ТАЙРАГА. Зов Истока.

– Нормально говорят… Складно, говорят, мать… К осени должён я помереть. Говорят, мол, рак.

– Ах, – не то тихо вскрикнула, не то всхлипнула Василиса Николаевна.

Слёз было уже не удержать, и они покатились сами собой по её щекам:

– За что же это? – прошептала она сквозь слёзы. – Ведь вроде и не болел ты. Как к осени?.. Скажи толком-то!..

Матвеич отодвинул тарелку, положил руки крест-накрест на стол и заговорил:

– Всё, что есть, уже сказал. Говорят, мол, операцию делать нужно. Но резать себя на старости лет не дам. Вон скольких мужиков у нас по этой причине порезали, а толку никакого. Только мучение одно на старости лет. Поэтому сколь поживу… столько поживу. Да и не молоденький я уже, чтобы за жизнь цепляться.

Матвей Григорьевич любил свою жену. Любил так, что дай бог другой бабе быть так любимой. Но при всех его чувствах был скуп на излишние эмоции. Всю дорогу до дома он представлял себе этот разговор и решил, что лучше отрезать сразу, чем тянуть душу намёками и недомолвками. Но самое главное, что он задумал, говорить ей не стал. Не стал потому, что знал ранимость своей половинки, и поэтому сказанного ей было достаточно. Всю дорогу из города он вспоминал, как встретил её молоденькой девчонкой шестнадцати лет. Как взял её в жёны. Как многие осуждали их за разницу в возрасте: 10 лет это много… Как она родила ему первенца, как потом второго сына. Вспоминал их молодое озорство в поле, на лугу, на сеновале отцовского дома… Вспоминал своего отца, израненного фронтовика, и как он строго встретил молодую сноху словами: «Ну, посмотрим, будет с неё толк или нет». Вспомнил всё, что позволяла память. И когда калейдоскоп воспоминаний перестал мелькать перед глазами, решил, что лучше будет, если он не станет мучить её своей болезненной немощью. Будет лучше, если он уйдёт в тайгу и больше никогда не вернётся. По крайней мере, это оставит его в памяти любимой таким, какой он есть сейчас, а не овощем… А ей оставит надежду, что ещё вернётся.

Утерев слёзы платком, Василиса Николаевна сдавленным голосом проговорила:

– Может, в церковь сходим! Здоровья попросим…

Матвеич никогда не испытывал тяги к религиозным обычаям и традициям. Более того, он придерживался той старой веры… знаний, передаваемых из поколения в поколение, что шло в разрез с официально существующей церковью. Находясь на эмоциональном взводе, слова жены он воспринял в штыки:

– Чего-о?.. У Тришичкина, что ли, здоровья-то собралась просить!

– Гриш! Ну какой-никакой, а батюшка.

– То ли вправду люди к старости тупеют? – вскипел Матвеич. – Какой он тебе батюшка… сопляк этот! Он ещё вчера участковым по дворам ходил. В жопу пьяный с мужиками в кабаке дрался. А тут вдруг резко перекрасился, как на дочке городского попа женился. Вот он его и пристроил… в тёплое место. Таким, как он, бесхребетным всё одно, что в менты, что в попы.

– Гри-и-ш! – с нотками смирения в голосе сказала Василиса Николаевна, пытаясь успокоить мужа. – Ну в церкви-то нет вреда…

– В церкви!.. Вреда!.. – Матвеич передразнил жену.

– Ну это, может, только Тришечкин такой… Давай в другую съездим…

– Ага! А там поп с Луны прилетел. И откуда они только понаплодились так быстро, из атеистов-то!..

– Да причём тут поп?.. Гришь! Церковь, она ведь для людей…

Как ни старался Матвеич себя сдержать, его будто прорвало:

– Слушай, а с чего это ты такая верующая стала? Вроде в одной стране жили, в школе советской учились, где про церковь чёрным по белому написано – «опиум для народа». Глаза открой!.. Телевизор-то не только для сериалов… Чуть дали волю попам, они вон все в золоте ходить стали. Если крест, то во всё пузо, если машина, то цену за её рот не выговаривает. А Дома пионеров у ребятишек отбирают!.. В городу вон планетарий забрали у детей! Это мыслимо!..

Лицо Матвеича стало красным от возбуждения. Остановился, переводя дух, и Василиса Николаевна успела кротко вставить:

– Так в том планетарии-то раньше церковь была. Поэтому и попросили её назад…

– Во!.. Верно! Церква… Если вы такие правдоборцы и за людей, и для людей добро несёте. Тогда детей в покое оставьте, а себе другую церкву постройте… Коли вам волю дали! Ан, нет, отнять надо! А знаешь почему? Место там проходное, доходное. Парк! Там народу всегда много. Глядишь гуляя в парке и зайдёт кто, свечку поставит. А свечка Василисушка – это денежка. Зачем им, где то на отшибе строить?! А если уж вам так это место дорого, то тогда постройте детям планетарий. Сдайте его в эксплуатацию по всем правилам и в самом видном месте табличку повесьте. Вот с такенными буквами, – Матвеич размахнул руки широко, как мог. – Что мол, это вам дети от нас от попов дар. Вот тогда хвала и почёт вам. И я вам своё сердечное спасибо скажу. Молодцы мол!.. А пока! Вот!..– он плюнул в ладонь и показал Василисе Николаевне дулю.

Хозяйка заплакала, махнула рукой, встала из-за стола и ушла в другую комнату.

«Дурак старый, – укорив, проговорил он про себя и тоже встав из-за стола, вышел из дома.»

Идя к загону, Матвеич негромко продолжил свой диалог, но уже вслух:

– Сын уехал, жену обидел… Где мой Чингиз? Друг мой…

Вороной конь, увидев хозяина, засуетился и издал глубокий утробный звук, больше похожий на вздох, чем на ржание жеребца.

Подойдя к загону, Матвеич погладил Чингиза по морде, дал сахар, и жеребец с удовольствием слизал лакомство с ладони.

– Сейчас, сейчас… прогуляемся. Давно мы с тобой не выбирались никуда. Горы-то уже просохли давно. А тут я… вроде как приболел, – посетовал он коню.

Старик вынес из сарая сбрую: узду, седло и потник. Чингиз, подрагивая кожей, ждал, когда старик наденет на него всё необходимое. И вот, когда наконец Матвеич опустился в кожаное седло, Чингиз резко дернул вперёд.

– Стой, черт диковатый! – он, с силой натянул повод, урезонивая коня. – Щас выедем за деревню, там воля дам …

До околицы было недалеко, но Чингиз от нетерпения часто с шага переходил на рысь. Чтобы удержать жеребца и сбить его пыл, Матвеич поводьями осаживал его, не стесняясь при этом добавлять два-три матерных слова. И вот как только изгородь последнего дома осталась позади, старик ослабил узду, и Чингиз, ждавший этот момент, ударив всеми четырьмя копытами, сорвался в галоп. После трясучей рыси конь понёс ровно и быстро, наслаждаясь силой своего бега, жадно хватая ноздрями набегавший весенний воздух. Постепенно жеребец перешёл на рысь, и старик, одернув поводья, напоминая о себе, произнёс:

– Ну всё, потешился и будет… А то растрясёшь меня на старости лет.

Дыхание коня постепенно выровнялось, и он стал посматривать на свежую траву, росшую вдоль обочины дороги. Он даже пару раз успел щипнуть свежей зелени, как вдруг остановился. Подёргивая ушами, он будто сканировал пространство вокруг, при этом, не переставая жевать. Матвеич хорошо знал своего коня и видел, что его ничего не беспокоит, но обратил внимание на то, что он, так торопившийся на прогулку, вдруг резко встал.

Матвеич осмотрелся, вокруг никого не было. Сев в седле поудобнее, старик придался мыслям. Вдруг как-то само собой выкристаллизовалось событие прошлого лета, и он вспомнил это место, на котором стоял сейчас. Это было то самое место, где он встретил городского чудака, который говорил какие-то странные фразы и при этом пронзительно смотрел в глаза. Именно этот взгляд он и запомнил.

«Лысан!.. Как же его звали? – произнёс про себя Матвеич. – Б… Бро… Бори… Борис? Нет. Имя какое-то необычное. У нас так мужиков не называют. Бослав… Слав. Борислав вроде. Точно, Борислав.»

Вспомнив имя, Матвеич вспомнил их встречу до мелочей и дальше уже разговаривал вслух:

– Лысаном я его тогда прозвал. Очередной городской сумасшедший. Каждое лето они сюда пачками едут. Энергией какой-то подпитываться! А мы вот живём тут и никакого питания…

Матвеич ещё раз осмотрелся вокруг, и в памяти вдруг всплыли слова того незнакомца: «Если совсем будет плохо, вспомни меня. Скажи вслух: Борислав помоги».

– Да-а-а, – произнес вслух Матвеич, – если б было так просто… Борислав, помоги.

Вдруг будто негромкое эхо пронеслось с окрестных гор:

– Помоги, помоги. помоги, моги… ги… ги… ги…

Услышав это эхо, Чингиз встрепенулся и негромко заржал.

– Тихо, тихо, – Матвеич погладил коня по шее. – Это эхо. Хотя никогда его здесь не было. – И будто желая проверить ещё раз, произнес, но уже громче: – Борислав, помоги!

И эхо не заставило себя ждать:

– Борислав – слав – слав – слав, помоги – ги – ги – ги.

После раската последних звуков Чингиз занервничал и встал на дыбы.

– Тпру, стой, ошалелый! – Холодок пробежал по спине старика. – Сколько живу здесь, такого ещё не слышал. Чертовщина какая-то.

– Какая – какая – какая, – подхватило эхо.

«А ведь мне поплохело после той встречи… с этим… с Лысаном – Бориславом», – подумал про себя Матвеич и вслух добавил:

– Поди, ведьмак какой?..

– Ой, ой, ой, – насмешливо повторило эхо.

Вдруг Чингиз, будто напуганный чем-то, рванул с места и понёс в сторону дома. Старик от такого резкого манёвра чуть не вылетел из седла, но успел ухватиться за гриву и удержался. Он не стал усмирять коня и дал ему волю. Только приблизившись к первому дому, стоящему на краю деревни, Матвеич дёрнул повод и остановил жеребца.

Мурашки до сих пор бегали по спине старика. Ему, охотнику, проведшему в тайге половину своей жизни, бродившему по горам и днём и ночью, было стыдно за этот испуг. Матвеичу вдруг показалось, что это было совсем не эхо, а само пространство вдруг ожило и стало, передразнивая, повторять за ним слова.

– Может, это болезнь меня душит? – добавил вслух Матвеич.

«Сделай задуманное! И ничего не бойся!» – кто-то крикнул в его голове.

Старик не мог понять, кто кричит в его голове голосом того самого эха. И эхо ли это, или он начал сходить с ума.

Матвеич рванул повод коня и заставил его сделать оборот на триста шестьдесят градусов, чтобы осмотреться вокруг.

Вокруг никого не было.

– Ты кто? – крикнул Матвеич.

«Я, Борислав», – пронеслось в голове.

– Ну вот… Пожалуй, и началось! – сказал Матвеич. – В тайгу надо уходить. Срочно. Пока меня, придурковатого старика, в деревне дразнить не начали.

Он ткнул пятками коня в бока, и тот рысью сорвался с места, в сторону дома.

Глава 6.

Долгие проводы – лишние слёзы

Ещё сутки Матвеич обдумывал свой отъезд. Жена и сын, знавшие характер старика, старались лишний раз не беспокоить его словом. А он, молчаливо бродя то в доме, то по двору или сараям, обдумывал, что взять с собой. Он собирался в дальний путь не умирать, а жить. Пусть недолго, но жить. Жить в тайге… Там, где обитала его душа. Матвеич любил природу. Любил лес, горы. Казалось бы, ему, и так живущему не в душных стенах городской квартиры, должно было уже примелькаться всё это зелёное изобилие. Но нет! Не примелькалось. Мысли о приближающейся скорой смерти, были, конечно, неприятны, но он их загонял в самый дальний угол, не позволяя завладеть его сознанием.

Вечером сын стал догадываться. Застав Матвеича в сарае за сборами, спросил:

– Бать, вижу, задумал чего-то? Куда собрался?

– На охоту, сын. На охоту… Прогуляюсь, душу отведу. Мне хорошо там… В горах… Там вольно. Суеты нет. Там я силу в себе чувствую.

– Надолго?

– Насовсем…

– Бать!.. – начал было Степан, но Матвеич остановил, положив сыну руку на плечо.

– Степ, ты не спеши… Не говори ничего. Отец твой старенький уже. Пожил… Жил всяко. Где-то глупо, где-то спешно, где-то интересно. По-разному… Есть что вспомнить. Вас двоих вырастил. Жену любил. Люблю… Жил для вас, ни для кого больше… Вы у меня самое дорогое, самое ценное. Но, сынок, видать пришло моё время… Я ведь в молодости думал, сносу мне не будет. Всегда шутя говорил, что доживу до ста одного года. А оно вишь, как жизнь распорядилась. Пораньше маленько. Ну, видать, так надо… Ты, Стёп, матери не говори и меня не останавливай. Я уже всё продумал. Пасека на тебя остаётся. Хочешь – держи, хочешь – продай. За матерью ухаживай. Плохо, не дождался я, когда ты женишься. Не судьба видать… Когда женишься, не позволяй снохе мать обижать.

– Бать, ты сдурел?! Какая тайга!.. Куда ты собрался?.. Вылечим! Тебе ещё жить да жить!

– Тише, сын. Не шуми… Не спорь. Пустое это… – отец строго посмотрел на сына. – Уеду рано утром на коне. Как помру, конь вернётся домой. Вот тебе и знак будет. Собаку брать не стану. Собака не уйдёт от меня. А конь, как только душа высвободится, сразу уйдёт. Кони душу видят. Как только меня не станет, он обязательно домой вернётся.

– Батя, мать же изведётся, как узнает!

– Ты вспомни, как народ, кто этой хворью болел, в овощей превращался. И тому, кто болеет, жизнь не в радость, и тому, кто за ним ходит, жизнь адом становится.

– Какой ад, за родным отцом ухаживать?!

– Ухаживать! – крикнул отец, ударив раскрытой ладонью по дну перевернутой деревянной бочки, стоявшей рядом.

Бочка глухо ухнула, как большой барабан.

Понимая, что его крик и гул бочки может услышать жена, Матвеич вполголоса, но так же строго продолжил:

– Чёрта лысого! Ухаживать!.. Учу вас, учу, а толку нет… Как были глухими и слепыми, так и остаётесь. Одна в церкву меня тянет! Второй в больничную койку. Не для этого всё со мной… Не для этого. Чингиз мне вчера подска… – старик оборвал себя на полуслове, видя недоумённый взгляд сына. – Да не смотри ты так, с головой у меня всё в порядке. Объяснять долго. Объяснения все в том, что я тебе с малолетства пытался втолковать, а ты всё это за сказки принимал. А теперь… Теперь объяснять поздно. Матери ничего не говори. Скажешь после… мол, на охоту поехал. Ну и всё… А там дальше видно будет, как что пойдёт.

Матвеич, понимая, что этот разговор не будет иметь конца, если его не прекратить вовремя, подошёл к сыну, и снова положив руку на плечо, сказал:

– Не серчай, сын, так надо… Так будет лучше. Так будет правильно. Я по-тихому соберусь, уеду рано утром. Ты за мной не ходи… Искать меня не нужно. Матери потом всё расскажешь, как я уеду.

Едва восток стал чуть светлее, чем запад, старик вышел на крыльцо. На душе скребли кошки так, что хотелось выть. Сознание говорило ему: «куда ты, старый дурак?! Остановись! Куда ты идёшь? Почему бросаешь родных? Как они без тебя? Но внутренний голос был упрям и неумолим, он просто твердил: так нужно, так будет правильно.»

Не спеша и аккуратно Матвеич навесил на спину Чингиза сумины, в которые с вечера было уложено всё необходимое чтобы выжить: пуховый спальник, патроны, ружьё, запас еды и одежда для смены. Другую мелочь, не столь важную, но необходимую в дороге, старик уложил в рюкзак, висевший за плечами.

Проверив подпруги седла, он погладил коня по крутоизогнутой шее.

– Ну, что Чингиз!.. Поехали.

Конь уже давно ждал, когда хозяин сядет в седло, и в ответ только посмотрел в его сторону большим темным глазом, в котором отражалась луна.

Матвеич ещё раз окинул взглядом дом, его подворье, постарался увидеть пасеку, но в темноте её было не разглядеть. Снова вздохнув, подвёл коня к лежавшему вдоль загона бревну и уже с бревна уселся в седло.

Чингизу не нужно было напоминать, что делать. Как только старик опустился на его спину, конь резво застучал кованными копытами по утоптанной дороге.

Выехав в переулок, старик, занятый своими нелёгкими мыслями, вздрогнул от неожиданного окрика, который раздался со стороны соседского забора:

– Дед Гриш! А ты мамку мою не видел?

Соседский мальчишка Лешка тот, что вчера встречал его, после приезда из больницы, стоял в тени забора и был еле различим.

– Лешка, ты чего в такую рань на улице. Ещё и без шапки! Утро холодное. Простынешь. Давай бегом в дом! Мамка твоя, в туалете наверное.

– Нету её в туалете, я смотрел.

– Ну, значит в сарае или в бане. Давай бегом в дом. Придёт твоя мамка, никуда не денется.

Матвеич не останавливал коня, поэтому последнюю фразу он говорил, когда мальчишка был уже позади.

Лешка стоявший в тени забора, в фуфайке со взрослого плеча, и больших сапогах, был похож на гнома, который вышел проводить старика.

Глава 7.

Всему своё время

Это место Светослав нашёл вдали от людских глаз, в таёжной глуши. Долго бродя в поисках, он возвращался назад, к туристической базе, откуда начал свой путь. Измотанный дорогой и мыслью о том, что сходил опять впустую, Волох присел под кровом раскидистой ели, стоящей на краю очередной поляны. Лапы дерева нависали крышей, мягкий ковёр душистой хвои радушно принял его и успокоил.

Опершись спиной о ствол ели, Светослав вытянул ноги, расслабился и, планируя следующий день, мысленно начал строить маршрут поисков.

Сон прокрался в его сознание незаметно, поменяв суету забот на плывущие образы, напоминавшие облака. Облака плыли, меняя свой облик, в какой-то момент они расступились, и Волох увидел огромный серебряный шар Луны. Настолько огромный, что шар занимал половину неба. Казалось, он был так близко, что его можно потрогать.

Светослав встал и потянулся к нему рукой. Будто в ответ на движение Волоха шар резко удалился и занял своё положенное место в ночном небе, среди россыпи звёзд.

Одновременно из центра поляны, пробуждённый ночным светилом, вырвался серебряный сноп света и устремился вверх. В центре своём более интенсивный, он будто догонял Луну, а менее яркие края, изогнувшись, вернулись назад к земле и образовали над поляной подобие купола.

Вдруг сон схлопнулся, и Волох проснулся. Не было ни Луны, ни серебряного света, вырывавшегося из-под земли. Светослав вышел на опушку и оценил открытое пространство.

– Кажется, нашёл, – негромко проговорил он. – Хитро спрятано. Выброс энергии во время новолуния. Вот это нам и поможет… База недалеко и дорога хорошая. Здесь и проведём Круг…

* * *

На нескольких брёвнах, лежавших вокруг костра, небольшой поляны, сидели Волохи.

– Привет честной компании! – произнес Борислав, выходя к собравшимся. – Еле вас нашёл, поднимаюсь по склону, смотрю, свет какой-то. Думаю, костёр в полнеба разожгли, что ли? – Пройдя по кругу и поздоровавшись с каждым, он сел на свободное место и продолжил: – Светослав, ты, где такие места находишь? Смотри, как ловко. Сколько нам сил сохранит…

– Да, место уникальное, – согласился Светослав, – давно искал. В одном из прошлых воплощений мне рассказал о нём Хранитель. Но то, что оно работает только в новолунье, увидел случайно. Уснул здесь.

– М-да, слушайте… Здорово, – заключил Борислав. – Это ж насколько упрощает работу. То, что на уровне плотной материи Луна работает как стабилизатор планеты – это мы знаем. И что на тонком плане она работает как излучатель заложенного алгоритма развития, это мы тоже знаем. Но ведь этим лучом, – Борислав указал рукой на костёр, горевший в центре поляны, из пламени которого вырывался сноп серебристого цвета, – этим лучом можно прописывать… Вносить корректировки.

– Всё верно, – сказал Радамир, – важно только не переусердствовать. Алгоритм развития трогать нельзя.

– Алгоритм мы не заденем, – успокоил Светослав, – а вот учитывая вариативность грядущих событий, при условии свободы воли и выбора людей, мы можем минимизировать количество совершаемых ими ошибок, прописав это на тонком плане. Ну, по крайней мере, то, что мы с Бориславом в ходе визита разъяснили Тёмной стороне, это только сотая часть дела. Потому, как всегда, на реализацию замысла влияет уровень развития оппонента… То есть механизм возмездия сработает согласно его уровню развития, чтобы не нарушать эволюционный цикл. А вот через такой механизм можно ускорить процесс, сразу прописав фактор их ошибки на тонком плане Тёмной стороны. Поэтому каждый следующий шаг Тёмных, совершённый умышленно в разрез с Замыслом, будет наказываться без задержек.

– Ну, Светослав, ты молоток! – похвалил его Борислав. – А теперь вернёмся к насущному… Я провожал Хранителя. Он уже в горах. Вроде всё нормально. Имею в виду его здоровье. Ну, в смысле держится старик. Тяжело ему и болезнь поддавливает, и не молоденький уже. Я как мог боль снял, остальное он сам должен…

– Матвеич в тайге как рыба в воде, – проговорил Светослав, – думаю, всё, что нужно, он найдёт, если нет, то я подскажу, когда будет спать.

– Во, это правильно! – поспешил заметить Борислав. – Светославушка, возьми это на себя. А!.. А то я задолбался уже по этим горам лазить. Тут, конечно, красотища, но я больше равнину люблю, поле, степь. А то тут все дороги либо в гору, либо под гору. А он ещё на коне… Хрен догонишь! А мне поближе к нему надо было быть, особенно первое время. Набегался до изжоги.

Все засмеялись.

– Чего ржёте?.. Мы ж ещё, на мою беду, договорились, что чаромутить нельзя. Мол, всё по-настоящему должно быть. А к этому старику близко хрен подойдёшь, всё видит, всё слышит. Охотник, мать его… Вот и пришлось слегка этому охотнику глаза отвести… Три дня берёзой прикидывался. Вначале хотел косулей, ну или там… волком. Хорошо, вовремя опомнился, думаю, пристрелит ещё!

Шутка Борислава снова всех рассмешила.

– Ну, что, начнём? – спросил присутствующих Светослав.

– Пожалуй, – согласился сидящий рядом Радамир.

Светослав продолжил:

– Полкана нет, но он с нами. Коротко скажу о главном. Хранитель в горах. Придёт время, Игорь встретится с ним, что будет дальше, увидим. Тайга, горы – это моя стихия, поэтому пока Игорь и Хранитель не вернутся, всё это время я буду сопровождать их. Важно, чтобы Матвеич передал ему всё, что знает.

– Вдохнуть в человека знания задача не простая, – рассуждая, заговорил Крод. – Вдохнуть так, чтобы он принял их не как заученный урок, а как открывшуюся истину. Сделать это устами Хранителя было верное решение, в данном случае Игорь с ним будет на равных. Что знает этот Хранитель, нам известно. Но как точно он донесёт известное ему?..

– Вот за этим ты и проследи, – заключил Лука. – Заодно и Светославу поможешь.

– Хорошо, – ответил Крод.

– Теперь о том, что происходит по внешнему контуру, – продолжил Светослав. – После нашего визита к Однобокому, многое изменилось. Мы не ждали, что после нашей встречи Тёмные одумаются и во всём раскаются. Цель была другая – сообщить из первых уст, что мы прибыли по их… чуть не сказал, души, – усмехнулся Светослав. – Цель была огласить им, кто они есть и чего достигли в отведённый период. После нашего визита мы почувствовали, как Тёмные вздрогнули и начали готовить большую войну, количество крови в которой будет равно уровню развития сегодняшней цивилизации планеты.

Чур спросил:

– Они подозревают, что это тоже пойдёт им в зачёт, что за это придётся ответить?

Лука усмехнулся.

– Думаю, имея одноразовую жизнью, вряд ли они думают об этом. А их лидеры, «излучающие свет», строго следят за тем, чтобы никто из посвящённых не выбрал иной путь.

– Не так уж они желают эту войну, – сказал Дагода, поправляя угли костра. – Их больше страшит то, что сладкая, хорошо организованная жизнь паразитов закончена и терять придётся всё. Поэтому война для них – это выход. Их единственная надежда на то, что, когда мир рухнет до уровня 16-17 века в последнем летоисчислении, они смогут протянуть ещё тысячу лет. Этим трём сотням Тёмных вполне подходит такая жизнь, они давно привыкли жить подселенцами. Поэтому лишние люди на планете для них просто мусор… тараканы, которые проедают их корм. Именно поэтому они хотят сокращать население Земли. И поэтому после хаоса войны следующим этапом, который они задумали, будет выделение себя в особую породу… касту, которой станут доступны все существующие достижения и произведённые блага. А удел остальных – образование на уровне квалифицированного потребителя, воспитание на уровне – «чего изволите», осознание жизненного предназначения на уровне – защита ценностей, провозглашаемых «особой породой». И как морковка перед осликом – цель: будь прилежным, и ты попадёшь в наше счастье.

– Ага, – усмехнулся Борислав, – а для примера вот вам Вася или… Фреди. Они были послушными молодцами, вели себя хорошо, выполняли все рекомендации, их социальный рейтинг о-го-го! Никогда ничего не нарушали – и вот они с нами… На вершине!.. Вместе с правителями судеб! Это доступно каждому! Зачатки этого удела видны уже сегодня…

– Это ладно… Это всё так, – подытожил Лука. – Князю объявлено, что мы здесь и какова наша цель?

«Да», – прозвучал голос Полкана.

– Чуда не требует в доказательство того, кто мы есть?

«Он осведомлённый человек».

– Кем осведомлён и как давно?

«Мной».

– Он тебе доверяет?

«Да».

Лука продолжил:

– Итак, Князь знает, что мы здесь и знает, что мы с ним. Игра началась… Два года назад, когда мы помогли Светославу и Бориславу переместиться в тонком теле в усадьбу Однобокого, мы понимали, что Однобокий это лишь одно из звеньев цепи. Мы знаем, кем и как управляются Тёмные, но нам пока не совсем ясно, как они выстроили всю систему управления, а точнее, как распределили роли между собой.