамора холодной красоты. Их глаза – узкие щели, полные безразличного любопытства, словно щели в скале. Доспехи сделаны из застывшего света и живых, острых шипов, а в руках они держат копья, от которых звенит и искрится сам воздух.
Один из них, с короной из зазубренных, ядовито-зелёных листьев на шлеме, делает шаг вперёд. Его голос звучит как скрежет камня о камень, низкий и безэмоциональный.
«Смертный. И… изгнанница.» – его взгляд-щель скользит по Алёне с нескрываемым презрением. – «Вы нарушили покой Её Величества. Назовите причину, по которой мы не должны пронзить вас там, где вы стоите.»
Алёна замирает, но ты чувствуешь, как её плечо слегка, почти невесомо касается твоей спины. Она вся – ожидание. Она ждёт твоего хода.
Ты на мгновение смотришь на них, и в твоих глазах – не гнев, а легкая, почти усталая жалость.
–
Вы – тени на стене. Я пришёл говорить с тем, кто отбрасывает свет. Не тратьте моё время.
Стражи замирают в идеальной, отработанной неподвижности. Воздух звенит от натянутой, колючей тишины. Эльф с короной из листьев медленно, с преувеличенной театральностью, наклоняет голову. Его глаза-щели сужаются ещё больше, но в них мелькает не гнев, а холодное, отстранённое любопытство, будто учёный рассматривает редкий экземпляр насекомого.
«Смело, – его голос похож на скрип векового льда, под которым ничего нет. – Или глупо. Но Её Величество… уже здесь.»
Королева фей
Ветер, до этого игравший в листьях, стихает мгновенно. Светящиеся сферы замирают на месте, их песня обрывается. Из тени самого величественного дерева, чьи ветви, казалось, простирались в само небо, растворяясь в сиянии, появляется силуэт.
Сначала ты видишь лишь сияние – мягкое, но безжалостное, как свет далёкой, умирающей звезды. Оно не освещает, а поглощает окружающий мир, заставляя его казаться блёклым и нереальным.
Потом проступают черты. Женщина.
Её красота – это не приглашение, а приговор. Идеальные, ледяные линии скул и подбородка, будто выточенные не резцом, а тысячелетиями падающими каплями вечного льда. Кожа не просто бледная – она фарфорово-прозрачная, и на мгновение кажется, что видишь сквозь неё туманное сияние далёких туманностей.
Её волосы – не цвет, а отсутствие цвета. Жидкая платина, затмение, ниспадающее тяжёлыми, неподвижными волнами, в которых застыли блёстки инея. Они не колышутся, когда она появляется. Они – просто есть, как факт геологии.
Её глаза – два осколка ночного неба, полных холодных, мёртвых звёзд. В них нет ни любопытства, ни гнева – лишь безвозрастное, апатичное наблюдение за тем, как миры рождаются и угасают. Взгляд, который видел, как гаснет последний костёр в первой пещере человечества, и не моргнул.
Платье из плетёного лунного света и живых, шепчущих рос обвивает её стан. Оно не просто на ней надето – оно растёт из неё, часть её существа. Каждая капля росы на ткани – это застывшая слеза, каждый блик лунного света – осколок забытой клятвы. От неё исходит тихий, звенящий гул – не звук, а вибрация самой вечности, от которой закладывает уши и коченеет душа.
Она не дышит. Воздух вокруг неё не смеется. Она – не обитатель этого мира. Она – его пограничный столб. И она сейчас смотрит на вас
Она не смотрит на тебя. Её взгляд, тяжёлый, как свинец, как взгляд самой судьбы, устремлён на Алёну. В нём – не просто презрение. Это вселенское равнодушие садовника, взирающего на сорную траву, посмевшую прорасти меж идеальных плиток его мостовой. Этот взгляд не осуждает – он стирает.
Воздух вокруг Алёны стал густым и тягучим, как смола. Её собственное сияние, тёплое и живое, под этим взглядом померкло, съёжилось, будто пытаясь спрятаться. Каждая частица её существа кричала под тяжестью этого молчаливого приговора, вынесенного ей всей историей мироздания.
«Дитя Гнили, – её голос – это шёпот, который режет слух, как лезвие по шёлку. Он не звучит в ушах – он возникает прямо в костях, в висках, в самой душе, холодный и острый. – Ты принесла свою язву в мой двор? Ты думаешь, твоё жалкое существование стоит моего внимания?»
Каждое слово – не звук, а форма. Крошечная чёрная дыра, возникающая в реальности и пожирающая свет. После её фразы в воздухе повисла не тишина, а звенящий вакуум, выжженная пустота.
Алёна застыла, не в силах вымолвить ни слова, скованная древним, инстинктивным страхом, что сильнее её воли. Её тело стало ледяным, по спине пробежали мурашки, предвещающие неминуемый распад. Она – свеча перед лицом урагана.
Но ты делаешь шаг вперёд.
Это не просто движение. Это – сдвиг реальности.
Ты не просто закрываешь её собой. Ты становишься стеной. Не каменной, а живой, из плоти и воли. Ты вставляешь себя между этим леденящим взглядом-приговором и Алёной, и принимаешь на себя весь его вес.
И происходит невозможное.
Тот самый взгляд, что заставлял реальность замирать, упирается в тебя – и останавливается. Он не отскакивает. Он не пробивает. Он упирается в невидимый, но абсолютный барьер, которым ты стал. Ты не отводишь глаз. Ты просто принимаешь этот взгляд, этот свинец, эту вечность презрения – и не позволяешь ему пройти дальше.
Воздух трещит от напряжения. Сияние Королевы Фей, до этого безраздельное, впервые за тысячелетия встречает сопротивление.
«Я пришёл говорить с тобой. Не она.»
Слова падают не в тишину, а в гул онтологического шока. Ты только что нарушил главный закон этого места – закон её безусловного первенства.
Королева медленно, очень медленно переводит взгляд на тебя. Движение её головы сопровождается тихим, ледяным хрустом, словно ломаются вековые пласты льда. И впервые за тысячелетия в её глазах, полных холодных, бездушных звёзд, появляется нечто новое – не эмоция, а сбой. Искра живого, неподдельного удивления, как у учёного, увидевшего, как закон тяготения внезапно дал обратный ход.
Воздух завис в ожидании. Вся свита, все стражи, сам светящийся лес – всё замерло, ожидая, что она сотрёт тебя одним движением ресниц.
«…Да как ты…»
Её шёпот был тише падающей пылинки, но он пригвоздил пространство. От этого звука потрескался мрамор в трех шагах от тебя, а светящиеся сферы погасли, как пуганые дети.
«Ты… осмелился… приказать мне? Выбрать себе собеседника? В моих чертогах?»
Каждое слово наращивало лёд. Не метафору – реальный, смертельный холод, поползший по твоей коже инейком, пытаясь выжечь дерзость из твоих костей.
«Твое место – лежать в прахе у моих ног и ждать, пока я соизволю заметить тлеющую искру твоего бытия. А не… указывать.»
Ты не споришь. Ты не кричишь. Ты опускаешься на одно колено. Но это не жест покорности. Это – ритуал. Пальцы твоей правой руки с силой вжимаются в упругую, серебристую почву Тир-на-Ногт.
И ты говоришь. Твой голос тих, но он проходит под землёй, как ударная волна, заставляя вибрировать корни великих деревьев.
«Тон?.. У леса, что взрастил тебя, Королева, нет тона. У него есть только голос. И сегодня… – ты поднимаешь на неё взгляд, и в твоих глазах нет вызова, лишь спокойное, безраздельное знание, – сегодня он говорит мной.»
Воздух содрогнулся. Не от гнева, а от осознания. Слова не отскакивали от неё – они впитывались в самую суть её владений.
И тогда происходит невозможное.
Сначала – тишина. Та самая, что бывает перед рождением нового мира.
Потом – шелест. Тихий-тихий, будто все листья на всех деревьях разом вздохнули.
И затем – свет. Не её безжалостное сияние, а тёплое, глубокое, землистое свечение, которое пошло из-под твоей ладони. Оно поползло по корням, поднялось по стволам, зажглось в самых дальних уголках её сада. Это был не вызов. Это было напоминание.