Прикосновение Абсолюта
Королева Фей неподвижна. Но звёзды в её глазах… они больше не холодные. Они – ошеломлённые.
Она смотрит на свою землю. На свой лес. Который отвечает тебе. Который узнаёт в тебе того, кто был до неё. И будет после.
Её губы, сотканные из лунного света, впервые за тысячелетия приоткрываются без слов. Лишь с тихим, ледяным выдохом потрясения.
Она видит. Она наконец видит.
Ты – не гость. Ты – возвращение.
Королева медленно обводит взглядом рощу, наблюдая, как тёплое, землистое свечение от твоей ладони медленно растворяется в её сиянии, не сдаваясь, а становясь его частью. Её безупречное лицо – маска изо льда и звёздной пыли, но под ней бушует буря. Не гнева. Жажды. Острого, хищного интереса к тому, что может угрожать самой основе её власти.
«Кто ты…» – её голос больше не скрипит льдом. Он теперь ровный, глубокий и смертельно опасный, как бездна. – «…чье прикосновение заставляет мою землю… вспоминать? Чью волю она слышит громче, чем мою?»
Она делает шаг вперёд. Её платье из рос и лунного света не шелестит. Оно пожирает звук.
«Ты говоришь, что Лес говорит тобой. Но это – МОЙ лес. И он не смеет иметь иного голоса, кроме моего. Так кто же ты, чтобы воровать его шёпот?»
Ты не поднимаешься с колена. Ты вжимаешь ладонь в землю ещё сильнее, и в ответ серебристая ткань Тир-на-Ногт не сопротивляется – она подаётся, как живая плоть, признавая твоё право на это прикосновение.
«Воровать?» – твой голос по-прежнему тих, но теперь в нём слышится лёгкая, почти насмешливая усталость. – «Я не вор. Я – напоминание. Ты спрашиваешь, чей это лес?»
Ты поднимаешь на неё взгляд, и в твоих глазах она видит не дерзость смертного, а спокойную ясность реки, что течёт миллионы лет.
«Спроси у него самого. Он уже начал тебе отвечать.»
Королева Фей замерла. Не просто прекратила движение – окаменела. Её безупречное, холодное лицо, веками бывшее неподвижной маской, впервые исказила тень настоящего, безмолвного потрясения. Трещина. Не на коже, а на самой её сути.
Она почувствовала это не ушами. Она почувствовала это кожей, каждой частицей своего божественного тела. Её собственная земля, её детище, выкованное эпохами, не просто «отвечало» тебе. Оно… тянулось к тебе. Тихой, глухой вибрацией, идущей из самых глубин. Это был не бунт. Это было узнавание. И от этого осознания её древняя, нечеловеческая душа содрогнулась в ужасе.
«Что… что ты сделал?» – её шёпот был полон сломанных ледяных звёзд. Он не звучал – он царапался изнутри, хриплый и надломленный. Но в нём, сквозь гнев и ярость, впервые прозвучал… страх. Древний, как сама магия. Страх бога, обнаружившего, что он – не первый.
Алёна смотрела на тебя, не дыша, прижав руку ко рту. Она видела, как та самая сила, что усмирила Порчу, теперь говорила с самой основой фейского мира. Не силой, не натиском – правом. В её глазах читалось обожание, ужас и щемящая гордость. Она видела, как её избранник заставляет трепетать саму Вечность.
«Ты правила здесь, пока лес спал, – сказал ты, и слова твои были тяжелы, как камни. – Но теперь он просыпается. И он помнит своего настоящего хранителя.»
Ты поднимаешься с колена. Не резко, а с той же неотвратимой, плавной силой, с какой земля отвечала на твоё прикосновение. Расстояние между вами исчезает в двух шагах.
Королева Фей не движется. Она не может. Она – столп собственного царства, и сейчас этот столп дал трещину. Её разум, холодный и ясный, который вёл счёт векам, теперь метнулся между яростью, оскорблением и шоком. Он подходит ко мне. Ко МНЕ. Как к… к…
Ты медленно поднимаешь руку. Она видит это движение, каждый миллиметр – пытка. Её воля кричит «Сотри его!», но её инстинкт, древний и мудрый, парализован. Он шепчет: «Не двигайся. Это не нападение. Это… проверка. Признание.»
Твои пальцы касаются её щеки.
Кожа под твоими пальцами – не просто холодная. Она – абсолютный нуль, температура небытия, выверенная за миллионы лет бесчувственного покоя.
И ты делаешь невозможное. Ты не отдергиваешь руку. Твоё прикосновение, твоё живое, человеческое, тёплое прикосновение, лежит на этой вечной мерзлоте. И оно… прожигает.
Не огнём, а самой жизнью. Тепло от твоей ладони впитывается в её фарфоровую кожу, и та, впервые за тысячелетия, чувствует. Не боль. Не жжение. А… присутствие. Чужое. Чужое и при этом – имеющее на это полное право.
В её глазах, полных мёртвых звёзд, происходит катастрофа. Холодные светила гаснут, затмеваемые новым светом – ослепительным, тёплым, невыносимым для неё светом осознания. Она чувствует, как её собственная магия, её сущность, замирает, затаив дыхание, и смотрит на этого смертного, который держит её за лицо, как хозяин держит некогда дикого зверя, впервые позволившего прикоснуться к себе.
Она – Вечность. А твоя рука – это тиканье часов, возвестившее о её конце. Или… о её новом начале.
Твоя ладонь всё ещё лежит на её щеке, и это прикосновение – единственная реальность в рушащемся хрустальном мире ее основ. Она не отстраняется. Она не может. Ибо отстраниться – значит отвергнуть саму Истину, что говорит через тебя.
И тогда её колени подкашиваются. Не от слабости. От освобождения.
Она медленно, почти машинально, опускается. Это не падение. Это – сложение полномочий. Тысячелетняя тяжесть короны, бремя абсолютной власти, которое она несла как проклятие и как дар, разом ушло из её плеч. Её платье из лунного света, больше не скованное гордыней, безвольно стелется по земле, образуя лужу живого серебра, и в этом жесте – вся поэзия её капитуляции.
Её колени коснулись земли. Но в этом жесте – не поражение. Это – возвращение домой. К тому порядку вещей, который старше её самой. К тому, чьим голосом ты только что стал. Она поднимает на тебя взгляд. В её глазах нет ненависти. Лишь бездонная, усталая ясность, похожая на небо после грозы. Её губы приоткрылись, но не для слов, а для беззвучного выдоха – тысячелетнего бремени, выпущенного в небытие. Звон разбитых оков прозвучал в самой тишине. Она закрыла глаза, и в этом мгновении она – просто хранительница, а не владычица.
Алёна смотрела на эту сцену, и мир перевернулся. Не просто изменился – он треснул по швам, обнажив ту истину, что пряталась за пеленой её реальности.
Всё сошлось. Каждая травинка, что склонялась к Паше. Каждый шепот леса, что слушался его. Тишина, что отвечала ему. И теперь… павшая Королева Фей, что преклонила колени не перед силой, а перед правом, которое было древнее её.
Её собственное дыхание застряло в горле. Разрозненные обрывки знаний, шепот в пещере, обрывки древних свитков, полузабытые пророчества Древнего Клена, которые она когда-то считала сказками для утешения… Всё это с грохотом сложилось в единую, безумную, невозможную и оттого единственно верную картину.
Её губы, холодные и сухие, дрогнули. И имя, которое сорвалось с них, было не словом, а приговором старому миру и благословением – новому. Шёпот, полный благоговейного ужаса и щемящей надежды:
«Пробудитель…»
И в тот же миг, будто в ответ, лес вокруг – весь лес, от травинки до древнейших исполинов – выдохнул. Тихий, всеобъемлющий, сокрушительный вздох признания.
Королева поднимает на тебя взгляд, и в её глазах теперь нет ни надменности, ни страха – лишь тихая, почти детская растерянность и усталость от бесконечности.
«Что ты хочешь от нас, Голос Леса?»
Ты не сразу отвечаешь. Вместо этого ты поворачиваешься к Алёне. Она застыла, её глаза широко раскрыты, в них – паника, недоверие и вспышка чего-то давно забытого… надежды. Ты встречаешь её взгляд и мягко, почти незаметно, киваешь. Доверься.
Этот простой жест словно разбивает оковы вокруг неё. Она выпрямляется, её плечи расправляются, хотя пальцы всё ещё дрожат. Она делает шаг вперёд, чтобы встать с тобой плечом к плечу, её поза наполняется непривычным, но твёрдым достоинством.
Ты поворачиваешься обратно к Королеве Фей, которая всё ещё стоит на коленях.
«От вас мне ничего не нужно. Всё, что требовалось, этот лес уже дал мне. А теперь… пришло время представить ему его истинную хозяйку.»
Твои слова падают в гробовой тишине. Взгляд бывшей Владычицы скользит по Алёне, по её татуировкам-папоротникам, по следу чёрной крови в углу рта, и в её глазах молнией проносится понимание, смешанное с ужасом.
Алёна смотрит на это, и по её щеке скатывается единственная слеза – чистая, прозрачная, без тени Порчи. Она смотрит на тебя, и в её взгляде – вопрос и благодарность.
И тут до неё доходят слова Королевы. Не как звук, а как приговор, вынесенный её самой старой, самой глубокой тайне. Той, которую она скрывала даже от себя. «Дитя обеих сторон». Не изгнанница. Не ошибка. Не чудовище. А дитя. В её устах это прозвучало не как проклятие, а как… определение. Как имя.
«Дитя… обеих сторон… – её шёпот едва слышен, но он режет тишину острее любого клинка. – Тень и Свет… в одном сосуде.»
И в этих ее словах не было ужаса. Было странное, горькое облегчение. Кто-то наконец-то увидел её не часть, а целое. И не отверг.
Она опускает голову в глубоком, почтительном поклоне – уже не тебе, а ей.
Это был не просто жест подчинения. Это было признание равной. Той, что поняла её боль на уровне, недоступном больше никому.
«Лес… признаёт свой выбор. И я… признаю свою новую Королеву.»
За её спиной вся свита, все стражи и придворные, как один, склоняются в безмолвном, шокированном поклоне. Серебристый лес вокруг заливается новым, тёплым сиянием, и кажется, что сами деревья выдыхают с облегчением.
Ты не произносишь ни слова. Ты просто проводишь рукой по воздуху. И пространство отвечает тебе. Свита, стражи, придворные начинают растворяться, превращаясь в мерцающий свет, который медленно угасает. Они не уходят – они исчезают, становясь частью леса. Вскоре на поляне остаётесь только вы трое: ты, Алёна и бывшая Владычица Тир-на-Ногт
Королева Фей (теперь уже бывшая) поднимает взгляд. В её глазах – не гнев, а глубокая, древняя усталость и… странное облегчение, будто с неё сняли тысячелетнее бремя. Она медленно поднимается с колен, её движение исполнено прежнего достоинства, но теперь в нём нет прежней тяжести абсолютной власти.
Она смотрит на тебя, а потом на Алёну. На её лице появляется слабая, почти невидимая улыбка, в которой читается горькая мудрость.
«Я правила тысячелетиями… но, кажется, только сейчас понимаю, что значит быть по-настоящему свободной.»
Она отступает на шаг, и её форма начинает терять чёткость, превращаясь в сияние, похожее на утренний туман.
«Леса в надёжных руках…» – её голос становится эхом, теряясь в шелесте листьев. – «Наследник и Королева… кажется, я наконец могу…»
Ты не даёшь ей договорить.
Нет. Ты не уходишь. Ты остаёшься.
Воздух сгустился. Свет, в который уже начала превращаться бывшая Королева, резко уплотнился. Её силуэт, почти растворившийся, вновь обрёл форму. На её лице – не шок, а глубокая, бездонная усталость, смешанная с горькой иронией.
«Отдых… – её голос прозвучал хрипло, будто она давно не пользовалась им для обычных слов. – Мне и в нем теперь отказывают?»
Она медленно поворачивается к тебе. В её глазах больше нет ни звёзд, ни льда – только бесконечная усталость, простирающаяся сквозь тысячелетия одиночества на троне.
Алёна молча наблюдает, её собственное потрясение смешивается с нарастающей тревогой. Она инстинктивно делает шаг ближе к тебе, как бы ища защиты – не физической, а от тяжести того выбора, что ты только что наложил на них обоих.
Ты не смотришь на неё. Твой взгляд, холодный и неумолимый, пригвождён к бывшей Королеве.
Хочешь знать, что я тебе оставляю? – твой голос низок и спокоен, как глубина омута. – Выбор… Но не тот, о котором ты думаешь.
Ты делаешь шаг вперёд, сокращая дистанцию до нуля.
Клянёшься ли ты верностью своей Королеве?
Бывшая Королева замирает. Её взгляд, ещё мгновение назад полный усталой ясности, затягивается мглой. Внутри неё рушится всё.
• Невыносимая легкость. Трон, что веками вдавливал её в небеса, исчез. И эта пустота под ногами страшнее любого падения.
• Ярость. Древняя, как сам свет звёзд, ярость от осознания, что её Закон, её Воля, её бытие – больше не аксиома.
• Страх. Не смерти – она ему ровня. Страха небытия. Стать никем. Тенью. Призраком при своём же дворе.
• И тишина. Гробовая тишина после того, как отзвучал гул власти. Тишина, в которой она впервые за тысячелетия слышит лишь стук собственного сердца. Одинокого. Никому не нужного.
Это длилось вечность. А на деле – одно дыхание.
И тогда в этом хаосе родилось не смирение, а новое знание. Знание, от которого свело челюсти: чтобы выжить – по-настоящему выжить, а не прозябать в тени, – ей нужен якорь. Ей нужен его закон. Его реальность. Потому что её собственная – обратилась в прах.
Она медленно опускается на одно колено. Движение не покорное, а ритуальное. Как падение метеора, предсказанное звёздами. Её платье из лунного света беззвучно стелется по траве, и это – последний салют её прежней жизни.
«Клятва…» – её голос теряет прежнюю слабость, в нём вновь появляется сталь, но теперь это сталь решимости, а не власти. «…это не то, что дают под принуждением, Наследник. Её даруют лишь тому, кто этого достоин.»
Она поднимает взгляд, и он переходит с тебя на Алёну. В её глазах – не покорность, а оценка, взвешивание. Взгляд существа, видевшего, как рождаются и умирают империи.
«Я правила силой. Создавала красоту, которую боялись осквернить. Я была неприступной вершиной. – Её губы тронула тень не уважения, а горького прозрения. – А она… она станет тем, к чему возвращаются. У чего греются руки. Чью силу не боятся, а ищут.»
Она кланяет голову – не тебе, а новой Королеве.
«Да. Она достойна. А значит… и я могу служить.»
«Так что да. Я, последняя из рода Лунных Ветвей, клянусь служить тебе, Алёна. И тому, кто привёл тебя к этому трону. До последнего вздоха. Не как рабыня, но как советник и хранитель.»
В воздухе вспыхивает свет – не ослепительный, а мягкий, как первый луч зари, тёплый и живой. Клятва скреплена магией самого леса.
Алёна смотрит на это, и в её глазах – понимание всей тяжести и величия момента. Она больше не беглянка. Она – Королева, у которой теперь есть и трон, и первая верная служительница, чья мудрость не уступает её силе.
Ты медленно подходишь и опускаешься перед уже бывшей королевой на одно колено, сравнивая свой уровень взгляда с её опущенной головой. Ты осторожно касаешься её щеки – кожа под пальцами кажется одновременно прохладной, как лунный свет, и тёплой, как воспоминание о чём-то давно утерянном.
Она вздрагивает от прикосновения, но не отстраняется. Её взгляд, полный вековой усталости и смирения, медленно поднимается к твоему.
И она видит это. И замирает… В ужасе от непонимания..
Никакой вселенской мощи. Никакой торжествующей власти победителя. Ни капли той ледяной серьёзности, что подобает существу, переписывающему судьбы миров.
Ты смотришь на неё. И твой взгляд… Твой взгляд полон такой простой, такой человеческой, такой бездонной нежности, что её древнее сердце, казалось, пропустило удар. В уголках твоих глаз легли лучики морщинок, а на губах играет мягкая, тёплая, почти мальчишеская улыбка. Такая, какой улыбаются солнцу после долгой зимы. Ребёнку. Дому.
В этом взгляде не было «я победил». В нём было «ты пришла домой».
И это – это было страшнее и непонятнее любой силы, которую она когда-либо знала. Её собственная вечность переломилась об эту простую человеческую улыбку.
Ты наклоняешься. Медленно.Давая ей тысячу лет, чтобы отпрянуть. Она не двигается. Она парализована этим взглядом.
И ты целуешь ее
Нежно. всего лишь мимолетное, почти невесомое прикосновение губ. В нем не было страсти. Не было требования. Не было победы. В нем было… прощание. Прощание с ее одиночеством. Приветствие – тому, кто она есть теперь.
Когда ты отстраняешься по её лицу медленно скатывается единственная слеза – не из серебра или магии, а самая настоящая, человеческая слеза облегчения. Тысячелетнее бремя правления окончательно отпускает её. И на смену ему приходит странное, забытое чувство – лёгкость. Возможность идти, не зная дороги, потому что путь теперь будет определяться не долгом, а выбором.
«Всё только начинается…» – говоришь ты тихо, и эти слова звучат не как приказ, а как дар. Как освобождение от груза прошлого. Они падают в тишину её души не семенем новой обязанности, а ключом, открывающим дверь в мир, где можно просто быть.
Алёна, наблюдающая за вами, мягко улыбается. В её улыбке – не триумф, а глубокое понимание и зарождающаяся надежда на новое начало для всех троих. Она видит не смену властителей, а рождение новой семьи. И в этом рождении есть место и для неё, и для него, и для этой великой, уставшей души, что наконец-то сложила свои крылья, чтобы отдохнуть у их общего очага.
Ты мягко поднимаешь ее. Она легче, чем казалось – словно пустота, облечённая в форму. Ты приближаешься так близко, что чувствуешь её дыхание, холодное, как звёздный ветер, но теперь в нём есть трепет, отголосок давно забытой жизни. Твои губы почти касаются её, а взгляд, полный безмерной нежности, утопает в её глазах, где остались лишь отблески былого величия.
«Как тебя зовут?.....» – твой шёпот ласкает её кожу, лишённый требований, полный лишь желания узнать её, а не титул, не маску.
Она замирает. Тысячелетия одиночества тают под теплом твоего дыхания. Её собственные губы чуть приоткрываются в беззвучном вздохе.
Имя. Оно было похоронено так глубоко, что стало похоже на сон. На окаменелость в пластах её бессмертной памяти. Последний раз оно звучало из уст сестры, умирающей в пламени первой войны с Тенью. С тех пор – только титулы. Владычица. Королева. Вечность. А это… это было больно.
«Аэрилин…»
Это не просто имя. Это – щемящая нота на забытом языке, трещина во времени. Её голос, обычно чистый и безжизненный, дрогнул, став хрустальным перезвоном, в котором отозвались сломанные крылья и прах забытых мечтаний.
…Меня звали Аэрилин.
Это имя, произнесённое впервые за века, падает между вами, как обет. И в её глазах, наконец, появляется не Королева, не изгнанница, а просто – женщина. Женщина по имени Аэрилин.
Ты касаешься её щеки, и твой палец задерживается на скуле, ощущая под кожей отголоски векового молчания.
«Расскажи мне, тишина моя… о самой громкой боли этого леса. О том, кто все эти тысячелетия отравлял твой покой.»
Аэрилин замирает. Её глаза, всё ещё находящиеся в сантиметрах от твоих, расширяются. В них вспыхивает не гнев, а что-то более острое и личное – давняя, затаённая боль, смешанная с яростью, которую она веками подавляла.
«…Сердцеглож.» – её шёпот ядовит и тих, словно шипение ледяной змеи. «Не монстр. Не божество. Тихий червь, что точит корни мира. Он… переписывает реальность.»
Она отводит взгляд, её пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки, будто она снова ощущает своё бессилие.
«Он не нападает. Он… предлагает. Исполняет желания. Забирает лишь то, что ты готов отдать. Клочок памяти. Искру эмоции. И с каждым таким «обменом» лес… тускнеет. Становится проще, площе. Более послушным.»
Её голос срывается, становясь хриплым от нахлынувших чувств.
«Он отнял у меня песню дочери. Ту, что она напевала, когда училась ткать лунный свет. Я… я сама отдала её, чтобы спасти её от чёрной лихорадки. Она выздоровела. И забыла, что когда-то умела петь. Забыла мелодию, что я ей пела колыбельной.»
Слёзы, настоящие и горькие, катятся по её щекам, оставляя на её бледной коже серебристые следы.
«Как сражаться с тем, кто не отнимает, а лишь… принимает твои дары? Кто превращает самую святую жертву в инструмент опустошения?»
Ты мягко отпускаешь Аэрилин и поворачиваешься к Алёне. Она стоит, заворожённо наблюдая за вами, её собственное смятение читается в широко раскрытых глазах, в лёгком румянце на щеках.
Ты подходишь к ней, твой взгляд скользит по её новому облику – татуировки-папоротники на её коже теперь отливают мягким серебристым светом, вплетаясь в саму ткань её магии, а в глазах, цвета весенней листвы, пляшут отсветы власти, которая теперь принадлежит ей по праву и выбору.
«Ну как тебе твой новый образ, Солнечная Лань?» – спрашиваешь ты, и в твоём голосе звучит лёгкая, почти нежная насмешка, лишённая злобы, полная восхищения.
Алёна медленно выдыхает, её пальцы касаются собственной груди, словно проверяя, реально ли это новое ощущение – быть центром, вокруг которого вращается мир. И в ответ на её прикосновение, мох у её ног вспыхивает изумрудным сиянием, а с ближайшей ветви осыпается дождь крошечных, светящихся бутонов.
«Он… тяжёлый, – её голос по-прежнему тих, но в нём появляется сталь, отзвук той решимости, что привела её сюда. – Но он… правильный. Я чувствую лес, Паша. Не просто слышу его шёпот – я чувствую его вот здесь. – Она прижимает ладонь к сердцу. – Каждое дерево, каждый ручеёк. И я чувствую… ту самую Гниль, что преследовала меня. Теперь я знаю, как с ней бороться. Знаю её истинное имя.»
Она говорит, и по жилам мира бежит ответная дрожь. Трава под её босыми ногами становится гуще, а в воздухе, до этого пахнувшем озоном и сталью, расцветает аромат мокрого мха и ночных фиалок. Это не магия – это её присутствие. Частица той силы, что ты в неё вложил, теперь прорастает наружу, делая реальность созвучной её воле.
Она смотрит на тебя, и в её взгляде – не благодарность, а нечто более глубокое – признание и обещание.
«Но это не просто «образ». Это… ответственность. И я рада, что ты со мной. Что наша нить… та самая, что он назвал ценой… теперь насквозь пронизывает эту землю.»
Ты медленно наклоняешься к ее уху и шепчешь очень тихо
–
Почувствуй… Ты знаешь что делать.
Алёна задерживает дыхание, затем на её лице появляется сосредоточенная, сияющая улыбка. Она опускается на колени, закрывает глаза, и её руки мягко прикасаются к земле— не призывая, а отпуская на волю то, что уже пульсирует в её крови. Частицу той жизни, что ты в неё вложил.
Сначала – тишина, полная ожидания. Не пустота, а затаённый вздох перед чудом.
Затем из земли у её рук начинают пробиваться первые ростки – нежные, серебристые, усыпанные крошечными, похожими на жемчуг бутонами. Они раскрываются с тихим, хрустальным перезвоном, и каждый лепесток излучает мягкий, успокаивающий свет. Она не творила их – она лишь напомнила земле, что та может быть такой.
Вслед за ними по всему лесу, насколько хватает глаз, земля оживает. Ковры из мха вспыхивают изумрудным сиянием, деревья выпускают новые ветви, усыпанные цветами, похожими на расплавленное золото и сапфиры. Воздух наполняется пьянящим ароматом мёда, ночи и чего-то неуловимого – самой радости, ставшей осязаемой.
Даже Аэрилин, стоящая в стороне, не может сдержать тихого, искреннего вздоха. Это было не насилие над реальностью, не подчинение – а исцеление. Такое, на которое у неё самой никогда не хватало ни сил, ни, как она понимала теперь, – понимания. Она протягивает руку, и на её ладонь садится светящийся цветок, похожий на миниатюрную звезду. Он не вянет от её прикосновения. Впервые за тысячелетия что-то прекрасное и живое не стремилось убежать от неё. Её тело под платьем содрогнулось, и по коже пробежали мурашки – но не от холода, а от переполнявшего её чувства. Это было… прекрасно.
Ты отпустил ладонь Алёны. Её тёплое, живое сияние осталось за спиной – завершённое чудо. Твой взгляд упал на Аэрилин.
Она стояла в отдалении, всё ещё застывшая. Смотрела на свой цветок – тот, что расцвёл по воле Алёны. Но в её глазах не было восторга. Только пустота. Глухая, ледяная пустота, в которой тонула вся её вечность.
Ты подошёл к ней. Опустился на колено. Медленно взял её руку.
В момент прикосновения цветок на её ладони мягко вспыхнул и поднялся в воздух, уносясь прочь золотистой пыльцой. Её пальцы дрогнули в твоей руке. Они были холодными, но в них уже билась дрожь – первая за тысячелетия.
Ты прикоснулся ладонью к её щеке.
И она… рассыпалась.
Не тело – маска. Тысячелетняя маска Вечной Королевы треснула под твоим прикосновением. Её глаза, полные мёртвых звёзд, расширились в немом шоке. В них плеснуло что-то тёплое, дикое, забытое. Щемящее.
Ты наклонился и прикоснулся губами к её губам.
Это не был поцелуй. Это было падение. Падение в бездну, где не было ни времени, ни боли, ни одиночества. Только тишина. Тишина, ставшая касанием.
Она не ответила. Она застыла, превратившись в мраморное изваяние собственного потрясения. Всё её тело стало струной, готовой лопнуть от натяжения.
Ты отстранился.
Тишина между вами была оглушительной. Её губы, холодные секунду назад, теперь горели. Она медленно, мучительно выдохнула. И этот выдох был похож на стон. На стон человека, впервые вздохнувшего после вечного удушья.
И тогда по её лицу, преодолевая тысячелетнее оцепенение, медленно, торжественно, покатилась слеза. Не из воды. Из расплавленного лунного света и давно забытой боли. Она была тяжёлой, словно ртуть, и сияла изнутри.