ТАЙРАГА. Зов Истока.

– Нет, Игорь, с дерьмом я тебя и не думал мешать, но появилось желание встряхнуть… Что бы ты на своей душевной болезни не зацикливался, – Светослав, улыбнулся. – А то, чего доброго, пить начнёшь. Я много рассказывал тебе всякого-разного. Того, что ты не прочитаешь ни в одной книге. Рассказывал, что есть наш Мир… Как он устроен за той гранью, которую люди не видят и поэтому не осознают. Объёма информации в тебе достаточно. Но… пока нет главного. А чтобы это главное хотя бы почувствовать, нужно начать с простого…

Светослав остановил своё рассуждение, а Игорь с любопытством ждал, что скажет Волох.

– Начать нужно с самого простого… Нужно понять, кто такой Создатель. Как он им стал… Зачем это ему нужно – быть Создателем. И кто мы по отношению к нему. Найдёшь ответы на эти вопросы, и исчезнут все белые пятна в понимании Мира, и происходящих вокруг процессов.

Услышав эти слова, Игорь взорвался:

– Понять, кто такой Создатель?.. Ты смеёшься? Ни хрена себе… простое!

– Да, да, – улыбнулся Светослав. – Другого пути нет. Пока не поймёшь, кто такой Создатель, все потуги разобраться в себе или в основе любого процесса, происходящего вокруг, от макро до микромира, не увенчаются успехом. Будешь блуждать бесконечно.

– Вот ты загнул… Успокоил!..

– Знаю, знаю. Услышанное кажется непосильной задачей, но это не так. Нужно время… Сейчас что бы я ни рассказал тебе, не будет иметь смысла.

Светослав задумался, потом вновь заговорил:

– Нужно время. Что бы я сейчас ни рассказал, какие истины ни попытался бы вдохнуть, они не будут иметь смысла и значения до тех пор, пока ты это не свяжешь с нашим прошлым, то есть с Истоком, откуда всё началось. И как началось. – Волох на секунду задумался. – Слушай… У тебя же длинный отпуск?

– Ну да. Дней шестьдесят и за прошлый год ещё половина…

– Вот и здорово. Съезди в горы, в тайгу. Походи, поброди… Этот Мир устроен так, что пространство, не тронутое человеком, очищает зашлакованные души. Тебе сейчас это очень нужно. Нужно, чтобы найти ответы на вопросы, которые я назвал. Кто такой Создатель мы ещё поговорим…

Игорь, будто делая вывод из сказанного Светославом, с долей иронии произнёс:

– Сходи в тайгу и поймёшь, кто такой Бог. Ну, или Создатель. Как просто…

– Не ёрничай. Понять, может, ты и не поймёшь, но будешь расположен к этому. Вот потом и поговорим, когда вернёшься. Кстати, Бог и Создатель – это разные Сущности.

Игорь, не обращая внимания на поправку Волоха, продолжал:

– Значит, все охотники и путешественники, что бродят по горам, близки к Богу, пардон, к Создателю? И, как ты говоришь, расположены его постичь.

– Да. Только не все имеют возможность поговорить об этом с Волохом.

Игорь перестал отшучиваться и вздохнув произнёс:

– Не знаю как с познанием Мира, но в одном ты прав… Отдохнуть мне нужно.

– Вот и хорошо, – Светослав будто ждал этого решения, встал, обошёл стол, протянул Игорю руку и, ловя его мысли, добавил: – за Разлом идти не обязательно, хотя… Сам определишься. Поброди… Поможет.

– Намёк понял, ухожу.

Когда Игорь шагнул за калитку, из соседней комнаты вышел Борислав.

– Ну, что, Волох-просветитель, – произнёс он с присущим ему сарказмом, – думаешь, это он?

– Чувствую.

– А я вот нет, – задумчиво произнёс Борислав, глядя в окно и провожая взглядом уходившего гостя, – а это говорит о том, что ты возможно прав. Если я и остальные наши его не чувствуют, «не видят», значит, он как-то с нами связан. А наше будущее нам недоступно. – Потом, встряхнувшись от мыслей, с улыбкой добавил: – Светослав, а Игорь вообще догадывается, что он «охотник на людоедов»?

– Думаю, что с такой точностью, как сформулировал ты, он для себя ещё не понял, но предчувствие есть.

– Ладно… разберёмся! В горы он точно поедет? А то Хранитель-то давно уже «заряжен». Уж год как… Недельки две, три назад тоже в горы уехал. Там они и встретятся.

Борислав почесал затылок и с озадаченным лицом продолжил:

– Рак у него, у Хранителя. Я как его увидел, сразу понял… Хороший мужик, сильный. Чуть-чуть ему иммунную систему приглушил, чтоб болячка проявилась быстрее, чтоб вовремя на нее внимание обратил. Интуиция у старика хорошая, пока всё делает правильно. Ну, если что, я ему помогу! Главное, чтоб Игорьку мозг поправил.

– Да, – добавил Светослав, – это очень важно. Важно, чтобы информация, которая ему необходима, зашла не от нас, а от стороннего человека. Чтоб он её пережил… подумал над ней и не бросался с расспросами за готовыми ответами.

– Слушай, Чур, как ты Хранителя почувствовал в той деревне? – спросил Борислав.

Чур из соседней комнаты, усмехнувшись, ответил:

– Да от него, как от нашего Луки, авторитетом пахнет. Матвеич хоть и старенький уже, 84 года, но местные мужики его со счетов пока не списывают. Слово его вес имеет.

Глава 5.

Матвеич

Жена Григория Матвеевича, Василиса Николаевна, начала поджидать мужа и сына, как только автомобиль скрылся за поворотом.

Неприятные мысли, связанные с болезнью мужа, навязчиво лезли в голову, рождая плохие предчувствия. С дурными мыслями она ещё как-то справлялась, но вот предчувствия… Куда от них денешься?

Чтобы отвлечься, Василиса Николаевна не переставала что-нибудь делать. Благо, работы в доме всегда было много, и это сейчас ей помогало.

Тщательно и мелко порезала овощи. В чугуне на печи сварила борщ, оставила томиться. Приготовила его так, как любит муж.

Закончив с готовкой, решила подмести пол. И уже взяла в руки веник, как тут же поставила его на место, вспомнив старую примету, что в день отъезда родного человека из дома этого делать нельзя, чтоб не заметать ему дорогу назад.

Эта примета, которая всплыла в голове так некстати, вновь вернула нехорошие мысли, и слёзы не заставили себя долго ждать. Одна из слезинок, которой не хватило места, выкатилась на щёку. Василиса Николаевна утёрла её концом платка, повязанного на голову, потом, борясь с подступившим к горлу комом, промокнула глаза. Щурясь, посмотрела на круглые с золочёным циферблатом часы. Прошло всего два часа…

– А они только завтра приедут, – сказала сама себе сдавленным голосом.

Большой серый кот, будто сочувствуя хозяйке, мяукнул и потёрся о её ноги.

– Васька, есть хочешь? Сейчас молочка налью.

Кот вновь мяукнул на ласковый голос хозяйки и мелко затрусил вслед за ней. Получив желанную порцию, он присел около своей миски, стоящей недалеко от входной двери и начал лакать.

– Ва-асенька… ко-о-отик… вдвоём мы с тобой остались… до завтрашнего дня, – тяжело вздохнув, добавила: – Пойду во двор к скотине, посмотрю, как там…

То, что хозяйка назвала двором, был большой рубленный из брёвен коровник. Изгородь, примыкавшая к нему с обеих сторон, расходилась в стороны и, охватив довольно большой участок, спускалась вниз к горной речке.

Чуть ниже по течению, на другом берегу, стояла пасека – суть всей жизни её мужа. Он любил возиться с пчёлами и летом проводил с ними всё своё время. Большие морозы уже давно прошли, и муж с сыном выставили ульи на улицу.

Утреннее весеннее солнце, показавшееся из-за горы, заботливо согревало всё, чего касалось. Касалось всего и всех, кто терпеливо ждал тепла долгую сибирскую зиму.

Василиса Николаевна вначале хотела пройти в сарай к своим любимым коровам, но, видя, что они пасутся в просторном загоне, остановилась около него и положила руки на жерди изгороди.

Коровы флегматично пережёвывали сено, с утра заботливо разложенное по кормушкам, посмотрели на подошедшую хозяйку.

– Выпустил вас хозяин, а я в суете и не заметила.

Услышав знакомый голос, один из телят, пасшихся в месте со своими кормилицами, подошёл к Василисе Николаевне и потянулся мордой к её рукам.

– Я-а-а-рик… Растёшь? – хозяйка почесала его по кучерявому лбу. – Вкусное у мамки молоко? Вкусное… Расти большой.

Василиса Николаевна посмотрела на пасеку, и улыбка медленно сошла с её лица. Беспокойные мысли о муже вновь вернулись. Подошла к небольшому деревянному мостику, ведущему на другой берег реки. Весенняя мутная вода ударялась в его опоры, шумно возмущалась преграде, стремительно уносилась дальше по каменным перекатам.

Держась за поручень, осторожно шагая по скользким брёвнам, Василиса Николаевна перешла на другой берег. Она не боялась пчёл, но и близко старалась к ним не подходить. Она хорошо знала, что пчёлы терпимо относятся только к запаху своего пчеловода, любых других они воспринимали как источник опасности. Хозяйка, окинув взглядом ряды ульев, заботливо пересчитала:

– Сто пятьдесят три.

Пчёлы, радуясь весеннему теплу, тщательно облетали округу, пытливо изучая всё, что попадалось на пути. Одна из них подлетела к Василисе Николаевне, назойливо жужжа, несколько раз приблизилась к её лицу, не то изучая, не то стараясь напугать.

– Да ну тебя! Шваркнешь ещё в глаз… – хозяйка дунула в сторону пчелы и заторопилась к дому.

Весь день Василиса Николаевна, стараясь отвлечься, находила себе работу то в коровнике, наводя порядок за животными, то в ограде дома тщательно вычищая землю от весеннего мусора. Только к вечеру она угомонилась и заснула перед телевизором с вязанием в руках. В постель легла уже глубокой ночью, когда телевизор разбудил её шипением эфира. Положив рядом кота Ваську, она долго гладила его по мягкой шерсти. Кот щурил глаза и благодарно тарахтел, как старый холодильник. Под его гипнотическое мурлыканье хозяйка снова заснула.

* * *

Нет хуже состояния, чем уныние, а ожидание в унынии ещё хуже. Что-то не заладилось в последнее время…

Он сидел в больничном коридоре, смотрел в противоположную стену и думал…

Проходившие мимо такие же пациенты, как и он, куда-то спешили со своими проблемами, а он сидел, смотрел в стену и думал. Думал и ждал. Ждал, что скажет ему сын, который вошел в одну из дверей длинного коридора.

«Всё к одному!.. – тяжело вздохнув, произнес про себя старик. – С сыном как-то не то… Вырос. Своё гнёт… Лечиться, говорит, тебе надо… Отец ему стал не указ. Старший вообще носа не кажет. Сидит в своём городе. Жена как с цепи сорвалась, тоже за сыном вдогонку, всё научить норовит. Как ребёнка. А всему виной здоровье. С него всё началось…»

Здоровье его озадачило не так давно. Поначалу просто стал сильнее уставать. Чувствуя неладное, старался не поддаваться. Конечно, думал, что возраст, но мысль эту гнал как можно дальше, скидок себе делать не позволял. Как обычно, думал: «Да так, просто чёта… Пройдёт!».

А оно нет… Не проходило. Усталость, будто мешок на плечах в дальней дороге, давила всё сильней и сильнее. И пришла пора присесть. Никогда не позволявший себе жаловаться даже близким людям, даже жене, он в один из дней сказал своей старухе, что, мол, тяжко чего-то.

Ожидание в больничном коридоре тянуло за собой мысли. Зачем-то всплыл один из разговоров с женой.

* * *

Василиса Николаевна, невысокая, добрая женщина с гладким, круглым лицом, всегда внимательная, услышав, что муж вдруг посетовал на усталость, встрепенулась. Она будто ждала подходящего случая…

– Так и не молоденький ведь уже! Восемьдесят четвёртый год… Пора бы и поубавить ход. Хозяйство-то!.. Не всякий молодой столько вытянет. Куда нам всё это! Дети уже выросли. Младший давно самостоятельный, работа у него серьёзная! Получает хорошо! Ему наша забота уж и ни к чему. А старший?!.. Сам дедом стал и тоже в помощи нашей не нуждается.

– Может, и так… Только я не для помощи, – возразил он уставшим голосом, – а потому, что отец. Для души я… Какая мне разница, нужна им помощь моя или нет. Для чего жить-то ещё, как не для того, чтобы детям помогать.

– Так ты помогай, Гриш!.. Только жилы не рви! Я ведь вижу!.. Тяжело же тебе… хоть и сын помогает.

– Так вот в основном для него-то и есть вся суета моя! Для последыша… Ты думаешь, эта работа его в ментовке навечно, что ли? Придёт время, двадцать лет отслужит, и пинком под зад… Иди куда хочешь! А я ему хозяйство организовал… С ним, если голова будет, не пропадёт. На хлеб с маслом всегда заработает.

– Хозяйство это!.. – выпалила она с упрёком. – У тебя руки уж до колен вытянулись. Будь оно не ладно…

– Замолч, сказал! Твоё дело вон… – он ткнул пальцем в сторону печи, –черепками греметь. А с хозяйством мы с сыном управимся.

– Так ведь тяжело же тебе, Гриш!..

Он только рыкнул в ответ, резко встал со стула и вышел из дома.

«Дура баба! – проворчал про себя. – И зачем только сказал ей… Теперь запилит жалостью своей. Только повод дай!.. Давно уж подговаривается, мол, а давай продадим пасеку и коровок продадим. Поживём, мол, спокойно. Всё спокою какого-то ей надо!»

* * *

Мягко щёлкнул замок белой пластиковой двери кабинета, и в проёме показался его сын.

– Ну, чё? – спросил Григорий Матвеевич, стараясь скрыть своё волнение.

– Всё нормально, бать. Пойдём.

И попытался взять его за локоть, чтобы помочь встать. Но Григорий не был настолько немощен, чтобы нуждаться в подобном, поэтому с удивлением посмотрел на сына. Отдёрнув локоть, встал самостоятельно и повторил свой вопрос:

– Я говорю, чё там… с анализами?

– Да нормально всё. Только надо будет немного полечиться.

– А какая болячка-то?

– Бать, пойдём, по дороге расскажу.

Он поймал в глазах сына какое-то смятение и это ему не понравилось. Не понравилось и пробудило недавнее волнение, зародившееся, когда доктор в свой кабинет пригласил не его, а сына. Неприятный холодок чуть шевельнулся где-то внутри и не хотел никуда уходить. К этому холодку прибавилось то, как сын попытался спрятать глаза, когда он задал вопрос.

– Та-а-ак!.. Послушай, – сказал Матвеич сыну, пряча своё волнение, взведённое ожиданием. – Я ведь не дитё малое и не немощный старик, хотя и старик, чтоб со мной вот так…

– Бать, пойдём…

– Нет, погоди, – решительно возразил он, уже с чуть заметным раздражением. – Дома мать меня охаживает, ах Гриша, ах тяжело тебе, ах полечиться надо. Доктор этот!.. Со мной-то чё не стал говорить! Ты глаза прячешь!.. Я что?.. Что за таинство-то тут устроили.

В силу своего резкого и прямолинейного характера последнюю фразу, он произнёс уже не сдерживая себя, и многие, сидевшие в коридоре, обратили внимание на беседовавших отца и сына.

– Бать, – снова произнёс сын, – по дороге всё расскажу.

– Да ну тебя! По дороге…

Он резко развернулся и пошёл к кабинету, около которого недавно ждал сына. Распахнув дверь, широким решительным шагом прошёл к столу, где сидел доктор. Ещё не старый, но уже и не молодой хирург с любопытством посмотрел на старика, ворвавшегося в размеренную тишину его кабинета.

– Так!.. – решительно сказал старик и затянулся паузой, подбирая нужное слово.

– Семён Аркадьевич, – подсказал доктор, видя, как старик, щурясь, пытается рассмотреть буквы на его бейджике.

– Что… Семён Аркадьевич? – недоумённо произнёс старик.

– Меня так зовут. Семён Аркадьевич. А вы Григорий Матвеевич. Правильно?

– Да! Он самый, – решительным тоном подтвердил старик, но всё же мялся, не зная с чего начать.

– Слушаю вас, – произнес доктор.

– «Слушаю!» – собираясь с мыслями, Григорий Матвеевич нервно повторил слова доктора.

В это время дверь открылась, вошёл сын и сказал:

– Извините, Семён Аркадьевич!.. – затем обращаясь к отцу, добавил, – Бать…

– Стёп, сынок, дай мы побеседуем… С Семёном Аркадьевичем. А ты… – он несколько раз махнул рукой, давая понять, чтобы сын закрыл дверь. – Ты погоди пока, там… в коридоре.

Доктор поймал взгляд Степана и кивнул в знак согласия. Потом добавил:

– Всё в порядке. Мы побеседуем.

Когда дверь закрылась, Григорий Матвеевич произнёс:

– Семён… Аркадьевич. Вот всё, что говорил моему сыну, теперь скажи мне. Ты не смотри на цифры в моей карте! Я ещё дюжой мужик-то!.. Скажи всё, как оно есть. А то все вот эти недомолвки вокруг меня ещё сильнее гложут. Сильнее, чем правда горькая. Старуха с сыном шушукаются… Ты тоже тут без меня… обо мне с сыном толкуешь.

Доктор спокойно выслушал и размеренно холодно начал говорить:

– Григорий Матвеевич, тайны никакой нет. Но… Но я решил в первую очередь поговорить с вашим сыном. Ситуация не простая. Рассказать всё как есть…

Старик перебил:

– А я что?! Умом не вышел, что ли?! Что?.. Понять не смогу, что ли?!

– Да нет, – начал доктор, но взведённый старик вновь перебил.

– А если нет, то сказывай, как есть! – нетерпеливо оборвал Григорий Матвеевич и иголками глаз уперся в лицо доктора.

Доктор глубоко вдохнул, что-то хотел сформулировать помягче, но потом вдруг, то ли под неожиданным напором старика, то ли просто устав от повседневной врачебной рутины, сложил на столе руки крест-накрест, коротко сказал:

– У вас рак…

– Ну вот и ладно… Рак и рак, – произнёс старик. – Вот теперь всё ясно. А то устроили тут…

Он сделал небольшую паузу и продолжил, но каждое следующее слово стал произносить спокойно и медленно. Весь напор старика как-то резко утих и вышел, будто воздух из проткнутого футбольного мяча.

– Вот сразу и сказал бы мне… Что я… Не пойму, что ли. Рак так рак!.. Куда деваться… Если есть така зараза.

– Вам бы нужна операция, – сказал Семён Аркадьевич, – но, учитывая возраст, это может быть опасно. Опухоли по кишечнику и в районе печени. Операция несложная и я уверен в её успехе, затем курс химиотерапии, а вот это, скажу честно, для вас будет сложнее. Учитывая ваш возраст, организму будет сложно восстановиться…

– Операция… – задумавшись, перебил старик.

Они оба помолчали, потом Григорий Матвеевич снова повторил услышанное слово:

– Операция… – затем посмотрел на доктора и продолжил: – нет, мил человек, резать себя не дам. Старик я. Так поживу… Сколько проживу.

– Если не делать операцию, то-о-о… – доктор затянул последнее слово, давая понять о серьёзности положения.

– То что? – старик вновь кольнул его иголками своих глаз.

– Учитывая динамику роста опухолей… И мою практику. То два-три месяца.

Повисла пауза. Доктор ждал, что скажет этот ещё минуту назад напористый старик. И старик, тяжело вздохнув, протянул:

– М-да! Срок невелик… Не-ве-лик. – он замолчал и уперся взглядом в противоположную стену.

Доктор, видя, насколько сказанное, оказалось неожиданным для пациента, начал было говорить, но старик вновь его прервал:

– Подожди, – произнёс он твёрдо и задумчиво. – Это точно, что ты сейчас сказал.

– Да, все анализы подтвердили это.

– Тогда так, – старик оторвал взгляд от стены и посмотрел на доктора. – Резать меня не нужно. Я лучше так поживу… Сколько поживу, столько поживу. Ладно! Бывай здоров!.. – он протянул доктору руку и встал со стула.

– Григорий Матвеевич! Я должен сказать…

– Нет, нет!.. Ничего не говори, – оборвал старик. – У нас от этой заразы полдеревни сгинуло, видать, и мой черёд пришёл. Я знаю, чё дальше будет. И как… В общем… Не надсажайся, не объясняй.

Старик встал и вышел из кабинета.

Отец и сын заговорили только в машине, когда выехали за черту города.

– Бать. Операция нужна. Я договорился с доктором, положим тебя в платную палату, всё будет нормально. Операция несложная…

– Нет.

– Чего нет?

– Никаких операций мне не надо.

– Бать, ну как ребёнок!..

– Это ты ребёнок. Сопляк!..

– Ну, бать, перестань. Договорюсь со всеми, всё будет хорошо.

– Ах, сын, сын! Вроде ты и здоровый вымахал, а одно не поймёшь. Ну, какая мне операция? Располосуют меня на старости лет, потом этой химией отравят, и буду я охвосток своей жизни не жить, а корчиться. Как овощ!.. С кровати да на завалинку, с завалинки да на кровать. А вы меня своей жалостью добивать будете.

– Бать!

– Цыц, сказал!.. – отец крикнул на сына и, строго посмотрев, добавил: – И чтобы ни слова на эту тему я боле не слыхал от тебя!

Сын знал норов отца, поэтому только терпеливо стиснул зубы, сыграл желваками и руками поправил оплётку руля автомобиля.

«Тойота-Камри», ведомая Степаном, легко скользила по весеннему разогретому асфальту, унося своих пассажиров назад домой, в горы.

Прошло несколько часов. Отец с сыном так больше и не заговорили. Степан знал, что сейчас разговора с отцом не получится, поэтому убеждать его или просто пытаться разговорить бесполезно. Григорию Матвеевичу было нужно время, чтобы остыть.

Степан, бывало, невольно сравнивал отца с другими деревенскими стариками. Отец хоть и разменял уже девятый десяток, но был ещё достаточно крепок для своего возраста. Сын не переставал удивляться, что в столь серьёзных годах он почти один легко управлялся с хозяйством. Ездил на охоту, на своём любимом коне – Чингизе. Ладно, на коне… Когда в доме возникала нужда в мясе, старик ходил пешком до ближайшего солонца два-три километра.

Степан вспомнил разговор, когда в начале этой весны увидел, что отец собирается на охоту.

* * *

– Бать, ты опять пешком? Охота тебе?.. На коне-то быстрее будет.

Укладывая в рюкзак разные мелочи: верёвку, мешок, налобный фонарь – отец, не торопясь, ответил:

– На коне быстрее, а пешком полезней, – потом с улыбкой добавил. – На коне ты потом мясо привезёшь.

– Так сразу-то и ехал бы на коне, чтоб мне в потёмках на гору не мотаться.

Отец лукаво улыбнулся:

– Да не пережива-а-ай, – далее каждую фразу он проговаривал с расстановкой. – Уж козла-то с горы я и в рюкзаке принесу. Козёл щас на соль бежит рано. Весна!.. Поэтому первый куран, что придёт, будет мой. Обдеру… До темноты подожду… Тайгу послушаю. Мясо пока подветрит… Кровь обтекёт… А по темноте вниз, чтоб засветло народ не смущать и на тебя тень не наводить.

– Браконьер старый! – сказал сын с улыбкой.

– Браконьеры, сынок, в городу обитают, а мы тут… так живём. Брось мне свои ментовски̐е разговоры. Мне много не надо. Одного козлишку возьму, и хватит нам… На месячишко-другой…

– Да ладно, бать… Шучу. Мне ещё расскажи, как мы тут живём…

– Ну, вот и договорились, – отец затянул шнур на рюкзаке, – любишь ты под руку хрень сказать.

* * *

– Бать, – Степан нарушил молчание. – Матери-то, что скажем?

– Ты не переживай, я сам всё скажу. Скажу, как есть, как думаю, – потом строго посмотрел на сына. – А вы с матерью смотрите там!.. В деревне языками не лязгайте.

– Ну, ты, бать, даёшь! – возмутился Степан. – С чего это я по деревне побегу про болезнь своего отца трезвонить.

– Да это я так… Для профилактики… Ты-то понятно! А вот мать проинструктировать надо. Та с горя со своими сударушками по секрету всё обсудит. А там… Если одной из них на язык чё попадёт – всё! Все вороны, пролетающие мимо, знать будут. Потом по деревне ни пройти, ни проехать. Каждый в спину ткнёт и пожалеет… – и Григорий Матвеевич, нарочито изменив голос, изобразил соседок: «А слыхала, у Матвеича-то!..». А кто и обрадуется…

Несколько секунд помолчав, добавил:

– Откуда он, сука, только берётся, рак этот!..

Послеобеденное солнце уже грело вовсю, когда Степан с отцом подъехали к дому. Матвеич, по-стариковски крехтя, вылез из автомобиля. Разминая затёкшие от дальней дороги ноги, осмотрелся вокруг. Потянув носом весенний воздух, щурясь от солнца, сказал:

– Вот и дома.

Из-за забора соседнего дома выглянул мальчишка лет семи и приветственно помахал старику. Матвеич ответил:

– Привет, Лёш, привет.

– Деда, куда ездил? – спросил Лёшка любопытно.

– На Кудыкину гору!.. Много будешь знать, скоро состаришься.

– А где такая гора? – не унимался Лёшка.

– Подрастёшь, узнаешь.

Степан, достав из багажника автомобиля дорожную сумку, пошел домой. На крыльце его поджидала мать.

– Ну как, Стёп? – спросила она.

– Всё нормально, мам.

– Чего врачи говорят?

– Ну, вы может в дом пройдёте, – входя в калитку, Матвеич негромко, но строго упредил мать с сыном, начавших диалог.

– Мам, возьми сумку, занеси, а я до работы добегу. Надо срочно…

Пройдя в дом, Матвеич не спеша разделся, глядя в зеркало, висевшее рядом на стене, поправил на голове седые волосы, потом бороду… сел за стол.

– Давай, мать… корми.

Всё это время, Василиса Николаевна стояла и наблюдала за мужем. Его молчание и быстрый уход сына ничего хорошего не предвещали.

– Сейчас, сейчас, – спохватилась она. – Борщ. Борщ будешь? Как ты любишь. С утра всё вас высматриваю. А вас всё нет и нет. Потом вышла на крыльцо, смотрю, в загоне Чингиз забеспокоился, ну, думаю, значит уже близко где-то. Я борщ разогревать поставила. Только он согрелся, глянула в окошко, и вы подъехали, – торопливо рассказывала Василиса Николаевна, наливая суп.

Приняв тарелку от жены, Матвеич молча поставил её перед собой, сдобрил сметаной, неторопливо размешал и начал хлебать.

– Гриш, ну чего молчишь-то? – дрожащим голосом проговорила хозяйка и, чувствуя неладное, едва сдерживая слёзы, приложила к губам конец платка, что был наброшен на плечи. – Не тяни душу… Чё врачи-то говорят?