Координаты безусловной бесконечности

Элизабет глубоко вздохнула, чувствуя, как накопившаяся за день усталость наваливается на плечи. Сопротивляться логике Теодора становилось всё труднее.

– С корицей, говоришь? – она наконец подняла на него взгляд и слабо улыбнулась.

– Лучший, что я пробовал в этом мире, – Теодор галантно указал рукой на выход из архива. – Идём, Лиз. Считай это производственной необходимостью. Нам нужно обсудить эти «12 случаев латентного периода» в более приятной обстановке, чем среди стеллажей с секретными протоколами.

Элизабет убрала коммуникатор в карман и кивнула.

– Хорошо, ты победил. Но только одна чашка. И чур, про «хронотрансформацию» за столом – ни слова. Хотя бы первые пять минут.

– Договорились, – Теодор облегчённо усмехнулся, забирая свою сумку. – Пять минут полной тишины и кофе. Идём.

Выйдя из прохладного, пропахшего бумажной пылью архива, они словно нырнули в теплый вечерний воздух. Небольшая кофейня «У Хроноса» за углом встретила их мягким светом янтарных ламп и уютом, которого так не хватало после целого дня среди сухих цифр.

Теодор выбрал столик в самом углу, подальше от окна. Когда он отодвинул стул для Элизабет, его пальцы на мгновение задержались на спинке, почти коснувшись её плеча. Элизабет почувствовала, как по коже пробежали едва заметные мурашки. Она поспешно опустила взгляд на меню, стараясь скрыть вспыхнувший румянец.

– Значит, с корицей? – переспросила она, поправляя выбившуюся прядь волос. В этом жесте было что-то непривычно женственное, совсем не похожее на ту строгую Элизабет, которая только что командовала в архиве.

– Он великолепен, я обещаю. – улыбнулся Тео.

Когда принесли две дымящиеся чашки, беседа потекла легко, словно они знали друг друга всю жизнь. Они смеялись над ворчливым архивариусом и вспоминали нелепые опечатки в старых протоколах. Элизабет ловила себя на том, что слишком часто смотрит на его руки, на то, как он помешивает сахар, и на то, как свет падает на его лицо, делая взгляд мягче. Ей хотелось, чтобы эти «пять минут без работы» длились вечно. Каждый раз, когда их взгляды встречались чуть дольше обычного, сердце Элизабет предательски ускоряло бег. Ей давно перестал быть безразличен этот спокойный, рассудительный мужчина, который видел в ней не только ценного специалиста, но и человека.

Теодор, поддерживая шутливый тон, внутри ощущал странную смесь облегчения и щемящей ясности. Глядя на живую, искреннюю Элизабет, он внезапно поймал себя на мысли, которую долго гнал от себя. Там, на корабле, застрявшем в кротовой норе на долгие семнадцать лет, Лира была его единственным миром. Она была единственной, кто понимал его боль, и единственной, чьё тепло напоминало о том, что он еще жив.

«Мы были вместе не потому, что так решили звезды, – пронеслось у него в голове, пока он смотрел на пенку в чашке, – а потому, что вокруг была только пустота».

Он осознавал, что если бы не те годы заточения, если бы у него был выбор и нормальная жизнь, их отношения с Лирой, скорее всего, так и остались бы крепкой, почти братской дружбой. Сейчас, возвращаясь в реальный мир и проводя время с Элизабет, он чувствовал, как невидимая нить, связывавшая его с Лирой, неумолимо растягивается. Это пугало его, но в то же время дарило пугающую свободу.

– Тео? Ты здесь? – голос Элизабет, мягкий и участливый, вернул его в реальность. Она смотрела на него с такой теплотой, что скрывать очевидное становилось всё труднее.

– Да, – он тепло посмотрел ей в глаза и накрыл её ладонь своей, на этот раз совершенно сознательно. – Здесь. И, знаешь, этот кофе действительно творит чудеса.

Элизабет не отняла руку. В этот момент архивные тайны и дальнейшая судьба всех проектов и обследований казались чем-то бесконечно далеким по сравнению с этим простым теплом человеческого контакта.

Кофе уже давно остыл, но ни Элизабет, ни Теодор не спешили уходить. Рука Теодора всё ещё лежала поверх её ладони, и этот простой жест говорил больше, чем все архивные документы мира. Наконец, Теодор мягко сжал её пальцы и поднялся.

– Пора, Лиз. Завтра будет тяжелый день, нам нельзя облажаться из-за недосыпа.

Теодор проводил Элизабет до самой квартиры. Весь путь они прошли в уютном молчании, прерываемом лишь случайными фразами о сегодняшнем дне. Остановившись у двери квартиры, Теодор задержался на мгновение дольше, чем того требовали правила приличия.

– Спокойной ночи, Элизабет. – тихо произнес он, и в его голосе проскользнула нежность, которую он больше не пытался скрывать.

– Спокойной ночи, Тео. – выдохнула она, прежде чем скрыться за дверью.

Как только Элизабет переступила порог квартиры, её встретила Ария. Та сидела в кресле с чашкой чая, но по её сияющим глазам и мечтательной улыбке было ясно – чай был лишь предлогом. Элизабет замерла, глядя на подругу.

– Ты выглядишь так, будто только что нашла ответ на главную загадку Вселенной. – поддразнила Элизабет.

– А ты – будто эта Вселенная только что подарила тебе звезду – парировала Ария, рассмеявшись. – Рассказывай, как прошел архив? Хотя, судя по твоему лицу, архив был не единственным пунктом программы.

Они проговорили еще час, делясь друг с другом этим странным, «окрыленным» настроением, возникшим у обеих после вечера с мужчинами, которые постепенно становились для них чем-то большим, чем просто коллеги и знакомые.

Тем временем Теодор вернулся в свою пустую квартиру. Он долго ходил из угла в угол, не в силах унять внутреннее беспокойство. Образ Элизабет всё ещё стоял перед глазами, но мысли о Лире тяжелым грузом ложились на сердце. Он понимал, что их связь, выкованная в пустоте кротовой норы, трещит по швам. Это было больно, но это была правда.

«Я не могу просто оставить её одну в этой тишине», – подумал он.

Ему нужно было расставить точки над «i», не ради их прошлого, а ради их будущего – каким бы оно ни было.

Решительно Теодор вышел в коридор. Он знал, что Лира хотела побыть одна, но также знал, что иногда одиночество становится тюрьмой. Он дошел до её двери и, помедлив секунду, негромко постучал.

– Лира? Это я. Нам нужно поговорить.

Дверь перед Теодором распахнулась. В дверях стояла измученная Лира, измотанная этим днём, да и жизнью в целом. Пустив Теодора и закрыв за ним дверь, она устремились обратно на подоконник, на котором сидела последний час, устремив взгляд куда-то в самые глубины неба, будто её взгляд цеплялся за сам космос.

Диалог начался с тяжелого, вязкого молчания. Теодор стоял у порога, чувствуя, как стены комнаты Лиры словно сжимаются под грузом недосказанности. Лира не обернулась, продолжая смотреть в окно, и Тео понял, что он должен сделать первый шаг – самый простой и одновременно самый сложный.

– Лира… – тихо позвал он. – Как ты? Я имею в виду… как всё прошло? Как ты себя чувствуешь после обследования?

Лира медленно выдохнула, и её плечи едва заметно дрогнули. Она обернулась, и Теодор увидел на её лице следы бесконечной усталости.

– Физически – опустошена. – ответила она, и её голос прозвучал глухо. – Эти приборы, Марк со своими вопросами, бесконечные замеры… У меня ощущение, что меня разобрали на шестерёнки и забыли собрать обратно. Но это мелочи, Тео. Результаты пугают больше, чем сами процедуры.

Она на мгновение замолчала, всматриваясь в его лицо, словно пытаясь найти там прежнюю опору.

– А ты? – спросила она с едва уловимой надеждой. – Как прошёл ваш день в архиве? Вы нашли то, что искали?

Теодор замялся. Ему было невыносимо осознавать, что пока она проходила через этот медицинский ад, он пил кофе и чувствовал тепло руки другой женщины. Он подошёл чуть ближе, но всё же оставил между ними безопасное расстояние.

– Мы нашли много ответов, Лира. Но они… они подтверждают, что всё это время мы видели лишь верхушку айсберга. Твоё состояние, эти 17 лет тишины – это не случайность. Но знаешь… – он запнулся, и именно здесь его голос изменился. – Глядя на эти старые отчёты, я вдруг остро почувствовал, как сильно всё изменилось. И дело не только в твоих показателях или хронотрансформации.

Лира горько усмехнулась, понимая, куда он клонит.

– Ты хочешь сказать, что архив помог тебе понять не только мою биологию, но и твои чувства, Тео? – она спрыгнула с подоконника, встав прямо перед ним. – Ты спрашиваешь, как я, но твой взгляд уже не здесь.

Именно в этот момент Теодор решился на ту честность, которая была необходима, но которая ранила сильнее любого медицинского скальпеля.

– Лира, я… я не хочу тебя ранить. – Теодор стоял на месте, не решаясь подойти ближе. – Те 17 лет в норе… Ты была моим спасением. Без тебя я бы просто сошёл с ума. Но сейчас, когда мы вернулись, когда мир снова стал огромным… я понял, что наше “мы” было создано в условиях вакуума. Если бы не то заточение, мы бы остались лучшими друзьями, братом и сестрой, кем угодно, но не парой.

Лира медленно повернула голову. Её лицо было спокойным, но в глубине глаз отражалась такая печаль, от которой у Теодора перехватило дыхание. Она не злилась. В её взгляде было мудрое, почти пугающее понимание.

– Я знаю, Тео, – тихо ответила она. – Я видела, как ты смотришь на Элизабет. И я видела, как ты меняешься, когда выходишь из этой комнаты. Там, на корабле, мы были друг для друга всем миром, потому что другого мира просто не существовало.

Она сделала шаг к нему.

– Я понимаю тебя. И я не виню тебя за то, что твои чувства трансформируются сейчас, когда у тебя появился выбор. Наверное, это и есть настоящая свобода – выбирать тех, кто нам дорог, а не цепляться за единственного выжившего рядом.

Теодор почувствовал облегчение, но оно тут же сменилось резким уколом совести, когда Лира добавила, и её голос слегка дрогнул:

– Но мне обидно, Тео. По-настоящему горько. Потому что для тебя это была безысходность, “условия вакуума” и отсутствие выбора. А для меня… для меня всё было реально. И в той пустоте, и здесь, в этом шуме. Мои чувства не зависели от того, сколько людей вокруг – один ты или миллионы. Я любила тебя не потому, что больше было некого, а потому, что это был ты.

Она отвела взгляд, и Теодор увидел, как по её щеке скатилась одинокая слеза, которую она тут же смахнула.

– Иди, Тео. Иди. Я не держу зла, правда. Просто… мне нужно время, чтобы привыкнуть к мысли, что то, что было фундаментом моей жизни все эти годы, для тебя оказалось просто способом выжить в темноте.

Теодор хотел подойти, обнять её, сказать, что она всё равно ему дорога, но вовремя остановился. Любое его прикосновение сейчас было бы ложью. Он лишь коротко кивнул, чувствуя себя бесконечно виноватым перед этой сильной женщиной, которая оказалась способна понять его правду, даже если эта правда разбивала ей сердце.

Он вышел, тихо прикрыв за собой дверь, оставив Лиру наедине с её реальностью – реальностью, которая, в отличие от его чувств, не изменилась с выходом из кротовой норы.