Стигия: Город среди ребер
Снаружи если дом выглядел скромно в тени ребра, внутри он выглядел прекрасно. Ухоженные и облагороженные теплыми красками, деревянными пандусами и не скрипучим полом из лакированных досок при свете газовых ламп, придавали простому подъезду приятную атмосферу. Даже двери с глазками выглядели так, будто приглашают зайти как в родную квартиру, чувствуя что тебя с распростертыми объятиями примут его хозяева.
На мгновение у тебя появилась мысль, перебирая ногами по ступенькам следуя за Лыбой на второй, а потом и третий этаж. Если вина вечного оптимизма полицейского этот дом, ты даже не знал стоит его сжечь как рассадник проклятья, или заселить Двубойника в этот дом, чтобы остудить его пыл.
Поднявшись на третий этаж, вы прошли по короткому коридору и встали напротив двери с номером 35. Лыба аккуратно поднес к ней кулак и вежливо постучал.
– Бабушка Мелолен, это я Слезад из квартиры 42. Простите, что беспокою вас посреди дня, но у меня к вам огромная просьба!
Так вежливо, так нежно и так размыто. Он ещё и назвал свое имя, но ты тут же его забыл, посмотрев на его теплое лицо и увидев нежную улыбку. Тебе даже грустно стало. Для тебя кличка “Лыба” (или прозвище) – звучало куда естественней, чем его имя.
Вскоре, на скромный зов и стук в дверь, по ту сторону квартиры раздались тихие шаги. Когда они остановились у входа, то дверь отворилась и оттуда показалась низкорослая светловолосая бабушка с длинными эльфийскими ушами. Приглядевшись ты понял – она низкая не от природы, а от веса прожитых лет. В случае эльфов (как ты вычитал в “Новая Жизнь”) – это оправданные изменения.
– Ох, милый, ну зачем ты меня зовешь “Бабушкой”. Я ведь ещё так молода, так свежа. Ха-ха-ха. – Теплый голос, настоящая улыбка, живая мимика без капли проклятья, а также яркие серебристые глаза.
– Ну простите мне такую наглость, Мелолен. Просто сложно вас ей не считать, когда вы ухаживаете за всем домом и каждым из нас, как настоящая бабушка. Тем более, когда вы готовите вкуснейшие сладости во всем районе, если не во всем городе!
Лыба продолжал давить лаской. Его улыбка раздражала тебя, так как ты мог сравнить её с настоящей улыбкой морщинистой длинноухой женщины, которая наверное принимала каждое его слово за пресную воду. Хотя, нет, это ты так считал. Скорее всего он был искренен, просто не мог не судить его предвзято.
– Будет тебе! Вот была у меня подруга из академии мед-магии, вот она в свободное от учебы время, готовила такие вкусные пироженные, что буквально подкупала всех преподавателей поставить ей зачет! Наш ректор тогда чуть не развелся со своей женой, когда та увидела от чужой женщины пироженные! Но стоило ему ей их попробовать… Ох, Слезик… Я никогда не видела, чтобы взрослая женщина плакала от пироженых. – Бабушка уставилась куда-то в пустоту, словно разглядывая яркие воспоминания прошлого. Но затем она обратила внимание на тебя. Ты затаил дыхание в гниющих легких, ожидая что она ужаснется, что перед ней стоит гуль, но за место этого ужаснулась другому. – О Пантеон и Шарод… Милый, что с тобой? Кто тебя так побил?
Ты был смущен проявлением заботы даже от такой доброй на вид старушки. Не успел ты даже ответить, как она взяв тебя за руки заставила опустить на колено, словно только что прибегнула к тайному боевому искусству. Ты смотрел ей в глаза на одном уровне, на котором сгибалась её спина, ощущая как хоть морщинистые но теплые руки гуляли по ледяным впалым щекам, заостренным скулам и главное по раздробленному носу. При этом ты чувствовал как она нежно что-то делала с тобой, заставляя чувствовать себя чуточку… Некомфортно, будто она надела на тебя колючий свитер-комбинезон.
– А, да, знакомьтесь, бабушка Мелолен – Сердеболь. Сердеболь – это бабушка Мелолен. – Улыбка на лице Лыбы была уверенной. Была ли это гордость или же он был уверен, что привел тебя в нужное место? Ты не мог сказать. – Как видите ему знатно досталось. “Умер” он примерно час назад, если округлять. Хотел его к “мяснику” отвести, но его не было на месте.
Бабушка ужаснулась.
– К “мяснику”?! Слезик, я конечно понимаю, что у него самые низкие цены и работает он быстро, но имей хоть капельку заботы к своим подчиненным! Я же говорила, водите их ко мне. Это лучше, чем портить их душу руками умелого бездельника!
Ты с трудом сдержал смешок, так как на Лыбу повесили ещё одну претензию. Лыба ответил на эти претензии как можно мягче.
– Бабушка, ну я не хочу вас почем зря тревожить. Вы все таки величайший хирург эльфийского слова. И мне кажется неправильным просить вас что-то делать по вашей профессии бесплатно.
Пока они беседовали, бабушка заставила тебя встать и повернуться спиной. Её рука быстро прильнула к позвонкам, что все это время ты держал собственными силами: мускулами и сухожилиями. Прикосновение не вызвали у твоего тела и намека на боль. Наверное нервы окончательно отмерли, или что-то ещё произошло. Кто знает? Хотя, может и знает.
– А я тебе говорю, наплюй на деньги! Я все сделаю, ведь ты…
Ты перебил бабушку так мягко и уважительно, как только мог.
– Извините, если вмешиваюсь…
Острые ушки старушки вытянулись, дернулись в твою сторону.
– Да, да, милок. Я тебя слушаю.
– Мое тело перестало что-то чувствовать. Вообще. Это нормально? Я вижу и слышу только… Благодаря себе?
Твои слова рассмешили бабушку, лыба не посмеялся с ней, лишь смягчил свою улыбку, ослабив напряжение в “струнах” губ. Махнув рукой, будто ты рассказал анекдот, Мелолен ответила.
– Конечно не нормально. Ты же умер! Но не волнуйся, я тебя быстро подлатаю. Заходите ко мне. Я все подготовлю.
Она развернулась и позвала за собой. Но лыба помедлил заходить, протянув бабушке Эфемаль.
– Извините, но я должен заполнить отчеты за вчера. Так что не присмотрите за моим другом?
Мелолен взяла сперва взяла амулет за веревочку, не касаясь его самого, а потом заявила удрученным голосом.
– Слезик, ну ведь так нельзя делать…
“Слезик” с улыбкой на лице стал извиняться.
– Я понимаю. Понимаю. Но простите, но мне правда надо заполнить те отчеты. Так как вчера был как раз мой черед помогать всем в отделе с бумажками.
Бабушка аккуратно посмотрела на медальон висящий в её руке и выдохнула.
– Хорошо. Иди. Но взамен проследи, чтобы этот милый человек, – она указывает на тебя. – Был в хорошем здравии!
– Обещаю! Люблю вас!
Ты посмеялся. Это была спонтанная и странная сцена. Тебя сбагрили будто внука соседской бабушке, которая заботится о тебе больше, чем “родной отец”. При этом ты тут же понял, что один этот поступок нарушает как минимум один или два закона связанных с твоей эксплуатацией. Возможно тебе стоит этим воспользоваться, когда ты вернешься в приют, но эта мысль улетучилась, когда старушка коснулась Эфемаля.
Не колкая боль, не неприятная тяжесть, а… А… Нежность? Тепло? Будто кто-то держал руку не на сердце, а на груди, согревая и успокаивая.
Бабушка посмотрела на тебя и нежно улыбнувшись позвала за собой.
– Ну чего ждешь? Думаешь, я позволю уже тебе отказать в моем гостеприимстве?
Глава 8. Забота.
Даже своим уже гниющим и окоченевшим телом ты чувствовал тепло, которое пропитывал квартиру Мелолен. Это был скромный уголок всеобщей любви и заботы, которой казался миром отделенным от Стигии и Шарода. Запах моря, запах рыбных и перерабатывающих заводов просто не мог пройти через окна и двери, хотя дом находился почти у самого берега. Ты невольно сомневался, а не снится ли тебе все это?
Бабушка зайдя в квартиру разулась, а после пригласила тебя стоящего у порога.
– Заходи, не бойся, милок. Поверь, мои слова исцеляют любые травмы.
Она улыбнулась тебе, ты пожал плечами как мог, ощущая что мышцы впивались в кости будто лед. Но переборов стеснение вошел и разулся, увидев при этом что твои ноги стали синими.
Квартира бабушки была обставлена скромно, но не бедно. Деревянная мебель была хорошего качества и украшена маленькими ковриками, фотографиями, принадлежностями личного быта и прочее. В главном зале при этом стояло огромное зеркало сделанное скорее всего из серебра, которое смогло бы наверное уместить в себе даже твоего создателя Рукожа. Хотя ты не помнишь насколько шире зеркала был дварф-переросток. Может как два тебя? Может полтора?
Пока ты разглядывал зеркало, старушка подготовила все для твоего “лечения”. Ты услышал как за спиной что-то разложили. Обернувшись, ты увидел между открытой кухней и гостиной медицинскую складную кушетку. Это была бело-серая сталь в виде каркаса и мягкие на вид небольшие квадраты набитые или наполненные чем-то упруго-мягким.
Покрытая морщинами рука бабушки нежно хлопнула по кушетке, словно это был верный “пес” помогавший в её профессии не раз. Она нежно заявила.
– Раздевайся догола и ложись на кушетку. Медлить нам больше нельзя.
Ты чувствовал как её слова отражались в твоей душе, так как эфемаль была в её руке, но принуждения не было ни в одной просьбе. Лишь забота, что манила к себе, заставляя подчиняться лишь потому что ты знал – она не навредит.
Ты притронулся к квадратным пуговицам, подойдя к кушетке, а потом вдруг ощутил как в твоем гниющем теле просыпается стыд. Тебе не по себе, что ты разденешься сейчас перед милой старушкой, демонстрируя уродливость хладного тела. Но она покачала головой с усмешкой.
– Не стесняйся. Поверь – я видела вещи и пострашнее тело гниющего гуля.
Она вроде улыбнулась как обычно мягко и нежно, но в серебряных глазах ты увидел отклик горького прошлого. В твоей голове пронеслась строчка из “Новой Жизни”: “Война Человечества поставила точку в жизни многих, хотели они того или нет”. На фотографиях в квартире ты видел молодую эльфийку с серебряными волосами с родственниками и друзьями. Уют дома Мелолен стал чувствовать как холодное одеяло, что согреет тебя лишь со временем.
Стыд сошел на нет. На последней пуговице ты заметил огромную кляксу крови стекающую по серо-черной рубашке, в гниющих воспоминаниях вспыхнул кулак вбивающий нос в черепушку. Чувство будто это произошло давным-давно, хотя произошло всего лишь час или два назад. Вина тому гниение или ты настолько свыкся с собственным положением разумного инструмента?
Ты разделся, скинув одежду под ноги и залез на кушетку. Ты чувствовал как мускулы разбухшие под холодной кожей расплывались по поверхности маленьких квадратов. Тебе хочется вздохнуть, но не получается. В легких нет места свежему воздуху, только гниль. Почему ты гниешь столь быстро? Ты ведь совсем недавно чувствовал себя нормально. Ты смотришь на старушку, которая возвела руки над тобой, она улыбается тебе в ответ.
– Не беспокойся. Сейчас тебе станет намного легче.
Она стала петь. Тихая песня похожая на детскую колыбельную. Незнакомые слова, которые не нужно знать, чтобы понимать, наполняют тебя спокойствием и безмятежностью. Эфемаль висит на её шее прильнув к сердцу. Ты слышишь его стук в ушах, словно оно было твоим, а затем чувствуешь как бьется вновь твое.
Мышцы, что непослушно тянули тебя вниз с каждой секундой, стянулись и скрутились вокруг костей. Позвонки поясницы скрепленные сухожилиями выстроились ровным строем, словно никогда не покидали “пост”. Мозги, что казалось всегда были кашей, сгустились вернули форму и вместе с ним ясность ума, после длительного гниения. Нос – вбитый гвоздь, был вытянут наружу и вправлен будто кусочек объемного пазла.
Лечение что длилось мгновение для тебя подошло к концу, но затем ты услышал фразу, развеявшее это легкое и безмятежное чувство.
– Фух. Два часа кропотливого труда прошли не зря. – Мелолен вытерла лоб от капель пота, что засели у неё меж морщин. Ты видел радость на её лице, но усталую дрожь в руках. Собственные ощущения тебя при этом обманывали, подталкивали к сомнению. Разве два часа прошло? Ты уверен был, что прошло всего пару минут. Но ты не мог сказать это вслух, объятый заботой. – Как ты? Тебе уже лучше?
Ты сел на кушетку, посмотрел на себя без лишних слов оценивая состояние. Уродский шрам на груди в виде кляксы остался при тебе, как и линии проходящие по всей голове будто стыки пластинчатого шлема. Но тебе возвращается былое чувство всеобщей “жизни”, так как ты чувствовал задом холод кушетки, теплом квартиры и приятный мясной аромат доносящийся у тебя за спиной.
– Вы что-то готовите? – Спросив это, твой живот забурчал, подтакивая твоим потребностям.
Лицо старушки расплывается в улыбке. Усталость будто рукой сняло.
– Не я, Слезик. Заходил проведать, как дописал отчеты. Приготовил мясное рагу по фирменному рецепту, дабы мы пообедали после твоего лечения, а также постирал твою приютскую униформу. Держи.
Бабушка передала тебе серо-черные тряпки, а также сандали. Глядя на них по твоему телу прошли мурашки. Тебе снова придется натягивать на себя тюремную униформу, хотя является ли она тюремной? Вроде ты видел как кто-то в приюте вовсе одежду не носил (в силу их особенностей), а вот одежду Морплата и Танце ты не запомнил. Они вроде носили совсем другую, но какую? Ты не можешь вспомнить, не придал особо ей значение.
Пока ты одевался, старушка скрылась у тебя за спиной. Заскрипели дверцы буфета, а затем зазвенели тарелки и ложки. Потом и вовсе захлюпал густой бульон в который падали сочные кусочки мяса. Запах еды пробуждал в тебе голод больше, чем твой первый неприятный и долгий день на “работе”.
Наполненные рагу тарелки для две персоны были выставлены на стол перед окном. За ним можно было полюбоваться панорамой района залитого светом пантеона, ведь благо дом перед окном был всего лишь двухэтажным, давая взглянуть на город шире, любуясь белыми черепицами вырезанными из костей морских чудовищ. Белизна крыш при этом прерывалась торчащими из домов трубами из металла или кирпича. За горизонтом высоких домов и крыш можно было увидеть величественные ребра проходящие по береговой линии Гробового пролива. Вы ели и любовались видами из окна.
Вкус рагу приятным теплом расходился от языка по всему телу. Бульон и пряный гарнир плавали внутри желудка, наполняя живое и полностью функционирующее тело энергией. Мыслить стало гораздо проще. Правда открыв кран и вымыв грязные тарелки ты чувствуешь, что не можешь вспомнить каким рагу было на вкус. Только ощущение от того как оно наполняет рот, пережевывается зубами и стекает по глотке вглубь. Это нормально? Нормально забывать? Это не в первый раз когда ты ловишь себя на этой мысли.
Ты вытираешь руки полотенцем и ставишь тарелки на свои места в один из подвешенных шкафов. Низкорослая и длинноухая эльфийка улыбается с книжкой в руках, а эфемаль была на кофейном столике перед ней. Если бы не амулет, ты наверное давно забыл о том кто ты есть и ради чего гостишь у милой старушки.
– Спасибо, милок. Я хоть и хозяйка, но от чужой помощи никогда не откажусь по дому. – Слова её сливаются воедино с редким шелестом бумаги. – Как себя чувствуешь? Никаких дефектов не заметил?
Тебе хочется сесть рядом с бабушкой на диван, словно внук, который сейчас расскажет ей о бурном дне и обидах, что свалились тебе на голову, но сдерживаешься. Ты просто нависаешь над ней, стараясь казаться как можно меньше.
– Не знаю. – Ты потираешь пальцы друг об друга, думая что так кожа сотрется и ты увидишь под ней ошибку внутри себя. Даже ты как сознание витаешь вокруг себя, чувствуя столь уже приевшуюся пелену окутывающее тело. – То что я не забываю все быстро – это нормально? Хотя. Может я просто не могу запомнить много?
Мелолен приподнимает бровь, а потом ухмыляется. Она кладет книжку на кофейный столик и берет эфемаль за веревку, не касаясь самого амулета. Колкая ностальгичная боль пробивает твое сердце.
– Как думаешь, что будет, если ты коснешься эфемали?
Ты посмотрел на неё, будто она сейчас предлагала тебе сделку, от которой нельзя отказаться, но слышишь в словах подвох. Ты не знаешь, поэтому не отвечаешь, ожидая когда она продолжит. Эльфийка поняла тебя и заявляет.
– Не заморачивайся над этим. Ты запоминаешь только то, что действительно важно. Возможно и можно сказать, что сейчас твоя жизнь проносится мимо тебя, словно фрагменты – но зато это твоя жизнь. Если тебе нужно будет что-то запомнить – ты запомнишь.
Улыбка сама по себе налезла тебе на лицо. Ты точно запомнишь этот день, как самый худший и лучший в своей жизни, а прожил ты всего лишь два-три дня от силы. Бабушка тем временем напоминает, что все хорошее подходит к концу.
– Думаю тебе пора возвращаться к своему “хозяину”. – Последнее слово она произнесла с явным сарказмом, заставив тебя снова улыбнуться. – Он очевидно сейчас читает свои портовые книжки и вырезает статьи из дешевых газет.
– Этим он значит занимается в свободное время? – Спросил ты по инерции.
– Ага. – Она кивает, а затем кладет книжку на стол и берет эфемаль за амулет. Вновь теплота наполняет твое сердце, но затем его перебивает шок от того, что говорит эльфийка следом. – Возьми и возвращайся к Слезику. Уверена тебе есть о чем с ним поговорить.
Она протянула тебе эфемаль, вещь к которой тебя тянет с момента твоего создания. Разве так можно? Определенно нет, раз она сама жаловалась на Лыбу за нарушение правил, а ведь он должен быть рядом с тобой всегда как твой временный “хозяин” и сопровождающий.
– Нет. – Ты закачал головой. – Я не могу.
Бабушка улыбнулась вновь.
– Глупышка, я тебе говорю не “забрать”, а “отнести” Слезику. Ведь ты не хочешь нарушать правила, как этот улыбчивый пройдоха? – Ты только сейчас заметил – она разговаривала с тобой как с маленьким ребенком. Причем ты не мог понять почему? Потому что ей гораздо больше лет чем простому человеку? Или потому что ты по своей “природе” родился совсем недавно? Но даже не смотря на твое беспокойство на лице, она не отступила. – Просто не касайся амулета, держи чисто за веревочку. Я ведь вижу. Ты хороший человек.
“Человек” – это слово эхом отозвалось в ушах, а затем и во всем теле. Только ты почувствовал не тепло и любовь от этого слова, а тоску и неуверенность в том кем ты являешься для самого себя? Действительно тебя можно называть “человеком”, даже несмотря на человеческий облик. Ты вздохнул. Нельзя думать о таком. Иначе правда станешь одним из тех, кто запрется в комнате приюта.
– Хорошо. Но надеюсь, если меня поймают с эфемалью в руках – Лыбе за это как следует влетит. – Злорадной шуткой ты отмахнулся от волнения.
Бабушка тебя поддержала.
– Поверь. За то что он решил тебя оставить со мной дважды – ему может влететь сильнее, чем тебе.
– Интересно, насколько.
На этих словах вы попрощались. Ты вышел как ни в чем не бывало из квартиры Мелолен и встал. Не мог сделать шаг. В твоей правой руке сейчас висел столь желанный Эфемаль. Чего тебе ждать? Прикоснись к нему, узнай что с тобой будет и там решай что делать дальше. А если не так, то просто свали вместе с ним куда глаза глядят. Чего тут думать? Хотя это был риторический вопрос.
Ты опустился на корточки. Сложил руки перед собой крестом, опрокинув на них голову. Ты думал: что тебя ждет? кто тебя будет искать? куда тебе податься? чем тебе заняться? Вопросы, вопросы и вопросы. Ты чувствовал себя зверем родившемся в клетке, которую ещё до конца даже не изучил, но которая показала: хозяева могут как издеваться, так и ухаживать за тобой. А сейчас дверца этой клетки открыта, либо тебя заставляют верить в то, что она открыта. Может стоит тебе лишь выбежать из неё, как тебя сразу поймают и накажут? Может. А может тебя искать не будут? В “Новой Жизни” не было никаких предупреждений и намеков на наказание за побег, видимо даже не подразумевая то, что какой-то гуль или любое другое рукотворное разумное творение решит сбежать.
– “Рукотворное”… – Ты посмотрел на левую руку и представил руку Рукожа, что облапал тебя с момента как ты был сотворен. Его руку ты запомнил – она была увесистой, большой с толстыми и короткими пальцами. Твоя была поменьше, пальцы куда длиннее и чуть-чуть уже. Но при этом это была рука, ты мог ей что-то делать, но никак не сотворить второе гуля, как “друга”, потому что тебе недоступна магия как проклятому так и рукотворному творению. Поэтому, если ты решишь сбежать, тебе останется лишь бродить по миру в одиночестве, без возможности сотворить нечто живое и похожее на тебя, как это делают “живые”. – “Рукотворное”…
Мысли устаканились в голове. Ты вновь посмотрел на эфемаль в правой руке и вздохнул. Ни к чему тянуть. Ты поднялся и направился к квартире 42, где Лыба наверное заждался тебя.
Глава 9: Мемориал радостных лиц
Ты стоишь напротив числа 42. В твоей правой руке свисает эфемаль, что тянет тебя вниз не за руку а за сердце. Ноги стоят как вкопанные, не желают ни бежать ни заходить внутрь, но ты протягиваешь левую руку и стучишь.
– Заходи. Дверь открыта. – Оптимистичный голос приглашает тебя.
Ты открываешь дверь и заходишь внутрь. Ты сразу видишь слева от входа кухню, маленькую, которой чудом хватит на одного человека, справа дверь ведущую либо в кладовую либо ванную. Впереди на небольшом пятаке виднеется гостиная объединенная с очевидно с спальней, так как ты видел её край из-за угла. В гостиной в небольшом кресле сидел Лыба держа в руках книжку в мягком переплете. Он поднял взгляд на тебя и вечно натянутая улыбка на лице ослабла, став мягче.
– Вижу ты теперь жив-здоров и свеж как рыбка?
Он не обращает внимание на то, что в твоей руке эфемаль, глядя тебе в глаза. Ты также старался не замечать эфемаль, но сложно, так как при виде изнуряющей улыбки полицейского тебе хотелось схватить её и сжать в кулаке настолько, чтобы тебя ждали лишь самые ужасные последствия. Тебе казалось, что он должен был тебя отчитать, но не отчитывает.
– Чего встал как статуя? Присаживайся.
Ты подчинился его просьбе, сев на двухместный диван рядом. Неохотно кладешь эфемаль на столик перед собой и вздыхаешь.
– Можно вопрос?
Начал ты издалека, но Лыба схватил тебя буквально за шкирку и подтащил к себе.
– А я их запрещал? – Он издал легкую усмешку.
Ты решил не обращать на неё внимание, сложил ладони вместе и глядя на эфемаль спросил прямо.
– Что будет, если я прикоснусь к эфемали?
Вопрос прямой. Ты ждал на него получить прямой ответ, без ухода от него. Лыба, судя по его взгляду, это понял без труда. Его улыбка была на грани того, чтобы стать спокойной полосой. Он отложил книжку в сторону и спросил в ответ.
– Ты только это хочешь узнать?
Ты кивнул.
– Хорошо. – Лыба взял эфемаль с кофейного столика. Ты ничего не почувствовал, кроме естественной боли в груди от взгляда на сам амулет. После он схватив его за веревочку протянул саму эфемаль тебе со словами. – Прошу.
Надменность? Наглость? Уверенность? Проклятье? Что двигало Лыбой, когда он протянул тебе эфемаль? Он так легко и спокойно предложил то, что Амулесе сразу пресек прикрываясь неким законом “приличия”, что ты попросту не мог подобрать слов, дабы описать собственные чувства. Ему вообще писаны законы? Или все оккультные полицейские такие? Плющие на закон в принципе?
Ты сжал кулаки. Пальцы ногтями впились в ладони до крови от злобы. На мгновение ты ощутил злобу Двубойника, которая впечаталась у тебя в голове навсегда. Зубы заскрипели. Ты пытался подобрать слово, но какое подойдет лучше всего?
– Проклятье… – Сорвалось у тебя с губ. Ты сверлил глазами легкомысленного полицейского, что даже ни на секунду не дрогнул, под твоим взглядом. – Ты сейчас серьезно? Или ты опять таким образом издеваешься, проверяя меня на покорность? Или попытка задобрить меня? Но ради чего? Зачем тебе задабривать меня, когда я и так слушаюсь тебя беспрекословно!
Вопросы посыпались один за другим. Но под конец Лыба лишь покачал головой, прямо показывая, что в вопросах нет смысла.
– Ты хочешь узнать, что будет если коснешься эфемали? Так коснись. Узнай сам. Если коснешься “случайно” ничего плохого тебе не будет. Ведь она у меня в руках, не у тебя.
Формальность. Все его слова звучали как одна сплошная формальность с натянутой улыбкой поверх. Злоба в тебе же вскипела ещё сильнее, словно твою голову как котелок подвесили над огнем и теперь прикрутили крышку намертво, дабы давление в ней в итоге взорвало к чертям черепушку.
Как относиться к такому? Сперва превратил в грушу для битья, хотя ты думал о патруле или работой мальчика на побегушках, хотя первое он должен был уточнить во время заключения контракта! Потом за место того чтобы дать зелье восстановления, чисто из-за твоей жалобы, отдал на попечение старухи лекарши, оставив с ней наедине! Как поступить, что думать?
Плевать. Ты и так на-думался на целый день. Поэтому если даже после прикосновения к эфемали ты умрешь, как ты считал, то пускай так и будет. Зато не будешь больше страдать от этой проклятой жизни в кишках Стигии.
– Проклятье… – Лишь вырвалось у тебя из рта, когда ты протянул руку и коснулся эфемали.